Весь невидимый нам свет

В «Даниель» было очень пафосно. Метрдотель на входе очень услужливо проводил меня за стол, где сидела мама. — Хорошо провести время, мисс Рандгрен, — после этих слов он улыбнулся так, словно пожелал приятного аппетита акуле. Со стороны, может быть, так и казалось. Моя мать родилась в Соуэто — изолированное гетто, напоминающее бантустан. Во время апартеида, Соуэто перестало считаться самым неблагополучным районом Йоханнесбурга, но все же не до такой степени, что эксурбанизация в благополучную часть города не унесла за собой весь колорит этого района, похожего на трущобы. Мама из семьи четвертого поколения «золотоискателей», но не в пределах города, а уже на заводе Gold Fields, где платили копейки. Чтоб вы понимали, до такой степени — когда Бог закрывает все двери, люди идут работать сюда. Ей повезло родиться красавицей — светло-золотистые волосы, зеленые глаза, белоснежная кожа. В шестнадцать лет ее заметил скаут модельного агентства из Кейптауна, и через год она уже переехала в Нью-Йорк. Бедная девушка из трущоб, едва говорящая на английском с диким южноафриканским акцентом и провинциальными повадками — не самый лучший исходный материал, но спустя какое-то время Реми Рандгрен пила коктейли в компании Кейт Мосс, ходила по подиуму показов, которые открывала Жизель Бундхен, и смотрела с глянцевых журналов в рекламе Версаче. Она была из того поколения, где такая внешность считалась подарком судьбы. И неважно, что родилась в нищей семье на краю света и росла среди бандитов и наркоторговцев — потрясающая красота окупала все. По воле случая ма познакомилась с Тони на одной из вечеринок, проходивших тогда чуть ли не каждый день на каждом углу. Повстречалась она с ним для имиджа на пару месяцев — конечно, сам Тони Старк, пусть эти отношения и сплошной фарс, показуха, но их популярность взлетела до небес. А потом все резко рухнуло, но обошлось не просто заголовком, кричащим на первой странице бульварной газеты из разряда желтой прессы, а двумя полосками на «тесте счастья». Сейчас передо мной сидела незнакомая женщина. Действительно незнакомая — в черном платье, очевидно, прямо с показа круизной коллекции Шанель, сумкой из кожи питона, стоимостью в сплошные нули. Хотя тут все сидели в таких нарядах, словно пришли на оперу в Венскую филармонию, а не съесть лобстера, запить шампанским «Кристалл» и уехать опустошать кошельки на Мэдисон-авеню. Во мне сейчас говорила не бедность, нет, ничего такого. Возможно, я была тут богаче каждого сидящего в ресторане. Однако между высшим обществом и мной была огромная пропасть, как сейчас передо мной и матерью. Помните я говорила про провинциальные повадки? Сейчас же она сидела так, словно была на приеме как минимум у британской королевы. И я тут, среди всего праздника жизни, приперлась в джинсах и свитере, о чем взглядом ма дала мне понять. — Я с занятий, — пояснение не дало нужного результата, поэтому я просто взяла меню. Спустя несколько секунд я бегала глазами по строчкам с преувеличенным интересом, чтобы как можно дольше оттянуть разговор. — Джордан. — Ну что? —Я позвала тебя на разговор. Будь добра смотреть на меня, когда я к тебе обращаюсь. — Да, я слышу по тону, что он серьезный, — протянула я. И тут как гром среди ясного неба. — Я выхожу замуж. Серьезно. Мне пришлось снова впериться мертвым взглядом в меню. Между нами висела пауза длинной в бесконечность. Ма не отрывала от меня пристального взгляда, ожидая какого-то ответа, который я была не в силах дать. Просто меня это заявление…ошарашило. И, конечно, как только я набралась смелости поднять глаза, то наткнулась на неприлично огромный бриллиант не меньше двадцати карат, увенчанный на помолвочном кольце. — За твое увлечение? — Его зовут Хьюго, Джордан. — холодно припечатала она. Маленькое примечание. Потенциальный муж моей матери — Хьюго Вальехо, аргентинский миллиардер и владелец нефтедобывающей компании, выкачивающей «черное золото» со всей Южной Америки. Их роман должен был быть скоротечным, но видимо не к расставанию, а свадьбе. Я видела его всего один раз, когда они улетали в Буэнос-Айрес на частном самолете. Холеный мужик испанской внешности. Хотелось бы еще что-то о нем сказать, но это все, что мне пришло в голову в тот момент. — Ясно. Ну, здорово… — Я ожидала, что у тебя будет больше эмоций, — хмыкнула мать, взяв бокал с вином. — Или ты хотя бы сделаешь вид, что они у тебя есть. Рядом со мной надо было повесить табличку: «Кладбище разбитых материнских надежд». — Честное слово, я в таком восторге, что вспотела, как пьяный водитель перед инспектором, — ядовито произнесла я и с театральным энтузиазмом взмахнула рукой, — очень рада, поздравляю, правда. — Тебе вообще на все по боку?       Я уставилась на мать — мои губы скривились в ухмылке, не сдержав удивлённого смешка. — Верно.       Она цокнула языком и сделала глоток. Подошел официант ровно в тот момент, когда я начала обдумывать план побега отсюда. Ничего путного кроме того, что мы станем еще дальше друг от друга я не услышала, так что можно было и уходить. Мне есть расхотелось, а перед ма стоял унылого вида салат, состоящий из рукколы, помидоров и проростков сои. Цветочная пыльца и то более питательная, чем эта мечта сыроеда. Официант коротко кивнул и предложил матери еще шампанского. Та лениво махнула рукой, как герцогиня, и тот сразу исчез, появившись спустя минуту с бутылкой розового «Вдова Клико». — Я позвонила тебе и просила прийти, чтобы не слушать проявления твоего подросткового максимализма. Разговор пошел не в то русло, которое я в тайне надеялась услышать. Всегда так происходит — где-то в глубине души барахтается на поверхности едва дышущая надежда, которая через минуту окончательно задыхается и дохнет. «Мы продаем дом». «Собери свои вещи и решай, с кем ты останешься». Небольшая информация, звучащая как констатация факта, но я все равно гиперболизировала ее до невероятных масштабов. И я уже представляла себе, как огромный бетонный шар сносит место, где я провела все свое детство, сравнивая его с землей. Или еще хуже — туда переедут незнакомые люди и заполнят пространство своим существованием. — Могла бы просто сказать, что в твоей новой и очередной замужней жизни мне как всегда, места, увы, нет. — Если так будет проще, то да. — просто согласилась она. — У тебя есть время до конца декабря. — Ого, вот это щедрость. Не сразу выгоняешь? Даёшь время? — прошипела я. После долгого молчания, когда во мне потихоньку начали утихать страсти и желание разораться, сказать кучу гадостей, из меня вышла всего одна фраза: — Я приеду на выходных и соберу свои вещи. Жить останусь с Тони, а тебе счастливой семейной жизни. И вылетела из-за стола, из этого ресторана на улицу, где она словно монстр сожрала меня в поток таких же людей — одиноких и злых на весь мир. Понять не могу, чего я ожидала. Просить мою мать проявить хоть немного любви ко мне, как к своей дочери, все равно что лечить рак кожи нанесением косметики, на которую у пациента сильнейшая аллергия. Ее сухой голос доконал меня настолько, что едва захлопнув дверь машины я была уже готова позорно заплакать, но, стиснув со всей силы руками руль, удержала себя от этого. Слёзы — это проявление слабости, доказательство того, что мне было больно от ее слов, настолько, что в горле застрял предательский ком — будто его выскребали лезвием изнутри. Но даже если ее здесь и не было, и она бы никогда не увидела этих слез, плакать было...стыдно. Стыдно и глупо. Мама не заслуживает этих слез, и толку от них было никакого, только душу травить. И за окном еще шел ливень, накрапывая по стёклам, отчего я чувствовала себя еще более одинокой, разбитой и ненужной.

***

— Ну и как ваш разговор? — спросила Лиз. — Честно? Она получила все что хотела. У меня что? Большая дымящаяся куча...ничего. Я развела руками перед Лиз, и вытащила из пачки еще одну сигарету. Прошла неделя с вечера, в который я поцеловала Питера, но с того момента я смогла себя убедить в том, что это была случайность. Тот вечер, та песня и тот момент — мы оба попали под влияние ситуации. На следующее утро мне стрельнула в голову мысль, что ему придется все объяснять, но Паркер оказался сообразительным и не задавал никаких вопросов. Возможно, он ждал от меня начала разговора или какой-то расставки всех точек над «i», но не создал ни одной неловкой ситуации. И это все хорошо, если бы не его взгляд. Такой, будто он видит меня насквозь. — Устала, от всего этого, — она протянула мне зажигалку, — Она потом еще жалуется, что я плохая дочь. — Так и говорит? — удивляется Лиз. — Что-то в этом духе. Каждое утро у нас уже сформировался ритуал. Я по дороге в школу покупаю кофе и десять минут перед занятиями мы сидим на бордюре в зоне курильщиков и, втягивая в себя сигаретный дым, обсуждаем новости. Кроме нас здесь проводят свое время выпускники, но это обычно случается после четвертого урока, так что площадь пять на пять метров сразу за парковкой около раздевалок спортсменов полностью в нашем распоряжении. — Я хотела с тобой на концерт Тайлера сходить в эту пятницу, — Лиз сбросила пепел в лужу. — Извини, Лиз, не получится, у меня самолет в десять. Позови Мишель, если правда хочешь повеселиться — она переключит все свое внимание на себя, когда будет говорить о проявлении сексизма в текстах рэперов. Мы посмеялись, но лично мне, честно говоря, было совсем не смешно. Круто, что Лиз выбралась из скорлупы уничтоженной самооценки и ненависти к жизни, ведь еще месяц назад она выглядела так, будто вот-вот покончит с собой. Но Аллен пустилась во все тяжкие — сигареты, концерты, вечеринки, алкоголь, причем во впечатляющих масштабах. Можно это свалить на тяжелый период в жизни — надо же как-то приводить себя в чувство, но все это постепенно выходит из-под контроля. Когда я тактично об этом намекнула, Лиз ответила лишь одной фразой: —Мне надоело быть идеальной. Я всегда была идеальной дочерью, идеальной ученицей, идеальным другом и идеальным человеком. И что в итоге? Никто не вспомнил даже о том, что я делала для других и какой я была, когда меня месяцами унижали. Так что хватит уже этого. Лиз в чем-то была права. — Так что ты будешь делать? Я смяла ногой сигарету и пожала плечами. — Поеду домой, соберу вещи. Увижу Реон, она назовет меня конченой дурой за то, что я надеялась на примирение с ма. И уеду обратно. Пока все так работает. После второго урока всех учеников с десятого по двенадцатый класс собрали в спортивном зале для важной информации. Трибуны заполнило больше ста человек и в шумном, душном пространстве спустя пять минут было уже трудно дышать. Мы с Лиз теснились на галерке, а рядом с нами — Мишель и Флэш. Их компания была не самой приятной на свете, поэтому до прихода завуча мы молчали, рассматривая толпу и изредка перекидываясь взглядами. Наконец миссис Джексон почтила нас своим присутствием, и вошла в зал с таким видом, будто снизошла до простых смертных со школьного Олимпа. Неприятная тетка. — Можно создать тишину? — она стукнула в микрофон наманикюренным пальцем и глухой звук заставил разговоры приутихнуть, — глава студенческого совета Пейдж Кингстон объявит результаты голосования на выборы Рождественского бала и его тему. Я еще не успела восхититься логикой подбора темы для Рождественского бала (кто не за старую добрую классику с мишурой, снежинками и Санта-Клаусом?), как кудрявая жизнерадостная Пейдж подбежала к микрофону. И ведь большинство девушек насторожилась, как только Кингстон развернула листок с именами. Я прислушалась к своим ощущениям, желая выцепить хотя бы волнение, но в ответ услышала только молчание. — В финал проходят Меган Янг, — девушка с рыжими волосами на первом ряду радостно обнимала свою подругу, — Эмма Джойс, — около Фила Вейера взвизгнула симпатичная шатенка, — Ребекка Хадсон, — вот уж кто радовался, так это она, — и Джордан Рандгрен. Ну нет… Не буду лукавить — я не была сильно удивлена, но расстроилась из-за того, что я старалась быть как можно более незаметной, но все равно попала в этот список. — Я же говорила, — улыбнулась Лиз на мою кислую мину, — да ладно тебе, это же круто. Что со мной не так? Почему я такая циничная и не могу радоваться подобной чепухе? Да ведь каждой девочке хочется стать королевой бала, почему мне нет? У меня эмоциональная ущербность, если не хуже. — Тема для бала — кино 80-х! А вот это уже гораздо лучше.

***

После школы я поехала к Пеппер. Тони раньше принадлежали два небоскреба — Старк Тауэр на 5-й авеню и филиал корпорации в Нью-Йорке на 8-авеню, если не считать полигона на Стейтен-Айленд, но кому охота тащиться на пароме целый час по другую сторону Гудзона, тем более так далеко от Манхэттена? Я оставила машину на Сентрал-Парк-Уэй и рядом с музеем естествознания возвышалась стеклянная шестидесятиэтажная высотка с гордой надписью «Старк Индастриз», выбивающаяся из архитектоники окружающего пространства, ведь здания в этом радиусе не превышали восемьдесят метров в высоту. Я зашла внутрь и сразу же направилась на стойку регистрации. Там сидела уже почти три года Оливия, большую часть из этого срока ненавидящая меня, а потом смирившаяся с тем, что я буду доставать ее до того, пока не получу то, что мне нужно. — Привет, я к Пеппер, — положив руки на стойку, я протянула паспорт. Она лениво подняла на меня взгляд от компьютера, а потом также медленно перевела на часы. — У нее обед. — Да брось, она ест у себя в кабинете, дай мне пропуск. — Джордан, иди отсюда, — осадила меня девушка и отвернулась обратно к монитору. Я подняла глаза вверх. Даже несмотря на то, что меня тут знают, и, в конце-концов, фамилия моего отца висит на этом здании, все равно все тут живут по протоколу и даже в лифт я не зайду при всем желании. Можно было бы позвонить сразу Пеппер, но во-первых она не любит, когда я вламываюсь к ней в кабинет, а во-вторых мне всегда интересно, в какой момент Оливия взорвется и кинет в меня гостевой пропуск. — Тебе жалко меня пропустить? — заныла я, обтираясь обо всю поверхность стойки, — ну пожалуйста. — Ты не могла за три года сделать себе пропуск, чтобы не выносить мне мозг каждый раз? — Я не была так часто здесь, чтобы им пользоваться. Спустя десять минут она сдалась и я уже ехала на пятьдесят первый этаж, чтобы обрадовать (нет) своим присутствием Пеппер. Я помахала пропуском перед секретаршей, которая разложила вокруг себя целые тома документов и не обратила на меня никакого внимания. — Мисс Поттс сейчас занята, подождите в приемной, — почти автоматически прозвучал ее голос. — Это Джордан. Она подняла свой рассеянный взгляд на меня и почти скривила лицо, но сдержалась. Зайдя в кабинет, я к своему удивлению увидела там не Пеппер, а Тони, сидящего в кресле с задранными на стол ногами и читающего с планшета. Даже не знаю, чему я больше удивилась — присутствию Тони или отсутствию Пеппер. — Привет. Он обернулся и уставился на меня. — Джордан? — какое-то странное удивление было в его тоне, которое заставило меня всю напрячься, — Что ты здесь делаешь? От некоторой растерянности мне пришлось потоптаться на пороге кабинета. Мало того, что я прогуляла половину уроков и это было совершенно очевидно — никто со школы не возвращается так рано, так еще я наткнулась на него, а не на Пеппер, с которой подобной неловкости бы не возникло. — Вообще, я к Пеппер, — ответила я и села на стул рядом со столом, — А где она, кстати? — Джо, ты пропустила занятия? Ну прям не в бровь, а сразу в глаз. У Тони был почти суровый взгляд, а врать было гиблым делом, потому что у него есть удивительная способность распознавать, когда я говорю правду, а когда сочиняю. — Ну прогуляла, ну и что, — недовольно буркнула я, — Тоже мне, трагедия. Тони честно пытался сохранить серьезное лицо, чтобы я почувствовала стыд, но у него не получилось. — Ладно, Джо, я понял. Что-то случилось? Я вздохнула и села так, чтобы свесить ноги с ручки стула, откинув голову назад. Главной темой для разговора с Поттс у меня была дилемма с поездкой домой, потому что желания ехать в Йобург не было в силу новой встречи с матерью, а Реон обещала приехать в конце октября, так что меня все держало в Нью-Йорке. — Вчера виделась с ма. — Да? — в голосе Тони едва был слышен интерес, — судя по твоему лицу, эта встреча прошла не очень. — Типа того. Она сказала, чтобы я собирала свое барахло и переехала к тебе, потому что они продают дом. Она выходит замуж за этого…ну как его…нефтемагната короче. — Опять? До этого же был арабский шейх, нет? — Нет, какой-то китайский миллионер, а не шейх. Тони рассмеялся. — Какая разница. И еще я был неразборчив в связях, — тут была уже моя очередь издать смешок — за этот грех Тони все время пеняли как могли в желтой прессе, — Реми пора выпустить книгу «Как охмурить мужчину с самым толстым кошельком: пошаговая инструкция». Отчасти он прав. Если кто-то взбирался по карьерной лестнице, то ма — по лестнице списка Форбс. — Ты поедешь домой? — спросил меня Тони, рассматривая содержимое стола Пеппер. — Не знаю, — протянула я, — не хочу больше видеть ее, да и вещей у меня дома немного осталось, так что не жалко. Она мне еще так сказала про то, что выходит замуж, будто я должна визжать от восторга. Плевать я хотела на это. Па очень туманно в курсе того, какие у нас с ней отношения. Я не хотела рассказывать много во избежании лишних вопросов, но мне кажется, он и без меня видит все, что происходит. Раньше я много думала о том, почему у нас с мамой такие отношения, почему ей на меня все равно, даже расстраивалась подолгу из-за этого. Но как только я начала больше времени проводить с отцом, то все переживания немного удалились на задний план, а вскоре я была уверена, что мне все равно на это. Но с каждым разом ошибалась. — Когда тебе было семь и я впервые тебя увидел, Джо, то понятия не имел, что с тобой делать, — вполне серьезно начал Тони, — вообще. Ты не механизм, который можно разобрать, посмотреть что за микросхема, а потом собрать и знать, как надо с тобой обращаться, а детское руководство по эксплуатации для родителей еще не придумали. И тогда я еще долго не мог с тобой заговорить, а тебя это вообще не смущало. Ты ходила за Пеппер, которая только пришла ко мне на работу, была спокойной и тихой, а взгляд у тебя был такой, я тогда сам удивился — будто ты чего-то ждала и просто давала мне время. Я помню это. Почти единственное из детства, когда первый контакт с Тони у нас был в мастерской, где он дал мне радиоприемник, который я сломала, и сказал починить его. Дико звучит — семилетка с техникой, но после нескольких часов попыток я гордо вручила приемник отцу. — Подростком я думал ты станешь невыносимой, какой был я. Так и случилось, но ты хотя бы не взламывала систему безопасности Пентагона, — да он смеется надо мной. — А уж Пеппер как ты бесила… — Ладно, все, я поняла! Я поняла к чему он все это говорит и мне было приятно, что па пытается сказать, пусть и не прямым текстом, что не стоит расстраиваться. В конце-концов, у меня есть Тони. Питер — Тетя Мэй, не надо этого устраивать. Когда Мэй узнала о том, что Питер и Джордан делают проект по биологии и большую часть времени подготовки проводят дома у первого, она решила, что ей непременно, жизненно важно познакомиться с ней. Даже отпросилась с работы пораньше, чтобы приготовить ужин. — Во сколько Джо придет? Кстати, мне можно назвать ее Джо, или вы еще… — Господи, нет, хватит! Вечно Мэй все утрирует. Однако сам Питер пять раз пробежался по комнате, чтобы убедиться, что под кроватью не лежит грязная одежда, мусор не валяется по полу, а микроскоп, который он стащил из лабораторной, настроен с ювелирной точностью. Конструкторы Лего впихнуть в шкаф из-за размеров не удалось, но Нед уже спалил его, когда рассказывал Джордан о том, какой они классный джет из Стартрека собрали. Через десять минут, когда Питер натягивал на себя футболку, позвонили в дверь. — Я открою! — он шумно вздохнул. Когда он вышел, Джордан уже стояла посреди комнаты, бросая полные растерянности взгляды на накрытый стол. Когда она перевела взгляд на него, то с усмешкой кивнула в сторону тарелок. — Тетя Мэй, мы пойдем заниматься, — Питер быстро схватил Джордан за запястье, втащил в комнату и закрыл дверь, пока женщина не успела что-то сказать. — У тебя очень милая тетя, — Джо кинула рюкзак на пол и достала ноутбук, — только вот очень… — Эмоциональная? — Скорее впечатлительная. Она смотрела на меня так, словно я на ее глазах превратилась в кролика и обратно. Питер рассмеялся. — Она просто слишком хочет знать о моей жизни все. — Знаешь, это не удивительно. Ты Чувачок-Паучок, так что у тебя должно быть много секретов. Он словил выжидающий взгляд Джордан, которая словно проверяла его на прочность. Через секунду она уже отвернулась к ноутбуку, а Питер — к реферату. — Стоит вообще писать про окраску по Леффлеру? У нас даже танина нет, чтобы протравливать культуру. — Можно пару строчек написать в реферате, но не делать лишний слайд. Джордан кивнула и они на некоторое время замолчали. — Еще тут ошибка есть, в самом начале, где мы делали окраску стафилококков. Это были, оказалось, стрептококки, надо поменять фотографию и исправить в тексте. — Ладно. Когда между ними спустя несколько минут загустела тишина, в которой каждый из них занимался своим делом, Джордан спросила: — Питер, слушай, можешь ответить на вопрос? Он обернулся, застигнутый врасплох вдруг серьезным тоном девушки. — Конечно. Джордан немного опустила экран ноутбука и вздохнула. — Я хороший человек? Более странного вопроса от нее он не мог ожидать. Так, как Питер хотел, он не мог ответить. Для него будь она в сто раз хуже, невыносимее и язвительнее, все равно бы была самым лучшим человеком на свете. Но если посмотреть под другим углом, то в Джордан бьется желание одновременно быть неприступной и высокомерной, чтобы защититься от других людей, что у нее неплохо получается, и пытаться всем доказать, что она не такая, какой ее видят. — Мне кажется, да, но ты сама делаешь все для того, чтобы это было не так. Иногда ему становилось страшно, когда он смотрел на Джордан. В ее глазах, когда никто не видел, не было ничего. Пустота и безразличие. Настолько явная и сильная, что становится видно, как она борется сама с собой внутри. Она внимательно посмотрела на него, обдумывая его слова. — Может и так. Она посмотрела в окно и развернулась так, чтобы опереться ногами на бортик кровати, слегка раскачиваясь на стуле. — Ты всегда такой правильный, Питер, — Джордан говорила и все еще продолжала сверлить взглядом окно, — делаешь, как правильно, говоришь, как надо, ходячая справедливость и самоотверженность. Ты мог стать кем угодно со своими силами, понимаешь? Вообще, кем угодно. Но ты стал помогать людям. И дело даже не в ответственности. Эти люди…порой, они не достойны, чтобы ты их спасал. Но ты все равно это делаешь. Казалось, что она говорила сама с собой и пыталась найти ответ на свой вопрос. Что движет Питером, когда он надевает костюм и не моргнув глазом бросается в бой? — Но Железный человек же тоже… Джордан резко его оборвала. — Нет, не тоже. У него до сих пор чувство вины за то, что он неосознанно убивал людей своим оружием. А как же ты, Питер? Но он сам не знал ответ на этот вопрос. Отчасти знал, но не говорил вслух. Джордан пытается навязать всем, что она плохой человек, потому что это ее способ защиты. Он же доказывает всему миру, что хорошие люди еще существуют, пусть и за маской. Джордан После странного диалога между нами я вперилась в экран, быстро печатая с какого-то медицинского сайта информацию о профилактике ветряной оспы, в то время как Питер возился с камерой и микроскопом. В этом молчании я даже слышала размеренное дыхание парня, который пытался поймать удачный кадр. — Хочешь посмотреть? Я подняла глаза от ноутбука и посмотрела на Питера. — Да, давай. Подойдя к микроскопу, Питер быстро настроил один из винтов и в окуляре я увидела даже для моего отвергающего биологию мозга потрясающую картину — мелкие красные палочки в желтоватой подсветке, некоторые из которых плавали в иммерсионном масле. Маленький мир прямо на стекле длиной не больше десяти сантиметров. — Выглядит здорово, — и поправила свет. Я обернулась, чтобы спросить Питера, но едва не столкнулась с ним головой — он так близко стоял, что практически дышал мне в затылок. Мне пришлось рефлекторно отодвинуться, потому что от такой близости у меня начало краснеть лицо, а в голову непрошено лезть все мысли, от которых я тщательно избавлялась всю неделю. Я посмотрела куда-то поверх головы Питера и с преувеличенным интересом начала рассматривать комод в другом конце комнаты. — Я…пройду? Питер не сразу сообразил, что я задаю ему вопрос, потому что точно так же, как и я, не смотрел мне в глаза. — Что? — Пройти. Он как-то неопределенно кивнул и отошел, освобождая мне путь. Но я все же умудрилась задеть его рукой. Чертов Питер, ты что, какие-то магические паучьи феромоны выделяешь? Прошло несколько часов, за время которых мы перебросились парой фраз, показывали друг другу работы, пока, в конце-концов, не закончили титанический труд размеров в одну единицу презентации с двадцатью слайдами и рефератом в двадцать восемь страниц. Как мы за десять минут, которые выделены на рассказ, справимся с таким объемом, я не знаю, но Питер был уверен в себе, когда старательно выделял маркером самые важные пункты. Я уже собиралась открыть рот, чтобы быстро попрощаться и убежать, как в дверь постучали и зашла очаровательная тетушка Питера. — Закончили? — нетерпеливо спросила она. Паркер, в свою очередь, едва не закатил глаза. — Да, но вот… — Джордан, ты голодная? Я приготовила молочный тарт специально для тебя. Я прочитала, что это десерт национальной кухни Южной Африки. Я себя чувствую так, словно приехала из страны третьего мира, где всю жизнь охотилась, занималась собирательством и мылась под дождем, в непредсказуемую цивилизацию. Даю десять долларов на то, что она считает Йоханнесбург деревней с шалашами из соломы и народными плясками. — Очень мило с вашей стороны, — я заставила себя улыбнуться. Мы зашли на кухню, где Мэй торжественно вынесла это чудо на стол. Пахло изумительно, этого я не могла не сказать. — Чай или кофе? — Кофе, со сливками, спасибо. Питер сел рядом со мной и словно взглядом извинялся за все происходящее. Мэй посмотрела на Питера грозным взглядом, когда тот уселся и голодными глазами сверлил взглядом поднос. — Ты руки помыл? — Да-да, — отмахнулся тот. Я не смогла сдержать улыбки. — Что ты врешь, иди в ванную, живо. Я видела, что ты за гадость разводишь на столе, хочешь всех заразить? — Но… Вот сейчас женщина изобразила фирменный взгляд моей матери, когда та в бешенстве и если не сделать так, как хочет она, то тебе конец. Питер понял, что придется встать и с недовольным вздохом поплелся в коридор с видом обиженного ребёнка. Через минуту Мэй поставила передо мной кофе и теперь у меня даже появилось желание попробовать этот пирог. Простите, молочный тарт, какой пирог. — Как тебе в Нью-Йорке, Джордан? Дротик почти попал в мишень. Я постаралась говорить с незаметным акцентом, чтобы не спровоцировать новые вопросы про мою родину. — Я живу здесь почти пять лет с некоторой периодичностью, — ответила я, поднося вилку ко рту. Твою мать, как вкусно. Такой нежный, сладкий, а корж рассыпчатый и чуть ли не тает во рту. Я едва сдержала себя от блаженного стона, — очень вкусно. — Правда? Питер сказал что ты только в сентябре поступила в школу здесь. — До этого я была на домашнем обучении. Сейчас я хочу взять экстернат и закончить школу в мае. — И куда будешь поступать? — Хотелось бы в Бёркли. Отец настаивает на Массачусетском, но там нет той программы, которая бы мне подошла. В Калифорнийском есть факультет квантовой теории и физики высоких энергий, это то, что мне нужно. Мэй в этот момент посмотрела на Питера странным взглядом. — Питер собирается в МТИ. Я посмотрела на Питера. Тот сидел, с полным ртом десерта и смотрел ровно перед собой. Казалось бы, тема высшего образования довольно безобидна, но при этом повисло напряженное молчание. — Мм…понятно. Следующие минут десять мы едва разговаривали, затрагивая ненавязчивые темы, и Мэй как-то косо смотрела на Питера, который не участвовал в разговоре. В какой-то момент мне пришлось пнуть его ногой, чтобы он очнулся от прострации, в которой сидел. — Я, наверное, пойду, — я встала из-за стола. Мне хотелось побыстрее уйти подальше от странного вдруг поведения Питера и пристального взгляда Мэй. Схватив рюкзак и затолкав в него ноутбук, я попрощалась с Мэй, поблагодарив за десерт и гостеприимство, и очень надеялась, что Питер не пойдет за мной следом и не начнет провожать или типа того. Во мне чесалось желание остаться одной, почти дикая потребность закрыться в комнате подальше от людей. Не знаю, что вообще происходит, но мне даже плевать, что я так быстро сорвалась с места, и это могло выглядеть невежливым. — Пока, Питер. Пришли мне копию текста на почту. За мной закрылась дверь. Лучше бы я этого не делала. В тот момент мой мозг внезапно включился и вспомнил, что телефон-то остался лежать на столе у Питера, потому что у меня закончилась зарядка и я попросила провод. Возвращаться жутко не хотелось, тем более я довольно резко отшила Питера, когда он хотел проводить меня до лифта. Какое-то неприятное чувство комком свернулось у меня в груди, и я не могла понять отчего именно. Возможно, потому что Мэй была слишком дотошной, а у меня такие люди вызывают чувство подвоха. Я развернулась к двери и едва мой кулак занесся для удара, я услышала строгий голос Мэй, обращающийся к Питеру: — Господи, Питер, ты что, совсем сдурел?! Следом слегка забитый и отрешенный голос парня. — Слушай, это мое дело. Не сказал и не сказал, что это изменит. — Ты нашел родственную душу и она сидит прямо передо мной, а я сижу и не понимаю, что с тобой происходит. Ты же… В этот момент меня как-будто ударили чем-то тяжелым по голове. Я стояла с занесенной рукой и едва нашла в себе самообладание, чтобы постучать. В тот туманный момент тело работало автоматом на инстинктах. Мне нужно забрать телефон. Просто забрать телефон, чертов телефон, а потом я подумаю обо всем. Дверь открылась и я с ужасом увидела Питера, который был весь растрепанный и злой. — Джордан? Он смотрел на меня, а я просто как дура стояла и молчала, потому что ротовой аппарат не получал сигналы от нервной системы, работа которой сильно тормозила. — Телефон, — сумела выдавить я. Питер вернулся за ним и принес, протянув на расстоянии вытянутой руки, словно боялся до меня дотронуться. Я схватила его и ломанулась к лифту.