***
За три часа, проведенные в ожидании в больнице перед дверью в операционную, он успел призвать и поверить во все высшие силы, которые знал. «Мистер Старк, все будет в порядке», — заверила его одна из медсестер, остановившая перед предупредительной чертой. За ее спиной он беспомощно проводил взглядом отдаляющуюся Джордан, над которой нависли врачи, закачивая в нее на ходу лекарства. Она сильная. Всегда была сильной. Джордан справится, должна, она же Старк, никто из них никогда не сдавался. Но… Если его дочь сейчас там, за дверью, где ей спасают жизнь, как он мог пропустить ту точку невозврата? Когда год назад ушла Пеппер, Стив Роджерс и остальные Мстители, с ним осталась лишь Джордан. Она была всем, что у него было на тот момент. Она мирилась с его пьянством изо дня в день, молча вытаскивая из мастерской, в которой он практически поселился, сидела возле него, когда просыпался ночью в холодном поту, в чернейшем отчаянии, выскальзывая из очередного кошмара. Он практически не спал, ведь едва закрывал глаза, тут же перед глазами шли кадры того самого видео — пустынная дорога, советский мотоцикл, авария и его мать, зовущая мертвого отца, ее удушливые, невыносимые хрипы в предсмертной агонии с железной рукой на горле, рукой этого выродка, которого так рьяно защищал Роджерс. Для людей Тони Старк был холеным миллиардером с дьявольской улыбкой. Тем, кто способен в одиночку противостоять всему миру, а тем, в кого превратился после предательства Роджерса. Надо же, как люди быстро уходят, когда видят слабость героев. Тони не был человеком, поступки которого продиктованы излишними эмоциями, ими всегда руководили, в зависимости от обстоятельств, расчетливость или любопытство. Но через несколько недель после того, как база Мстителей опустела, он осознал, что начал идти на поводу у собственных чувств, и боль, которая все больше корёжила изнутри, начала приносить извращенное удовольствие. Тони много раз представлял, как убивал Зимнего Солдата (никакого Джеймса Барнса — у этого отродья имени не было), голыми руками, никакого костюма: представлял, как сворачивает ему шею, как душит его также, как тот душил его мать, представлял, как тот в отчаянии скребёт пальцами по его руке, как пытается вздохнуть, как багровеет его лицо от нехватки воздуха, корчится, мучается. То был полет в бездну, вмещавшую столько тоски и омерзения, что она вытесняла собой все, оставляя только бессильную злобу и опустошение. За все это время Джордан не сказала ни единого слова — сочувствия, утешения, потому что знала, что Тони ненавидел жалость к себе. Она просто была рядом, каждый день, принося облегчение, спокойствие одним своим присутствием. Он не заслужил такую преданность. Его безразличие к жизни Джордан обернулось тем, что после операции он смотрит, как ее обвивают со всех сторон провода и капельницы, словно паутиной. Дыхание медленно восстанавливалось до ровного и спокойного. Тони Старк не ожидал, что его платой за все грехи станет она.***
К утру приезжает Пеппер, уставшая, с темными кругами под глазами от недосыпа и опухшими веками. Было видно, что сразу после самолета она отправилась в больницу, отменив все планы и встречи. — Как она? Что случилось, Тони? — Пеппер начала закидывать его вопросами, придерживая дверь палаты за ручку, даже не успев еще толком зайти, — она… Он оборвал ее на полуслове: «у нее был сердечный приступ от передозировки». Пеппер замолчала. Старк знал, что был хреновым отцом, и количество подтверждений этого можно было уместить в каком-нибудь объемном сборнике для родителей-неудачников. И увидеть разочарование в глазах Пеппер сейчас было выше его сил. — Тебе нужно быть рядом с ней. </i> Сейчас Я сидела в школьной администрации. Из кабинета на протяжении всего времени я не услышала ни звука, хотя гнев миссис Флинн был по-настоящему велик, когда она приказала нам идти в ее кабинет. Все провожали меня и Питера молчанием и пристальными взглядами. Его отправили на снятие показаний и последующую защиту последних. Считая секундные стрелки на часах и сидя на неудобном пластиковом стуле в коридоре, я размышляла, как Фил мог узнать. Первая мысль, закравшаяся в голову, — источником утечки мог быть Гарри Озборн. Тот частый гость реабилитационных клиник, так как является конечным потребителем наркотиков, и любит всем рассказывать сказки о волшебных свойствах бухла. Однако мы с ним были изначально в настолько плохих отношениях, что вряд ли бы Гарри пошевелил хоть пальцем, чтобы мне досадить. Так же, как и я ему. По-другому Фил не мог узнать. Тони хорошо постарался, чтобы стереть этот эпизод моей жизни если не из воспоминаний, то из документов клиники. Можно было просто забыть об этих словах. Принять в расчет то, что это был выстрел наугад, чтобы унизить перед всеми. Но стоит мне закрыть глаза, как я чувствую его дыхание у себя на лице и слышу пропитанный ядом голос, с каким удовольствием и как тихо, чтобы слышали лишь мы, он цедит: «она же бывшая наркоманка». Наркоманка. Наркоманка. Наркоманка. Долгие годы я старательно возводила стену против чужих мнений, иначе, слушая про себя фантастические сплетни, сошла бы с ума. Но иногда, даже когда в голове я все понимаю, физически мне становится до ужаса противно, словно грязь была не в словах, а толстым слоем покрывает мою кожу и стекает у всех на виду. В эти моменты мне хочется придти домой и быстрее бежать под обжигающий кожу душ, взять жесткую, как наждачка, губку, и стереть с себя все. Кожу, мышцы, мысли… в прах. Через несколько минут в комнату кто-то заходит. Я мгновенно отворачиваюсь к стене, закрывшись завесой волос. — Ну и балаган вы устроили. Это оказалась Пейдж. Когда я открыла глаза, то увидела ее милое лицо с некрасиво изогнутыми губами в снисходительной манере, словно какая-нибудь монашка, которая смотрит на грешника. Прическа волосок к волоску и идеальное, без единой складки платье. Ей не хватало еще креста на шее и Библии в ладонях. Она вся такая правильная, что рядом с ней я чувствовала себя так, словно на ее глазах задушила котенка. Пейдж прошла к столу школьного консультанта и взяла оттуда ключи. Затем остановилась напротив меня и без всякого смущения начала разглядывать. — Чего тебе? — буркнула я, не выдержав. — Все в школе было спокойно, пока не пришла ты и не начала устраивать скандал за скандалом, — кажется, я понимаю, в какую сторону потечет разговор, — из-за тебя студенческий совет все время вынужден разбираться, каким боком ты в очередной раз оказалась причастна к драке, — не унималась Пейдж, — ты подрываешь репутацию и авторитет нашей школы. Я даже не пошевелилась. Хотела, чтобы она сплюнула весь свой яд наконец и уползла подальше от меня. — Жажда популярности тебе глаза застилает, — изрекла Пейдж с самым благочестивым видом. — После этих слов я резко повернулась в ее сторону и рявкнула, даже сама от себя не ожидая: — Если тебе интересно, то мне по боку на авторитет этого заведения. Так и передай в своей передаче «Доброе утро сраная школа». Пейдж уже открыла рот проклясть меня и пожелать гореть в аду, как с хмурым лицом вышел из кабинета Питер. Пожалуй, если бы не он, одной дракой вечер бы точно не закончился, потому что во мне снова адреналин выжигал в голове весь здравый смысл. — Ну как, Паркер, тебя, наконец, выгнали? — ехидно поинтересовалась она. Он никак не ответил. Питер лишь кинул равнодушный взгляд на нее, и повернулся ко мне. — Ты здесь так долго сидишь? — спросил он. Мне пришлось обдать Пейдж таким ледяным взглядом, что ей пришлось встать и удалиться в кабинет директора, напоследок проводив нас глазами со своей манерой урвать хоть что-то интересное из диалога посторонних людей. — Твою мать! — зло выпалила я перед собой. — Вот же стерва. Ещё две секунды и я бы блеванула прямо на неё. Питер, привыкший уже к моей грубой ругани, ничего не сказал. Его взгляд рассеяно блуждал по комнате, не сосредотачиваясь ни на чем. — Флинн не устроила сцену, — заметила я спустя минуту молчания. Питер невесело усмехнулся. — Ну да. Пусть и не устроила, но упреков в свой адрес я получил достаточно. С последним выговором. Мне не нашлось, что ответить. Я чувствовала вину в том, что из-за меня он оказался на грани исключения, полез в драку, которой и быть не должно было. Если бы во мне не было столько отчаянной злости, то Фил и не мстил бы мне за все. И Питер не попал бы под раздачу. Как всегда. После затяжного молчания мы вышли из школы. На улице народ быстро уменьшался в количестве. Кто-то едва стоял на ногах, пошатываясь и хватаясь за товарищей. Две девушки недалеко от нас зябко кутались в палантины, дрожа от холода. Зак Уэллс и Тим Лэнгфорд бросались друг на друга, словно в парном слэме, пока не повалили друг друга прямо в сугроб. Перевалило за полночь и безумие, которое охватило всех до последнего в самом начале вечера, неудержимо отступало. — Хэппи нас подбросит, — скинув SMS-ку, я убрала телефон в задний карман и перебросила туфли через плечо, — вечер был… Мне было сложно подобрать хоть какое-то определение, подходящее к такой адской карусели, из которой состоял весь школьный бал. Питер взял меня за ладонь. В его глазах при этом было нечто такое, что я испугалась. — Питер? Он снял с себя пиджак и одел на меня. Мое пальто было утеряно где-то на задворках школьного гардероба. — Это правда…что ты сказал Филу? В голове пронеслись сцены, где передо мной — его лицо искаженное в приступе неконтролируемой ярости. Я впервые видела, чтобы тихий и скромный Паркер был похож на цепную собаку, которая была готова вот-вот наброситься и перегрызть глотку, только отпусти. Молчание. Питер, ничего не ответив, взял мою ладонь в свою. Он задумчиво смотрел на неё некоторое время, поглаживая костяшки большим пальцем, и затем серьезно сказал: — Джордан, если потребуется, я сделаю ради тебя что угодно. Те слова были мелочью. — Мне кажется, ты просто не понимаешь, как много ты значишь для меня. Мы стояли под звездным небом. Чем дольше на него смотреть, тем больше звезд появлялись, превращая черное полотно в сверкающий небосвод. Оно напоминало тот сон на побережье океана. И мне казалось, что мысли уносятся в неизвестном направлении, оставляя все тревоги с печалями позади. Запрокинув головы, держась за руки, я и Питер, как дураки, переживали это мгновение, которое должно было вот-вот улететь безвозвратно. 25.12 РождествоОни пролетели быстро, эти дни, напоенные ароматом сосновых веток и рождественской елки, в трепетном свете елочных свечей, в сверкании блесток и мишуры, — пролетели как во сне, где каждая минута жизни равна одному сердцебиению. Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»
Наступил тот самый день в году, когда все вспоминают о том, что такое добро и улыбки. Пестрые огни, хвойный запах елей, яркие витрины и сладкий аромат свежесваренного кофе с сиропом вроде «имбирный пряник» или «апельсин в шоколаде». Люди спешат верить в чудо, ведь когда, как не сегодня это делать? Рождество — это всегда надежда на что-то хорошее. Это мечты о счастье. Это трепетное ожидание, что наступающий год непременно будет лучше предыдущего. Я проснулась утром, не жалуясь на ранний подъем и будильник в телефоне, настойчиво вибрирующий в подушку. — Доброе утро, мисс Старк, — дружелюбный тон в электронном голосе Пятницы был редким гостем в такое время, так что я пожелала ей того же. Сбросив остатки сна и взглянув на время, я вышла из комнаты и спустилась на первый этаж. — С Рождеством! — перевешиваясь с перил, кричу я в спину Роуди, который громко и грязно выругивается, роняя чашку из рук. Выражение лица Воителя было не передать словами. Он был вполне готов убить меня. — Ты…—Роуди с успехом проглотил бешенство, когда увидел мою улыбку, правда, для этого ему потребовалась целая минута, — И тебя с Рождеством, Джордан. — Как-то неискренне прозвучало. Разве ты не чувствуешь этот великолепный запах праздника? — пафосно спросила я, вдыхая вместе с воздухом мнимый аромат, — О да, это оно. — Я ничего не чувствую. Пеппер и Тони проснулись позже и в куда лучшем расположении духа. Это третье Рождество, которое я провожу с отцом, и оно всегда одно и то же — в узкий носок, одиноко лежащий на полу перед камином, потому что всем лень прибивать гвоздь и вешать его, кладется подарок со стикером, где написано имя, кому он предназначен. Так я нашла новые наушники от Пеппер. Мой же подарок Тони был в мастерской. — Я работала над ним несколько месяцев, еще сыроват, но мне кажется, что в новый прототип костюма подойдет. С этими словами, из шкафа, который Тони отвел под мое руководство, я вытащила небольшую коробку. — Надеюсь, это не миниатюрная версия «Марк 42», — усмехнулся он. — Очень смешно. Я еще не простила тебя за то, что ты его потерял. Все мои знания ушли на ядерную энергодвигательную установку, которая могла заменить источник питания на костюме взамен дугового реактора. Он работал по мегаваттной технологии, а не на быстрых нейтронах, что обеспечивало избежание перегрузки. Идея изобретения пришла ко мне еще летом, когда после эксперимента Тони реактор в костюме вспыхнул от высокого напряжения и вызвал пожар в лаборатории. — Боюсь, что ты скоро перегонишь меня в изобретениях, маленький гений. Он был доволен, и я была счастлива. — Испытаем его сегодня вечером? — спросил он, кладя установку на панель данных, где Пятница уже начала сканировать данные. — Сегодня? Выдержав паузу, я бросила взгляд на Тони. Тот стоял ко мне спиной. — У меня небольшие планы на вечер. — Случайно не с Питером связанные? — буднично поинтересовался он. — Так заметно что ли? — Нет, просто Паучок вчера просил разрешения украсть тебя. Опять эта насмешливая ухмылка Тони. Комментировать не захотелось, так что я просто покачала головой. — А где мой подарок? Интересно, что он подарит в этом году? В прошлом мне вручили радиоуправляемый вертолет со словами: — Я знаю, ты всегда его хотела. Разумеется. Если «всегда» — это период с десяти до одиннадцати лет, но не в пятнадцать точно. В ответ я услышала лишь таинственное «подарок ждет тебя на улице». Ого, а вот это что-то новенькое! Я быстро спрыгнула и промчалась мимо Пеппер, которая стряхивала со стола елочные иголки. Она проводила мой скоростной бег немного недоуменным взглядом, но промолчала. Натянув ботинки, я открыла дверь и вылетела на улицу. Мне в лицо сразу же ударил морозный ветер вперемешку со снегом. Кажется, за ночь погода решила добавить к Рождеству сугробы по колено. В предвкушении чего-то невероятного, я посмотрела вокруг. Ничего, кроме снегоуборочной машины, безлико стоящей на выездной дорожке, примечательного видно не было. Обойдя дом со всех сторон, я убедилась, что Тони просто поржал надо мной, и никакого подарка на улице не было. В мечтах у меня уже рисовалась машина, но это оказалась лишь мечта. Злая и замерзшая, я пошла обратно в дом. Дух Рождества мгновенно сдулся, как и праздничное настроение. Я еще могла переварить отсутствие игрушек на елке, что Тони назвал Санта-Клауса жирным дедом с бородой, и нежелание всех, кроме меня, отметить праздник дома. Но отсутствие подарка стерпеть было куда сложнее. Я была намерена сидеть и обижаться, с грустью рассматривая собственный пупок в ожидании извинений. Бросив ботинки в шкаф, я разочарованно поплелась на кухню, чтобы пожаловаться Пеппер. Та заваривала кофе, одновременно разговаривая по телефону. Увидев меня, она приложила палец к губам и мотнула головой. Несколько минут я терпеливо ждала, когда она закончит разговор. — Тебе понравился подарок? Они что, издеваются надо мной? Прежде чем начинать ругаться, конечно, стоило бы выяснить, в чем тут подвох. — Слушай, Пеппер, нет его. Па сказал, что он есть, но я обошла весь дом и ничего не нашла. Недоумение в глазах женщины было весьма неподдельным, но я все равно с сомнением закусила губу, пристально наблюдая за тем, как она хмурится и отрицательно качает головой. — Не может быть. Пеппер пошла наверх, а я следом за ней, чувствуя себя так, будто наябедничала. После непродолжительного выяснения, оказалось, что про подарок никто не пошутил, просто Тони забыл ночью поменять его локацию с парковки на улицу. И это все-таки была машина. Питер Для Питера Джордан была как морской ветер, знаменующий бескрайнюю свободу и восторг, маленькие радости безбрежного вдохновения. Буйным и загадочным Индийским океаном, который она так любит. Дерзким полетом мысли. Как кофе с корицей, который она по утрам любила растянуть. Дурманящим запахом ванили, пачули и пряностей — ее духов, обволакивающих шлейфом. Как пирожное с ванильным кремом, об которое она все время пачкала ладони и облизывала пальцы. Несмотря на многогранность сравнений, он совершенно не знал, что ей подарить. Что может удивить девушку, у которой есть все, чего можно пожелать — лишь щелкни пальцем? Никакие дорогие побрякушки не нравились ей и было бы смешно и глупо дарить что-то подобное. Он же не такой предсказуемый. Было мучением ходить по городу и выбирать что-то определенное. Книга? Ну нет, слишком просто. Может, билеты в театр? Как-то раз он видел, как дядя Бен дарил их Мэй — та была в полном восторге. И он тут же представил сцену, в которой Джордан смотрит на свой подарок. — Нам что, по сорок лет? Театр тоже не годится. В конце-концов, он попросил совет у Неда. Иногда, совершенно случайно, его другу приходили в голову светлые идеи, и Питер надеялся на то, что в этот раз луч света озарит голову Лидса. Но тот, когда Питер пришел за помощью, лишь рассмеялся ему в лицо. — Чувак, ты серьезно? Просто вспомни, что Джордан любит больше всего на свете. Он подумал пару мгновений. — Математику? — с сомнением протянул Питер, — я думал насчет книги про Перельмана, но… Однако Нед резко прервал его мысли вслух. — Питер, я не сомневаюсь в твоих мозгах, но иногда ты бываешь тормозом. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, на что намекал Нед.***
— Питер, поставь пожалуйста индейку в духовку на два часа, а я пока схожу в магазин. Тетя Мэй была вся в предвкушении предстоящего ужина, на который вот-вот должны придти Джордан и Нед. Лучший друг не заставил себя долго ждать. Едва он захлопнул дверцу духовки и поставил таймер, как в дверь настойчиво постучались. Лидс стоял в шапке Санта-Клауса и весь светился. — С Рождеством! — праздничное настроение проглотило парня целиком и полностью, ведь в его руках были две огромные коробки в красно-зеленом цвете, украшенные устрашающих размеров бантами, — я страшно хочу есть, скоро будет еда? Питер заверил его, что скоро, от чего возбуждение Неда еще больше возросло. Он принял подарки и положил их под елку. — Ну, придумал подарок для Джо? — с любопытством спросил Нед, плюхаясь на диван и хватая со стола половину миски мятных конфет, — у тебя, кстати, сборный Боба Фетт. — Спасибо, Нед, может ты мне еще расскажешь, что подаришь на день рождения? — усмехнулся Питер, усаживаясь рядом. Тот лишь цокнул и удивленно глянул на друга. — Ты ж сам его хотел! Как-будто не знал, что я тебе подарю. Так что? Когда Питер раскрыл тайну подарка, Нед довольно закивал головой, словно от его мнения зависело, понравиться ли Джордан то, что приготовил ей Питер, или нет. Она пришла через полчаса. — Ну мать твою, это не район, а «Город грехов» какой-то. Я только из машины вышла, как к ней уже пара мексиканцев подбежали. Могу поспорить, что ее там уже нет. Как только она зашла, из ее рук сразу же посыпались коробки. Громко ругаясь, она почти пнула одну из них, но потом решила этого не делать, сославшись, что упаковка в «Барниз» стоила пятьдесят долларов. На Джордан было вязаное темно-красное платье с высоким горлом и длинными рукавами. — Рождество, как-никак, — подмигнула она ему и после поцеловала, чем вызвала нервный смешок Неда. Позже пришла тетя Мэй, и они сели за стол. Это был один из лучших вечеров за последнее время. Питер уже и не вспомнит, когда в последний раз они сидели больше, чем вдвоем за столом. Скорее всего, это было еще до смерти дяди Бена. Мэй смеялась над шутками Джордан, которая рассказывала о школе в Йоханнесбурге, о своем доме, даже о Пятнице. Она осторожно обходила тему Человека-Паука и не вплетала в беседу мистера Старка, зная, что дым от пожара ссоры Питера с тетей еще не развеялся. Ужин, над которым так старалась Мэй, был потрясающим, и все согласились с этим. Та даже покраснела и отмахнулась, мол, что вы говорите, но была очень довольна. Питер был бесконечно счастлив. За окном сыпал снег, и огромные белые хлопья застилали дорогу. Уже давно стало темно, а желтые огни в окнах приглашали случайного прохожего, задержавшегося или спешащего, заглянуть и стать частью застолья, или момента, когда дети и взрослые с нетерпением рвут упаковку подарков. Из этих же самых окон доносится музыка, растворяющаяся в холодном воздухе. Падал снег. А случайный прохожий думал о том, как поскорее добраться домой, чтобы быть таким же счастливым. Питер и Джордан остались наедине. Он протянул ей подарок в серебристой бумаге. — Было сложно придумать, чем тебя удивить, — смущенно сказал он, когда она открывала небольшую коробку. Любимая картина Ван Гога, репродукция которой висела у нее в комнате, уместилась в небольшой круглый кулон, который совершенно случайно попался ему на глаза в Гринвич-Виллидж. Старый, потертый, с бронзовым блеском, он выставлялся хозяйкой магазина винтажным, но не от этого был столь ценным. Когда Джордан повернула его, чтобы надеть на себя, то увидела гравировку, чуть стертую временем: «Весь невидимый нам свет». Она долго не знала, что сказать. Лучшего подарка Джордан в жизни не знала, сколько бы он не стоил, каким бы ценным не был. Когда говорят глупое выражение «это судьба», то обычно, оно означало ерунду, случающуюся сплошь и рядом. Но сейчас другой фразы она бы не смогла подобрать. Джордан молча отдала Питеру небольшой конверт. Поступки часто говорят лучше, чем слова, и она надеялась, что сейчас это поможет ей. Он порвал бумагу и на ладонь упали две небольших полоски из плотной бумаги. Питер пробежался по ним глазами и поднял на Джордан глаза, размером с штат Айдахо. — Билеты в Йоханнесбург? — как-то придушенно спросил он, боясь поверить в то, на что надеялся. Джордан улыбнулась. — Ты же возьмешь меня с собой?