***
Я давно планировала приехать туда хотя бы на несколько дней. Дом, в котором я выросла, должен был вот-вот уйти с молотка какому-нибудь богатею из нефтяной компании или суперзвезде местного телешоу. И мне хотелось запомнить его — красивый особняк на холме, панорамные окна которого открывался вид на северную часть города. Я могла увидеть весь пригород, который состоял из россыпи одинаковых домов среднего класса, бульвар принцессы Дианы и Уилброу, как на ладони. Из-за того, что часть дома была полностью застеклена, в нем всегда было светло, а при плохой погоде никогда не создавалось ощущение мрачности. Чтобы увидеть дом в последний раз, мне нужен был Питер. Без него он останется в моих воспоминаниях холодным, с пустыми окнами, невыразительно глядящими на город, и чужим, будто и не было тех лет моего детства. Дело в том, что в доме, где тебя всегда ждут, есть некоторые проявления той самой семейной любви, которую сразу чувствуешь, как переступаешь порог. Это фотографии памятных событий, атрибуты достижений, неброский беспорядок, который всегда есть и будет. Можно открыть холодильник и увидеть, как кто-то заботливо приготовил накануне еду для всех, а в шкафу лежат персональные сладости. Куртка небрежно брошена на стул, один носок одиноко лежит около кроссовка, забытый до поры до времени. На подоконниках стоят цветы, заботливо повернутые к солнцу и терпеливо ждущие, когда же их наполнят влагой. В ванной комнате стоит шампунь, схваченный в последний момент в магазине, какой-нибудь обычный, с ароматом апельсина или клубники, который недолго остается на коже, но все равно чем слаще запах, тем приятнее. Я могу провести ладонью по гардеробному шкафу и знать, что в нижней полке под вещами лежит небольшая коробка, бережно хранящая мои тайны — растрепанное перо, обертка от жвачки из редкой коллекции, брелки, значки, пластиковая бижутерия, дешевая и недолговечная, но и пестрая, яркая, кричащая. «Я дома!» — фраза, брошенная на ветер, когда я приходила домой после школы, никем не отвеченная, потому что мамы подолгу не было в городе. Я могу закрыть глаза и услышать, как слова растворяются в воздухе, и повисает тишина. Но сейчас во мне не было сожаления или щемящей тоски. Возвращение домой — забавная штука: знакомые картины, звуки, запахи… единственное, что изменилось — ты сам.***
Пеппер улетела по неотложным делам в Лос-Анджелес, так что второй завтрак в новом году мы проводили вместе с па. В семь утра он уже был в костюме, так как его пригласили в Пентагон на консультацию. — Не понимаю, какой смысл лететь обычным рейсом, если мы могли организовать для вас с Питером полет на частном, — скептически сказал Тони, разворачивая «Times». — Есть чудный дух путешествий в том, чтобы торчать по несколько часов в аэропорту вместе с остальными такими же бедными туристами, которые мечтают только об одном — выпить пиво после таможни и отрубиться в полете, — пояснила я с усмешкой, подбирая ноги под себя. На столе стояли хлопья, на которые я щедро положила несколько ложек ореховой пасты и залила молоком. Несколько минут мы молчали, увлеченно занимаясь своими делами. Я представляла, как уже сегодня почувствую тепло на улице, солнечные лучи, ласкающие кожу, запах океана, который был даже в сотне километрах от самого города. Когда я сказала ему, что мы с Питером улетаем вдвоем в Йоханнесбург, на его лице было такое удивление, что целую минуту он не мог мне ответить. — Интересно, когда я упустил тот момент, когда вы с паучком начали друг другу нравится? Кажется, я начинаю терять наблюдательность. До аэропорта Кеннеди мы с Хэппи доехали за два часа. Весь Нью-Йорк, как ни странно, стоял на дорогах, очевидно, только отойдя от праздников и вспомнив вдруг, что есть другие развлечения помимо лакания «Гоголь-моголь» и просмотра рождественских эпизодов всех сериалов. Питер со своей тетей ждали нас у пятого входа, где шла регистрация на дальние рейсы. Около него стоял небольшой синий чемодан, а на плечи был закинут увесистый рюкзак. Хэппи припарковал машину и достал из багажника мои вещи. Я ограничилась рюкзаком и дорожной сумкой, потому что большинство летних вещей оставила дома. В этом плане мне было проще, чем Питеру, хотя Пеппер все равно долго отговаривала меня от того, чтобы не брать чемодан. Ладно, чего это я. Три чемодана. — Доброе утро, Джордан, — Мэй довольно приветливо мне кивнула, хотя я подозреваю, что она до сих пор ко мне присматривается. — Здравствуйте, — я заметила в её руках полупрозрачную папку, в которой четко всматривался контур билета на самолет и еще некоторые бумаги. Очень надеюсь, что она не пойдет с нами до самой таможни. Мы с Питером обнялись, чтобы не смущать Мэй. Хэппи с грохотом поставил сумку около меня и поднял ее на колесики. — Позвони Тони, когда приземлитесь. — Я помню. — И когда приедете домой. — Это я тоже помню. — И без глупостей, Джордан. — Может, хватит уже? — я выразительно посмотрела на Хэппи, который выдержал мой взгляд и хмыкнул. Питер попрощался с Мэй, и мы пошли на регистрацию.Йоханнесбург
Рекомендовано к прослушиванию: Jain — Makeba У них были удобные места в первом классе, а кресла раскладывались почти в горизонтальное положение, что привело его в восторг. Он долго выбирал фильмы на мониторе спинки впереди стоящего кресла, рассматривал книги, которые предлагались, чтобы не скучать в полете, и успел запихнуть подарок в виде небольшой косметички с банальным содержимым в виде тапочек и мыла к себе в рюкзак. У Питера были большие планы, как интересно провести время в полете вместе с Джордан. Но та, едва шасси самолета оторвались от взлетной полосы, уснула, удобно устроившись в кресле. Первое, что увидел Питер после бескрайнего простора облаков, который, казалось, не закончится никогда — пустыню. Песок покрывал все пространство под небом, переходя в небольшие плоские горы песчаного и темно-красного, кирпичного, цвета. Пустыня, пустыня, пустыня… Без конца и края. Редкие деревья, иссохнувшие под палящим жестоким солнцем африканского континента, одиноко стояли в окружении мертвой земли, и тянулись вниз, словно защищаясь от зноя. Не было пейзажа, который уже придумал в голове себе Питер, никаких просторных саванн с густой сочной зеленью, диких животных, на которых жадно задерживался бы взгляд, и оранжевого заката, словно небо начинает полыхать пожаром. — Это север, Питер, здесь везде пустыня. Когда мы приедем в Кейптаун…ты сам все увидишь. Это самый красивый город на свете. В Йоханнесбург они прилетели в семь утра, минув шесть часовых поясов. Первое, с чем столкнулся Питер, едва они вышли из самолета — удушающая жара. Невыносимая, от которой перехватывает дыхание. — Обалдеть, — вздохнула Джордан, убирая волосы с лица, — мне казалось, что я к этому уже должна привыкнуть. Он сразу почувствовал, как лоб начал покрываться липким потом и провел рукой по волосам, чтобы хоть как-то освежиться. — Адское пекло, — мучительно вздохнула рядом с ним женщина, махая перед собой журналом. Они быстро прошли паспортный контроль, забрали вещи и начали двигаться по направлению к выходу из аэропорта. То, с чем они столкнулись, когда несколько минут провели на улице во время перехода из аэропорта в автобус не шло ни в какое сравнение, по сравнению с безумной жарой, почти заставившей их вернуться обратно в аэропорт и больше не делать попыток выйти на улицу. Питер пожалел, что надел джинсы. И футболку. Вообще, что вышел в одежде. Джордан уже три раза подвернула брюки и закатала рукава рубашки. — Так жарко, как в заднице у дьявола, — пыталась пошутить она, — такси подъедет через пять минут. Джордан села на его чемодан и начала обмахиваться журналом, который стащила из самолета. — После Нью-Йорка это, конечно, чересчур, — пробурчала она. С каждой минутой положительный настрой покидал Питера. Казалось, из-за духоты из него высасывают все силы, и он был готов уже сесть на землю, как к ним, наконец, подъехало такси. Когда они сели в машину, то Питер был готов застонать от блаженства. Кондиционер делал воздух прохладным и приятным. — Hoe lank het hierdie weer is? (Давно такая погода? — африкаанс, прим. ав) — спросила Джордан. Первый раз Питер слышал, как она говорит на родном языке. — Byna twee weke. Dit is onmoontlik om die huis te verlaat, asof die son het besluit om te braai ons in die lewe, — ответил таксист, увеличивая мощность кондиционера. Джордан повернулась к нему. — Извини, Питер, выходим из дома только ночью, — пошутила она, собирая волосы в хвост. Пока они ехали, Питер жадно смотрел в окно, пытаясь заметить все, что видел. Пустыня, в центре которой стоял аэропорт, через пятнадцать минут сменилась скоростной эстакадой, а за ней появились очертания небоскребов среди домов обычного масштаба. На окраине Йоханнесбург был похож на Бруклин. Низкие здания пыльно-оранжевого цвета с большим количеством граффити, маленькие отели, кафе, магазинчики, учебные заведения и множество людей вокруг — всюду чувствуется жизнь. Но оживленный квартал внезапно сменился чередой мрачных серых построек. — Это Хилброу, — указала Джордан, — большинство мест здесь закрыто или в них просто селится всякий бездомный народ. Живой квартал сменился заброшенными зданиями, обветшими и старыми. Рядом с относительно новыми, застекленными высотками, стоят ужасные руины, откуда тянуло многолетней сыростью и тленом. Во время проезда по Хиллброу Питер не увидел ни одного белого мужчину или женщину, а те, кто попадался на глаза имели такой вид, словно если сейчас такси остановиться, то человек тут же подбежит и пырнет водителя ножом. Джордан сказала, что Йоханнесбург не так плох, несмотря на ужасную репутацию. Джордан У меня было очень странное ощущение, что этот город мне совершенно не знаком. Я знала о нем все, вплоть до улиц, но не было того чувства, что я вернулась домой. Я родилась и выросла здесь, но все воспоминания после четырех месяцев, проведенных в Нью-Йорке поблекли в памяти. Мы приехали к Сэндтону через час. Он выглядит как типичный пригород для населения с доходом намного выше среднего, где все благополучно, тихо и мирно. Здесь живут нувориши, бывшие отбросы, и денежная аристократия. Наша маленькая семья вобрала в себя черты всех трех типажей. Мама родилась в ужасной нищете, смогла разбогатеть на карьере модели и удачных замужествах, и сделать себе холеный лоск благодаря внешнему виду, воспитанию и окружению. Серьезно, никогда в жизни человек, поговоривший с матерью пять минут, не смог бы предположить даже, что в детстве она жила в трущобах. Я догадываюсь, что ее стремление жить в роскоши и богатстве было способом забыть о прошлом. Но подъезжая к дому, который совершенно выбивался из общей архитектуры района, такому вычурному, пафосному и огромному, у меня в голове пронеслась мысль, что это действительно чересчур. Мы зашли внутрь. Я собиралась оставить вещи и предложить Питеру поехать где-нибудь поесть, потому что всю еду в самолете я проспала, и желудок начал издавать звуки голодного недовольства. Но едва я бросила рюкзак на пол, как увидела на тумбочке у стены ключи. — Джордан, что-то случилось? — обеспокоенно спросил Питер. Наверное, выражение моего лица в тот момент было непередаваемое. — Подожди здесь. Я прошла по коридору в гостиную. На диване аккуратно лежал пиджак, а рядом с ним стояла женская сумка. — Джордан? От этого голоса у меня побежали мурашки по спине. Мама сидела за кухонным столом на высоком стуле, положив ногу на другую и с удивлением смотрела на меня. Я не видела ее с октября. Волосы уложены в гладкую прическу, как у взрослой Венди Дарлинг. Черно-белое облегающее платье без рукавов, сидящее на ней без единой складки, а на плечи небрежно накинут шелковый шарф — как всегда, выглядела безупречно. Она подняла руку и дотронулась до волос, все еще продолжая на меня смотреть. Во взгляде я не могла понять ее чувств, лишь некоторую растерянность. Она не ожидала меня увидеть. — Что ты здесь делаешь? — сухо спросила она, спускаясь со стула. Я проводила ее путь глазами. На мраморной столешнице лежал поднос с небольшим кувшином, из которого она начала наливать в стакан. По цвету содержимого я поняла, что это ее любимый коктейль — мятный джулеп. — А ты? — мне пришлось увильнуть от ответа. Она пристально на меня посмотрела и сделала глоток. На зубах захрустел сахар. — Мы с Хьюго прилетели забрать последние вещи, и днем улетаем в Мадрид. Так что ты здесь делаешь? По ее тону мне показалось, что она хочет, чтобы причиной моего визита был побег от Тони, разочарование в нем и в проживании с ним под одной крышей. Мама всегда смотрела на мир под косым, дурным светом, видя во всем, что ее окружает, лишь негативную сторону, и в моих поступках она тоже искала изъян. Протянулась невыносимая тишина. Вдруг взгляд мамы переместился за спину. Так резко, что я поняла — говорить мне не придется. Питер стоял за моей спиной, и когда я обернулась, он немного улыбнулся. Несколько секунд он пытался, видимо, оценить обстановку и понять, опасно ли находится между нами, или нет. — Питер, это моя…мама. Он сделал несколько шагов вперед, протянув на ходу руку. Я удивилась его уверенности. За время нашего с ней диалога я даже не шелохнулась навстречу. — Здравствуйте, мисс Рандгрен, я Питер Паркер, — его голос так и был пропитан радушием и радостью, словно ему действительно приятно смотреть в каменное лицо моей матери и жать ее холодную ладонь. — Здравствуй, Питер. Повисло молчание. Я стояла и нетерпеливо ждала, когда же она уйдет. Питер с немым вопросом переводил глаза с матери на меня, а та равнодушно делала глотки. — Что ж, мы, пожалуй, пойдем, — протянула я, разворачиваясь в сторону двери. Надежда на относительно приятную беседу умерла в зародыше, поэтому я не стала развивать новую тему. Питер пошел за мной, напоследок попрощавшись. — Джордан. Я обернулась. Мама стояла уже в середине гостиной, держа в руках сумку. — Надеюсь, ты соизволишь появится на свадьбе, раз уж смогла найти время приехать сюда. Я остановилась около двери, положив ладонь на ручку. — Соизволю, можешь не волноваться. — процедила я, едва сдерживая нахлынувшие эмоции.***
Я взяла машину из гаража, на которой редко ездила раньше из-за боязни оставить ее на парковке и больше никогда не увидеть. Пока мы ехали, Питер осторожно спросил меня: — Все нормально? — Да. Я просто… не ожидала ее увидеть.— выдохнула я, сжимая руль, и пробормотала. — Просто гребаное издевательство. Из-за высокой скорости езды ветер не давал солнцу запечь нас на сиденьях заживо. Йоханнесбург был городом с неровным ландшафтом, скоростными шоссе, дорогами, которые кольцом охватывали город. Они как раз для тех, кто любит скорость, в отличие от Нью-Йорка, где пробки были через каждый светофор от Манхэттена до Лонг-Айленда. На самом деле, дело не только в скорости. Большинство ездят на бронированных внедорожниках или на такси, потому что здесь может случиться все что угодно. Не то чтобы совсем все плохо, но в Йобурге действительно надо быть осторожным — хорошие районы тут внезапно обрываются и перетекают в полнейший трэш. Наткнуться на неприятности очень реально даже в дневное время в относительно безопасных местах. Переехав мост Нельсона Манделы, мы заехали в Браамфонтейн, где можно было погулять без пистолета в кармане. Но самое главное — там находилось мое любимое кафе «Эрди». После того, как мы с Питером сели за столик, то самое время было обсудить, чем мы будем заниматься ближайшие четыре дня. — Первые впечатления от этой дыры? — любопытство взяло вверх надо мной. Было действительно интересно узнать, какое мнение Питер сложил. И я готова была услышать, что это настоящая мусорка, потому что никому, кроме тех, кто здесь живет, Йоханнесбург не нравится. Он как Манхэттен — туристы в восторге несколько дней, а потом их начинает тошнить. — Напоминает Куинс, — сказал Паркер, беря в руки меню, — Хотя в путеводителе меня напугали тем, что если чихнешь не в том месте, то тебя убьют и бросят тело в канаву за городом. — Не в канаву за городом, местные слишком ленивые, так что тебя, скорее всего, порежут на корм собакам, — рассмеялась я, — Именно из-за таких путеводителей к нам никто не суется. Все ездят в Кейптаун или Дурбан, но зато три года назад, когда Тони и Брюс Беннер разнесли полгорода, туристов было больше, чем жителей. Питер знает, о чем я. Альтрон, искусственный интеллект, созданный отцом и Беннером, отправил Джарвиса в последний путь, и к тому же решил поработить весь мир, решив устроить геноцид для паразитов планеты — людей. В помощники он себе взял двух мстительных близнецов, одна из которых устроила настоящую бойню в городе, сведя с ума Халка так, что он ничего не соображал от сокрушительной ярости. То было плохое время для Мстителей. И я была тогда дома, вернувшись после школы раньше времени. Было страшно, потому что все происходило в центре. От него тогда остались одни руины, пыль и разрушенные дороги. Помню, мы с Реон стояли за предупредительной лентой в окружении полиции и смотрели, как спасатели вынимают из-под обломков обрушенных зданий пострадавших, погибших и испуганных, но невредимых людей. Как полиция просит всех сохранять спокойствие, но вокруг был только хаос, боль и горе. Тот день объявили траурным и через год погибшим установили мемориальный памятник, на котором каждый день появлялись свежие цветы. Из-за того дня я уехала из Йоханнесбурга на целый год, потому что моего отца ненавидели за то, что он сделал. А президент ЮАР тогда сказал, что лучше он повысит налоги населению, чтобы оплатить нанесенный ущерб, чем примет деньги от Тони Старка. Когда нам принесли кофе и завтрак, я разложила на столе карту. — Завтра днем мы едем в Кейптаун. В Саймонс-Таун, это в двух часах езды оттуда, живет моя тетя. — Ты не говорила, что у тебя есть тетя, — заметил Питер. — У меня есть троюродный брат в Габороне, и я о нем тоже тебе не говорила. После обсуждения нашего путешествия, мы долго разговаривали. Это были отвлеченные, ненавязчивые темы и постепенно настроение возвращалось к нам, вместе с духом бесконечной свободы, которой мы были обеспечены на несколько дней. Когда мы собирались уходить, я пошла купить бутылку воды, чтобы не останавливаться по дороге. Успев уже встать и развернуться в сторону бара, мой взгляд скользнул по открывающейся двери входа в кафе. Я замерла. От ступора мое тело застыло в той позе, с которой я поднялась с места. Внутрь зашла Реон и парень, которого я меньше всего ожидала бы увидеть рядом с ней. Парень, по которому моя подруга убивалась целый год. Хостад Коуп. Реон же нисколько не изменилась. Те же черные косички до пояса, смуглая кожа, игривый блеск в глазах, от которого все время кажется, что она что-то задумала. Реон всегда была непредсказуемой, свободной и чертовски ненормальной, что касалось нарушения всех правил. Когда они поравнялись с нашим столиком, мы с ней пересеклись взглядами. Она резко остановилась и ее лицо вытянулось в ошеломлении. — Джордан? Мне захотелось одновременно заверещать и тихо сесть обратно на стул. Она отпихнула Хостада и в два шага приблизилась ко мне. — Боже мой, Джоджо, обалдеть! — Реон обняла меня так, что у меня хрустнул позвоночник, — почему ты не сказала, что приехала?! — Эээ…ну…я…была не в курсе вот этого, — я бросила взгляд на Коупа, который, скрестив руки на груди, меня разглядывал, — Реон… — Все нормально, Джо, мы встречаемся уже два месяца, — сказала она, и я увидела прежнюю подругу, светящуюся от своей влюбленности, когда мы были в девятом классе, — А это кто? Она ткнула меня в бок, и посмотрела на Питера. Тот был в еще большей растерянности, чем утром. — Wat se dat die soet seun? Ek sou geëet het hom. (Кто этот сладкий парень? Так бы и съела его.) — My kêrel. — Это твой парень?! — заорала на все кафе Реон, чуть не подпрыгнув от возбуждения. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Боже мой, я и забыла, что у нее мозгов, как у ложки. — Ты нахрена так орешь? — зашипела я. Но Реон нисколько не смущало ее поведение. Она с удовольствием придвинула два стула к нашему столу и дернула на себя Коупа, который, судя по его виду, меньше всего на свете хотел оказаться в нашей компании. Реон с грохотом уселась напротив Питера и начала жрать его глазами. От этого внимания Паркеру было не то что не по себе — если бы его способности включали превращение в паука, он бы давно уже это сделал и убежал от всех под стол. — Как тебя зовут? Давно встречаетесь? Ты из Нью-Йорка? Где познакомились? — Реон застреливала вопросами, как из броневика. Мне захотелось спасти Питера, но он меня опередил. — А ты лучшая подруга Джо? — невозмутимо спросил он, игнорируя ее слова. — Ммм…да, а ты разве не знал? Я Реон, а это мой парень, Хостад. Тот только равнодушно кивнул. — Питер Паркер. — Мне нравится, Джордан Паркер, хорошо звучит, — вставила Реон, смотря на мое кривое лицо. Так, хватит с меня. Это уже чересчур даже для нее. — Реон, у тебя фобия или ты просто считаешь, что думать — это слишком больно? — рявкнула я. Разочарование и обиду Реон было не передать словами. Она непонимающе на меня посмотрела, как ребенок, который не знает, за что его поругали. — Я всего лишь хотела спросить, — протянула она, — надолго вы в Йобурге? — До завтра. Реон начала задумчиво кусать губы. Раньше она так делала на вечеринках, чтобы парням хотелось их поцеловать. Демонстративный призыв перерос в постоянную привычку, и едва в ее голове мысль задерживается больше, чем на минуту, она начинает это делать. — Хотите на вечеринку? Сегодня Лаура устраивает в Уэлбэне. Я смотрела на Реон долгим взглядом, пытаясь вспомнить хоть одну знакомую по имени Лаура. — Напомни, кто это? Теперь ее очередь непонимающе уставиться на меня. Но не так долго — буквально через несколько секунд ее лицо посветлело. — А, черт, ты же не знаешь. Лаура Эшбен предала Иисуса. Вот это поворот. Мы с Реон учились в одном классе вместе с Лаурой Эшбен. Она мечтала после школы пойти в монастырь и посвятить свою жизнь служению Богу. Видимо, ее приоритеты слегка изменились. — Лаура? Это которая могла цитировать все молитвы наизусть и считала церковь своим вторым домом? — Именно она. — Ну ничего себе. Никогда бы не подумала. Оказалось, что за закрытыми дверьми она та еще извращенка. Реон заливисто рассмеялась. Хостад тоже немного скривил губы в улыбке, но его лицо было при этом таким, словно ему подсунули под нос грязный носок. В общем-то у него всегда было два выражения эмоций — это и высокомерно-презрительный взгляд вместе с недовольной усмешкой. — Я так скучала по тебе, Джо. Так что, вы придете? — она повернулась к Питеру, делая ставку на то, что от ее улыбки он растает и не сможет отказать, — Пожалуйста, приходите, будет очень круто. Питер, в свою очередь, посмотрел на меня, переложив всю ответственность за решение. В мои планы не входило никаких вечеринок. Мне хотелось провести все дни с ним, а не тратить время на бесполезную пьянку, которую я на следующий день едва вспомню. Спасибо, хватило всех последствий от вечеринок в Нью-Йорке. — Нет, Реон, извини, но не получится. Ее глаза чуть не вылезли из орбит, когда она услышала мой ответ. — Джордан, ты серьезно? Когда ты в последний раз пропускала тусовки? — Слушай… — Нет, я не могу поверить, — она вихрем повернулась обратно к Питеру, — Ты что сделал с моей подругой? В жизни не слышала, чтобы она отказалась пойти… Реон не закончила фразу. Но я и так знала, что она хотела сказать. Джордан была королевой. Никто столько не тусовался, не пил, не принимал наркотики и не устраивал хаос, как она. — Все, нет. Ты же не против, Питер? Он кивнул и мне было этого достаточно. Через полчаса Хостаду все-таки удалось поднять и увести Реон, которая отчаянно сопротивлялась в надежде рассказать последние сплетни и уговорить нас на вечеринку. Когда она ушла, я с протяжным вздохом откинулась на спинку стула. — Прости, Питер, я знаю, это было слишком. Реон довольно бестактная. — Не думаю, что она сможет переплюнуть М-Джей, — отшутился он, — но парень рядом с ней выглядел, так, будто убивает по ночам соседских котят. — Если бы ты знал, Питер, если бы ты знал… Незаметно наступил вечер. Здесь, на другом конце земли, царило настоящее лето, как самый разгар июля на другом полушарии. Мы ехали мимо пустынной земли с пожухлой травой, которая согнулась и иссохла на солнце, но потом, ближе к дому, переходила в свежие зеленые лужайки с маленькими забавными пальмами, которые раскинули свои листья, создавая под ними легкую тень, небольшими кустарниками, цветущими амариллисами, рододендронами и королевскими протеями, пестрыми и яркими. Солнце нежно обволакивало город последними лучами уходящего дня, когда закат начал вступать в свои права. Весь горизонт неба окрашивается в багряные тона, а облака становятся пыльными и рассеиваются, как будто чья-то рука покрыла небосвод нежным светло-розовым пухом. После ужина мы решили провести последние минуты до темноты на улице. Без единого звука я и Питер лежали, подогнув ноги, в пахучей летней траве, а ее длинная изумрудная шерсть светилась в лучах заката. Вытянув шеи и застыв, мы наблюдали, как последние лучи растворяются за домами. То золото, в которое превратилось небо сквозь багровые, оранжевые и алые оттенки, напоминало движение художника, который рвет полотно мастихином. Такие красивые закаты были только здесь. Год назад я так же лежала на лужайке перед домом, наблюдая за тем, как меняется небо. Как закат уступает место черному полотну, на котором одна за другой зажигаются звезды. Они такие яркие, что хочется зажмуриться и протереть глаза. И как только это делаешь, то вдруг открываешь глаза — и их тысячи, миллионы, миллиарды. Тогда я чувствовала себя потерянной. Это чувство никогда и не проходило, но было не таким явным и заглушалось чем-то другим. И была такая пустота в мыслях, ощущение волнения перед чем-то надвигающимся, непонятным, словно ты знаешь, что это твой последний хороший день. Он смотрит в ее затуманенные глаза, блестящие и томные, которые наблюдают за ним из-под полуопущенных ресниц. Она внезапно поднимается с локтей и приближает свое лицо к нему. Он чувствует вкус кардамона на губах и пьянеет, ощущая, как голова становится тяжелой, словно налитой свинцом. Его вариант невинного поцелуя Джордан решает сделать более уверенным, резко поддаваясь вперед. От неожиданности Питер приоткрывает рот, и, схватив его за загривок, она откровенно, со всей душой углубляет поцелуй. Даже не смотря на разгорающийся пожар, он не может опустить руки ниже талии и как-то глупо и странно сжимает плечо, будто в определенный момент захочет оттолкнуть. Но не оттолкнет. Не хочет. Лишь чувствует ее, и она заполняет все собой. Целый мир.