I Like Birds

В которой гуакамоле имеет значение, у Питера и Дэдпула случается «Лайфтайм»-момент, а автор ни хера не понимает, что творится с этой историей. ============================================================ Питеру нравятся не крыши, а края крыш. Местный стереотип заключается в том, что никто не смотрит вверх. И как все стереотипы, этот тоже – чистая правда. За исключением туристов, которые слишком поражены самим контуром неба, чтобы замечать такую мелочь, как он, скрывающуюся или ползущую, или болтающуюся у самых верхушек. Так что они не считаются. Отсюда, сверху, Питер видит людей, но они не видят его. Он может прочесть их движения, как львица читает стадо газелей, но на случай, если они заметят его, он для них все равно недосягаем. Перемена ролей затягивает, и, возможно, это ребячество – испытывать трепет от этого, но после девяти лет в роли Человека-Паука трепет все еще с ним, и пока это так, он намерен получать удовольствие каждой клеткой своего тела. Хорошо. До последней капли. Ветер наверху, у края, более сильный и безжалостный, не сдерживаемый препятствиями. Его равномерный гул – просто дар богов, и Питер вполне уверен, что не смог бы пережить весь патруль без, как минимум, двадцати минут вот этого – только этого – прежде чем начнется настоящая работа. Не смог бы, сохранив рассудок, во всяком случае. Он обдумывает обычные приготовления, неизбежный шаг между выползанием из своего окна и выслеживанием первой газели. Тихое, открытое одиночество в центре Манхэттена. Удивительно. Даже птицы не летают так высоко. Они передвигаются между зданиями, не сверху. Ему нравится наблюдать, как их спины проносятся под ним ленивыми стаями. У некоторых стай есть алгоритмы, территории, предустановленные маршруты, и когда эти алгоритмы нарушаются, на то есть причина, и он всегда может ее вычислить. Это так же здорово, как слышать вызов по полицейскому сканеру. Даже лучше, потому что ему не нужно тащить полицейский сканер с собой, или ждать, пока какой-нибудь свидетель наберет 9-1-1, а потом для ускорения процесса не соберет информацию и передаст ее полиции… а после ждать, когда его мозг определит местонахождение. Карты и названия улиц неплохи только на бумаге; они просто не очень хорошо переносятся на трехмерное пространство. Маневрирование дается легко, когда он в движении, но если ему приходится заранее думать, куда он направляется, то мыслительный процесс растягивается на непозволительно долгое время, пока до него наконец не дойдет. И к тому времени в двух случаях из трех он добирается до места слишком поздно. Вот почему вместо этого Человек-Паук смотрит на птиц. Стая номер шесть облетает здание, на котором он сидит, против часовой стрелки, дважды, прежде чем улететь дальше. Все в норме. У голубей удивительно хороший камуфляж для городской среды, со всеми их оттенками тротуарно-серого и блестящими, переливающимися головами, по тонам и бликам так похожими на экраны телевизоров за окнами квартир. Личная теория Питера: все это заставляет ярко-белых чаек завидовать и быть настороженными. Именно поэтому чайки намного громче и сумасброднее и чаще бомбардируют столики в уличных кафе, чтобы украсть картошку-фри, даже когда посетители еще не встали из-за столов. Воробьи тише и не так полезны для борьбы с преступностью, но только потому, что их сложнее отличать друг от друга и тяжелее увидеть издалека. Воробей – это скорее череда каких-то судорог, и когда они группируются в полете, то всегда выглядят так, словно они в панике. Если в них и есть читаемые алгоритмы, то Питеру только предстоит о них узнать. Питер считает, что был бы воробьем. Может, домовым воробьем. Или, с натяжкой, воробьиной овсянкой. Человек-Паук, наоборот, определенно птица хищная. Он пробегается по своему мысленному каталогу хищников, чтобы найти что-то подходящее. Ветер дует ему в спину, и в этот раз он чувствует запах Дэдпула прежде, чем его услышать. Питер опускает свою маску, которая помогает фильтровать воздух. Дэдпул – не самый приятный из ароматов, хоть Питер и готов накинуть ему пару очков за то, что он, по крайней мере, пахнет чем-то органическим. Кровавое месиво, думает Питер, - тоже органическое. Его пальцы продолжают подергиваться у края маски, похлопывая по горлу и потягивая ткань. - Хэй, - говорит Питер. - Оу-у, ты меня услышал? Но я же весь был в суперскрытном ниндзя-режиме! В этот раз я был уверен, что смогу на тебя наброситься, и даже продумал блядский победный секси-танец!... Я все равно могу тебе показать, если хочешь, но без реальной победы он будет выглядеть тупо. Я стараюсь работать по методике Станиславского, - звук его шагов приближается. – Как ты, блин, вообще это делаешь? Ты смухлевал, да? Ебучий мухлевщик! Не у каждого тут есть сенсо-Пауко-вибраторы, или как ты эту херню называешь. Такшт не честно. Кому-то приходится по-настоящему стараться! - Мне не нужно Паучье чутье, чтобы услышать твой запах за милю. - И че, у тебя типа усиленные чувства или какое-то такое дерьмо? Как у Роси или Дилдо-Рогатика? - Его зовут Сорвиголова, и нет. Тебе просто нужно чаще принимать душ. Или для разнообразия заходить с подветренной стороны. - Не стоило тебе этого говорить. Теперь я знаю, как к тебе подкрасться. Я думал, ты вроде как должен быть умным. - Ты никогда не сможешь ко мне подкрасться, - безучастно говорит Питер. – У меня есть и другие способы тебя обнаружить. - Да ты что? И какие же? - Прости, эта информация выше твоего уровня допуска. - О! Шпионские игры, мне нравится. Остерегайтесь, пред вами международный человек-загадка. Имя – Бонд… Паук-Бонд. Эй, тебе по-любому нужно начать надевать смокинг на патрули. Будет секси. У тебя вообще есть смокинг? Я могу тебе купить. Если мы договорились, то чур я иду с тобой на примерку к портному. Хочу увидеть тебя в трусишках. Еще ты должен пообещать, что на самом деле будешь его носить, и что мне можно будет тебя пофоткать. Интернет охуеет от такого. И ты смог бы сделать тюнинг своим паутиновым штуковинам, чтобы они выглядели как пистолет, и делать все те крутые позы, - Дэдпул плюхается рядом, оставляя расстояние в добрых три фута между ними. Он спускает ногу с края и беззаботно болтает ею, подняв одну руку, имитирующую пистолет, и тыкая ею во все стороны, словно перед воображаемыми ТВ-камерами. Его спина выгибается. Питер уже давно понял, что когда Дэдпул так крутится, это значит, что он считает, будто выглядит сексуально. Питер смеется. - Хватит позировать. Ты больше похож на того, кого не взяли в Ангелы Чарли, чем на 007. Дэдпул улыбается и осматривает Питера с головы до ног. - Эй, а знаешь, это тоже могло бы сработать… Тело у тебя – заебись. Как раз для одного из таких нарядов. Хотя я подозреваю, что сам ты больше по облегающим комбезикам из ремейка, чем по оригинальной херне, - он засовывает свои ладони под бедра и ерзает как ребенок, которому нужно по-маленькому. – О-о-ох, чувак, о, да, теперь мне срочно нужно увидеть тебя в парике Фэрры Фосетт! Кажется, у меня он даже есть? Напомни принести в следующий раз. Ты был бы в нем просто охуенным! И выглядело бы абсолютно естественно! - … Ты только что сказал, что я выгляжу как девчонка? - Я сказал, что ты выглядишь горячо, но эй, все как ты захочешь. Эта попка слишком хороша для любого гендера. Питер склоняет голову, секунду размышляя. - Мне вполне комфортно с моей гендерной идентичностью, - решает он, - и я бы предпочел, чтобы ты оставил ее в покое. - Вот никогда ты не даешь мне повеселиться, - Дэдпул скрещивает руки на груди, а его губы так преувеличенно надуты, что это выглядит карикатурно, даже несмотря на панда-маску, скрывающую его лицо. И, наверное, именно это и является изначальной причиной, почему Питер продолжает позволять Дэдпулу попытки «наброситься» на него, вместо того чтобы просто удаляться каждый раз, когда он слышит (или чует запах) приближающегося наемника. Он и есть карикатурный персонаж, и кроме случаев, когда у одного из них или у обоих случается Плохой День Для Мозга – и это понятие очень отличается для каждого из них, – Питеру никогда не приходится сомневаться в социальных сигналах Дэдпула. Даже учитывая весь тот шум, который Дэдпул постоянно производит, от него у Питера все равно случается меньше всего мигреней, чем от кого бы то ни было вообще. Это вовсе не значит, что находиться рядом с ним легко. Дэдпул – определенно чайка, если Питер хоть что-то в этом понимает. Но немного менее бессердечная или чуть более умная, потому что в тот раз, когда он схватил Питера за задницу (без предупреждения и в Плохой Для Мозга День, благодарю покорно), отправив его в мгновенную и весьма драматичную отключку – с позой эмбриона, кусанием пальцев и полным набором унижений… Ладно, во-первых, это испугало Дэдпула настолько, что он реально испарился, не только из переулка, но из Нью-Йорка, и не появлялся восемь месяцев. А во-вторых, после своего возвращения он держит при себе и руки, и все остальные части тела, и всегда с такой педантичной аккуратностью соблюдает дистанцию. Он даже потратил несколько встреч на то, чтобы методом проб и ошибок систематически тестировать личное пространство Питера – осторожно, не прекращая шутить, – пока не определил границу. И хоть обычно Дэдпул находится у самой грани, прыгая в радиусе двух с половиной футов как резиновый мячик, он ни разу ее не пересек. Хорошо, ладно, кроме того раза, когда он впечатал Питера в водонапорную башню, но это было для того, чтобы принять на себя пулю, предназначавшуюся Человеку-Пауку. И это было всего раз. И для того, чтобы спасти Питера от гребаной пули. Если не считать флирта, настолько открытого и вульгарного, что мозг Питера просто в шоке от всего этого бреда (о котором Мстители сказали: «Просто он иногда такой, игнорируй его»), Дэдпул не зарывается. Питер встречал фанаток Паучка, которые были в тысячу раз хуже и даже не подозревали, насколько близко подходили к тому, чтобы получить по лицу или оказаться прилепленными к уличному фонарю. (Господь ему судья, если это когда-нибудь случится. У каждого нынче есть камера на телефоне, и Джеймесону даже не придется искажать правду, чтобы поносить его, если он сорвется на фанате). Кроме того, представлению Питера о Дэдпуле не вредит и то, что он постоянно приходит с едой. Он щедрая чайка. Возможно, единственная щедрая чайка, за всю историю этого мира. Две вороны приземляются на крышу здания через улицу и начинают друг на друга орать. - И что маленькие пташки говорят сегодня? – спрашивает Дэдпул, ковыряясь в одном из своих кармашков, пока не выуживает чудовищно смятый бумажный пакет, жирный и протекающий со всех сторон. - Чик-чирик и кар-кар, в основном. - Хех, у малыша припасена пара шуток. Кто бы мог подумать. - К твоему сведению, я уморительный. - Да-да, конечно, все что угодно, лишь бы тебе крепко спалось по ночам, - Дэдпул бросает потрепанный пакет рядом с ногой Питера и начинает вытаскивать еще один из другого кармашка. Второй не такой побитый жизнью, очевидно, с ним обращались с большей заботой, но это просто констатация факта. Дэдпул ест тако, Питер ест буррито, а тако – кроме того, что во многом проигрывают из-за абсолютной несочетаемости текстур – не настолько удобны в транспортировке. И Дэдпул всегда приносит заказ Питера с гуакамоле, даже несмотря на то, что за него нужно доплачивать, а Питер не просил. Так что физически невозможно в таких условиях быть неблагодарным. Когда Питер снимает фольгу с первого раздавленного буррито, то слышит, как стая номер два пролетает через перекресток за его спиной, немного раньше, чем обычно, но не настолько, чтобы это означало неприятности. Стая номер два его любимая, потому что семеро из голубей пестрые. Он втайне окрестил их именами семерых гномов. Дэдпул поднимает маску до носа и откусывает с таким агрессивным энтузиазмом, что крошки от ракушки тако разлетаются во все стороны. Дэдпулу потребовалось время, чтобы начать это делать – снимать какие-либо части своего костюма перед Человеком-Пауком, хоть его личность и не была скрыта, – но что бы в конечном итоге его ни убедило решиться, результат этого «великого открытия», очевидно, произвел меньший фурор, чем Дэдпул ожидал. Питер тыльной стороной запястья стирает бобовый соус с подбородка. Его щетина отросла настолько, что теперь она цепляется за ткань, и Питер удивлен. Он замирает и считает, пока не понимает, что не брился уже шесть дней. Опять. Черт. Он с силой трет подбородок, словно может ладонью стереть волосы. - Паучок, ты что ль бороду отращиваешь? О боже. Ты тайный хипстер? Пожалуйста, скажи нет. Не думаю, что смогу с тобой тусоваться, если ты хипстер. Или – ох! – ты просто решил попробовать образ нечесаного белого мужика? Это странно, Паучок. Я был уверен, что ты больше как бойскаут. Типа маленького Капитана Америки. Серьезно, этот чувак такой прилизанный и аккуратный, что с него можно есть, как… Питер терпеливо жует, пока Дэдпул не заканчивает развлекаться с этим ментальным образом. - …Ни фига, коты пиздецки отвратительные, - говорит Дэдпул. Чего, в общем-то, Питер от него и ожидал. Не ремарки про котов, а полного отсутствия логики. – Они блюют чаще, чем пациент на химии, а потом тем же языком вылизывают себя везде. А люди такие «О, но коты ведь настолько чистоплотней собак!» Бред. Да, собака жрет свое дерьмо в половине случаев, но, по крайней мере, у нее хватает приличия почистить свой сраный рот, пожевав какую-нибудь палку. - Во рту собак меньше бактерий, чем у котов или людей, - говорит Питер. – Человеческий рот один из худших. Но у комодских варанов настолько много бактерий во рту, что люди умирают от их укусов почти с той же вероятностью, что и от укусов ядовитых змей. - А что насчет укусов пауков? – спрашивает Дэдпул, подвигаясь ближе, но не нарушая границ. - Смертельные исходы довольно редки, даже в Австралии, - говорит Питер. – Суперсилы – еще реже. - Уи-и-и, я знал, что ты такой один на миллион! - Скорее один на семь целых три десятых миллиарда, - говорит Питер. - Это… до странного конкретно. - Нынешняя численность населения мира. Во всяком случае, так было, когда я проверял в последний раз. - Я это знал. - Нет, не знал. Дэдпул останавливается, вслушиваясь во что-то. - Лжец, - говорит он воздуху над своим левым плечом. – Да, ты такой. Если бы у тебя были штаны, я бы их поджог. Ты не можешь знать того, чего не знаю я. Это так не работает. Ты просто стараешься хорошо выглядеть перед Паучком. Питер запихивает остатки буррито в рот и достает второй из размокшего пакета. - Твой мозг тебе врет? Дэдпул вытаскивает вялый кусок салата из своего третьего тако и угрюмо перекидывает его через край крыши. - Опять, - говорит он. Питер катает буритто между ладоней, наблюдая, как свет отражается в фольге, и впитывая шелестящий звук. - Знаю это чувство, - говорит он. - И вот поэтому мы однозначно соулмейты! - кричит Дэдпул. Питер роняет буррито, чтобы прикрыть уши ладонями, отшатываясь с зажмуренными глазами. Этот день и так был слишком длинным – Джеймесон уже орал на него целых двадцать минут, когда у Питера по идее должен был быть обеденный перерыв. И, честное слово, если этот ублюдок еще хоть один гребаный раз назовет его «дауном», Питер попросит Мэтта помочь подать иск… Дэдпул мог бы кричать в любой другой день, или если бы у Питера было больше времени наедине с ветром, но прямо сейчас он не может выдержать такой удар. А это, видимо, значит, что сегодня ему вообще не стоит идти на патруль. Он может справиться почти с чем угодно, если соберется, а на патруле он всегда собран… но и рядом с Дэдпулом он тоже всегда был собран, и… Вообще, в этот раз не был. Собран. Он не был собран. Рядом с Дэдпулом. Эм. Нарушение протокола. Нарушение гребаного протокола! Дэдпул машет ему рукой, когда Питер открывает глаза. «Прости, - сигнализирует он. – Взволнован. Забыл. Идиот. Прости. Не злись на меня». Питер с трудом вздыхает и убирает руки от ушей. «Визгливый мудак», - отвечает он, не потому что должен, а потому что сейчас кажется проще так, чем говорить вслух. «Прости прости прости прости…» «Долгий день, - прерывает Питер. – Щиты на десяти процентах, капитан». Дэдпул кивает и стучит себя по голове, словно это дверь. Потом он хмыкает. «Кирк или Пикард?» - спрашивает он. «Пикард», - говорит Питер, радуясь смене темы. Дэдпул расплывается в улыбке. «Дейта или Спок?» «Спок, - отвечает Питер. – Очевидно же». «Соус ранч или сыр начо?» Питер смеется. - Мескитский барбекю, - отвечает он вслух. - Ой, вот тебе обязательно надо выпендриться, - говорит Дэдпул. – Ты и правда хипстер, ведь так? Остановись, пока не поздно. Это ловушка! Я тебя уверяю, Паучок, парик Фэрры Фосетт тебе пойдет больше, чем фетровая шляпа. - …Как насчет и того, и другого одновременно? - Тогда я точно спущу в штаны, - пожав плечами, говорит Дэдпул без тени сомнения. Питеру нечего на это сказать. Просто он иногда такой, игнорируй его. Он смотрит на поток людей внизу, и песня “Ants Marching” Дэйва Мэттьюза заедает в его голове на повторе. Дэдпул ерзает и прерывисто вдыхает. - Собаки или коты? – спрашивает он тоном, который для него является почти шепотом. - На это ты и так уже знаешь ответ. - По-любому собаки! – радуется Дэдпул, выкидывая вверх кулак. Потом он смотрит на упавший буррито. – Ты будешь это есть? - Не сейчас. А что, ты хочешь? - Я его тебе принес. - Я знаю. Но ты хочешь? - Но я принес его тебе. Питер издает раздраженный звук. - Это ведь не так сложно. Ты хочешь этот буррито? Дэдпул хнычет, корчится и говорит: - …Может быть? - Над этим не надо долго думать. И нет варианта «ничего из перечисленного». Это «истина или ложь». Ты хочешь этот буррито прямо сейчас. Да или нет? - Н-не-е-д-да? - Тогда съешь его. - Но я принес его тебе! - Да боже ж ты мой, Дэдпул! – Питер хватает буррито одной рукой, дергает Дэдпула за запястье другой и буквально впихивает еду ему в ладонь. – Это как вырвать зуб. Ешь ебучий буррито. Но вместо этого большой крутой наемник просто сидит как лягушка в ступоре, не замечая блестящего объекта в руке, и таращится на Питера. - Что теперь? – говорит Питер. Дэдпул так тяжело сглатывает, что Питер слышит это, даже несмотря на ветер. - Ты… ты прикоснулся ко мне? - Похоже на то, да. - Но… - Я могу тебя касаться, - говорит Питер. – Ты не можешь касаться меня. Не я создаю правила. - Чо-о…? Питер вздыхает. - Используй свои слова, - говорит он медленно. Вместо этого Дэдпул, что не удивительно, ударяет кулаками по бедрам так сильно, что буррито выскальзывает из фольги и разлетается по всей крыше. Радиус рисового взрыва впечатляет. - Это так не честно! – говорит Дэдпул, и Питер ему признателен, потому что какая бы вожжа ни попала Дэдпулу под хвост в этот раз, он старательно контролирует громкость голоса. – Почему ты раньше ничего не сказал? Ты мог бы трогать меня все это время? Господи, твою мать, Паучок, тебе нужно трогать меня постоянно! - Нет, не нужно. Дэдпул фыркает и высовывает язык. - Не я создаю правила. - Нет, не ты, хитрая жопа. Ты не можешь указывать мне, что делать. - Ох, но ты вполне можешь распускать руки, сколько захочешь, но только тогда, когда я этого хочу. …Погодите секунду, тайм-аут, пауза. Есть несколько возможных способов интерпретировать это: самый серьезный – это то, что Питер только что применил насилие по отношению к Дэдпулу. Но Человек-Паук постоянно спасает людей и знает, как они выглядят, когда подобное случается, а Дэдпул не выглядит так, вообще. В основном он выглядит как озлобленный ребенок… хоть и получил то, чего хотел? Стоп, что? - Ты сказал, что хочешь буррито. - Ага, а еще я сказал, что хочу твои руки у себя в штанах, но с этим ты особо не спешишь, да ведь? - Секс и мексиканский фастфуд – не одно и тоже, - говорит Питер. - Для тебя, может быть. И на этом Питер подвисает, потому что… ну, потому что Дэдпул. - Погоди, - говорит он. – Значит ли это, что ты приравниваешь покупку буррито для меня к какому-то обмену сексуальными услугами? - Чт...? Пф-ф. Пф-ф-ф-ф-ф, Нет. - Потому что в этом нет никакого смысла, и даже если это имеет смысл для тебя – а чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что так и есть, - не говорить об этом мне определенно означает исключение «проинформированности» из «согласия». Дэдпул бьет пятками о стену здания. - А флирт и очевидные заигрывания считаются за «обмен сексуальными услугами»? - Уверен, что нет. Думаю, это скорее то, как люди спрашивают об обмене сексуальными услугами. - Тогда нет, - говорит Дэдпул. – Я покупаю тебе буррито, чтобы ты зависал со мной и, может, оставался на месте достаточно долго, чтобы я мог продолжать «спрашивать». Питер хрюкает от смеха. - Ты бы больше преуспел, если бы, в самом деле, просто спросил, - говорит он. За этим следует пауза, и Дэдпул не спрашивает. И снова Э?! Питер предоставляет ему реальную возможность разразиться каким-нибудь изощренно пошлым бредом, а он не клюет на приманку? Может, Дэдпул предпочитает вызов, при котором он должен вставлять этот свой бред в те части диалога, где он вообще не к месту? Может, он снова спорит со своими табличками. Он не всегда делает это вслух. Скорее всего, так и есть. Питер никогда не уверен, нормально ли вмешиваться в эти мысленные беседы, но Дэдпул ни разу не жаловался, если это происходило. А основываясь на том, что Дэдпул рассказал о своих табличках и что Питер мог сам заключить, наблюдая за Дэдпулом, отвечавшим им вслух, таблички казались мудаками. Для Дэдпула все мудаки, независимо от того, слышит он их нападки или нет. Даже Мстители. Питеру в Мстителях никогда это не нравилось. Он убивает людей, Человек-Паук, любят говорить они. Да, ну, Питер тоже убивал людей. Он убивает людей за деньги, Человек-Паук, любят говорить они. Вообще-то, Клинт убивает людей по приказу, а Наташа убивает людей, потому что они мешают выполнению миссии, а Тор убивал людей во имя «славы» (что, по мнению Питера, просто еще один способ сказать «ради развлечения»), а Брюс убивал людей просто потому, что они оказывались рядом, а Тони убивал людей, чтобы тупо потешить свое эго… А Питер убивал людей просто потому, что они были злодеями и бесили его, и он терял над собой контроль. Каким образом любые из этих оправданий для убийства людей морально превосходят причины Дэдпула, Питер не может постичь. И да, он пытался. Но насколько ему известно, более незамысловатая мотивация убивать за деньги просто ставит Мстителей в неудобное положение, потому что они вроде как врут сами себе о собственном поведении. Мотивация Дэдпула, по крайней мере, дает Питеру преимущество в виде бесконечного количества буррито. С гуакамоле. - …Я знаю, что это глупо. Знаю, что никогда, - бормочет Дэдпул, обращаясь не к Питеру. Значит, он таки разговаривает с табличками. И они ведут себя как мудаки. Снова. Питер жалеет, что не может услышать, о чем они говорят, чтобы хоть какое-то время поспорить с ними за Дэдпула. У Питера талант к спорам. Победить очень просто – нельзя расстраиваться. Тот, кто расстраивается, проигрывает, каждый раз, даже если у него поначалу аргументы были лучше. А чтобы не расстраиваться, нужно быть предельно логичным. Логика успокаивает Питера и одновременно приводит в бешенство оппонента. С Брюсом он в эту игру не играет. - Я не виноват, что он такой! – говорит Дэдпул. - …Нет, если говорить конкретно о мозгах, я, блядь, абсолютно уверен, что преимущество у него. Если что, то это его сделает крипотным чуваком. Каким бы ни был ответ табличек на это, выражение лица Дэдпула меняется на разочарованное, очень. Скорее всего, они спорят о Капитане Америка; если бы Дэдпул принадлежал к аутичному спектру , Кэп был бы его третьим особым интересом, после взрывоопасных веществ и мексиканской еды, – но Питер все равно хочет, чтобы они перестали ссориться. И теперь, когда Дэдпул впал в уныние, еще одна резкая перемена темы не сработает, а только заставит его скрыться в неизвестном направлении до четверга. Нет, единственным разумным ходом будет вернуться к тому, на чем остановился их собственный разговор, чтобы создать в мыслях Дэдпула петлю, которая устроит своего рода провал в памяти о том времени, когда таблички взяли слово. (А говорят, что в Дэдпуле нет предсказуемых алгоритмов). - Мне не нравится зависать с тобой, потому что таким образом я получаю буррито, - говорит Питер. – Я ем буррито, потому что мне нравится зависать с тобой. Дэдпул вздрагивает, словно Питер только что к нему неожиданно подкрался, хотя он все это время сидел рядом. - Я… че? - Ну, то есть, буррито мне тоже нравятся, - говорит Питер. – Пожалуйста, продолжай их приносить. Я могу позволить себе дорогую еду только раз в две недели, и это должна быть пицца. - Пицца не дорогая, - говорит Дэдпул, намного медленнее, чем обычно. – И это тоже, - он кивает на уничтоженный буррито. - Все, что дороже упаковки Velveeta, дорого, - отвечает Питер. – И я люблю только пиццу по-чикагски, а это еще десять баксов сверху. - …Почему? - Ну, видимо, потому что там в три раза толще корж, и тонкая сырная корочка, и с точки зрения финанс… - Нет, я имел ввиду другое. - Что другое? - Другое! Перед пиццей! Питер секунду выглядит озадаченным. - Ты имеешь ввиду, почему мне нравится зависать с тобой? - Да. Вот это. То есть. Ладно, на самом деле я хотел спросить у тебя об этом, ну, месяцами, но блин. Какого черта? Я знаю, что ты, типа… особенный, ну, знаешь, на голову, но ты не сумасшедший и точно не идиот, так что… То есть. Какого хуя? - Эм, мне нравится проводить время с людьми, которые мне нравятся. Дэдпул вцепляется пальцами в линзы своей маски и издает звук, который… ну, да, это звук, который в принципе может издать чайка. - Боже, Паучок, ну почему тебе нужно быть таким… - …Идиотом? – подсказывает Питер. – Невозможным? Рассеянным? Тупым? Рациональным? - Нет! Нет, нет, боже, нет… ну, кроме, разве что, последнего, но… - Ты хочешь знать, почему я добровольно зависаю с возможно больным шизофренией солдатом удачи, и тем более – почему наслаждаюсь компанией, - говорит Питер. – В то время как сам я – супергерой, обряжающийся в костюм цветов американского флага, и якобы источник истинного нравственного добра во всем мире. И состою в рабочих отношениях с большинством Мстителей. И при том, большую часть своего свободного времени я провожу в попытках спасать жизни, а ты в это время тратишь свою профессиональную жизнь, отнимая их. А еще учитывая то, что когда наши пути пересекались по этому поводу, мы несколько раз сражались друг с другом и друг друга бесили. Он дает Дэдпулу время на то, чтобы ответить, подтвердить или поправить, но, по всей видимости, Дэдпул не может и не хочет отвечать. Питер все равно ждет. В конце концов, Дэдпул сигнализирует: «Говори». - Мой мозг странный, - начинает Питер, хлопая себя пальцем по виску. – И твой мозг странный, но по-другому. По большей части ты воспринимаешь мою странность как должное, и ты не нарушаешь моих границ, кроме того одного раза, и со мной ты говоришь немного иначе, чем с другими, я слышал. Не так, словно ты снисходительный, а словно ты учишься говорить на языке Человека-Паука. И всего этого уже намного больше, чем большинству людей вообще пришло бы в голову, а это… на самом деле очень круто с твоей стороны. И я думаю, что тоже неплохо стал разбираться в твоей странности – или, как минимум, достаточно хорошо, чтобы справиться с ней. Мы понимаем шутки и отсылки друг друга, и готов поспорить, что ты так же, как и я, осознаешь, какая это редкость. Мне хочется думать, что я не такой лицемер, как Мстители, когда речь заходит о таких вещах, как убийство людей, кроме случаев, когда у нас возникает реальный конфликт интересов по этому поводу. Если начистоту, это действительно не так сильно меня беспокоит. - Кроме того, - добавляет Питер, наблюдая, как один оставшийся ворон на крыше через дорогу взлетает на верхушку водонапорной башни и сухо каркает несколько раз. – Ты зависаешь со мной. - Ну, да… лестницы вверх? Они же и лестницы вниз. - Нет, я имею ввиду, ты активно меня разыскиваешь и пинаешь со мной хуи, и не проводишь все время в поисках оправдания, чтобы смыться. И ты не член семьи, так что не обязан… Это странно. По-хорошему странно. Выражение, появившееся на лице Дэдпула теперь, означает удивление и замешательство, Питер в этом уверен. - Чувак, люди тебя любят! Разве у тебя нет, типа, миллиона друзей? - У меня есть миллион фанаток, - говорит Питер. – Один из моих друзей умер, а другой сошел с ума. В смысле, стал сумасшедшим-сумасшедшим, не как сумасшедший-ты. У меня есть тетя, которая не знает, что я Человек-Паук, и которая, по всей видимости, до сих пор пребывает в уверенности, что я все еще ребенок. Я знаю Мстителей, но сам я не Мститель, и уверен, что мы не друзья. Думаю, они во мне видят, скорее, бездомного кота, который иногда спит под твоей верандой, и которому ты иногда оставляешь миску сухого корма, и о котором ты переживаешь, когда идет снег, и который убивает для тебя мышей, но ты все равно не впускаешь его в дом, потому что он поцарапает твой диван, и ты не даешь ему имя, потому что не хочешь чувствовать себя слишком плохо, когда одним прекрасным днем он перестанет приходить. Питер смотрит на плечо Дэдпула. - Я думаю, мы друзья, - заключает он. Он позволяет паузе растянуться. Другие люди всегда говорят, что удивлены, если Дэдпул выдерживает без болтовни больше тридцати секунд, но когда они вместе, Дэдпул много молчит. («Много» по меркам Дэдпула, не по меркам Питера). Питер не против. Он знает, что иногда говорит вещи, на понимание которых другим людям нужно время. Конечно, другие делают что-то такое намного чаще, но Питер давным-давно решил всегда давать людям столько времени на обработку информации, сколько им нужно, чтобы не давить на них так, как давят на Питера. Это правило не работает во время непосредственно опасных ситуаций, но помимо этого – всегда. (И он знает, что каждый из Мстителей определил бы это как непосредственно опасную ситуацию, основываясь только на том, что он находится на расстоянии вытянутой руки от Дэдпула, но Мстители порой немного тупые). Его взгляд смещается с плеча Дэдпула на локоть, и Питер думает, что прошло достаточно секунд, чтобы снова сменить тему, и тогда он начинает пощипывать ремешок на левом шутере. Внезапное движение привлекает его внимание – на долю секунды он думает, что что-то просчитал, и Дэдпул сейчас сбежит, - потом он видит, что делают руки Дэдпула. «КАКОЙ, - начинает он широким жестом… пауза для акцента… - твой любимый цвет?» Питер смеется. «Зеленый», - отвечает он. - Теперь я знаю, что ты врешь, - говорит Дэдпул. - Нет, правда, зеленый. - Тогда почему костюм красный? Это для того, чтобы плохие парни не видели твоей крови? - Нет, это твоя версия логичного. Моя была основана на исследованиях о том, как среднестатистический американец интерпретирует разные цвета и реагирует на них. Синий – наиболее распространенный любимый цвет, а я хотел нравиться людям. И еще он заставляет думать о власти и порядке – как синяя униформа у копов. Красный – чтобы дать злодеям понять, что я буду жесток, если понадобится. Плюс, есть еще и эта тема с патриотизмом и цветами флага. Люди склонны откликаться на это подсознательно, даже если не хотят. -…Прости, знаю, ты только что говорил что-то умное, но я просто не мог тебя расслышать из-за звука меня, представляющего твой костюм зеленым. Думаю, ты мог бы сделать его таким. Почему нет? То есть да, понадобилось бы время, чтобы привыкнуть, и люди перестали бы думать, что я – это ты, и, наверное, это то, чего ты и сам бы хотел, как я теперь понимаю, но с некоторыми примочками это… - Большинство супер-чуваков в зеленом – плохие ребята, - говорит Питер. – А у меня и так не самая лучшая репутация в прессе. - Но ты должен сам себя создавать, Паучок! Будь верен себе! - Сказал тот, кто хочет, чтобы у меня была прическа Фэрры Фосетт. - Это другое. - Мой выбор был осознанным, и я буду его придерживаться. - …В армии носят зеленое. Это патриотично. - Я не хочу, чтобы меня ассоциировали с армией. Я вольный агент. Дэдпул смеется. - Мы оба, малыш. Дерг-дерг-дерг за шутер. Мозг Питера застрял где-то перед сменой темы. Его интересовал один вопрос. И его это тревожит. Потому что, хоть его собственный ответ на этот вопрос прозвучал, есть вероятность, что данные, на которых Питер основывался, недостоверны или неполны. А это всегда, в любой ситуации, сводит с ума. Дерг-дерг-дерг. - Точно? – спрашивает Питер. - Абсолютно! Свободны как птицы! Члены клуба Пошел-На-Хуй-Я-Делаю-Что-Хочу-Ты-Не-Мой-Настоящий-Отец! - Нет, то есть, - дерг-дерг-дерг. – Мы друзья? - Не делай из меня слюнтяя, Паучок. - Над этим не надо долго думать. Эта пауза, в отличие от предыдущих, невыносима. Дерг-дерг-ДЕРГ-ДЕРГ-ДЕРГ… - Если ты уверен, что вообще этого хочешь, - говорит Дэдпул. - А ты? На самом деле это не односторон… - Да, ну, я вообще-то не подарок неб… - Я уже сказал, что ты мне нравишься, и объяснил почему. Из-за того, что ты выслеживаешь меня каждый вторник и четверг, и иногда в субботу, я чертовски уверен, что тоже тебе нравлюсь, но я знаю, что могу быть очень полезным, и что мной пользовались. И если это твоя цель, то - хочешь, верь, хочешь, нет, - меня это, правда, устраивает, пока ты в этом откровенен. Мстители используют меня, и это нормально, я им позволяю, я предлагаю это сам, потому что общие цели и все такое. И ты мне нравишься, так что, скорее всего, я позволю и тебе, но мне действительно, правда нужно знать об этом заранее, потому что есть вещи, для которых я не хочу быть использованным и хочу иметь выбор. А то, что ты не можешь оставаться мертвым, не значит, что я не могу или не буду убивать тебя снова и снова, если ты будешь впаривать мне это дерьмо. Дэдпул не двигается секунду или две. - Господи Боже. Черт, Паучок, ты даже не представляешь, как сильно мне бы сейчас хотелось тебя обнять, и чтобы это тебя не выморозило. - Ага, ну… Та же фигня. Но все еще нет. - Ладно, так… вот чтоб совсем по-чесноку, от меня вполне можно ожидать, что я буду впаривать кому-то такое дерьмо. Вообще-то, я пиздец как уверен, что занимаюсь этим постоянно. Типа, вообще все время. Но в качестве оправдания себя, потому что кто еще, кроме меня…старушка память не всегда надежна, знаешь? Слишком много ранений в голову. Реально может похерить пацана. Серое вещество изначально мягкое и разбрызгивающееся. Не каждому из нас достался компьютер внутри черепушки. Питер смотрит на смятый край маски Дэдпула. - Но-о-о…учитывая сказанное, есть… не так уж много того, чего я от тебя хочу. Серьезно. То есть, конечно, я с удовольствием и так жарко втрахал бы тебя в асфальт, что единственным словом, которое осталось бы в твоей памяти, было мое имя, но, сам знаешь. У тебя вся эта штука с «не-трогать», так что… Дэдпул склоняет голову набок, уставившись вдаль, и Питер ждет, снова, пока он не закончит со своим ментальным образом, и просто надеется, что когда это случится, Дэдпул сможет вернуться к нити разговора и, наконец, ответит уже на треклятый вопрос. - Конечно, ты мне нравишься, - говорит Дэдпул, и Питер не может разобрать интонацию, потому что голос такой, такой тихий. – Ясен пень, мы друзья. Балда. Думаю, солнце точно взорвется в тот день, когда ты спросишь, хочу ли я быть дружбанами, а я скажу нет. То есть. Ты ведь отпадней морозилки, забитой огурцами. Питера немного заклинивает. - Меня по-разному называли, - говорит он, слыша, каким монотонным стал его голос, что, по расхожему мнению, говорит о многом. – «Отпадный» - не самое популярное слово. Только от фанаток, а они ни хера обо мне не знают. Дэдпул смеется и опускает маску, распрямляя черные круги на ней, и это значит, что он скоро уйдет. - Ну, я считаю, что это, блядь, очевидно, - говорит он, - и что все остальные тоже нихера про тебя не знают. Нахуй их. Только не на твой, потому что эу. К тому времени, когда Питер понимает, что вообще все это значило, Дэдпула уже нет рядом. И ладно, да, это звучит очень сопливо и крайне жалко даже просто в его голове, но… черт, у Питера снова есть друг. Возможно-по-настоящему, без-ожиданий, однозначно подтвержденный друг. Серьезно: вау. Офигеть. …Нужно будет привести в порядок мысли. Стая номер девять появляется в неправильном месте, алгоритм полета птиц настолько беспорядочен, что одна из них в панике врезается в окно. Питер может подумать позже. Человек-Паук нацеливает шутер (сигнализирует перевернутое «Я люблю тебя» городу) и улетает. Пора действовать.