Перерождённые. Прощённые и свободные

* * *

      Невольно став участницей семейной драмы, Эмма не смогла остаться равнодушной, когда Реджина с залитым слезами лицом убежала вниз по улице. Потрясение и боль в её глазах проникли в душу. Жестокие слова пацана не просто огорчили любящую мать, они нанесли ей глубочайшую рану, зализывать которую Реджина предпочла в одиночестве. Если учесть то, что Генри выплеснул на мать, и что Эмма успела о ней узнать, справляться со всем одной для неё не в первый раз. Быть может у Реджины не было друзей и близких, которые могли бы поддержать в сложную минуту, но теперь в городе была Эмма. Пусть их даже близко нельзя назвать друзьями, скорее полная противоположность, во всяком случае со стороны Реджины, но для Эммы казалось неправильным ничего не предпринимать. Ни когда дело касалось Реджины. Поэтому, когда убегающая фигура скрылась за поворотом, Эмма резко развернулась к Генри, до которого, кажется, начинало доходить, что он натворил. Тяжело дыша, он ошарашенно, даже напугано, смотрел вслед своей матери.       — Ты чем думал, пацан? — Эмме понадобилось много усилий, чтобы не повысить голос. Сейчас она была зла на него. Да, он ребёнок, но в десять лет он должен понимать, что слова имеют последствия. — Что на тебя нашло?       — Я не хотел, — в глазах Генри появились слёзы. — Но она запретила мне с тобой общаться.       — Конечно, она запретила! — Эмма закатила глаза. — Для неё я чужой человек с сомнительным прошлым.       — Почему сомнительным? — растерянно спросил Генри.       — Неважно, — отмахнулась от вопроса Эмма. Вводить пацана в курс всех нюансов, послуживших разногласием между ней и мадам мэр, не входило в её планы. — Важно то, что она беспокоится с кем ты водишь дружбу. Она заботится о тебе! Мы же уже говорили об этом, ребёнок! — в отчаянии она всплеснула руками.       — Но Безумный Шляпник сказал…       — Что ещё за безумный Шляпник?! — оборвала Эмма попытку оправдаться. Ничего не понимая, она перевела взгляд на Грэма, ожидая от него вразумительного ответа.       — Джефферсон, — устало выдохнул Грэм и оглянулся через плечо на свою машину, где очевидно тот самый Шляпник и находился. — Много лет назад у него пропала дочь. Её так и не нашли. Это очень пошатнуло его разум. Раньше у него была лавка, где он сам шил и продавал головные уборы. Но после пропажи дочери он всё забросил. А пару месяцев назад, он пропал в лесу на пару дней, а когда вернулся совсем с катушек съехал. Несёт всякий бред, пугает детей, — Грэм кивнул на Генри. — Он нестабилен, но безвредный.       — Отлично! — Эмма испытывала жуткую потребность что-нибудь разнести.       Она чувствовала себя бессильной. Запутавшейся. Новости о ещё большем количестве пропавших людей, помешавшийся от горя отец, похоже, винивший во всём мадам мэр, которую ее же сын назвал Злой Королевой, которую потрахивает шериф, который сейчас беспомощно пожимает плечами, чем сильно разозлил Эмму. Как он может быть таким спокойным, когда женщина, с которой он спит, сейчас где-то страдает?! Что, чёрт возьми, вообще происходит в этом городе, полном каких-то безумцев?!       — Прекрасно пацан! — фыркнула Эмма. — Ты веришь больше словам какого-то безумного Шляпника, чем своей матери! Она любит тебя, а ты обидел её. И сейчас она одна и очень расстроена. И я… — она осеклась.       «Я должна быть рядом», — прозвучало вдруг в голове. Это казалось самой верной, самой отчётливой, самой правильной вещью, когда-либо приходящей ей в голову.       — Ты что? — напомнил о себе Генри, дрожащим от слёз голосом.       У него был такой несчастный вид, что сердце Эммы сжалось. Быть может, она была немного резка с ним. Как ни крути, а он всё ещё ребёнок. Да и кто она такая, чтобы читать ему нотации. Сейчас важнее всего найти Реджину. Беспокойство на душе росло с каждой минутой. Эмма глубоко втянула воздух и шумно выдохнула, снимая часть напряжения с плеч.       — Я сейчас отвезу тебя домой, а затем поеду за твоей мамой.       — Я тоже могу его отвезти или сразу поехать на поиски Реджины, — вызвался Грэм.       «Очнулся, наконец, горе-герой-любовник», — Эмма заставила себя не фыркать, не закатывать глаза, и вообще никак не показывать, что она думает о запоздалой активности шерифа. «За Реджиной ты точно не поедешь»       — Нет, — она твёрдо покачала головой. — У тебя в машине ещё этот Джефферсон. С ним кататься собираешься?       — Точно, — Грэм неловко хмыкнул. — Его в участок и на ночь в камеру, чтобы успокоился.       — Тогда забирай его и побудь пока на телефоне. Как только я верну мадам мэр домой, я приеду. Возьму сегодня и ночную смену. А то получается, у меня какая-то недосмена, а ты и выспаться не успел.       — А как же ты? — попытка Грэма возразить вышла не очень убедительной.       — Ничего, справлюсь, — отмахнулась Эмма, решив не упоминать, что отключилась как минимум на два часа на своем рабочем стуле. «Мадам мэр, скорее всего, ещё успеет оповестить шерифа о дисциплине его подчиненной», — скривилась про себя она. — Ночи в основном спокойные, если что вздремну в участке. Заодно с этим вашим Шляпником познакомлюсь.       — Как знаешь, — Грэм почесал затылок. — Ну, тогда я поехал?       — Ага, — махнула Эмма и, проделав пару шагов, наклонилась и подняла обронённые Реджиной ключи и сумочку. — Генри, идём со мной. Моя машина дальше по улице, — позвала Эмма, одновременно ставя Мерседес обратно на сигнализацию.       Так они и разошлись. Грэм зашагал к своему крузеру, который парой минут позже проехал мимо с коротким гудком. Эмма махнула ему и оглянулась на еле плетущегося за ней Генри.       — Прибавь шаг, парень, — велела она, но не слишком сурово. — Мне ещё нужно подумать, куда могла пойти твоя мама.       У Эммы правда на данный момент не было ни одной идеи, откуда начинать поиски. Реджина была без колёс, значит далеко уйти не могла, и всё же город состоял не из трёх домов. Она могла быть где угодно.       — Попробуй сначала на кладбище, — пробормотал Генри. Он поравнялся с Эммой, но смотрел себе под ноги.       — На кладбище?! — Эмма ушам своим не поверила.       Она затормозила и уставилась на Генри, который сделал ещё пару шагов, прежде чем заметил, что идёт один. Он обернулся.       — Когда маме грустно, она ходит на кладбище к дедушке и бабушке. Там семейный склеп, прямо у южной границы. Он там единственный, ты сразу его увидишь.       — На кладбище, — ошалело повторила Эмма.       «Сумасшедшие. В этом городе все сумасшедшие!»       Она потрясла головой. Её опущенный взгляд упал на руки. Продолжая мотать головой, она открыла сумочку, чтобы закинуть туда связку с ключами. Возникло желание заглянуть внутрь, чтобы чуть ближе узнать мадам мэр. Ведь женская сумочка может поведать так много о её владелице. Но Эмма слишком ценила личные границы, чтобы проявить подобное неуважение. К тому же, ей приходили на ум пару вещей, которые такая женщина, как Реджина, могла везде носить с собой: непременно гигиенические салфетки, Реджина же буквально помешана на порядке; и какой-нибудь блокнот с ручкой, опять же, порядок и контроль; и там точно была помада, или даже две, вызывающе яркого света. Эмма улыбнулась самой себе.       — Эмма, ты идёшь? — вмешался Генри в мысли Эммы.       Эмма очнулась и дала себе мысленно подзатыльник, за свою псевдо дедукцию, которая сейчас совсем не к месту.       — Идём, — закрыв сумочку, она пристроилась к Генри, и остальную часть пути они прошли в тишине.       Та же тишина сопровождала их в машине. Во время молчаливой поездки, Эмма бросала взгляд вправо, где Генри, отвернувшись окну, всхлипывал и старался незаметно утирать щёки. Очевидно, он осознал содеянное и сожалел об этом. Эмме стало жаль мальчишку. Когда они прибыли к белому особняку, Генри открыл дверь и зашёл. Дверь, как пригласительный знак осталась открытой. Странное гложущее чувство в груди не дало переступить порог. Эмма задержалась на пару секунд, будто набираясь решимости, и только потом вошла. Поднимаясь по небольшой лестнице, она с любопытством оглядывалась, отмечая элегантную обстановку, кричащую, что здесь постарался кто-то с изысканным вкусом и не скупился на деньги. Пройдя вглубь дома, Эмма нашла Генри на кухне. Светлая, почти стерильно чистая, но всё же уютная. Пацан уже успел достать упаковку молока и пачку хлопьев.       — Проголодался? — мягко спросила Эмма, подходя к кухонному островку.       — Мама обычно готовит ужин, или мы вместе ужинаем «У бабушки». Но теперь, — Генри снова всхлипнул. С несчастным видом он катал коробку молока по столешнице.       — Эй, пацан, — Эмма подошла к нему и приобняла за плечи. — Всё образуется, — она прижала его к себе. — Твоя мама вернётся домой, вы поговорите, и ты извинишься. Извинишься ведь?       — А если она меня не простит? — он поднял залитые слезами глаза.       — Простит, — без капли сомнений заверила его Эмма и улыбнулась. — Она тебя любит, и поэтому обязательно простит. Мамы они такие, знаешь. Они ругаются, но они любят и прощают.       — У тебя тоже такая была?       — Нет, — улыбка Эммы потускнела. — У меня не было ни мамы, ни папы. Я выросла в системе.       — Тогда откуда ты знаешь? — не успокаивался Генри. Он действительно боялся, что мама обидится на него навсегда.       — Потому что любовь такая штука, — Эмма пожала плечами. — Когда любишь, прощаешь.       — Всё?       — Многое, — уклончиво ответила Эмма.       В памяти всплыл Нил и его предательство. Эмма не была уверена, что будь у неё всё ещё к нему чувства, и появись он снова в её жизни, смогла бы его простить. Есть поступки, за которые невозможно простить. Затем перед глазами возникло маленькое кричащее тельце, которое ей дали подержать всего пару минут, и которое она потом отдала в чужие руки. Эмма невольно задалась вопросом, смог бы её сын простить её за то, что она от него отказалась? Или сможет она когда-либо простить своих родителей, что бросили её на произвол судьбы?       Но подобное не нужно знать десятилетнему ребёнку. Эмма заставила себя ободряюще улыбнуться.       — Всё будет хорошо, — она взъерошила тёмные волосы Генри и, поддавшись непонятному импульсу, наклонилась и поцеловала его в макушку. Худощавое тело Генри на секунду доверительно к ней прижалось, вызвав в груди тоскливое ощущение и в тоже время приятное. — Мне пора. Ты справишься тут один? Ну знаешь, чужим не открывать, со спичками не играть?       — Эмма, — настроение Генри, похоже, улучшилось, он улыбнулся и закатил глаза, которые затем вытер рукавом. — Я не первый раз остаюсь один дома.       — Ну и отлично.       Последний раз Эмма взлохматила его волосы и вышла из кухни.       — Не делай глупостей, — крикнула она ему, прежде чем захлопнуть за собой входную дверь.       Меньше чем через десять минут Эмма подъезжала к кладбищу. На парковке стояли ещё два автомобиля, но никого не было видно. Выйдя из машины, Эмма оценила царившую тишину вокруг. Она имела умиротворяющий эффект. Возможно, поэтому Реджина находила здесь утешение? Шум лесных деревьев у дальней границы, щебетание птиц и её шаги по усыпанной гравием дорожке были единственными звуками, сопровождавшими Эмму. Были единственными. Пока она не подошла ближе к склепу. Как и говорил Генри, она заприметила его довольно быстро. Приближаясь к строению из серого камня, которое своей суровой массивностью скорее отталкивало, чем вызывало почтение, Эмма услышала исходящие из него звуки. Женские рыдания пробрали до дрожи, заставив ускориться. Она вошла в приоткрытую дверь и увиденное потрясло её. Реджина, обняв себя руками и поджав ноги, лежала на полу и изливала душу в безудержном плаче.       Да, они не близки. Да, Реджина её терпеть не может. Но это не уменьшало силу притяжения, которую Эмма испытывала, практически с первого дня их знакомства и, быть может, по этой причине она сама не схватилась за грудь, которую невыносимо сжало от боли, при виде страданий Реджины. Она была не просто расстроена и подавлена. Она будто сломалась.       Делая медленные шаги, чтобы не напугать, Эмма задумалась об истинной причине такой мучительной боли, полностью поглотившей Реджину, потому как она не замечала её присутствия. Слова Генри были жестокими и обидными, но чтобы они вызвали такую реакцию, довольно неожиданно. Здесь должно быть что-то ещё. Что-то более глубокое. Что-то трагичное. Эмма начала вспоминать всё, что с горяча наговорил Генри. Он упомянул этого Джефферсона, его дочь и дедушку. Он обвинил Реджину в его смерти! Неужели это стало триггером? Эмма пожалела, что в своём расследовании не успела добраться до этого происшествия.       Реджина зашлась в сухом кашле, и Эмма, отбросив все мысли в сторону, присела с ней рядом. Внутренне молясь, чтобы её не оттолкнули, она приобняла вздрагивающие плечи, приподняла несопротивляющееся тело и прижала к себе. Её будто тёплым одеялом накрыло. Может, Реджина тоже почувствовала это тепло, потому что она не оттолкнула. Напротив, с судорожным всхлипом она обняла Эмму за талию и вжалась в неё так сильно, что стало трудно вдохнуть. Эмме было всё равно. Если Реджине это поможет, она будет терпеть. Если нужно, она вообще перестанет ради неё дышать. Смелое и отчаянное утверждение, и оно должно было показаться преувеличенным и абсурдным. Они никто друг другу. Откуда подобная самоотверженность? Но она была. Она не пугала и не вызывала сомнений. Наоборот, она вдохновляла, опьяняла, наполняла Эмму чувством правильности и в то же время необратимости. Огромная часть сознания твёрдо знала, что она там, где должна быть. Эмма крепче прижала Реджину к себе, помогая ей унять дрожь, молча гладила её по спине и волосам, ощущала влагу на шее. Она была рядом.       Они сидели на мраморном полу. Ноги давно затекли и онемели. Их окружали холодные, мрачные стены, за которыми покоились сотни мертвецов. По логике Эмма должна была чувствовать, по меньшей мере дискомфорт, и желать быстрее покинуть это место. Но несмотря на все, она могла просидеть здесь ещё сутки или больше, если ей будет позволено и дальше прижимать к себе, кажется, затихающую Реджину, потому как рядом с ней вся логика и рациональное мышление терялись в пышном букете из эмоций. Никогда ей не доводилось испытывать подобную потребность быть с кем-то рядом. Это было ново, и в то же время нет. Некое подобие дежавю из ощущений. Или когда-то увиденный сон, который сейчас принял реальные формы. Даже это жуткое сооружение начало казаться знакомым. Так же, как и Реджина, которая скрутилась у неё на груди, как ребёнок, ищущий защиты.       В задумчивости Эмма продолжала утешать Реджину мягкими поглаживаниями по спине, время от времени поднимая руку выше, чтобы нежно провести по шёлковым волосам. Время будто замедлило свой темп, растягивая секунды в минуты, а минуты в часы. Но это было хорошо. Им нужно было это время. Реджине нужно было.       Когда плач полностью иссяк, а сорванное дыхание выровнялось, Реджина окончательно притихла и расслабилась. Эмма с удовольствием продлила бы этот момент до бесконечности, но в одном белом особняке сидел одинокий, подавленный чувством вины мальчишка, ожидающий возвращения матери.       — Наверное, нам нужно возвращаться, — с сожалением нарушила тишину Эмма.       В тот же момент Реджина вздрогнула, напряглась, как перед прыжком, и через секунду, оттолкнув Эмму, вскочила. Получилось у неё это не очень элегантно. Когда же ей удалось добиться от тела стабильности, она уставилась на Эмму, будто впервые видела. Создавалось ощущение, что всё это время, она не осознавала в чьих объятиях нашла утешение.       — Что вы здесь делаете, мисс Свон? — охрипший голос не имел привычной силы власти и надменности.       «Начинается», — Эмма глубоко выдохнула и начала вставать, только онемевшие ноги не желали слушаться и предательски подгибались.       — Думаю, это очевидно, что я здесь делаю, — она невольно скривилась из-за мерзкого ощущения мурашек, распространившихся по нижним конечностям, попутно удивляясь, почему по Реджине не скажешь, что у нее были с этим проблемы. Они же обе просидели не шевелясь, чёрт знает, сколько времени!       — Вас никто не просил меня преследовать, — Реджина сверкнула глазами и вздёрнула подбородок.       Она пыталась придать себе былой облик недоступной и несокрушимой мадам мэр, но её внешний вид явно тому препятствовал — потёкшая тушь, торчащие пряди волос, помятый костюм и голые ступни в порванных колготках. Но больше всего её выдавало то, как потерянно она обняла себя руками.       — Никто вас не преследовал, — Эмма по очереди трясла ногами, чтобы придать им наконец чувствительность. — Вы убежали, явно расстроенная. Мы беспокоились, поэтому я решила вас найти.       — Кто — вы?       — Я, Грэм и Генри, конечно.       При имени сына взгляд Реджины потух.       — Это он подсказал, где вас искать, — со слабой улыбкой поведала Эмма, надеясь, что это частично сгладит жестокие слова пацана. — Он сильно переживает. Он всё это сгоряча, вы же знаете, — Реджина прятала взгляд, но Эмма всё-равно заметила, как тщетно она старалась снова не расплакаться. — Давайте, я отвезу вас домой. Он там вас ждёт, — вдруг резко направленный на неё острый взгляд, заставил Эмму объясниться. — Я отвезла его домой. Но вы не подумайте, я проводила его до самой кухни. Наказала чужих не впускать и не делать глупостей.       — Мой сын прекрасно осведомлён, как вести себя, пока меня нет дома, — грубо отрезала Реджина. — И то, что он вас впустил в дом, уже нарушает одно из правил. Вы чужой человек и не имели права вламываться в частную собственность без моего ведома. Я напишу на вас жалобу!       — Да что вы за человек такой?! — воскликнула Эмма, в отчаянии запуская пальцы в волосы. — Я ведь всего лишь пытаюсь помочь!       — Ни я, ни Генри не нуждаемся в вашей помощи. Вы неотёсанная, бесцеремонная, неуравновешенная нахалка. И я требую, чтобы вы впредь держались от моего сына подальше! Вы опасны для общества, и осталось совсем немного, прежде чем я выставлю вас из города!       От Реджины исходило столько злобы, после их совместных моментов в объятьях друг друга, что совершенно не вписывалось в понимание Эммы. Это просто взбесило Эмму.       — Знаете что, мадам мэр, — выплюнула Эмма, одаривая Реджину ответным гневным взглядом, — меня сейчас совсем не удивляет, что ваш сын принимает вас за какую-то злую ведьму, раскидывающуюся огнем. Только вы источаете не огонь, как уверен пацан, а желчь. Едкую и противную. Вы отравлены ею, и старательно травите своё окружение! Это вы опасны для общества. Как вас в мэры только выбрали. Скорее всего, вы запугали своих избирателей до смерти, по-другому просто невозможно! — на одном дыхании Эмма выплеснула из себя всё раздражение и только тогда заметила, что Реджина словно окаменела с распахнутыми в шоке глазами, в которых к тому же безошибочно угадывался страх, что заглушило запал Эммы. Мгновенно она пожалела о сказанном. Сейчас она повела себя не лучше Генри. Реджина только отошла от ранящих слов сына, а она снова выплеснула на неё кучу обвинений. Эмма открыла рот, чтобы произнести извинения, но Реджина опередила её.       — Что Генри думает обо мне? — сиплым голосом выдохнула она.       — Да так, — Эмма неловко почесала шею. — Это глупости.       — И всё же я хотела бы услышать, — Реджина вроде как отошла от потрясения и заговорила твёрже. Хотя в глазах всё ещё угадывался страх. — Что Генри обо мне думает? — можно сказать, она заговорила почти вежливо.       — Говорю же, глупости, — Эмма вяло махнула рукой, но чувствуя давление настойчивого взгляда карих глаз, неохотно продолжила. — Он слишком проникся какой-то там книгой сказок. В ней, как и во многих сказках, есть Злая Королева. Так вот он уверен, что вы одна из них, потому что, как он утверждает, видел, как вы поджигаете камин одним взмахом руки, которой создаёте огонь. Как видите, полная небылица. Он у вас просто отличный фантазёр, — договорив до конца, Эмма нервно усмехнулась и ждала в любую секунду, что Реджина тоже разразится смехом или во всяком случае бросит какое-нибудь язвительное замечание.       Ничего из этого не произошло. На какое-то время Реджина будто впала в прострацию, невидимым взглядом смотрела перед собой и не двигалась. Только часто вздымающаяся грудная клетка выдавала её волнение. Потом она глубоко вздохнула.       — Отвезите меня домой, мисс Свон, — отрешённо произнесла она куда-то в пустоту, а затем просто вышла из склепа.       Эмма в ступоре смотрела ей вслед. Всё как-то слишком резко закончилось. Только через несколько секунд она спохватилась и кинулась наружу. Заметив в надвигающейся темноте спешащий по дорожке силуэт, она побежала его догонять. Оставшуюся часть пути до машины, Эмма шла на пару метров позади Реджины и всё морщилась, при виде голых стоп, уверенно шагающих по гравию. Но запасной обуви у неё не было при себе, а предложить свои сапоги она не решилась, догадываясь, какой получила бы ответ.       «Ну и вот как понять эту женщину?»