Перерождённые. Прощённые и свободные

* * *

      Реджина проснулась и не сразу сообразила, где она. Последний раз она засыпала в кабинете ещё до появления Генри. Особенно это участилось после смерти матери. Несмотря на их сложные отношения, у Реджины был хоть кто-то, кому она была небезразлична. Кто ей был небезразличен. Какие бы смешанные чувства она не испытывала к Коре, это всё же были чувства. После смерти последнего родного человека, Реджина впала в своего рода депрессию. За исключением Голда, к которому она не испытывала много доверия, у неё не было ни друзей, ни родственников. Она чувствовала себя покинутой. Никому ненужной. Реджина не знала, что дальше делать со своей жизнью.       Несколько раз она всё бросала и уезжала, в надежде, найти своё предназначение в другом месте. Почему-то её потянуло именно в Бостон. Возможно, потому что это был ближайший большой город.       Молодая, красивая, обеспеченная, она привлекала внимание многих мужчин. В отчаянном желании почувствовать хоть что-то, она пускалась во все тяжкие: тратила кучу денег на ненужную ей одежду, чтобы вечером надеть её и отправиться в бары или клубы, где она знакомилась, чтобы потом провести ночь с незнакомцем. Или незнакомкой. Пару раз случалось, что это были женщина и мужчина одновременно. Она будто искала что-то в них или кого-то, но не находила и всё заканчивалось одинаково. С ощущением грязи на душе и теле, она сбегала от своих партнёров на ночь обратно к своему одиночеству гостиничного номера, а спустя пару недель и вовсе возвращалась назад в Сторибрук. Самое долгое она провела в Бостоне два месяца, и то, последние пару недель буквально насильно заставляя себя не убегать, хотя чувствовала, что с каждым днём ей становилось всё хуже и хуже. Создавалось ощущение, что что-то невидимое высасывало из неё жизненные силы, и только по прибытии назад в Сторибрук, как по волшебству её физическое самочувствие за считанные часы приходило в норму. Что нельзя было сказать о моральном состоянии. Оно не изменялось, где бы она ни была.       Так продолжалось почти два года. Она неделями запиралась в доме, где порой напивалась до беспамятства, потом опять уезжала, чтобы, вернувшись, начать сначала. Пока в один прекрасный день к ней не заявился Голд и не сообщил, что ему надоело смотреть, как дочь его умершей подруги, мало того, что выбрасывает семейное состояние на ветер, так она и свою жизнь старательно смывает в унитаз. Он прочел Реджине нотацию о том, что пора прекратить вести себя, как обиженный на весь мир ребёнок. Ей необходимо взять свою жизнь под контроль, поскольку ей должно быть стыдно перед своими родителями, в частности перед отцом. Упоминание об отце стало отрезвляющей пощёчиной, заставившей очнуться и взглянуть на себя со стороны. Реджина увидела, что деградирует, как дочь, как женщина, как личность. Отец не желал бы ей такого исхода. Снова мысль об отце помогла взять себя в руки. Пока она не знала в каком направлении двигаться дальше, но для начала Реджина перестала напиваться и заводить одноразовые связи на ночь. Вместо этого дни заполнили спорт, чтение и работа в саду. Через пару недель Голд снова объявился и сделал предложение об усыновлении и возобновлении учёбы, что окончательно перевернуло жизнь Реджины.       Мысль, взять чужого ребёнка, никогда не приходила ей в голову, но после первого шока и нескольких дней усердных размышлений, Реджина больше ни о чём не могла думать. Она просто загорелась этой возможностью и довольно скоро стала мамой маленького Генри. Ещё чуть позже поступила на заочные курсы бостонского университета. Всё это стало возможным только благодаря помощи Голда и Белль, которая добровольно вызвалась помогать с Генри. Таким образом, у Реджины появилась своя маленькая семья из двух человек и друзья, хотя к Голду она всё ещё относилась с осторожностью.       Будучи матерью одиночкой и, прожив в доме десять лет с одним человеком, у Реджины давно выработался внутренний инстинкт, благодаря которому она по одним только звукам или их отсутствию, могла с точностью сказать, что сейчас делает Генри, или чего не делает.       Именно несвойственные звуки заставили Реджину полностью проснуться. Тогда она осознала, что лежит под пледом на диване. Держась за голову и слегка морщась, она села и увидела на полу свои аккуратно поставленные тапочки, которые она надела и как можно быстрее зашагала из кабинета. У двери пришлось задержаться и сделать паузу, прислонившись к косяку. Резкое изменение положения сказалось на кровообращении. Переждав головокружение, Реджина пошла дальше и застала на кухне необычную, но очень умилительную картину.       Генри, повязав на себя слишком большой фартук, с видом заядлого повара готовил завтрак. На кухонном островке стояли две тарелки, на которые он раскладывал ещё отдающие жаром сэндвичи, отдельную тарелку украшали нарезанные фрукты и овощи. Всю эту идиллию завершал слабый запах поджаренного хлеба. Видимо, золотистая корочка у сэндвичей получилась у её мальчика не с первой попытки. Реджина улыбнулась.       — Мой маленький принц открыл в себе новые таланты? — Реджина удержала себя, чтобы не скривиться, таким скрипучим послышался собственный голос. Неудивительно, что Генри дёрнулся. В ту же секунду Реджина вспомнила на какой ноте закончился их разговор и не менее загнанно посмотрела на сына. — Прости, я не хотела тебя напугать, милый, — её губы дёрнулись в неуверенной улыбке.       Генри быстро пришёл в себя. Он двинулся сперва нерешительно, но потом резко бросился к Реджине.       — Ты моя мама, и я тебя люблю. Я хотел тебе сказать это ещё вчера, но когда я снова спустился, ты уже спала, — услышала Реджина у своего живота заветные слова. Последние страхи испарились в любящих объятьях.       — Я тоже люблю тебя, Генри, — Реджина нагнулась и сильнее обхватила сына. — И спасибо, что не дал мне замёрзнуть. — подобное ей не грозило, но Реджина хотела, чтобы Генри знал, что она оценила его заботу.       Так они простояли несколько минут, наслаждаясь вернувшейся близостью и доверием друг к другу. Реджина бы простояла и дальше, но неудобная поза болезненно отдалась в пояснице.       — А теперь давай не позволим твоим трудам пропасть даром и позавтракаем, — она выпрямилась и поцеловала Генри в макушку. — Только сперва я сделаю кофе, а ты пока можешь накрыть стол в столовой.       Так они и поступили. Пока Реджина готовила кофе, Генри быстро перенёс всё в столовую, и через пять минут они сидели за столом. Через какое-то время, когда они уже заканчивали свой завтрак, Генри наговорившись о том, чем собирается заняться после школы, молча и не очень охотно дожёвывал кусочек яблока, а Реджина не спеша допивала вторую чашку кофе.       — Мам, — вдруг заговорил Генри. Он то поднимал глаза, то снова опускал их в тарелку, явно нервничая. — А можно мы попробуем узнать, что стало с той женщиной?       — С твоей биологической матерью? — мгновенно догадалась Реджина, вынуждая себя звучать непринужденно.       Слишком рано она понадеялась, что тема усыновления исчерпана. Можно было догадаться, что любознательность Генри подстегнёт его хотеть знать больше. Реджине же ничего не оставалось, как смириться. Он имел право знать.       — Почему для тебя это так важно? — допитая чашка с негромким стуком опустилась на стол.       — Просто, — Генри дёрнул плечами, но Реджина не поверила в эту безмятежность.       — Генри, — позвала она, заставляя его на себя посмотреть. — Почему это так для тебя важно?       Генри поджал губы и тяжело вздохнул. Реджина терпеливо ждала.       — Ну, она же тоже как бы моя мама, — пробормотал он. — Я просто хочу знать, что с ней стало.       Это было определённо не всё, но Реджина не стала настаивать. Она даст ему время и потом спросит снова, а сейчас ей предстояло дать ему ответ, последствия которого могут всё изменить. Она бы могла сказать, что эта женщина умерла или уехала из страны, но что если он, став взрослым, решит сам всё проверить, и бог знает, что выяснит. Уж лучше она сама.       — Хорошо, милый, я посмотрю, что можно сделать, — капитулировала Реджина. — Но…       — Что?       — Кто знает, что нам принесут результаты. Если они вообще будут. При закрытом усыновлении очень сложно обойти систему. И даже если мы узнаем, кто эта женщина, и что с ней случилось, — Реджина встала из-за стола и подошла к Генри. — Я не хочу, чтобы ты разочаровался, или чтобы тебе было больно, дорогой. Порой, знать правду, очень болезненно.       — Я просто хочу знать, кто она и что с ней, — настойчиво повторил Генри, глядя на мать снизу вверх.       — Хорошо, — мягко улыбнулась Реджина, заглушая тревогу в груди. Она сделает всё, чтобы Генри продолжал ей верить. — Я поговорю с Голдом, если кто и сможет помочь, то он. А теперь, помоги мне с посудой, а затем беги собираться.       Лицо Генри просветлело. Он бодро подскочил и потянулся к Реджине, чтобы поцеловать в щёку. Они вместе несли пустые тарелки на кухню, когда раздался дверной звонок. Реджина даже мысленно не успела выразить свое недоумение по поводу незваного гостя, как Генри радостно подпрыгнул, едва не выронив посуду.       — Эмма приехала! — в два счёта Генри добежал до кухни, где избавился от своей ноши и побежал обратно, очевидно, чтобы открыть дверь.             — Генри, стой, — очнулась Реджина. — Что значит, Эмма приехала?       Только тогда Генри обратил внимание на мать, которая выглядела мягко сказать, озадаченно. На самом же деле она находилась в шоке. Меньше всего Реджина сейчас ожидала увидеть в своём доме Эмму. Не так быстро! Не после вчерашнего! Поездка от кладбища до дома прошла для неё как в тумане, потому как на тот момент её мысли были заняты Генри и тем, что она ему скажет. Ей было не до Эммы и чувств по отношению к ней. Сегодня же, при свете дня, всё выглядело по-другому.       — Генри? — пришлось повторить Реджине, потому что Генри втянул плечи и виновато улыбнулся.       — Рано утром она позвонила тебе на телефон. Я поэтому и проснулся. Он всё звонил и звонил, — Реджина лихорадочно вспоминала, где оставила свой телефон.       Эмма в машине передала ей сумочку. Придя домой она сразу пошла наверх и бросила её на кровать. Там она и осталась лежать вместе с телефоном. Ну конечно же. Ведь сама она провела ночь в кабинете.       — Я подумал, что ты ещё внизу и хотел отнести его тебе, но увидел, что звонит Эмма, — Генри ещё сильнее опустил голову. — Я ответил на звонок, потому что думал, что не успею, и она положит трубку.       Реджина догадывалась, что это не правда. Генри принял звонок, потому что по необъяснимой причине проникся симпатией к Свон, но сейчас она не стала уличать сына в неискренности. Откуда-то из недр души поднялось волнение, а вместе с ним температура тела. Реджине стало жарко. Казалось, что щеки предательски пылают. Она была растерянна и возмущенна в равной степени.       — Она сказала, что ты хотела сегодня со мной пешком идти до школы, чтобы забрать машину, но на улице дождь, и предложила нас довезти. На улице правда сильный дождь, мам! — уныло протянул Генри. — Мы же можем поехать с ней. Она сама предложила, так как её смена закончилась. Не злись на неё, мам. Она правда хорошая и просто хочет помочь, — он посмотрел на неё взглядом нашкодившего щенка, которому Реджина просто не могла противиться.       Он наивный ребёнок, верящий в то, что видит и слышит. Реджина на себе познала, какой очаровательной и славной могла быть Эмма. Очевидно, пока его невозможно убедить в обратном, ей придётся как-то пережить оставшееся время до отъезда Свон. По истечении трёх месяцев она уволит её за ненадобностью, в крайнем случае до того времени она придумает вескую причину. Как бы то ни было, у Генри не будет повода упрекнуть Реджину за необоснованную предвзятость.       Мысленный диалог был прерван очередной трелью дверного звонка.       — Я открою? — неуверенно спросил Генри.       — Конечно, — Реджина натянуто улыбнулась. — Мы же не хотим держать нашу гостью под дождём. Я буду на кухне.       Обрадовавшийся Генри умчался, а Реджина продолжила свой путь. Когда она ставила посуду на столешницу, руки подрагивали. В поле зрения попались подвёрнутые рукава халата. В ту же секунду она окинула себя взглядом, и ей стало не по себе от мысли, что Эмма увидит её в таком виде. Заспанную, нерасчёсанную, в пижаме под халатом и тапочках! Не осознавая своих действий, Реджина начала нервно приглаживать волосы. У неё вдруг появилась потребность подбежать к зеркалу и подкрасить губы одной из своих самых ярких помад, но было уже поздно. За спиной послышались шаги и оживлённая болтовня Генри. Только тогда до неё дошло, перед кем она захотела прихорашиваться. Ей стало стыдно за себя. Стыдно и отвратительно.       Порывисто запахнув ворот халата и придерживая его у горла, с высоко поднятой головой, Реджина развернулась, чтобы через пару секунд увидеть в проёме двери сияющего Генри и стоящую на шаг позади него Эмму Свон, при виде которой губы Реджины растянулись в снисходительной улыбке.       — Доброе утро, мисс Свон. Вы упали в лужу или просто предпочитаете принимать душ под холодным дождём? — сарказм вырвался автоматически.       Напрасно она волновалась о своём внешнем виде. По сравнению с ней Свон напоминала промокшую бродяжку. Очень уставшую, замёрзшую и, кажется, голодную бродягу, если верить этому жадному взгляду, который она бросила на пачку печенья, оставшегося со вчерашнего дня на столе.       — Машина не хотела заводиться, пришлось в ней поковыряться, — Эмма, будто и не заметила колкость, распахнула шире полы расстегнутой куртки и скривившись оглядела свою майку. Прилипшая к телу, она была покрыта пятнами похожими на масляные. — Вы не волнуйтесь, она снова на ходу. До школы доберёмся без проблем. Кстати, можно помыть у вас руки? — она подняла руки, демонстрируя измазанные ладони.       Реджина уже открыла рот для очередной едкости, но то, как Эмма безвольно свесила руки и изнурённо вздохнула, заставило её остановиться. Эмма будто ожидала отказ и смирилась с ним.       — Генри, покажи мисс Свон туалетную комнату для гостей, — сказала она сыну.       — Идём, Эмма, — Генри оживился. Взяв Эмму за рукав, он потянул её за собой.       — Спасибо, — произнесла Эмма через плечо Реджине с такой благодарностью в глазах, что у той против воли, что-то шевельнулось в душе.       Достаточно ощутимое, чтобы она, внушая себе, что делает это исключительно из вежливости — в конце концов, воспитание не позволяло ей поступить иначе — развернулась к шкафу, достала чашку и наполнила до краёв ещё горячим кофе. Затем на плите оказалась сковородка, на которой парой минут позже начали шипеть бекон и яйца, в то время как в тостере поджаривались два тоста, и всё это проделывалось со всё тем же убеждением — в доме гость, а гостей нужно принимать хорошо. Не важно, что эта гостья нежеланная. Мать учила всегда держать лицо. К тому же Генри понравится. За своим внутренним монологом Реджина успела приготовить и выложить на тарелку яичницу с хрустящими кусочками бекона, рядом лежали два золотистых тоста. Она даже срезала немного свежей зелени, растущей в горшке на подоконнике, и посыпала ею яичницу.       «Идеально», — сказала сама себе Реджина с улыбкой, которая мгновением позже резко исчезла, когда внутренний голос напомнил для кого она старается. Тогда же Реджина заметила, что Свон и Генри слишком долго отсутствуют. «Она там уснула что ли?» — не пряча раздражения, она схватила тарелку и чашку с кофе и перенесла их на столешницу, за которой стоял высокий стул. В столовую она Свон точно приглашать не будет. Даже у её вежливости есть границы!       Наконец до неё донеслись голоса и негромкое хихиканье. Со скрещенными на груди руками и приподнятой бровью Реджина встретила улыбающегося Генри и Свон, чей вид значительно улучшился. Очевидно высушенные волосы спадали на плечи. Подбитую мехом куртку она держала в руке, а на ней была надета больно знакомая блузка.       — Мам, я дал Эмме фен и твою блузку, — первым заговорил Генри, невинно хлопая ресницами. — Ты же не против? Там холодно, Эмма могла заболеть.       Реджина буквально насильно заставила себя мило улыбнуться и перевести взгляд на Свон, которая видимо засмущалась.       — Ты поступил правильно дорогой. К тому же, мы не хотим, чтобы мисс Свон снова слегла с воспалением лёгких. Кто-то же должен позаботиться о ней, если она сама не в состоянии, — со слышимым сарказмом произнесла Реджина. Что-то в ней будто провоцировало на ответную резкость. Но сегодня это не работало. Эмми лишь согласно кивнула.       — Да, пацан, спасибо, — она взъерошила Генри волосы. — Иногда приятно, когда о тебе заботятся.       Реджина с силой стиснула челюсть, глядя на грустную улыбку. Нет, она не будет вспоминать о том, что об Эмме некому заботиться. Сейчас она взрослая. Она бывший агент, дьявол её! Она больше не та покинутая девочка, заботу о которой она когда-то взяла на себя. Это в прошлом. Реджине едва удалось удержаться, чтобы не затрясти головой, чтобы стряхнуть с себя нахлынувшее чувство привязанности. Она не позволит прошлому вписаться в настоящее!       — Воу, это для Эммы? — выдал вдруг Генри, отвлекаясь на приготовленную яичницу. — Эмма, смотри, мама сделала тебе завтрак, — он подбежал к столешнице и потянул носом аппетитный запах. — Мам, она так вкусно пахнет. Можно мне тоже?       — Генри Миллс, мы только что плотно позавтракали, — Реджина закатила глаза. Её сын определённо входит в подростковый возраст. — Ты не можешь быть голоден. К тому же у нас нет времени. Пока мисс Свон завтракает, ты идёшь наверх и собираешься в школу. Даю тебе максимально полчаса, — Генри театрально надул губы. — Завтра утром я сделаю тебе такую же, а сейчас марш наверх! — наигранно строго сказал Реджина.       — Ты лучшая, мам, — Генри подошёл к ней и крепко обнял за талию.       «Вот ради чего она всё это делает. Ради чего можно и задвинуть на задний план свою ненависть и потерпеть Свон!»       Наградив мать лучистой улыбкой, Генри убежал в свою комнату. Эмма и Реджина остались стоять в паре метров друг от друга.       — По правде сказать, я правда голодная, — с лёгким румянцем на щеках призналась Эмма и немного нервно заправила волосы за уши. — Спасибо, — она улыбнулась.       И что это? Неужели это был некий проблеск надежды в её глазах?! Интересно, что она себе возомнила?!       Маска радушия исчезла с лица Реджины. В отсутствие Генри она не видела надобности притворяться. Перед Эммой вновь предстала недоступная и суровая мадам мэр. Невзирая на свой домашний вид и тапочки, она мягкой походкой от бедра неспешно пошла на Эмму и остановилась с ней плечом к плечу.       — Наслаждайтесь моей блузкой, мисс Свон, — произнесла она, понизив голос и чуть повернув к ней голову. — Это единственное, что вы получите от меня.       — Ага, и завтрак, — хмыкнула Эмма беззлобно.       — Только ради Генри,       — Конечно, всё ради Генри, — повторила Эмма и посмотрела на Реджину.       Сейчас их разница в росте давала Эмме возможность смотреть сверху вниз, но рядом с ней Реджина не чувствовала себя ущемлённой из-за этого. Эмма не пыталась показать своего превосходства.       Их взгляды встретились. Дыхание Эммы коснулось её лица и тёплой волной проникло под кожу, опускаясь вдоль горла к груди, а оттуда по животу к самому центру, где бёдра конвульсивно сжались. Холеная выдержка мадам мэр пошатнулась. Она громко сглотнула. Эмма улыбнулась шире, уверенней, будто ей прекрасно известно, как откликается тело Реджины на их близость. А оно откликается, но Реджина не желала мириться с этим. Это ненормально, аморально и недопустимо — твердил разум. Только ведь тело предательски покрывалось мурашками под взглядом, блуждавшим по её лицу и шее. При этом Эмма выглядела довольной собой, даже счастливой. А делать Свон счастливой — это последнее, что хотела Реджина.       — Мы спустимся через полчаса. Советую, к этому времени закончить с трапезой, — выпалила она, вздёрнув подбородком, и всё той же походкой вышла из кухни.       Как только Эмма убедилась, что осталась одна, она позволила себе свободно выдохнуть. Как бы она не жаждала общения с Реджиной, сейчас ей была необходима пауза. Почувствовав свободу действий, Эмма подошла к кухонному островку, положила куртку на столешницу, села на стул и, сглотнув образовавшуюся слюну, обеими руками подвинула к себе тарелку, от которой исходил божественный запах. После первой пробы, казалось бы, незамысловатого блюда, с губ сорвался стон удовольствия. По мере того, как тарелка пустела, а желудок благодарно урчал, истощённый организм всё сильнее расслаблялся.       Пребывание в этом доме в присутствии его хозяйки отразилось на Эмме совсем по-другому, когда она вчера привела сюда Генри. Переступая первый раз порог белого особняка, ей было не по себе от благоговейного трепета. Какого-то будоражащего и жуткого одновременно. Будто она вошла в какое-то святилище. Ощущения быстро улетучились, но в памяти сохранились. Сегодня же, спеша к Миффлин стрит сто восемь и оказавшись на защищённом крышей крыльце, Эмма безумно нервничала. Ей не терпелось снова увидеть Реджину, узнать, как у них прошёл разговор с Генри, помирились ли они. Тяга к мадам мэр и до этого не подходила ни под какое описание, но после вчерашнего дня в голове Эммы укоренилась уверенность, что её место рядом с этой многогранной, непредсказуемой, умопомрачительной женщиной. Этой ночью у неё было время, чтобы проанализировать связывающие её с Реджиной события и испытываемые ею чувства.       У Эммы не нашлось объяснения, каким образом она умудрилась вляпаться в такое, и если честно, её это мало беспокоило. Решающую роль играло лишь то, что Реджина Миллс со всей своей стервозностью стала для Эммы настолько важна, как никто другой до этого. Ей даже казалось неестественным, что раньше она жила и не знала, что где-то в Мэне есть городок, которым правит женщина вызвавшая у Эммы чувства, граничащие с чем?       Эмма до сих пор не определилась с конкретным словом. Можно было бы назвать это любовью с первого взгляда, что само по себе звучало неправдоподобно и странно. Можно было бы посмеяться над этим, но та пресловутая тяга, та дикая потребность близости были настолько глубокими, настолько интенсивными, что, казалось, назвать это каким-то одним словом, значило бы ограничить масштаб испытываемых ощущений. Кто-то сравнил бы это с одержимостью, но Эмма не хотела применять подобный эпитет на себе. Она не больна. Она просто хочет быть рядом с Реджиной. И с Генри, конечно. Ведь он неотъемлемая её часть. Для себя Эмма решила приложить все возможные усилия, чтобы завоевать Реджину. Даже в случае неудачи, она всё равно не покинет город. На подсознательном уровне, она знала, что жить где-то, где нет Реджины Миллс ей больше не удастся.       «Вам от меня так просто не избавиться, мадам мэр», — улыбнулась себе Эмма, собирая с тарелки последние крошки. Её улыбка стала ещё шире, когда она подумала, где находится и кто ей приготовил этот нехитрый, но замечательный завтрак.       Реджина удивила её. Мало того, что она позволила воспользоваться ванной комнатой, ведь в какой-то момент Эмма была уверена, что ей откажут, так ещё и накормила. Несомненно свою роль сыграло присутствие пацана, но тем не менее, Реджина могла оставить ждать её на пороге. Но не оставила. Значит, всё не так уж и плохо. Даже очень хорошо. Кто ещё может похвастаться, что неприступная мадам мэр снизойдет до приготовления завтрака незваной гостье?       Лениво попивая свой кофе, осознавая, что выглядит по-идиотски, она улыблась во весь рот, представляя перед собой образ Реджины. Именно Реджины, а не мадам мэр. Когда, зайдя на кухню, она увидела её, с неуложенными волосами, ненакрашенную, в домашнем халате, у Эммы свело желудок, но не от голода, а от накатившего обожания. Всё в ней вызывало желание, подойти, обнять и целовать, целовать, целовать… Легко и нежно ласкать губы, сложенные в притворной улыбке.       Разумеется Эмма распознала наигранную приветливость. Ещё она распознала скованность и напряжение, исходившее от Реджины. Поэтому все её выпады, рассчитанные уколоть, Эмма сегодня благодушно проигнорировала.       Во-первых, она догадывалась, что своим незапланированным появлением ни свет ни заря нарушила их утренний распорядок. У многих подобное бы вызвало дискомфорт, а уж для зацикленной на приличиях и порядке мадам мэр это, надо полагать, было сравнимо с вторжением в личное пространство, которое она ревностно оберегала. После ухода Генри, Реджина полностью перевоплотилась. За секунду из радушной хозяйки и любящей мамы она превратилась в надменную и властную мадам мэр. И даже тогда Эмма лишь изумлялась, не преминув при этом получить эстетическое удовольствие, от плавного покачивания бёдер, как ей удаётся в тапочках передвигаться, как модели на подиуме. Она конечно почувствовала пробежавшую между ними искру, когда они почти соприкасались плечами. Но этим утром знакомые флюиды вожделения разлились в переутомлённом организме исключительно блаженным теплом.       Это и было вторым, почему Эмма не парировала саркастические замечания Реджины. У неё не было ни сил ни желания ввязываться в какую-либо ссору. Ей попросту было кайфово. В этом доме. Рядом с Реджиной. В тепле и уюте. Как будто после сложной ночной смены ее встретила сварливая, но любимая жена. Быть может, если бы она была бодра и полна сил, события развивались бы по-другому. Чёртов Шляпник!       Ночное дежурство выдалось не таким спокойным, каким она его себе представляла. Этот Джефферсон доказал, что его не зря называют Безумным Шляпником.       Почему-то Эмма представляла его себе, как невысокого, сгорбленного от тяжести прожитых лет в печали, в обветшалой одежде, седого старичка со странностями. Но какого же было её изумление, когда, вернувшись в участок, она за решеткой обнаружила далеко не пожилого мужчину в опрятной, можно сказать даже вычурной одежде. Его можно было назвать вполне привлекательным, если бы не его глаза, горящие словно в лихорадке. Метаясь по камере из угла в угол, он всё время бормотал что-то неразборчивое и бросал за пределы своего заточения безумные взгляды. С опаской поглядывая в его сторону, Эмма вкратце и без деталей поведала Грэму, что доставила мадам мэр благополучно домой. Они обменялись ещё парой слов, и Эмма выпроводила его, пожелав спокойной ночи. Ей хотелось остаться одной, чтобы в тишине рефлексировать насыщенный событиями день, и, если повезёт, остаток ночи проспать на диване в углу. Вот только засранец Джефферсон подгадил её идеальный план.       Не успела за шерифом закрыться дверь, он схватился за решётку и начал её трясти как полоумный и выкрикивать не имеющие смысла слова, чем в первый момент испугал. Благо Эмма была не из робких. Повысив голос, она пригрозила ему заткнуться и вести себя тихо, иначе она заткнёт ему рот кляпом и наденет наручники. Видимо парень был достаточно в себе, чтобы вникнуть в угрозу. Кричать он перестал и кидаться на решётку тоже, в остальном же своим поведением он не просто раздражал Эмму, к утру она готова была его придушить или отправить в психушку, где ему и место. Эмма очень старалась не обращать внимания на непрекращающиеся шаги по бетону. Они то затихали, то снова наполняли участок в каком-то загнанном ритме, и как молотом по мозгам отдавались в ушах желавшей, всего лишь, покоя Эммы. Но не это было самое невыносимое. Его гнусавое бормотание, время от времени прерываемое отдельными громкими выкриками, которые определённо были верными сигналами, что мужик свихнулся. Неудивительно, что Генри испугался. Возникла идея, воспользоваться ситуацией, раз уж они здесь одни, и позадавать Джефферсону вопросы. Быть может он и выдаст, что-нибудь полезное.       «Ведьма! Предательница! Воровка! Гори в аду! Ненавижу! Моя, она моя! Реджина, Реджина во всём виновата!» — такого рода бессмыслицу, от которой даже Эмме становилось жутко, нёс Джефферсон на все вопросы. Он словно находился в своем мире и не воспринимал Эмму, как собеседника.       Чтобы хоть на время избавить себя от его бреда, Эмма уединилась в хранилище, чтобы продолжить читать старые дела, но её хватило максимум на час. Глаза болели от недостатка света. Твёрдо решив, что будет игнорировать заключённого, прихватив пару папок, она перебралась обратно в офис. Бесполезно. Сколько бы она не силилась, ей не удавалось сконцентрироваться и вникнуть в прочитанное. В конце концов она отбросила папки, для профилактики рявкнула Джефферсону заткнуться и завалилась на диван. Какое-то время она смогла отвлечь себя играми в телефоне, но он запиликал, оповещая о пустой зарядке. В конец огорчённая, Эмма сложила руки на груди и уставилась в потолок. Видимо Джефферсон замолкал иногда, потому что несколько раз ей удавалось провалиться в сон. Но ненадолго. Бурчание и шаги снова возобновлялись, и Эмма просыпалась. Помогало затыкать уши и напевать себе под нос, но спать таким образом она не могла.       Под утро невыспавшаяся, голодная, разбитая Эмма была готова расцеловать Грэма, когда тот заявился на смену раньше положенного времени. Не желая и секунды дольше задерживаться в участке, она порекомендовала Грэму, во что бы то ни стало направить Джефферсона к психиатру, а оттуда в лечебницу, схватила свои вещи и выскочила на улицу, где её застал сильный дождь. И как будто этого мало, добежав до «жука» и успев промокнуть, её настигло очередное поражение. Верный друг не хотел заводиться. После нескольких поворотов зажигания опыт подсказал, что виной тому был аккумулятор. Пришлось снова выходить под дождь, чтобы подогнать служебный крузер и подсоединить его к «жуку». Тот конечно же завёлся, но когда Эмма снова села в салон, она была ко всему прочему ещё промокшая до нитки и замёрзшая. Впрочем, к последнему ей не привыкать. Тогда то она и вспомнила о Реджине и о том, что та вместе с Генри собиралась пешком идти до школы.       Глянув на часы и убедившись, что мадам мэр скорее всего уже проснулась, она набрала её номер. На звонок ответил Генри, что, быть может, было даже к лучшему. Он то точно не начнёт строить из себя независимого и не нуждающегося ни в чьей помощи, как, вероятней всего, сделала бы Реджина. Генри с радостью принял предложение, а на вопрос, как прошёл разговор с матерью, не задумываясь заявил, что всё отлично. На этом они и попрощались.       Ехать к Миллсам было ещё рановато, а вернуться к себе, чтобы привести себя в порядок поздно, поэтому Эмма сделала выбор в пользу неспешной езды в сторону белого особняка. По пути туда на глаза ей попалась женщина, укрывающая пальто голову от дождя. Она шла быстро и уверенно на высоких каблуках. Именно они привлекли внимание Эммы. В голове возник образ босоногой Реджины. Глянув на приёмник, Эмма увидела, что время ещё достаточно, чтобы проехаться до кладбища. Может ей повезёт где-нибудь по дороге найти потерянные туфли мадам мэр. Они ведь точно не из дешёвых. Реджина захотела бы их вернуть. И как-будто, ради исключения, боги захотели ей благоволить, она действительно нашла их. Скорее всего они так и пролежали всю ночь на тротуаре всего-то в паре сотен метрах от парковки кладбища. Довольная собой, Эмма подобрала их, вытерла завалявшейся в багажнике старой футболкой и оставила их там же в багажнике. Лучше отдать их, когда Генри не будет рядом. Она уже предвкушала благодарность за возвращение дорогой вещи. Хотя, зная Реджину, сценарий может измениться в любую секунду.       Цоканье каблуков пробралось в сознание, которое очень медленно пробуждалось. Заторможенно, Эмма пыталась понять, где она, и что вообще происходит. Она уснула на стуле, скомкав под головой куртку. Затем до слуха донесся ещё один звук, очень похожий на льющуюся воду. Эмма зашевелилась, с кряхтением выпрямилась и по детски потёрла глаза, которые не желали открываться.       — Вижу, завтрак пришёлся по вкусу, — услышала Эмма знакомый голос. Глаза наконец соизволили послушаться, и она увидела по другую сторону кухонного стола Реджину с бокалом воды в руке и иронично изогнутой бровью.       — Ещё бы. Ты же знаешь, что я обожаю, когда ты меня кормишь, Джина, — вырвались слова, прежде чем Эмма успела о них подумать.       Звон разбивающегося стекла о мрамор оглушил. Поражённый взгляд побледневшей Реджины застыл на такой же бледной Эмме, со вскинутой ладонью ко рту.       Эмма была в шоке. Она не понимала, зачем сказала это?! Откуда в её голове возникли эти слова?!       — Мам, что случилось? — в кухню вбежал Генри, прерывая зрительный контакт двух онемевших женщин.       — Ничего страшного, дорогой, — абсолютно не своим голосом ответила Реджина, переводя на него взгляд. — Я была немного неуклюжей и выронила бокал с водой.       — А что с Эммой?       Эмма услышала своё имя вроде начала приходить в себя и уже хотела развернуться к Генри и сказать, что всё хорошо, как её мозг сковало такой дикой болью, что она схватилась за голову и согнулась пополам.       — Эмма!       Это точно выкрикнула Реджина, успела подумать Эмма, прежде чем перед глазами всё задрожало, и замелькали миллионы белых искр.       «Эмма, вижу, что тебе нравится, но не ешь так быстро, ты подавишься.»       «Не могу, это слишком вкусно. Обожаю твою еду, Джина.»       Вместе с возникшими в голове смеющимися голосами, ещё одна вспышка боли пронзила мозговую ткань. Будто кто-то впивался в неё когтями и сжимал. Эмма даже закричать больше не могла. С её губ сорвался длинный стон.       — Эмма!       Кажется, теперь её звал Генри. Но сильнейшая боль не позволяла даже двигаться. Корчась на стуле, Эмма потеряла равновесие. Вместе со стулом она повалилась на пол, и как будто внутренней боли ей было недостаточно, черепная коробка не самым милосердным образом встретилась с мрамором.       — Эмма! О, Господи!       Реджина подбежала — Эмма узнала стук каблуков — и начала трясти её за плечи, но кроме слабых стонов ничего не смогла добиться.       — Эмма, чёрт тебя возьми, не смей этого делать! Очнись, слышишь? Мисс Свон! — повелительный тон начал доходить откуда-то издалека. Похоже Реджина решила изменить тактику.       «Такая Реджина», — практически теряя сознание подумала Эмма, ощущая, как руки и ноги немеют.       — Генри, звони девять один один! Срочно! — было последним, что услышала Эмма.