В объективе фотоаппарата

      — Что за фрукт? — Алексей склонился над спящим Лебедевым, заглядывая ему в лицо.       Стасу не особо хотелось говорить о находке, но и проигнорировать вопрос он не мог, тем более оставить человека на скамейке. Видимо, о спокойном сне в эту ночь можно забыть. Одно утешало, от Леши удастся, похоже, отделаться без жертв.       — Это мой куратор, подполковник Лебедев, я у него квартируюсь, — Стас поежился. Порыв ветра распахнул куртку на груди Александра, демонстрируя лишь тонкую футболку под ней. Пусть мороз в этот вечер был не очень крепкий, но с резким ветром и колючим мелким снегом, посыпавшимся с неба, он казался намного сильней.       — Так это он тебя в клубе так пристально выслеживал? — глядя на смутившегося друга. — Ты не хочешь объяснить, что происходит? Конечно, их со Стасом связь была негласной, и назвать ее отношениями даже с большой натяжкой было проблематично. И все же Леше казалось, что он имеет право знать, если грядут перемены. После своего прокола он едва ли не бился в панике, лишь только появлялись предпосылки со стороны Стаса.       — Не сейчас, пожалуйста… — Ковалев кинулся заботливо застегивать заедающую молнию, прикрывая бедолагу своим телом. Подъехавшая машина и резкий сигнал клаксона заставил парней обернуться.       Боковое стекло пассажирской двери такси поползло вниз, и высунувшая физиономия водителя возвестила:       — Такси на Дубровку заказывали? — и тут же загоготал, имитируя голос актера.       Стас вздохнул. Поначалу, когда он только переехал в эту квартиру на Дубровке — 27, упоминание адреса вызывало смех и выдавало ценителей творчества Гайдая, но сейчас, по прошествии трех лет, эта шутка казалась избитой и приелась.       Повернувшись к Алексею, он указал на Лебедева:       — Поможешь, Лёш? — смущенная улыбка украсила лицо Стаса. Алексей поджал губы, глядя на него.       — И куда ты его теперь? В поселок при зоне? Мы же собирались побыть вдвоем… — Леша вдруг протяжно выдохнул и закатил глаза к небу. — Как же я сразу не допетрил… Ты хоть понимаешь, что делаешь? — ответил зло, подхватив Лебедева на плечо, словно мешок с картошкой. И погрузил на заднее сиденье такси, ударив головой о боковую стойку. Стас сел рядом, уютно пристраивая голову Александра у себя на плече и заботливо обнимая мужчину за талию. От этой близости предательское тепло разлилось по телу и устремилось к паху.       Ехали молча, Алексей, не произнеся ни слова, смотрел в окно, погрузившись в себя. У него складывалось стойкое ощущение, что все его потуги и телодвижения в отношении Стаса напрасны, словно его держат на коротком поводке: ни отойти, ни приблизиться к нему не может. Это бесило, и Леша с трудом контролировал себя, сжимая до хруста челюсти.       Лебедев, будто ощутив рядом того, по кому сходил с ума на уровне подсознания, поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее и едва не подмяв парня под своим расслабленным телом, ткнулся губами в шею сидящему рядом Стасу, выцеловывая дорожку от уха до ключицы. Тот прикрыл глаза от наслаждения, боясь пошевелиться. И едва не задохнулся, когда почувствовал, как горячая ладонь накрыла пах и чуть сжала напрягшийся член. Закусил губу, чтобы не застонать от наслаждения, накатившего снежной лавиной, не выдать себя.       По лестнице Александра втаскивали практически волоком. Он всю дорогу тянулся губами к Стасу, неразборчиво бормотал и мычал что-то. Ковалев же вздрагивал в нервном ознобе от удовольствия, отголосками и вспышками гуляющего по телу.       — Какого лешего, скажи на милость, мы его к тебе тащим? — возмущался Леша. — Ты мог бы его отправить на такси домой. Стас понимал, что Леха где-то прав, и, как пить дать, беспокоится о запланированном на вечер трахе. Но поделать с собой ничего не мог. Душа переворачивалась и покрывалась коркой льда от одной мысли — лечь в постель с другом. Он давно не испытывал и сотой доли тех эмоций, что подарил один единственный поцелуй Александра, по-прежнему угольком тлеющий где-то в укромном уголке подсознания.       Стас нервно дернул головой:       — Тогда бы мне пришлось ехать с ним. И самому затаскивать его на четвертый этаж.       Он достал ключи и отпер двери. Леша, не разуваясь, пока Стас расшнуровывал берцы, потащил Лебедева в комнату и, не заботясь о состоянии мужчины, бросил на заправленную койку.       Ковалев влетел следом:       — Погоди, его сначала раздеть надо, — принялся стаскивать куртку и ботинки. — Приподними его, я постель открою.       Леша помрачнел.       — Совсем рехнулся? А сам где спать будешь? — сурово глядя на друга.       Стас не видел смысла врать и как-то выкручиваться, тем более кровать в его однокомнатной была одна и не очень широкая.       — С ним рядом и лягу! О чем ты думаешь вообще? Он пьян в стельку. Что он может сделать мне? Он натурал до мозга костей, — убеждал Алексея, нервно теребя край свитера.       Лебедев, бубнивший всю дорогу что-то неразборчивое, вдруг умолк на мгновение, а после запел Марсельезу, довольно фальшиво, но все же старательно выводил ноты.       Леша брезгливо поморщился, стукнув кулаком по стене, и прижал разбитые костяшки к груди, оставляя на светлой парке кровавые разводы.       — Черт! Ну что ты творишь? Давай руку обработаю… — Стас бросился за аптечкой.       — Обойдусь… — Леша развернулся и стремительно зашагал к двери. Открыл и развернулся к вышедшему вслед другу. — Увидимся завтра, — и вышел, хлопнув дверью.       Стас вздрогнул, привалился разгоряченным лбом к прохладной двери. Ему не нравилась эта ситуация, приказной тон и вдруг возникшее у Лехи чувство собственника. Он не давал повода этому, даже при том, что по негласной договоренности других партнеров кроме друг друга они себе не заводили.       Вернувшись в комнату, он стащил с Александра и остальную одежду, при активном его сопротивлении вынужденному стриптизу. Лебедев размахивал руками, пытаясь оттолкнуть парня. Бубнил, что у него есть человек и он сводит его с ума — своим телом, улыбкой, а готовит лучше всех. Стас, поначалу не воспринимающий словесный бред мужчины, стал жадно прислушиваться к каждому слетевшему с его губ слову.       — Он красивый и тонкий, как эльф, и сводит с ума, — тянул пьяный хрипло, чуть подвывая заплетающимся языком и едва выговаривая слова. — Но я мужик! — вскрикнул и стал бить себя в грудь. — Я сплю с бабами, а хочу его, это тело, эти блядские глаза, — снова перешел на нытье.       Стас улыбался, его глупое, доверчивое сердечко пело на все лады от осознания, что это он сводит с ума, его хотят.       Подхватил грязную одежду, отнес в ванную и установил режим стирки. Разделся сам и запустил машину. Вернувшись, поставил будильник, чтобы проснуться пораньше, примостился у Саши под боком, стараясь не касаться обнаженной спиной его груди. И испустил удовлетворенный вздох, когда большая горячая рука скользнула по животу и собственнически притянула к груди, натянула на плечи одеяло.       Лебедеву сквозь пьяный бред казалось, что он чувствует аромат тела Стаса, его хрупкое тело рядом. Он уткнулся носом в затылок парня и застонал, проваливаясь в сон.       Ковалев долго, напряженно прислушивался к собственным ощущениям, к напряженному, пульсирующему органу, упирающемуся ему в поясницу. Через какое-то время обмякшему. Он, успокоившись, выдохнул и провалился в крепкий сон, кажется, единственный раз за последнюю неделю.

***

Лешка ненавидел ситуации, с которыми не мог справиться. Шел по темным декабрьским улицам, то тут, то там украшенным гирляндами лампочек и елками в преддверии новогодних праздников. Все в жизни парня было четко и под контролем, кроме его Стаса. Хотя, его ли он теперь? Вспомнил мужика, которого тащил на себе. От того исходила такая мощь, что впору бежать и прятаться.       — Бляяя! Откуда же ты взялся? — плотнее запахнул ворот парки, укрываясь от пронизывающего ветра, оскальзываясь на обледенелом тротуаре, и завернул в ближайший продуктовый, круглосуточно работающий магазин. Вышел, минуты три спустя, с бутылкой «Русский стандарт» в руках. Достал телефон и вызвал такси, закурил, нервно перебирая в пальцах сигарету в ожидании машины. Шлепать, ломая ноги и падая на обледеневших дорожках, да еще и по темным, местами лишенным света улицам не было никакого желания.       Лешка терпеть не мог это время года, когда по еще не совсем устоявшейся мерзлоте и чуть подтаявшим «кочкам» смерзшегося снега на дорожках, нечищенных, затоптанных такими же, как он, «заложниками общественного транспорта» горожанами, бредущими на остановку, вынужден был вместе со всеми заталкиваться в битком набитый людьми автобус.       Ненавидел толкотню предновогодней суеты, вечные давки в отделах с предполагаемыми скидками, где накинутая пару месяцев назад цена на товары вдруг сбрасывалась до прежнего уровня, создавая лишь видимость той самой скидки, ненавидел этот завуалированный обман покупателя, хоть и приносящий неплохие деньги, но оставляющий неприятный осадок внутри.       Сел в подъехавшее такси, приложился к горлышку, не дожидаясь, пока придет домой, и закрыл глаза. А впереди пять месяцев зимы с ее снегом, метелями, неожиданными оттепелями и вечным авитаминозом. Пока придет пора пахнущих цветами и солнцем весенних дней. «Дожить бы», — вновь прикладываясь к бутылке. Но будет ли с ним Стас к тем самым теплым дням. Его вечное ни «да», ни «нет» порядком напрягало. Но потребовать, «нет, попросить» определенности не хватало смелости. Все надеялся, что устаканится само. Придет к определенной точке, где плотское желание сольется, наконец, с пониманием, что они должны быть вместе, им вместе хорошо.       Да, ему, Алексею, со Стасом хорошо и комфортно. Это чувство удовлетворенности и внутреннего комфорта шло вместе со взрослением, с принятием себя. Но так ли Стасу хорошо и комфортно с ним? Он не задумывался об этом раньше. А после своего дурацкого прокола два года назад боялся не только спросить, а и подумать без содрогания не мог о том, чтобы потерять его. «И к чему это привело? — усмехнулся абсурдности ситуации. — В кровати Ковалева другой мужик». Дернулся со злости, стукнув кулаком по колену. Воображение живенько подкинуло образ Стаса в обнимку с Лебедевым, запутавшихся во влажных простынях.       Вновь приложился к бутылке и выпил чуть ли не половину за раз. Не заметил, когда подъехал к дому. Покачиваясь на нетвердых ногах, опустил недопитую бутылку в урну и пошел в подъезд.

***

      Лебедев потянулся и покрепче смежил веки, защищаясь от бившего в глаза солнца. Чуть двинул рукой и с наслаждением провел, едва касаясь, по обнаженному плечу, спустился ладонью к груди и покружил подушечкой пальца по ореоле сжавшейся горошинке соска на совершенно плоской груди, спустился по гладкому плоскому животу к паху и, наткнувшись на прижавшийся к животу горячий, пульсирующий член, обхватил его ладонью. И вдруг, поняв, что не свой, резко открыл глаза, мгновенно протрезвев, проснувшись, дернулся и свалился с узкого ложа, обнаженной задницей поцеловав пол. Сидя на полу с дико бьющимся сердцем, рассматривал пушистую копну кудрей, разметавшуюся по подушке, тонкую, почти девичью руку, плавный изгиб спины и узкие, но красиво очерченные бедра, открывшиеся из-под сползшего вслед за Лебедевым одеялом.       Узнавание, словно гром среди ясного неба, обрушилось на еще неокрепший после вчерашней попойки мозг: «СТАС?»       Поднялся с пола, стараясь не шуметь и не разбудить спящего, накрыл одеялом обнаженное тело, а руки так и зудели от потребности коснуться приласкать, ощутить бархатистость кожи. Дыхание сбилось и стало рваным, когда накрыло воспоминание члена в руке. Казалось, пальцы до сих пор ощущают прикосновение шелковистой плоти, скользящей в кольце захвата. Побрел в поисках ванной. И уже стоя под горячими струями, позволил себе расслабиться, лаская собственную до боли пульсирующую плоть.       Оргазм ослепительной вспышкой пронесся по телу, заставив стонать и вздрагивать. На ослабевших ногах опустился на колени, неспособный двигаться. Подставил под массирующие струи спину. Он не мог вспомнить настолько яркого, всепоглощающего удовлетворения, когда не хотелось ни двигаться, ни думать.       Стас проснулся от стойкого запаха сигаретного дыма, настойчиво щекотавшего нос, завел руку за спину и, не обнаружив Сашу, замер. «Как получилось, что будильник не прозвенел? Почему я его не услышал?» — прислушался к возне на кухне и поплелся в ванную. Уже приняв душ, обнаружил отсутствие полотенца.       — Вот черт! Белье-то еще влажное. Раскинул на сушилке и метнулся в комнату за полотенцем.       Александр стоял у окна, курил очередную сигарету, наверное, шестую подряд, когда Стас в легком трико и футболке появился в дверном проеме.       -Доброе утро! — наслаждаясь видом мощной обнаженной спины, узких бедер, обернутых его полотенцем. Сглотнул вдруг застрявший в горле ком.       — Доброе? Ты уверен? — Стас пожал плечами. Лебедев вновь затянулся, выпуская струю дыма в потолок. — Мы переспали?       Стас опустил глаза, привалился к косяку и спрятал дрожащие пальцы в карманах.       — А ты как думаешь? — кинул взгляд на Сашу.       — Это не ответ… — затушил бычок в блюдце, развернулся лицом к окну, глядя на заснеженный дворик внизу.       — Мне было хорошо рядом с тобой, — вновь увильнул от ответа Стас. — Спокойно, — почему-то говорить «нет» и тем самым поставить жирную точку не хотелось. Он чувствовал себя больным извращенцем, но в неопределенности оставалась хоть какая-то иллюзия, искра отношений, тонкая, словно паутинка, нить, связывающая их вместе.       Лебедев задумался, глядя в окно. «Кто он теперь? Если он и правда переспал с парнем… — от накатившей вдруг злости сжал кулаки. — И кто из них кого? — прислушался к себе, задница не болела, не было никакого дискомфорта. Ничего: ни в ощущениях, ни в памяти. — Получается — он Стаса. Но ведь один раз не делает его геем? Просто надо держаться от него подальше».       Немного успокоившись, выдохнул. Стас внимательно наблюдал за Александром, нервно сжимавшим кулаки. На лице мужчины, сменяя одна другую с неимоверной скоростью, мелькали эмоции. И вдруг, словно успокоившись и придя к согласию с собой, он выдохнул и лицо разгладилось. Повернулся к Стасу.       — Где моя одежда? Хоть это ты скажешь?       — Ой, прости, дай пять минут, — и скрылся в ванной.       Саша поставил чайник на плиту и полез в холодильник в поисках съестного к завтраку.       Стас вернулся минут через пять со стопкой сложенной и свежевыглаженной одежды в руках.       Закипевший агрегат за спиной кипел и расплескивал влагу, бешено возмущаясь отсутствию внимания со стороны хозяина. Лебедев разлил по чашкам ароматный чай, принял одежду, стараясь не касаться Стаса, и ушел одеваться.       Ковалев не мог понять, что произошло за то короткое время, что он приводил в порядок одежду. Или это случилось раньше и он не заметил, не понял? Завтракали в молчании. Стасу кусок в горло не лез от волнения. Лебедев же, напротив, уминал все с большим аппетитом, чем еще больше приводил его в смятение.       Наконец поднявшись и сполоснув чашку в раковине, Александр заговорил:        — Давай собирайся, поедем домой! Я дважды гонять машину не буду. У тебя два часа, — отправился в комнату искать свой телефон. Стас вздохнул. Поскольку упираться и спорить не имело смысла, он убрал со стола и отправился собирать вещи. Собрался быстро, по-солдатски. За три минуты покидал вещи в сумку, взял коробку с копировальной техникой и вышел в коридор.

***

      С самого раннего утра Леху бил нешуточный мандраж. Запланированную поездку к Стасу он отменять не собирался. Они должны были выяснить, наконец, кем приходятся друг другу. И положение друга с привилегиями его больше не устраивало, особенно сейчас, когда на горизонте появился этот Лебедев. Причем его Стас смотрел на того таким взглядом, что можно было бы и лед в Антарктиде зимой растопить. Одевшись и взяв ключи от машины, направился на Дубровку. Уже подъехав к дому и глянув на окна, вспомнил, что хотел купить бутылку любимого вина Стаса. Развернулся и, матерясь, поехал в ближайший сетевой маркет.       Вновь припарковавшись у дома, вышел с бутылкой на перевес и мыслью, засевшей, словно заноза в заднице — «пути не будет», вышел из машины и едва не наткнулся на самого Стаса, укладывающего сумки в багажник «Тойоты».       — Стас? Что происходит? Я же вчера сказал, что приду… — растерянно наблюдая за погрузкой.       Лебедев стоял у передней двери и словно коршун следил за действиями парней.       — Боже, Леш, не начинай… Из-за меня никто гонять машину не будет, — словно осадок, в груди опускалось раздражение, клокотавшее с самого утра.       — Я что, по-твоему, не смогу тебя довести позже? Что вообще происходит? — схватил его за руку и, прижав к груди, впился в губы грубым поцелуем, прикусил губу.       Стас вскрикнул от резкой боли и оттолкнул его от себя:       — Да что с тобой происходит?       — Со мной? — Леша наступал на него с яростью дикого носорога. — Я люблю тебя, придурка. С ума по тебе схожу.       Стас, закрыв глаза, опустил голову. Рваное дыхание с сипом вырывалось из груди.       Почувствовал руку на своей кисти и подняв взгляд, встретился со взглядом карих глаз Александра, в которых бушевало пламя.       — Садись в машину, — пророкотал грубо, еле сдерживая гнев, прижал салфетку к прокушенной, кровоточащей губе.       — Стас! — Леша пытался достучаться до друга. Тот, не оглядываясь, прошел к пассажирской двери и забрался в салон. Александр дождался, пока закроется дверь, и повернулся к тяжело дышащему парню.       Лебедев был ниже Лехи, но умудрялся при этом смотреть на него сверху вниз. Еле сдерживаемый гнев волнами накатывал на мужчину. Схватив парня за грудки, он подтянул его к себе:       — Запомни! Еще раз появишься возле Стаса — пожалеешь! — Леха дернулся из рук, порываясь подойти к машине. Ударил по руке. Лебедев рыкнул и с разворота зарядил парню между глаз. От неожиданности нападения Леха осел в сугроб, выронив бутылку под колеса «Тойоты». Он не мог поверить, что Ковалев свалит вот так, не объяснившись. Будто порывая отношения и дружбу окончательно. Александр окинул его презрительным взглядом и, сев в машину, дал команду трогаться.

***

      Александр молчал, сжав челюсти. Внутри, как в жерле вулкана, клокотала такая бешеная ярость, что он боялся сорваться и развернуть машину назад, накостылять этому поганцу, чтобы не только сидеть, но и ходить не мог. Руки чесались пересчитать ему ребра и позвонки. Он сжимал и разжимал кулаки, растирая сбитые костяшки, отдающие в руку тупой ноющей болью, и время от времени поглядывал назад. Кривая улыбка змеила губы Стаса, целую и прокушенную, а на миловидном лице парня было такое выражение всепоглощающего счастья, что Лебедев чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой у него почему-то не было никакого желания выбираться.       «Вот и держись от него подальше! И что теперь? Как себя вести с ним? Он тащится от счастья, как дитя, дорвавшееся до конфет…» — Александр вздохнул и вновь отвернулся к окну.       Стас, прикрыв веки, улыбался. Ему было так хорошо, что внутри все пело, кричало и ревело от счастья. Тело вибрировало в этой ревущей какофонии, словно инородная энергия, поселившаяся внутри и не находящая выхода, заставляла его петь. Он готов был простить Лехе и разбитую губу, и грубость, лишь бы пребывать в этом состоянии эйфории. И даже испытующие взгляды Саши не смущали, а беспокойство, так легко читающееся в твердой линии подбородка, сведенных бровях, складке на лбу радовало, как ребенка. Стас выплыл из состояния полнейшего экстаза, когда машина остановилась у пятиэтажки Лебедева.       — Миша, подожди пару минут, мне надо еще кое-куда съездить, — вышел из машины и, открыв багажник, выудил вещи и понес обе сумки к дому.

***

      Стас, не пререкаясь и не переча, шел следом и наслаждался. С лица парня не сходила глупая улыбка. Счастье бродило и пузырилось где-то внутри, словно молодое вино, насыщая тело радостью и стойким чувством принадлежности. Ему до одури нравилось это. Нравилась та толика внимания и заботы, что была столь же редка, как снег, выпавший в середине июня.       После случая с Алексеем Саша был тих и молчалив. Он не пытался сблизиться со Стасом, но и не отталкивал его от себя. Они весь субботний, а после и воскресный день занимались каталогом, причем на пару. Стас систематизировал материал, корректировал и ретушировал фотографии, со смотрящими на него жестокими лицами осужденных. Лебедев форматировал отобранный материал отправлял в папку, предназначенную для печати. К вечеру воскресенья, уставшие, но довольные проделанной работой, смотрели комедию Гайдая «Бриллиантовая рука». Александр откровенно наслаждался задорному смеху и радости Стаса, смотревшего ее впервые.       Понедельник ознаменовался сильным снегопадом и тяжелыми, серыми снеговыми облаками, нависшими над Энском. Миша с трудом вырулил со двора, рискуя поцеловать в правый бок «Хонду», припарковавшуюся у самого выезда на проезжую часть, и застрять в сугробе. Выслушал крики и мат водителя минивэна, проезжая мост через речку Лысуху, с практически высохшим руслом, и с облегчением вздохнул, когда вырулил, наконец, к воротам колонии.       Первым запланированным на этот день заключенным, приведенным на фотосъемку, оказался низенький мужичонка в очках в толстой роговой оправе, со спокойным улыбчивым лицом. Стасу сложно было поверить, что этот тихий человек мог оказаться закоренелым преступником. Стас подготовил аппаратуру и хотел уже начать съемку, как дверь распахнулась и в комнату досмотра заглянул сам начальник колонии. Стас не был знаком с ним лично, но видел его на территории не раз и слышал, что он человек суровый и проколов не прощает.       — Здравствуйте! — Стас опустил фотоаппарат и протянул в приветствии руку.       Полковник Винокуров пожал её, буквально утопив в своей огромной ладони.       — Здравствуй, Станислав! Как тебе работается у нас? Не тяжело?       — Нет, спасибо, все в порядке! — Стас улыбнулся, вновь наведя видоискатель на мужчину, стоящего у стены. Щелкнул затвор.       — Александр Викторович, выйдите на минутку… — поманил рукой.       Лебедев, нахмурившись, кинул взгляд на Стаса, но вышел, прикрыв за собой дверь. Оставлять надолго Ковалева с этим тихим маньяком было опасно.       Винокуров отошел к противоположной стене коридора:       — Поступила наводка, готовится побег. Не уверен, что это правда, но усилить наряды надо. Выстави дополнительные посты и привлеки кинологов к дежурству.       За спиной вдруг послышался вскрик, и сердце Лебедева дало сбой. Дверь за спиной распахнулась, и в проеме появился Стас с разбитым в кровь лицом, с заломленной за спину рукой и заточкой, приставленной к горлу. За спиной маячила голова «Костромского душегуба» Юрковича.

***

      Едва Лебедев покинул комнату досмотра, мужчина потянулся к ступне, доставая заточку.       — Эта сука не должна была выжить. Ни одна не выжила. А эта сдала меня. Барбос* ничего бы не нарыл, если бы эта тварь не пошла бы к ментам. Сука продажная. Я отомщу, она сдохнет так же, как и ее выродки, — заключенный стал раскачиваться из стороны в сторону. Стас напрягся, начиная понимать, что этот человек не в себе, думает о мести, но осужден на пожизненное заключение.       Вдруг мужчина кинулся на Стаса, размахнувшись, ударил кулаком в лицо. Боль разорвала бровь, заставляя прикрыть глаза. По щеке потекла горячая кровь, заливая глаз и мешая видеть. Фотоаппарат выпал из руки Ковалева, оттягивая шею.       Стас свободной рукой попытался стереть кровь, но стало только хуже, зрение казалось размытым, а кровь размазалась по лицу. Резкий рывок практически выдернул руку из плечевого сустава и прижал ее, вывернув назад, к спине. Он вскрикнул от резкой боли и едва не потерял сознание, обвиснув на руке Юрковича. Тот приставил заточку к горлу и больно надавил.       — Иди вперед, двигайся! — зло зашипел в ухо. — Если не хочешь, чтобы глотку тебе перерезал.       Тихий плюгавенький мужичонка в роговых очках и с внешностью школьного учителя вдруг в одночасье превратился в маньяка-убийцу. От боли, накатывающей волнами, в моменты особо сильных толчков в спину, Стас едва не терял сознание, борясь с шумом в голове и тупым жжением в вывернутой на спину руке. Открыл дверь и наткнулся взглядом на испуганный, полный ужаса взгляд карих глаз Лебедева. Сглотнул ком и почувствовал, как заточка прорезает кожу, орошая шею каплями крови. Чуть переставляя налитые свинцом ноги, двинулся, ведомый по коридору спиной вперед, выполняя роль живого щита.       В одно мгновение тишина коридора наполнилась криками охраны, отдаваемыми приказами и щелчками затворов автоматов, лаем собак и стрекотом взводимых курков.       Лебедев выхватил рацию из руки подошедшего охранника: — Посты первый, второй и четвертый! Подготовиться к перехвату преступника. Объявляю «красный код». Будьте осторожны, преступник захватил заложника. За его жизнь отвечаете головой.       Вид лица Стаса, залитого кровью, разрывал на части. Потребность защитить, выхватить самое дорогое из рук маньяка и укрыть собой ломала все установленные ментальные запреты, сметала все решения забить и держаться подальше. Казалось, жизнь потеряет смысл, если из неё уйдет этот спокойный парнишка с серыми глазами, превративший ее в чехарду.       Единственное место, куда мог двигаться Юркович, позади, в тридцати метрах отсюда. За углом была прачечная. И именно сегодня машина увозила на хлорирование и стирку белье. И если «душегубу» удастся добраться до машины, то побег может удасться.       Лебедев одним движением руки выхватил табельное оружие и прицелился. Руки дрожали. Он сделал несколько глубоких вздохов, стараясь успокоить нервы и избавиться от мандража. До угла оставалось метра три, а после этого гада будет не так-то легко достать.       Юркович, тащивший Стаса, двигался как пьяный, волнообразно, мешая прицелиться. Необходимо было заставить его остановиться.       — Стас! — гаркнул Лебедев во всю мощь своих легких. Ковалев замер. Этого мига Александру хватило, чтобы прицелиться вновь, задержать дыхание.       Раздался выстрел, прозвучавший в пустом коридоре, как мощный взрыв. Стас дернулся, почувствовал нож, полоснувший по горлу, сознание поплыло, унося из реальности. Он протяжно выдохнул и осел на пол.