Подобного сюрприза от родителей не ожидали ни Стас, ни Александр.
— Пап, мама, вы что же не позвонили? Я бы встретил вас, — Александр подхватил сумки и внес в квартиру.
Парни суетились в прихожей, помогая раздеться родителям и сталкиваясь локтями. Стасу, не успевшему даже подарить поцелуй Александру за столь дорогой подарок, вдруг захотелось, как в детстве, заорать и затопать ногами от такой несправедливости.
— Да вот, сынок, хотели сюрприз тебе сделать! — С иронией в голосе произнес мужчина. — По-видимому, сюрприз удался, — он перевел взгляд на Стаса.
— Папа, извини, — Лебедев, чувствуя себя довольно неловко, забрал елку и поставил в гостиную. — Познакомься, это Стас. Он проживает у меня. Квартируется, — поправил, смутившись.
Осознание, что Александр не готов объявить родителям о своих чувствах, больно ударило по Станиславу. Червь сомнений поднял голову. Парень вздохнул, спрашивая себя, сможет ли Саша хоть когда-нибудь это сделать? Без ужимок стеснения и в полной уверенности в своих чувствах.
— Стас, позволь представить тебе моих родителей…
Виктор Михайлович и Надежда Кирилловна оказались людьми довольно душевными. Познакомившись со Стасом и его родителями, точнее, с матерью и отчимом, они участливо отнеслись ко всему, что случилось с ним в колонии. Пожурили Александра, скорее не строго, а для порядка. Как человек военный, Виктор Михайлович требовал от сына лучше и ответственнее выполнять свои обязанности. Ковалев смотрел на это с легкой улыбкой на лице, удивляясь тому, что Александр становится похожим на котенка, таким же слабым и душевным под влиянием родительского авторитета. Саша же все хмурился, присматриваясь к Ковалеву старшему, силясь вспомнить, где мог видеть его прежде, но так и не вспомнил.
С каждой минутой пребывания родителей в квартире Лебедев ощущал лишь большее раздражение. Все его планы покорения вершины с именем Станислав пошли, похоже, коту под хвост. Из опасений сорваться и нагрубить предкам, чего не позволял себе никогда ранее, помня о больном сердце матери, Лебедев шмыгнул в спальню и, взяв чистое полотенце и одежду, подошел к Стасу.
Склонившись над макушкой любимого и вдохнув сводящий с ума аромат волос, прошептал:
— Я в ванную, — едва слышно на ухо вмиг порозовевшему парню и скрылся за дверью, тут же ощутив приятное томление в паху. Павел Андреевич, внимательно наблюдавший за пасынком, лишь поджал губы, отметив для себя, что тут, возможно, нечто большее, чем просто «квартируется».
Напряжение между родителями, зародившееся еще на вокзале, не отпускало и дома. И то, что женская половина, в отличие от мужской, пришла хоть к какому-то согласию, было видно сразу — женщины мило ворковали на кухне, пока мужчины, споря и рыча друг на друга, устанавливали елку в гостиной.
— Да куда же вы ее ставите! — возмущался Павел Андреевич, сцепив руки в замок на груди. — Неужели вы не понимаете, что тут она будет мешать. Достаточно отодвинуть диван на полметра и поставить ее в угол. Там она будет на своем месте.
Стас в очередной раз настроил камеру и запечатлел редкий кадр: зарывшегося под пушистыми еловыми ветвями будущего родственника, у которого наружу выглядывал лишь зад. Отчим, услышав щелчок затвора, отступил в сторону и, повернувшись к Стасу, подмигнул. Ковалев завис на мгновение, осознавая произошедшее, и вновь навел видоискатель, теперь уже на отчима, запечатлел еще один редкий кадр: Павел Андреевич стоял, привалившись к косяку двери, и улыбался. На холеном лице не было превосходства, лишь ироничное выражение и легкое поддразнивание.
— А Вы не учите меня, я не первый раз елки ставлю! — кипятился в ответ Виктор Михайлович из ветвей, отчего дерево трепетливо подрагивало, будто в беззвучном хохоте. — Поучите лучше сына суп варить… Надюша, принеси-ка ведро с песком из подъезда! — Крикнул он в сторону кухни.
— Что, дорогой? — послышался встречный вопрос с кухни.
— Я сам принесу, — Стас положил камеру на диван и пошел в коридор.
Ведро с песком, наполненное наполовину, стояло на площадке между четвертым и пятым этажами под пожарным щитом. Оглядевшись вокруг и прислушавшись к тишине, Стас подхватил трофей и побежал в квартиру.
Через полчаса зеленая красавица стояла под окном, расправив пушистые колючие ветви. Стойкий запах хвои распространился в комнате, отчего у Стаса закружилась голова и будто ретроспективные кадры в сознании всплыли детские праздники, аромат мандаринов и шелест оберточной бумаги, срываемой с желанных подарков. По-хозяйски привычным жестом Виктор Михайлович полез на верхнюю полку антресоли в прихожей и вернулся с коробкой елочных игрушек.
— Давай-ка, постоялец, наряжай! — распорядился он и присел на диван с чувством выполненного долга.
— Нет-нет, не сейчас, — в гостиную вошла Галина Витальевна с полотенцем на плече. — Разложите-ка лучше стол, на кухне мы все не уместимся. Сначала поужинаем.
Задание было выполнено в рекордный срок, и через три минуты на накрытом белой виниловой скатертью столе красовались столовые приборы, посуда и салаты, а в духовке подогревалось второе блюдо.
— А где Саша и Алексей? — Павел Андреевич покосился на пасынка, приподняв бровь на вопрос жены.
— Саша в ванной, а Лешка… — он растерянно огляделся и, увидев силуэт на балконе, двинулся к нему.
Спрятавшийся на балконе Лешка долгое время не показывал носа, и Стас каким-то внутренним чутьем понимал, что друг ведет себя довольно странно. Сначала, едва ворочая языком, упившись в дымину, просит прощения, а после — играет в странные гляделки с его матерью.
Он прикрыл глаза, желая стукнуть себя по лбу. — «Он знал, Лешка знал о приезде родителей и ничего не сказал, не предупредил, вот ведь заговорщики!»
— Как ты мог? Неужели наша дружба для тебя ничего не значит? — кипятился Стас, хватая его за грудки и встряхивая.
— Прости, я думал… — он замолк, словно захлебнувшись воздухом и растерянно глядя щенячьими глазами на друга.
— Ты думал? Думал что? — прищурился Ковалев. — Что приедут родители, каким-то образом повлияют на меня и я вернусь к тебе? — предположил он первое, что пришло в голову. Алексей молча опустил взгляд, от стыда не смея посмотреть в глаза парня.
Ярость, дикая и неуправляемая, поднимала голову, клокоча внутри, в груди Стаса, и едва не выплескиваясь на Алексея, когда он понял, что его предположение попало в цель. Оттого стало ещё больнее.
— Убирайся, видеть тебя не хочу, — задыхался словами Ковалев. — Такси дождешься на улице.
— Галина Витальевна тебя не поймет, — дрожащим голосом, стоя на пронизывающем ветру, всё ещё упирался Алексей.
Стас не сдержался и с разворота двинул ему по скуле. Голова Алексея, не ожидавшего от друга такого удара, откинулась назад и ударилась о стену. От боли Леша зашипел, схватившись за затылок.
— Это твои проблемы, как ты будешь выкручиваться и что скажешь… — прошипел Ковалёв. — Я не хочу тебя здесь видеть! Какой же ты придурок!
Спустя пару минут, Алексей вежливо прощался со всеми, ссылаясь на срочный вызов с работы. Галина Витальевна расстроенно поглядывала на него, стоящего в дверном проеме гостиной с приклеенной улыбкой на лице и красным отпечатком на щеке.
— Что вы все тут столпились? — Саша вышел из ванной в домашних трико, растянутых до пузырей на коленках, и с махровым полотенцем на плечах, едва за Лешей закрылась дверь.
— Алешка ушел, даже не поужинав, — растерянно пролепетала Галина Витальевна, не решившись отчитать сына на людях.
Саша лишь пожал плечами и махнул рукой театральным жестом, пригласив всех к столу.
— Давайте ужинать, я есть хочу…
Пока все рассаживались, Стас скрылся в кухне и через минуту вернулся с блюдом, наполненным фрикассе со свининой и грибами. По комнате распространился чудесный аромат блюда.
— Божественно пахнет, — протянул Виктор Михайлович. — Ты, наконец, обзавелся женщиной, сынок? Что же не познакомил нас с ней?
— Ну что ты, папа, это Стас готовил, — с удовольствием и затаенной гордостью ответил хозяин квартиры.
Стас потупился, ощущая, как румянец заливает щеки и шею. Пристально наблюдая за ним, Лебедев улыбнулся. От желания провести костяшками пальцев по этим чуть тронутым румянцем щекам и накрыть поцелуем губы в груди разрасталось и бежало по венам тепло.
За ужином Ковалев лишь время от времени поднимал глаза от тарелки, скованно принимая хвалы его кулинарным способностям. От напряжения ныли плечи. Мама же, будто только этого и ждала, принялась рассказывать о его страсти к кулинарии и выдающихся способностях в этой области, что смущало еще больше. Постепенно ужин плавно перешел в беседы на отвлеченные темы, и Стаса, наконец, отпустило напряжение, сковывающее весь вечер навязчивым вниманием к его персоне. Мужчины пересели на диван, обсуждая очередной футбольный матч, а женщины и сам Ковалев, не являющийся поклонником этого вида спорта, принялись убирать со стола.
Надежда Кирилловна, собрав тарелки, вдруг побледнела, привалившись к двери ванной комнаты, жадно хватая ртом воздух. Воздух сгустился и застрял в груди, не давая сделать вдох. Хотелось рвануть ворот блузки, стягивающей грудь, словно тисками. Тарелки посыпались из ослабевших рук, звеня по полу расколовшимися черепками. Женщина стала оседать на пол. Растерявшийся Стас вскрикнул, едва успев подхватить ее, опустился на колени рядом.
Галина заметалась по кухне, намочила салфетку и налила в стакан воды. — Саша, скорее помоги!
Звон разбитой посуды заставил подскочить Виктора Михайловича. Отбросив пульт, он подбежал к жене:
— Надюша, ты таблетки взяла? — суетился он, роясь в сумочке. В голове сумбурно вращались множество названий, но нужного вспомнить не мог.
— Я забыла, Витя… — чуть слышно просипела она, дергая за ворот собственной блузки.
Сумочка выпала из ослабевших пальцев мужчины, рассыпая по полу содержимое. Взгляд, обращенный на побледневшее лицо жены, потускнел, испуганный и безвольный.
— Папа, помоги! Пожалуйста! — Стас с мольбой и слезами, затуманившими зрение, смотрел на отчима. Его всегда восхищало умение отчима в любой ситуации оставаться собранным, не терять контроль.
Вот и сейчас Павел Андреевич замер на миг, осознавая слова Станислава и, выхватив из кармана телефон, набрал номер больницы.
— Сергей Александрович, пришлите реанимобиль в «Озерки» Набережная 17, кв 43… да, сильный сердечный приступ. И подготовьте операционную, на всякий случай, — крикнул напоследок, откидывая в сторону телефон.
Опустился на колени и рывком освободил грудь лежащей от одежды, отчего пуговицы запрыгали по полу. Губы женщины стали синеть, а лицо — приобретало мертвенную бледность. Дыхание прекратилось. Сильный удар кулаком по грудной клетке глухо отразился от стен прихожей. Лишь тяжелое, сиплое дыхание Виктора Михайловича и Саши нарушали тишину. Галина Витальевна всхлипнула, прижав кулак к губам.
Стас следил за тем, как отчим равномерно давит на грудь неожиданной пациентке и после уже Александр закачивает в легкие воздух. Глядя на лежащую на полу прихожей женщину, он осознал, насколько близко была точка невозврата и как бесценна жизнь, за которую сейчас боролись двое дорогих ему людей.
Отец Александра, казалось, окаменел. Бледный, и словно не дыша, смотрел на супругу остекленевшим взором. Она всегда была с ним, еще до поступления в летное училище, со старших классов школы. Прошла весь путь, идя об руку, от младшего лейтенанта до полковника, мотаясь по гарнизонам великой страны.
— Наденька, Надюша, — беззвучно шевелил губами.
Павел внимательно следил за реакцией пациентки, делавшей первые вдохи, отмечая изменения после повторного запуска сердца.
Постепенно губы женщины порозовели и краски вернулись к ее щекам, возвращая им естественный оттенок.
Тяжелые шаги на лестнице и громкие удары в дверь заставили всех подскочить. Лебедев открыл, пропуская вперед бригаду медиков, мгновенно и слаженно принявшихся за работу.
Он не позволял себе расслабиться и задуматься, начать погружаться в пучину жалости и боли. Словно замер в то мгновение, когда мать упала и перестала дышать, спрятал бурлящие эмоции, отключив сострадание и оставив лишь трезвый ум и холодный рассчет.
Даже в больнице, зная, что мать уже на операционном столе и оперирует сам Павел Андреевич, высококлассный хирург кардиолог, он не позволил себе расслабиться. Все два часа, пока длилась операция, он метался по коридору, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к звукам, в надежде уловить хоть что-нибудь.
Виктор Михайлович, напротив, словно вмиг постаревший и потерявший свой стержень и стимул к жизни, сидел тихо, безжизненно глядя в пустоту перед собой, словно из него выкачали все силы.
Стасу хотелось обнять Сашу, уверить его, что все будет хорошо. Но один только жесткий взгляд, направленный на него, пригвоздил Ковалева к месту. Будто удерживая силой.
Мысли и сомнения хаотичным хороводом вновь закружились в голове, терзая, «А не были ли сном эти две недели?»
Открылась дверь операционной и отчим, снимая перчатки и маску, повисшую, словно последний осенний лист на ухе, устало потирая глаза, подошел к Александру. Тот замер в ожидании посреди коридора и бросил тревожный взгляд на отца, а затем вновь перевел его на Павла Андреевича.
Стас поднялся навстречу:
— Ну что, пап? — видя, что ни один из Лебедевых не способен в данный момент произнести хоть слово.
Павел приобнял пасынка и поцеловал в висок сухими губами.
— Все хорошо… операция прошла успешно, — из операционной вышла Галина Витальевна и тут же принялась развязывать тесемки на халате Павла за спиной.
— Она сейчас под усиленным наблюдением и проспит до утра, — произнесла из-за спины мужа, наконец справившись с завязками.
— Опережая ваш вопрос, скажу. Надежда Кирилловна в реанимации. И до утра вы ее видеть не сможете. Вам выделят палату рядом. Идите, отдохните. А утром, когда она проснется и ее переведут в палату, вы сможете увидеться с ней и даже поговорить, — он вновь повернулся к супруге. — Пойдем, Галочка!
Галина улыбнулась сыну:
— Спокойной ночи, сынок!
— Все будет хорошо! — Павел похлопал по плечу Виктора Михайловича, стоящего рядом с сыном. — Мы ещё попляшем на вашей «золотой свадьбе». Не теряйте веру! — улыбнулся и в сопровождении супруги пошел в ординаторскую.
***
Ночь Ковалев провел у себя на квартире, покинув больницу по настоянию Лебедева вслед за родителями. Но даже в этот тяжелый для их пары момент у него в душе, словно уголек, то притухая, то разгораясь, вновь тлел лучик надежды, что все наладится и здоровье Надежды Кирилловны наладится. И будто растекаясь жаром по венам, разливалось тепло, что наконец между ним и отчимом восстановился мир.
***
Стас заканчивал собирать завтрак на стол, когда позвонил Лебедев.
— Стас, ты проснулся? Я буду через пять минут.
— Поднимись ко мне и позавтракай. Я и отцу твоему поесть собрал, и для матери бульон сварил, — он налил бульон в пищевой термос и завернул в махровое полотенце, чтобы сохранить тепло.
Лебедев кивнул и после, сообразив, что Стас его не видит, поспешил ответить:
— Хорошо, спасибо! Поднимусь.
В ожидании Александра, Стас принял душ и посушил волосы, мягко заложил их за уши. Надел серую водолазку и приготовил брюки, когда прозвучал сигнал домофона. В спешке натянув их на себя, открыл дверь.
Лебедев ввалился в квартиру усталый и изможденный бессонной ночью. Бледные щеки, чуть тронутые отросшей щетиной, ввалились. На лице, казалось, остались одни глаза.
— Боже, какой аромат! У меня чувство, что я не ел неделю, — пробормотал, сбрасывая куртку.
— Мой руки и проходи к столу, — Стас вытер полотенцем ладони и прошел в кухню.
— Огромное спасибо твоему отцу, — прокричал Александр из ванной, вытирая лицо и ладони пушистым полотенцем. Втянул носом аромат свежести, которым последнее время пахло от Стаса, и прикрыл глаза.
— Я передам, — ответил Стас, ставя на огонь джезву с кофе.
Ковалев крутился у плиты, то помешивая что-то в глубокой сковороде, то разливая по чашкам кофе. Понаблюдав за ним с минуту, Лебедев подошел к нему со спины и обнял, прижимая к себе его бедра.
— Я плохо спал без тебя этой ночью, — прошептал, целуя в шею и ощущая под губами бешено пульсирующую плоть. Втянул его аромат, сводящий с ума, зарывшись носом в волосы на затылке.
Стас замычал от обдавшего его горячего дыхания, положил лопатку, которой помешивал яичницу с беконом и томатами, и, развернувшись, впился в губы мужчины поцелуем. Резко втянул воздух, едва переводя дыхание:
— Садись, ты же сказал, что времени нет… — воздух вырывался из легких рваными толчками.
Лебедев с наслаждением поглощал приготовленный Стасом завтрак, щурясь от удовольствия.
— Я отвезу тебя в колонию и вернусь в больницу. Домой вернешься с Мишей, — пробурчал он, набив рот.
Стас улыбнулся.
— Мне надо заехать к тебе за камерой и флешкой, там весь материал, — ответил, отправляя в рот очередной кусочек бекона.
— Нет, снимать сегодня ты не будешь, оставь это до тех пор, пока я не вернусь, — безапелляционно заявил он. — Поработай в архиве.
Ковалев кивнул, пряча улыбку за чашкой кофе.
***
Первую половину дня, как и наказал Лебедев, он просидел в архиве, перебирая и копируя документы, делая фотографии. И на это раз не один. Архивариус, наконец-то, вышла из отпуска.
— Тебе чего, сынок? — проговорила, поправляя очки-половинки на кончике носа, едва Ковалев вошел в дверь. — Сюда без допуска нельзя, — за столом сидела женщина средних лет. Ее голову украшал тяжелый французский узел, отчего она казалась старше на вид.
— Теперь я хоть и временно, но работаю здесь, — Стас предъявил пропуск на территорию зоны с печатью допуска к материалам под грифом «секретно». — Давайте знакомиться.
Маргарита Александровна оказалась женщиной умной и проницательной. Она, казалось, знала о своих подопечных все. С ее помощью дело спорилось намного быстрее.
— Шуруп прятал тело жены в погребе, прикопав его землей, — проговорила она. — Причем и полиция, и сам Шуруп искали его несколько месяцев. И вряд ли бы нашли, если бы в погребок случайно не провалилась собака. Она и разрыла тело, а старший ребенок Шурупа уже вызвал полицию. Вот так он и попался. Освидетельствование его психического состояния показало, что он вменяем. Следствие выявило еще несколько тел, зарытых там же, в погребе. Суд присудил ему высшую меру, которую в последствии заменили на пожизненное заключение.
Маргарита поставила перед Стасом кружку горячего чая:
— Погрейся, а то у нас прохладно, а ты уже несколько часов сидишь тут.
— Спасибо! — Стас обхватил чашку обеими руками, согревая озябшие пальцы и глядя на улицу.
С неба сыпались крупные хлопья снега, укрывая землю и подтаявший от песка и реагента снег, новым пушистым покрывалом. Бросив взгляд на часы, очень удивился — близилось время обеда. Стас вспомнил о необходимости сделать укол.
Допив ароматный чай с лимоном, вновь повернулся к архивариусу:
— Вы не могли бы найти мне дело Лютого и еще Юрковича? Я не успел его просмотреть и сделать выписки, попал в больницу, — он указал на бледно-розовый шрам на шее.
— Ох! Так это он тебя? Так его дело вряд ли понадобится, он мертв. Ты после спроси об этом у полковника Винокурова, — Маргарита Александровна поставила папки с делом Шурупа на ближайший стеллаж.
— Лютый — это маньяк, который убивал не просто ради удовлетворения физических сексуальных потребностей. Он считал убийство искусством, — тон, которым архивариус рассказывала об этом заключенном, заставил Ковалева поежиться. — Он некрофил. Но это еще не все. Трупы, коих было пятьдесят шесть, он прятал в коллектор теплотрассы за городской чертой. И не просто убивал и насиловал, он методично полосовал кожу жертв и срезал ее лентами. Все это он возил в своем фургоне, в банках, залив спиртом. На суде он заявил, что хотел очистить мир от скверны. Все женщины были в возрасте до сорока лет, светловолосые и внешне похожие на его мать, приведшую его, тогда еще трехлетнего пацана, на порог детского приюта и оставившую привязанного веревкой за ногу к ручке двери.
Стаса передернуло, когда образ маленького мальчика, тянущего ручонки к ручке входной двери и растирающего слезы по щекам, возник перед глазами. Грудь сдавило в тугой узел.
Убрав блокнот и фотокамеру в футляр, он поднялся:
— Тогда я пойду, до завтра!
Запланированная работа на этот день была закончена, оставалось лишь зайти в медблок и сделать инъекцию, прописанную врачом.
***
Так и не дождавшись звонка от Лебедева ни в субботу, ни в воскресенье, Ирочка почти не спала предыдущей ночью. И теперь ее преследовала жуткая головная боль и синие тени под глазами.
Девушка, в очередной раз шмыгнув носом и подавив зевоту, вытащила бокс с инструментами из стерилизатора, разложила пинцеты со скальпелями на марлевой салфетке и прикрыла сверху крышкой. Утром она пыталась увидеться с Лебедевым, но оказалось, что он не вышел на работу, взяв отпуск на неопределенный срок.
Ирочка злилась — это было так не кстати, учитывая ее интересное положение. И время, отпущенное на врачебное вмешательство, словно вода утекало сквозь пальцы. Она поправила шапочку, сползающую на глаза, еще раз порылась в столе в поисках невидимки, но так и не найдя ничего, зло захлопнула его.
На робкий стук в дверь ответила с недовольством.
— Войдите!
Стас, услышав резкий тон из-за двери, слегка опешил, гадая, чем мог вызвать такую реакцию, но, рассудив, что причина не в нем, открыл дверь и вошел в кабинет.
Ирочка, поправив воротничок короткого халатика, едва прикрывающего бедра, села за стол и подняла на Стаса усталый взгляд.
— Чем могу услужить? — произнесла, не скрывая раздражения в голосе.
— Мне необходимо сделать укол, сам я, к сожалению, не могу, — чуть развел в стороны руки.
— Назначение врача… — Ирочка взяла протянутую бумажку и внимательно изучила ее. — Препарат у тебя с собой? У меня такого препарата нет, — вернула листочек хозяину.
Ковалев достал из кармана ампулу. Он с детства не боялся уколов, но сейчас, глядя на раздраженную Ирочку, ему казалось, что что-то может пойти не так. Вариант — сделать инъекцию в колонии — он считал идеальным. Но теперь подумал, что лучше бы обратился к отцу. Уже подумав, понял насколько странна и непривычна для него эта мысль. Но от нее по телу вновь разлилось тепло, и он успокоился.
— Эй! Ты уснул? — Стас вздрогнул от раздраженного выкрика Ирочки. Девушка пощелкала пальцами перед его лицом, проверяя реакцию. — Подставляй зад!
Он чуть приспустил брюки и повернулся задом.
— Я чем-то тебя прогневал? — Спросил, возведя глаза к потолку.
За спиной послышался протяжный девичий вздох. Ирочка и сама понимала, что ведет себя непозволительно грубо.
— Нет, прости, ты тут совсем не причем. У меня личные проблемы.
Стас ощутил шлепок ладонью по ягодице, и легкое онемение стало распространяться по пояснице. Он прикрыл глаза и зашипел.
— Все, можешь одеваться, — Ира прижала тампон с антисептическим раствором к ягодице. — Держи.
Ковалев закрыл за собой дверь и медленно пошел по коридору, подволакивая ногу. Препарат и сам по себе был болезненным, а сегодня реакция была особенно тяжелой. То ли он сам зажался, то ли у Ирины очень тяжелая рука. — «И что могло случиться, чтобы из милой девушки она превратилась в злобную фурию?»
***
До Центральной больницы округа, где лежала Надежда Кирилловна, Стас доехал на метро. После теплой и комфортной температуры подземки даже легкий морозец, вновь установившийся после трехдневной оттепели, казалось, пробирал до костей. Сосульки, повисшие с покатых шиферных крыш многоэтажек, построенных еще в шестидесятые годы прошлого столетия, сейчас с треском и звоном откалывались и падали на ничего не подозревающих прохожих. Стас вошел в знакомое с детства фойе белого кирпичного корпуса.
Когда парень приходил сюда, ему зачастую казалось — приходит домой, сюда, где работали его мама и о…отец. Стас посмаковал вновь обретенный отчимом статус. Широкая открытая улыбка озарила его лицо, когда за конторкой регистрации он увидел бессменную Дарью Ильиничну.
— Тетя Даша! — радостно обнял женщину, перегнувшись через стол регистрации. Как давно я не видел вас! А где сейчас Костик? — Стас с трудом вспомнил имя своего семилетнего друга, с которым одно лето, около тринадцати лет назад, оказался заложником этих стен, когда мальчик сломал ногу и полмесяца провел на вытяжке. А Ковалев в силу своей юности стал его единственным посетителем и другом.
— Костик по контракту уехал работать в Финляндию. А ты к маме? Она сегодня не дежурит.
— Нет, — румянец смущения залил щеки и шею. Стас очень не любил лжи. — Я к другу, у него тут мама после операции, в кардиологии.
— Ооо, так это та пациентка, которую оперировал сам Павел Андреевич? — тетя Даша широко раскрыла глаза. — Ей очень повезло! Возьми халат, проходи…
Стас кивнул и отправился в кардиологию.
Палата, в которую поместили Надежду Кирилловну, была третьей в правом крыле и размещалась по другую сторону от той, где провели ночь Саша и его отец. Ковалев постучал и приоткрыл дверь. В полумраке палаты на кровати, стоящей по центру, лежала бледная, но в сознании, мама Саши. Она перевела взгляд на дверь и улыбнулась. Виктор Михайлович, по-видимому дремавший, вскинул голову и вскрикнул, словно видел кошмарный сон. Затем посмотрел на жену, и лицо его разгладилось.
Саша обернулся и встал:
— Прости, мама, я на пару минут, — поцеловал женщину в щеку и пошел навстречу улыбающемуся Стасу.
Александр весь день не находил себе места, постоянно возвращаясь к мыслям о нем, об этом мальчишке, перевернувшем его мир и окрасившем его радужными красками, яркими и даже в зимнюю пору несущими сладкие ароматы лета.
Поймав его потянувшиеся к лицу руки, затащил Ковалева в соседнюю палату и, едва закрыв за собой дверь, прижал Стаса к стене и впился в губы голодным поцелуем. То нежно, словно касание пера, проводил языком по пухлым бархатистым губам, то, словно голодный зверь, терзал, а потом зализывал покусанные губы.
— Я скучал по тебе, я весь день с ума сходил, не зная, как ты там один… — вновь накидывался терзать рот, пока хватало воздуха.
— Весь день я провел в архиве и тоже скучал по тебе.
Лебедев опустился на колено и запустил горячие мозолистые ладони под свитер Стаса. Мысль — когда только успел расстегнуть халат — вспыхнула и вмиг погасла в раскаленном от возбуждения мозге. Горячий, влажный язык Лебедева прочертил путь от пупка к груди и, мазнув по ореоле соска, затеребил вершинку, вмиг свернувшуюся тугой горошинкой.
Стас зашипел от наслаждения и ощущения импульсных ударов током, прошивающих все его существо. Мурашки побежали по спине, а кожа покрылась испариной. До одури хотелось прикоснуться кожей к коже, без одежды и каких-либо преград. Он запустил пальцы в торчащие на макушке волосы Александра, и стоны мужчины сменились хриплым рычанием. А зубы прикусили и зализали сосок.
***
Виктор Михайлович поднялся и поцеловал руку жены. Долгое отсутствие Саши его стало беспокоить.
— Дорогая, Наденька! Я на пару минут отойду, надо поговорить с врачом.
— Витя, оставь мальчиков в покое, -произнесла больная слабым голосом.
Он похлопал ее по ладони.
— Пару минут, милая… — и вышел за дверь.
В коридоре, освещенном лишь одной тусклой лампочкой, никого не было. Виктор прошел дальше и толкнул дверь палаты, где провел ночь, то засыпая, то с криком вскакивая в поисках супруги. Сделал шаг вовнутрь и замер, будто громом пораженный.
У стены, прикрывая собой худенькое тело, стоял на коленях Саша. За ним, с задранным до подбородка белым свитером, стоял…
— Станислав?! Александр?! — прогремел четко, словно на плацу, отец.
Лебедев вскочил и крепко прижал к себе хрупкое тело Стаса, судорожно вцепившегося в вязаный свитер. Прижал его лицо, пылающее от стыда, к плечу.
— Папа! — прогремел возмущенно…
— После поговорим… — отрезал Виктор Михайлович и вышел, хлопнув дверью.
