***
— Господи! Он видел! Его лицо… — от неловкости и абсурдности ситуации Стас задергался в кольце рук, обнимавших его. — Саш, что теперь будет? — в ушах зашумело от прилившей крови. Мысли хаотичным потоком неслись в звенящей пустоте его головы. То проносились мимо свистящими кварками, то вдруг сталкивались, рождая искры идей: «Бежать! — куда и зачем? Собрать свое шмотье и покинуть квартиру, пока Саша с предками в больнице? Как потом объяснить отсутствие? И как уйти и вырвать из сердца? Это совсем уж детством отдает. Идти извиняться! Сказать, что это не то, чем кажется? — а чем, бля, это может еще казаться, когда два здоровых мужика целуются, закрывшись в комнате? Пойти сказать как есть, что любит, чувства? — смелости не хватит смотреть в глаза его родителям…» — Блиииин! — простонал в грудь Лебедеву, уткнувшись лбом. Стас мелко вздрагивал, прижимаясь к широкой груди любимого щекой. Его, словно в лихорадке, бил нервный озноб. Видя его состояние и не зная, как убедить, что не случилось ничего из ряда вон выходящего — ну подумаешь, целовались, ну видел отец, и что с того? Лебедев лишь гладил подрагивающие узенькие плечи, плотнее прижимая к себе Ковалева, не давая вырваться. — Тише, тише, я тебя не брошу и не отдам никому. Люблю тебя… — прошептал, через слово целуя в макушку, в висок. Стас притих. Лебедев впервые за две недели отношений сказал это вслух, и взгляд Ковалева расфокусировался, замутненный слезами. Парень плотнее прижался к широкой груди, чтоб скрыть свою слабость и, не удержавшись, всхлипнул. Саша чуть отстранил его от себя, пытаясь заглянуть в лицо. Но Стас опустил голову еще ниже, скрываясь за длинной, до подбородка, каштановой челкой. — Успокойся, слышишь? Я поговорю с отцом, — поцеловал в висок. — «Надеюсь, отец поймет…» — добавил мысленно. Стас кивнул и вновь потянулся за поцелуем. — Я пожалуй пойду, — едва переводя дыхание и вновь приникая к упругим губам. Щеки и шея от стыда покрылись красными пятнами. — Вот, фрукты принес твоей маме, — указал на пакет у своих ног, из которого выкатились пара апельсинов. — Ты извинись за меня перед родителями. Я позвоню. Отстранившись, вышел из палаты, не оглядываясь и чувствуя спиной горящий взгляд Саши. В такую ситуацию за всю свою жизнь Ковалев не попадал ни разу. Да, бывали случаи в его с Лёшкой бытность, когда люди косо смотрели на них, подозревая в необычности их отношений, но чтобы попасться вот так, в открытую… «И как теперь им в глаза смотреть? Боже! Стыд-то какой!»***
Разговор Александра с отцом не сложился ни в этот, ни в два последующие дня. Вернувшись в палату после того, как застал своего сына на коленях, целующим того мальчика, Стаса, он сидел у кровати жены, не произнеся ни слова, и старался казаться безучастным. Виктор прекрасно понимал, что он стар, через год ему будет шестьдесят три, он и супруга прожили очень насыщенную жизнь, все время шли плечо к плечу, поддерживая друг друга, и воспитали, как ему виделось, прекрасного сына, жесткого и прямолинейного мужчину. А не ту кисейную барышню, что стояла на коленях перед своей слабостью. И он, и мать уже давно мечтали о внуках. Видели в сыне продолжение рода Лебедевых, гордое и несгибаемое. И ожидали увидеть и во внуках продолжение династии офицеров, защитников. Но идя этим путем, внуков дождаться не судьба. И, кажется, и сын с дефектом вышел… Александр то и дело поднимал на него взгляд, пытаясь вызвать у него хоть какую-то реакцию. Но Виктор Михайлович отводил глаза и вел себя так, будто перед ним пустое место. Александра это все больше раздражало, скулы выделялись все резче, а желваки ходили ходуном. Единственная фраза, что бросил отец, выходя из палаты рано утром, это требование привезти их с матерью вещи в больницу. — Мой сын не может быть таким, либо ты выбросишь эту дурь из головы и женишься, нарожаешь внуков нам с матерью, либо нет у меня сына! — добавил он перед тем, как закрыть за собой дверь. Обида — горькая, с привкусом разочарования, поднялась внутри, обжигая глотку жгучей желчью. Сжав пальцы в кулак, Саша дал выход накатившей ярости, ударив кулаком об стену. Вышел вслед за отцом, не замечая разбитой в кровь руки. Надежда Кирилловна, пока не в силах что-либо изменить, следила за немым диалогом сына и мужа. Что случилось, она не знала, но будучи женщиной довольно проницательной, поняла, что этот мальчик, на которого положил глаз ее сын, необычен. Нет, видимыми дефектами и слабым здоровьем он не обладал, но было в нем что-то, что выделяло в нем парня достаточно нежного, утонченного, обладающего притягательным магнетизмом для обоих полов. И это она заметила еще тогда, до сердечного приступа. В тот день это открытие, эта неприкрытая и ничем не завуалированная тяга Саши к Стасу стала роковой. Но теперь, по прошествии четырех дней, когда у нее была возможность все обдумать и взвесить каждый шаг, она поняла, что между ними большое чувство, а не просто зов плоти. Они оба тянулись друг к другу, словно два противоположных магнитных полюса. И пытаться разорвать эту связь будет большой ошибкой. Ведь в итоге она может потерять еще и сына. Жизнь настолько хрупка и бесценна, что лишь тот, кто перешагнул черту и смог вернуться, способен понять, что не стоит разменивать прекрасные мгновения, дарованные природой, богом и мирозданием, на пустячные ссоры. — Все будет хорошо, поверь мне, сынок, — Надежда сжала морщинистой рукой ладонь сына. — Отец успокоится и примет вас обоих. — Ты знала? Родители Стаса сказали? — Лебедев был очень удивлен, такому повороту событий. — Нет, милый. Сама догадалась. Ведь я не слепа. Ты смотришь на этого мальчика, будто он твой единственный мир, твой дом, твоя жизнь. С толикой удивления и восхищения. Вы словно нитка с иголкой тянетесь друг за другом. Когда-то и я смотрела на отца такими же глазами. Неужто я в тебе не узнаю себя?***
Вернувшись из больницы, Стас не находил себе места. Он метался из угла в угол по пустой квартире Саши и придумывал пути к отступлению, а после, понимая всю глупость найденных решений, отметал одно за другим. Пытался, чтобы занять себя отвлечься от глупости, так беспардонно прописавшейся в голове, заниматься созданием каталога. Если судить по количеству отснятых заключенных, то работы осталось дней на пять, а после можно будет лишь время от времени забегать в архив, к Маргарите Александровне, и создавать макет на компьютере. А все, что связано с типографией и печатью, решит сам Лебедев. Эта ситуация не давала ему покоя и следующие пару дней. Зачастую парень ловил себя на том, что уже в пятый раз пытается прочесть один и тот же абзац. С хлопком бросив ручку об стол, он вскочил и взяв в руки камеру, отправился в кинологическую службу. Ребята, что там служат, не прочь попозировать со своими питомцами. В маленькой прокуренной караулке, немногим больше комнаты досмотра, четверо парней, поставив между собой переноску для животных и лист фанеры сверху, играли в карты. Стас осмотрелся. На зеленых, местами потрескавшихся стенах висели большие постеры Голливудских звезд, пришпиленные скотчем. Справа у окна, располагался пульт, больше смахивающий на панель управления в космическом корабле или студии звукозаписи, с большим количеством кнопок. Парни азартно вскрикивали, смеялись, а то вдруг переходили на мат. Стас навел видоискатель на самого старшего среди играющих — коренастого мужчину с едва отросшим темным «ежиком» на голове. Мужчина поерзал на табурете, прищурив один глаз и зажав сигарету уголком губ. Расправил веер карт в руках и сделал ход, выкинув сразу три семерки. Соседи по игре зашумели и друг за другом сделали свой ход. Стас выставил резкость, контрастность, настроил свет и щелкнул затвором, ослепив на мгновение фотовспышкой. — Стас, ослепил совсем, отвали, — процедил Веня сквозь зубы, прикрыв глаза рукой. — Не отвлекайся, Вениамин! Потом возмущаться станешь, что кто-то шульмует, — Петрович шлепнул ладонью по обнаженному плечу парня, сидевшего в одних трусах и носках. Все громко захохотали. Веня прихлебнул чай из стеклянного стакана в красивом бронзовом подстаканнике с растительным орнаментом и вернулся к игре. — Еще пару — тройку кадров, ребят, и пойду, — Стас вновь щелкнул затвором. — Ты иди лучше на полосу препятствий, — Петрович пыхнул сигаретой и, прикрыв глаз, поглядел на Стаса. — Там сегодня щенков тренируют. А тут взрослые дяди на раздевание играют. Стас снова навел фотокамеру на играющих. — Ну, брысь! Кому сказано! — Веня махнул на него, словно флагом, синими армейскими трусами, сверкая перед камерой гениталиями. Стас засмеялся, опустив камеру, но смущения скрыть не сумел. И быстро через внутреннюю дверь вышел на полигон. На полосе препятствий три крупных самца брали с разбегу барьер, бежали по бревну, а затем по балансирующей надо рвом с водой доске пробирались на другую сторону. Стас пару минут наблюдал за зубастой охраной, а после навел камеру и сделал фото Альмы в прыжке. Она замерла в кадре в состоянии полета надо рвом, грациозно вытянувшись. Вновь щелкнул затвор, и в кадре она проползла полосу препятствий. Парень успел запечатлеть пару десятков кадров, когда прозвучал сигнал тревоги.***
Вопреки опасениям Ковалева, тревога оказалась учебной. От ревущего во всю мощь сигнала внутри все вибрировало. Мимо, едва не сбив его с ног, пронесся Петрович, на ходу застегивая бушлат. — Парни, пошевеливайтесь, — бросил через плечо. — Винокуров по головке не погладит. Следом — Сапаров и Вихров, на удивление собранные и застегнутые на все пуговицы. За ними — как всегда расхристанный и до смешного невезучий в азартных играх Веничка, на ходу пытавшийся попасть в рукав рубашки и то и дело промахивающийся. Строй замыкала вездесущая, степенно шагающая Альма, несущая в зубах бушлат Вениамина. От увиденного челюсть Стаса «брякнулась об пол». Парень завис на пару мгновений, дивясь такому чуду, а после вскинул фотокамеру и сделал несколько кадров. — А ты, похоже, об этом только и мечтаешь, Петрович? — наконец-то надевший рубашку Веня озябшими на морозе пальцами вылавливал и застегивал пуговицы, одновременно равняясь в общем строю. — Ну, не то чтобы мечтаю, — глубокомысленно изрек он. — Но считаю, что в жизни человек должен попробовать всё. На этом и основывается жизненный опыт. Сапаров коротко свистнул, подзывая к себе Амура. — И многих ты попробовал, стесняюсь спросить? … Сидеть, бля! — скомандовал он. Амур резко выпрямился и сел у ноги хозяина. — Прости, Петрович, но я к тебе больше спиной не повернусь, — заржал над собственной шуткой. Вихров принял у Альмы бушлат, протянул, наконец справившемуся с пуговицами Веничке: — Держи… Господи, да ты бы хоть брюки застегнул. — Под бушлатом не видно, — Веничка застегивал бушлат, когда Альма, повернув голову, вдруг дернула за штаны, спустившиеся до самых берцев. — Альма, фу! Дура! — суетился Веничка, в спешке вновь натягивая штаны на голый зад, под дикий хохот сотрудников. — Группа, равняйсь! — на полигоне появился полковник Винокуров. — Смирно! Сегодня проводилось тестирование вас и ваших питомцев, на предмет прохождения полосы препятствий… — на лице начальника колонии эмоции менялись со скоростью звука. Пока происходило это комичное действо при построении, Ковалеву пришла в голову идея создать фотохронику одного дня. Он сделал еще несколько кадров и пошел в медблок на очередной укол.***
Наперекор привычному течению событий, утро для Ирочки выдалось крайне неудачным. Едва поднявшись с постели и сунув ноги в домашние туфли, она метнулась в ванную. Бледная, едва держась на ногах, почистив зубы и приняв душ, дошла до кровати. «Только токсикоза мне и не хватало», — набрала номер отдела кадров. — Сергей Афанасьевич? Это Ирина Самсонова беспокоит, — сглотнула, тошнота подступала вновь. — Я задержусь до обеда, мне на прием к врачу попасть надо. Хорошо, заявление и справку от врача принесу с собой. Народу в перинатальном центре собралось много. Казалось, что все женщины выбрали именно этот день для очередной явки. Ирочка, нервно кусая губы, встала в конец извивающегося людского потока и вновь попыталась дозвониться до Лебедева. Слушая длинные гудки, уже хотела повесить трубку, когда услышала довольно грубое «Алло!» — Саша, нам встретиться надо, это срочно, — напряженно прислушиваясь в ожидании ответа, нервно кусала губы. — У меня мать в тяжелом состоянии, после праздников увидимся. Любая твоя срочность подождет, — в трубке раздались короткие гудки. -Ну что за идиот! — Ирочка зло швырнула телефон в сумочку. Слезы, навернувшиеся от собственной беспомощности, затуманили взгляд. Поначалу, когда Ирочка устроилась в колонию, ей казалось, что неженатый подполковник Лебедев может стать идеальным вариантом в мужья. Теперь же, по прошествии времени и пары десятков попыток заарканить этот субъект всеобщего вожделения, Ирочка начала сомневаться в правильности выбранного объекта охоты. «Проще поймать в свои сети дурачка Веню, чем неуловимого Лебедева», — поморщилась от собственных мыслей. На прием к врачу удалось попасть лишь через два часа. Едва переступив порог, дернулась от вида гинекологического кресла. Сделала пару вздохов, успокаиваясь. — Здравствуйте! — произнесла тихо, внезапно севшим от волнения голосом. Женщина в белом халате с розовой отделкой по воротнику и карманам сидела за столом и, стуча пальцем по клавиатуре, заносила в компьютер данные осмотра предыдущей пациентки. — Проходите, присаживайтесь, — указала на кушетку у стены. — Я закончу через минуту. Ирина присела на край кушетки, разглядывая постеры на стене о вреде алкоголя и курения, о правильном питании и спорте во время беременности. Врач кашлянула, наконец обратив на себя внимание Ирочки. — На что жалуетесь? Ирочка замялась, не зная, как ответить на вопрос. На что вообще можно жаловаться в кабинете гинеколога? — На беременность? — ответила вопросом на вопрос. — Раздевайтесь и располагайтесь — доктор улыбнулась, указав рукой на монстр — кресло под окном. Ирочка поморщилась от предстоящей процедуры, но послушно принялась раздеваться. Спустя полчаса, померив температуру, давление, измерив рост и вес и пройдя необходимые процедуры, она неспешно натягивала на себя одежду. Голова кружилась. — Я хотела бы избавиться от плода, — Ирочка сглотнула вязкую слюну. Снова подступила тошнота. — Давайте не будем спешить… Вы молоды и это ваша первая беременность. Прервете ее на раннем сроке — шанса иметь детей в последующем может и не быть. — Я в курсе рисков, доктор. Сама медик, — казалось, врач делает все возможное, чтобы отговорить ее от этого шага. — Тем более, давайте не будем спешить. Срок у вас, судя по параметрам, небольшой, пять — шесть недель. Сейчас наступают праздничные дни и плановых операций мы в праздники не назначаем. Приходите после праздников на прием и хорошенько все обдумайте. Посоветуйтесь с отцом ребенка. Это решение должно быть обоюдным. А пока я выпишу вам направления на анализы. Они понадобятся при любом принятом вами решении. Спустя пять минут, растерянная Ирочка стояла у гардероба с кучей направлений в руках. В голове царил несусветный бардак, а в мыслях формировались планы мести Лебедеву. И все они начинались со слов «Найти и…», причем каждая изощреннее другой. Мысли о том, чтобы послать его к чертям и забыть, в голову не приходило. В колонию удалось добраться лишь к часу дня. Решив все кадровые вопросы, Ирочка, наконец, ввалилась в свой кабинет и упала на кушетку, вытягивая уставшие ноги. «Время еще есть, и я не стану тратить его впустую», — решила, прикрыв покрасневшие от слез глаза. Стас, пришедший на очередную процедуру, застал девушку в слезах, с распухшим хлюпающим носом и покрасневшими глазами. — Чего тебе? — девушка трубно высморкалась и сунула под кран дрожащие руки. Плеснула пару раз в лицо прохладной водой, смывая эмоции, приходя в себя. На Стаса упорно старалась не смотреть, пряча за волосами опухшее лицо. — То же, что и вчера! — Стас поставил на стол ампулу и принялся расстегивать брюки. Ирочка, вновь шлепнув по пухлой ягодице, вкатила препарат, теперь уже в левую сторону. Стас застонал и, как можно быстрее натянув белье и брюки, убрался из кабинета. На подкашивающихся от боли ногах добрел до колченогого табурета у стены и присел, глубоко и часто дыша. Онемение вновь разлилось по пояснице, в глазах потемнело от боли. «Нет! Больше он сюда не придет! И черт с ним, с последним уколом…» — поднялся и заковылял в гараж. До нового года оставалось два дня, а подарок Саше он так и не приобрел. По торговому центру парни бродили вместе, выбирая подарки Мишиным теще и жене и Лебедеву. Для любимой тещи Миша приобрел набор кастрюль и сковородок. Для жены, находящейся на последнем месяце беременности, купил кольцо с большим аметистом в окружении более мелких фионитов. А для будущего малыша присмотрел кроватку с балдахином. Стас с восхищением и долей грусти смотрел на это чудо в пене кружев и газа. Для Лебедева приобрел брендовый бритвенный набор и бутылку дорогого Хеннесси.***
Вечер опустился на Энск, зажигая фонари на многолюдных проспектах, загоняя чернильные тени поглубже в тихие дворики. Окна городских многоэтажек загорались гирляндами елочных огней, бегущими огоньками светодиодных подсветок. Сверкающие огнями баннеры и празднично оформленные витрины разгоняли мрак в душе и давали надежду на примирение с собой. Уставшие, загнанные предпраздничной суетой прохожие спешили домой, согнувшись под весом авосек, пакетов с праздничной снедью и перевязанными лентой и бечевкой рождественскими деревьями. Стас отошел от окна, поставил на столик у дивана бокал с недопитым кофе и принялся наряжать ель, подарок родителей к празднику. Хотя праздника не ощущал вовсе. Лебедев сегодня не позвонил ни разу. Сам Стас в панике смотрел на телефон, от одной мысли о том, что может нарваться на Виктора Михайловича. Он устанавливал макушку на верхушку ели, когда в замке загремели ключи и в квартиру ввалился уставший, заросший щетиной и пахнущий потом, но такой желанный Лебедев. — Сашка! Боже, я ждал твоего звонка весь день! — Стас бросился на шею, до боли сжимая в объятьях широкие плечи любимого. — Знаю, — Саша накинулся с поцелуями на пухлые губы Стаса. — Поэтому и не звонил, что сюда собирался. Боже, как же мне все эти дни не хватало тебя! Мазнул губами по щеке, прикусил подбородок и прошелся горячей влажной дорожкой поцелуев от мочки уха до ключицы. Стас стонал, прикрыв веки, мурашки толпами пробежали по спине, растворяясь на пояснице, вслед за горячими ладонями повторяя весь путь. Тело, казалось, вибрировало, покрываясь испариной. Руки сменили губы, когда одежда веером разлеталась по прихожей, насыщая пространство вокруг флером аромата желания. Казалось, сам воздух искрил между ними. — Мне надо принять душ. Поможешь? — проскрипел Лебедев хрипло, подхватывая Стаса под попку и отступая к ванной. — Да! — услышал сиплый ответ, произнесенный в ямочку между шеей и ключицей. Следом зубки прикусили плечо, посылая озноб по телу Саши. Пока набиралась вода, Саша, словно изголодавшийся путник в безводной пустыне, набросился на губы Стаса. То нежно ласкал и посасывал, то вдруг подчинял и наказывал, прикусывая до боли и тут же зализывая укус. Стаса болтало и колбасило, как не ломало уже давно. Тихие стоны сменились криками и всхлипами. Сквозь шум в голове, от ревущего потока крови, несущегося по венам возбужденного до предела тела. Лебедев сел, устроив плывущего на грани реальности Стаса верхом на бедрах, поерзал, уютно устроив собственный готовый взорваться орган между пухлых ягодиц и чуть потерся естеством о расслабленную от эмоций плоть. — Хочу, сейчас! — просипел в плечо Стас, отставив зад и поводя ягодицами. Всхлипнул, едва головка преодолела преграду, и медленно сполз по стволу, стеная во влажное от пота и пара плечо. В голове Лебедева шумело, сердце глухим набатом стучало в висках, отдаваясь дрожью в пальцах. Он, словно голодный зверь, подчиняющий пару, вбивался в тугое пульсирующее нутро, целовал и прикусывал кожу, оставляя на белой бархатистой плоти следы зубов и красные метки засосов. Стас неестественно выгнулся подобно натянутой струне, сжимая до боли пульсирующей плотью жесткий член, словно узкой перчаткой обернувшись вокруг него. Вскрикнул, растворяясь в фейерверке слепящего оргазма. Саша ускорился, не в силах сдерживать себя, и разрядился в пылающую пульсирующую глубину. Прижал к груди полубессознательное тело любимого, целуя во влажный висок. Замер, восстанавливая дыхание и все еще находясь в горячем, расслабленном теле. — Он сказал, что у него нет сына, если я не примусь за ум и не нарожаю ему внуков, — Лебедев скосил глаза на хрупкое тело под боком. — Боже, и что теперь? — тело Стаса напряглось, словно скованное тисками. Эйфория от только что пережитого оргазма испарилась, как туман в лучах солнца. — Ты мой, слышишь, только мой! Люблю тебя и не оставлю никогда, — мужчина накрыл губы любовника властным долгим поцелуем, крепче прижимая парня к торсу. Через пару долгих минут Стас расслабился и провалился в глубокий сон. — Значит, так тому и быть, — нежно коснулся губами виска, запутался пальцами в волнистой шевелюре, рассыпавшейся по его широкой груди, и отключился.