***
Франция встретила Ковалева теплой мартовской погодой и мелким весенним дождем. И уже полчаса спустя выглянуло яркое солнце и лужицы на асфальте поблескивали бриллиантовыми бликами солнечных лучей. Стас расположился в отеле, где и должен был проходить симпозиум. Маленький одноместный номер, который ему достался, был довольно комфортным. С добротной кроватью в середине номера, плазмой на стене напротив, с холодильником и баром в углу возле платяного шкафа-купе. Разобрав вещи и зарядив аккумулятор своей зеркалки, Стас, вооружившись фотокамерой, отправился знакомиться с Парижем. Весна танцевала по лужам, бликовала солнцем в окнах, весна была повсюду. Капель только что окончившегося утреннего дождя, стекающая с покатых крыш дождевой воды, звонкими переливами утренних мелодий ублажала слух, вызывала желание зажмуриться, вдохнуть полной грудью насыщенный озоном воздух, впитать капли влаги, висящие в воздухе, каждой клеточкой тела. Он вышел и остановился на верхней ступени отеля, восхищенно осматриваясь. Перед Стасом открылась панорама такой знакомой по фотографиям в интернете и по передачам телевидения многолюдной улицы. Вроде бы все было, как прежде, но что-то неуловимо изменилось в красках, облике и самой атмосфере улицы. Стас спустился со ступеней и окунулся в атмосферу весны и солнца. Он шел по живым, кипящим энергией центральным улицам Парижа, наслаждаясь ароматами цветущих каштанов, гулял по тихим пустынным дворикам и переулкам, полной грудью вдыхая запахи цветов, пропитавших воздух, поглощая этот восхитительный нежный аромат всеми порами кожи, впитывая теплый, удивительный солнечный свет, играющий бликами в лужицах, оставленных утренним дождем, восхищаясь самобытной атмосферой тепла и уюта маленьких улочек, тихих пустынных двориков, маленьких уютных кафешек, красующихся плеядой разноцветных полосатых зонтиков у входа над металлическими столиками, тихим звучанием шансона, льющегося из иногда заедающего и спотыкающегося патефона. И прогулка, такая желанная и наполняющая жизнью каждую клеточку тела, сопровождалась бесконечными щелчками затвора фотоаппарата. Он снимал дома, людей, животных, машины, все подряд, ведь только так, через объектив фотокамеры, он воспринимал жизнь, ее красоту и эмоциональность улочек этого вечного города. И бессознательно отмечал, как закладку в сердце, показать эти фото Саше, пусть порадуется. Он кайфовал, задыхался от наслаждения и какого-то внутреннего подъема, драйва, что поселился внутри, разлился по венам потоком живительной влаги, впитанной кожей, глазами, мозгом. Стас влюбился в этот город, в атмосферу древней старины, что тянула прикоснуться, звала за собой все дальше и дальше к тихим, цветущим каштанами окраинам. Бродил под перестук трамваев и гудки клаксонов, изредка вырывающихся из довольно большого в это время числа легковых машин на Парижских улицах. Наслаждался видом беззаботно фланирующих парижан по улицам столицы. Часа через три бесцельного брожения и созерцания садов и парков, благоухающих запахами цветов, опьяняющих своим ароматом акаций и каштанов, Ковалев набрел на маленькое уютное кафе, лишь с двумя зонтиками у входа, по обе стороны от выкрашенной в красный цвет двери. В кафе царила атмосфера домашнего уюта. Маленькие деревянные столики на двоих, накрытые светлыми скатертями в клетку разных оттенков, простые деревянные стулья со спинкой, мореные лаком под старину, полевые цветы в маленьких пузатых керамических вазочках с узким горлом на каждом столике, солонкой и салфетницей, установленной по обе стороны от нее. Вошел и занял дальний от входа маленький столик, любуясь уютной домашней обстановкой, картинами на стенах, поражающими яркостью красок и мастерством художника. Руки вновь потянулись к фотокамере, настраивая освещение, резкость и контрастность изображения. Вновь защелкал затвор, и Стас затаил дыхание, выхватывая самые удачные моменты: официант в длинном клетчатом фартуке и кипенно-белом колпаке, лихо свернутом на один бок, несущий огромный поднос с пирамидкой чашек с чаем; парень с ноутбуком, стеклянным взглядом уставившийся в монитор, женщина с маленьким ребенком, перепачкавшимся кремом с пирожного. Ковалев прикрыл глаза. Тянущая боль разлилась по телу, когда он вновь подумал о детях, которых у него никогда не будет. Он заказал себе «Потофё» — густой домашний суп из говядины с овощами и «утиное конфи» с картофельным пюре, кусочками хрустящего багета, и бокал белого вина. Но почувствовал, что неимоверно проголодался, когда перед ним поставили глубокую тарелочку душистого варева. С наслаждением выхлебал густой суп и долго смаковал нежнейшие кусочки утки, запивая молодым вином. Вышел из кафе, когда солнце стало клониться к горизонту, высвечивая радужными бликами ажурные листья на макушках каштанов. С помощью базовых фраз спросил дорогу до отеля, стараясь припомнить и все то, что изучал в школе на уроках французского. Оказалось, бродя по городу, он сделал круг, и кафе находилось кварталом ниже к Сене, позади отеля. Международный медицинский симпозиум кардиологов начался на следующее утро в огромном зале отеля, где проводились торжественные встречи, торжества по случаю свадеб. Зал был залит светом трех огромных люстр, висящих под потолком, сверкающих брызгами света, едва покачивающихся хрустальных подвесок. По всему залу в шахматном порядке стояли столики на четверых, и солидные люди в смокингах, улыбаясь и разговаривая вполголоса, здоровались друг с другом и занимали места. Стас выбрал место у стены справа, удобно установив камеру на штативе, настроил освещение и приготовился ждать. Рядом расположилась низенькая стройная девушка в светло-коричневой кожаной курточке, она напоминала сойку. Такая же юркая и подвижная, фотокорреспондент одного из новостных французских каналов. Девушка то и дело поглядывала на Стаса, весело и открыто улыбалась и щебетала, бодро жестикулируя и размахивая длинными русыми волосами, забранными в тугой хвост на затылке. Чтобы не стоять статуей в ожидании начала, Ковалев сделал несколько кадров, выхватив самые неожиданные моменты: дама из триста пятого номера, опасливо оглядевшись вокруг, вдруг задрала юбку и поправила сползающий чулок; мужчина, громче всех на ресепшне требовавший уважения к своей персоне, перелистывая доклад, заложил страницу квадратиком фольги с презервативом; и Павел Афанасьевич из Москвы, с которым Стас летел в самолете, сидя на соседних креслах, вдруг почесал ухо, засунув в него ручку, что крутил между пальцами. «Пичужка» заглядывала ему через плечо, посмеиваясь. — Bonjour! Moi Julie, et toi? (Привет! Я Жюли, а ты?) — девушка улыбнулась, явив ямочки на щеках, и протянула приветственно руку. — Привет, я Стас, о-о, Pardonne moi! Bonjour, je suis Stanislav… — ответил Стас на ломаном французском, что помнил со школьной скамьи. — Tu as réussi à capturer le moment. D'où venez-vous? (тебе удалось поймать момент. Ты откуда приехал?) — в общих чертах Стас понял вопрос, но на всякий случай показал на отсутствующий в ухе микрофон-переводчик. — Je viens de la Russie (я из России)… Но тут раздался треск микрофона на большой сцене, и молодым людям пришлось прервать беседу. Работать Стасу предстояло в паре с Виталием, корреспондентом крупного областного издания «Медицина сегодня», имеющим два высших образования — медицинское и филологическое, факультет журналистика. И сейчас он, запыхавшись, ворвался в зал, поправляя пиджак на своей крупной и довольно сбитой фигуре. Длинные, до середины спины, с легкой проседью волосы, вечно торчащие пышной львиной гривой вокруг лица, сейчас были тщательно уложены и забраны в хвост, под заколку… Со стразами? Стас улыбнулся, — «Похоже, единственный «Казанова» в их компании медиков успел охмурить местных девиц». Докладчики выступали один за другим. Многое из сказанного Стас не понимал, да это, в принципе, ему было и не нужно, он должен был снимать на камеру и делать фото для архива. Через два часа бесконечного стояния, подпирания стены, наклонов и приседаний с камерой в руках, он почувствовал жуткую усталость. То и дело ловя на себе заинтересованные взгляды Жюли и других парней и девушек, Стас стал ощущать себя экспонатом музея, где каждый мог разглядывать его. Еще через час работа этого дня, наконец, закончилась. — Quels sont tes projets pour la soirée, Stanislav? (Какие у тебя планы на вечер?) — Жюли встала в проходе, перекрыв единственный выход. — Avez-vous des suggestions? (У тебя есть предложения?) — вопросом на вопрос ответил Стас. Виталик, проходя мимо, заржал: «Попался, Ангел?» и скрылся в дверях, натянув на голову непонятно откуда взявшуюся бейсболку. — Je veux te présenter à mes amis, peintres. Je suis sûr que vous les aimerez (я хочу познакомить тебя с друзьями, художниками. Уверена, тебе понравится.)… — улыбка девушки и взгляд ее зеленых глаз были такими притягательными, что Ковалев не нашел в себе сил отказаться. -Bien… Allez, n'est que dans deux heures, je voudrais me reposer et dîner… (хорошо… Давай, только через несколько часов, хотелось бы отдохнуть и поужинать) — Стас собрал аппаратуру и вновь кинул взгляд на часы. — Время пошло, — постучал по циферблату. Смех Жюли словно колокольчик рассыпался по опустевшему залу, эхом отскакивая от стен. Стас огляделся вокруг, ловя отголоски смеха, и снова обратил взор на девушку. — Oooo… Ne t'inquiète pas pour le dîner, je t'emmènerai avec les garçons dans un restaurant, c'est pas loin. (насчет ужина не беспокойся, мы с мальчиками отведем тебя в ресторанчик, там недалеко.) Жьдю тьебя чьерез два чьяса на ресепшн, — добавила Жюли на ломаном русском и выпорхнула из зала, сопровождаемая оператором.***
Бутылка выскользнула из ослабевшей руки Лебедева и покатилась под диван. Мужчина вновь и вновь перебирал фотографии, сделанные Стасом на турбазе, когда под руку попал глянцевый снимок, сделанный во время УЗИ. Саша ближе поднес его к глазам, силясь рассмотреть тело, ручки, ножки и пальчики на них, определить пол малыша, но то, что было на снимке, так мало напоминало человека, что Лебедев растерялся, глядя на существо, больше напоминающее личинку. — Сука… — он поднял взгляд на плазму и вновь уставился на разделенный на секции экран, в каждой из которых было изображение одной из комнат Ирочкиной квартиры. И девушка, стоя в спальне, собиралась уходить. Рекомендации участкового гинеколога гулять и развлекаться Ирочка восприняла буквально. И сейчас она стояла у зеркала и надевала ажурные чулки и коротенькое коктейльное платье. Уже в прихожей поправила макияж и надела высокие, выше колена, ботфорты и норковый полушубок. Взяв сумочку, набрала номер такси. — Куда поедем? — Без подходов и приветствий раздался голос женщины в трубке. — Ночной клуб «Галактика» — Ирочка подвела губы и, положив в клатч телефон и кредитку, покинула квартиру. Лучи заходящего апрельского солнца отбрасывали длинные розовые тени на еще оставшиеся с затянувшейся зимы сугробы. Легкий морозец и пронизывающий ветер подхватили последние снежинки, окатывая стоящую у подъезда Ирочку сверкающей пылью. Дрожа всем телом, девушка поежилась. «Осталась бы дома, не пришлось бы сейчас Гопака танцевать и кренделя на морозе выписывать, — снова подал голос успевший поднадоесть за последнее время «подселенец» — Но как же, я же ничего не понимаю, — с сарказсмом произнес он». — Точно, ничего не понимаешь, — с радостной улыбкой, что удалось подгадить своему внутреннему Я, произнесла девушка вслух и подставила лицо почти спрятавшемуся за соседний дом солнцу. Достала телефон. — Пахомова, ты где сейчас? Трубка зашуршала, зашелестела и густой басовитый голос ответил: — Я уже в «Галактике». — Я тоже сейчас выезжаю, — Ирочка забралась в подъехавшее такси и, закрыв дверь, уточнила адрес. Лебедев носился по квартире, матерясь на чем свет стоит. Мало того, что эта дрянь ушла из дома практически голая, так еще и поперлась в самый низкопробный ночной клуб города, имеющий славу не солидного заведения, а дорогого наркопритона. Теперь он вынужден вытаскивать эту идиотку оттуда. Он вызвал Мишу и выскочил на улицу под пронизывающий ветер как раз тогда, когда Ирочка захлопнула дверь в такси и синий «опель», снабженный шашечками на крыше, тронулся с места. «Галактика» утопала в сизом дыму и сладковатом хвойно-лимонном запахе марихуаны. Громкая вибрирующая музыка посылала легкий трепет по телу, заставляя его вибрировать в такт низким ударам басов. Ирочка огляделась вокруг, ища глазами подругу, но взгляд натыкался только на обдолбанных субтильных особей мужского пола, полулежащих на кожаных диванах с глупыми улыбками на лицах. Некоторые увлеченно бурлили кальяном. «Куда ты, ненормальная, нас привела? — дрожал всем своим тщедушным тельцем «подселенец». — Это же притон! Приключений на пятую точку захотелось? Так попроси своего Лебедева. С ним огребешь и мало не покажется! — от страха почти подвывал он». Оглядевшись еще раз, Ирочка пошла к бару и, забравшись на высокий табурет, подала знак бармену. Крупный, весь в татуировках, мужик, вытирая высокий коктейльный стакан, подошел ближе. — Двойной виски с содовой и со льдом, — сделала заказ Ирочка, натянув на лицо слащавую улыбку. Пока нет подруги, она решила слегка подзарядиться, для поднятия духа и настроения. Через минуту вернувшийся бармен, с интересом глядя на нее, поставил стакан на стойку перед девушкой и мазнул взглядом по глубокому декольте коротенького платья, задержавшись на выпуклостях полной груди. Ирочка протянула руку за своим напитком, но он в мгновение ока исчез за спиной и знакомый до дрожи в коленях голос Лебедева изрек: — Спасибо… А ей апельсиновый сок. Ирочка развернулась и зло взглянула на этот геморрой, который нажила своими руками: — Отвали, Лебедев! И вообще, как ты меня нашел? — В следующий раз надевай трусы потеплее, платье подлиннее и выбирай заведение пореспектабельнее, и мне не придется искать тебя. Пей! — кивнул на стакан сока. — Он вам досаждает? Вызвать охрану? — вступился бармен. Лебедев, не отводя рассерженного взгляда от Ирины, протянул раскрытое удостоверение: — Он ей не досаждает. Она как раз его и ждала, — Ирочка допила свой сок и Лебедев, швырнув на стойку пятьсот рублей и не дав бармену возразить, вкрадчиво прошипел. — А вам советую заняться своими делами, во избежание неприятностей… Пойдем! — потянул Самсонову за собой. «Слава богу! Нет, слава Лебедеву! Наконец-то! Забо-о-отливый, даже увидел, что ты ниточки вместо труселей надела, — «подселенец» буквально повизгивал от удовольствия». Ирочка нахмурилась, забираясь в служебную «Тойоту»: — Лебедев, ты что, следишь за мной? — внутри все бурлило и кипело от злости. — Слежу… — он нахмурился. — Это незаконно, ты не имеешь права! — щеки женщины загорелись от гнева. — Это законно, Самсонова, это стало законным, когда ты размахивала ножом и опустилась до шантажа. Ирочка, зло дыша, уставилась в темное ночное небо. — Где? — ей не нужно было рассусоливать вопрос. Лебедев, отнюдь, не дурак… он прекрасно понял, о чем спрашивала Ирина, и утаивать не было смысла. Он бросил насмешливый взгляд прояснившихся глаз на девушку. Хмель выветрился, когда он понял, куда поехала эта идиотка, рискующая жизнью и здоровьем, не только своим, но и его ребенка. — В кабинете у тебя и по всей квартире. И не вздумай от них избавиться, будешь отвечать по всей форме за порчу имущества. Машина подъехала к подъезду Ирины. — Выходи! … Я подожду, пока зажжешь свет в квартире. Девушка вышла, хлопнув от злости дверью, и молча пошла в подъезд. Лебедев отпустил машину и вышел следом. Дождался, пока в окне второго этажа загорится свет, и пошел в свой подъезд. Самсонова открыла дверь в квартиру, сбросила сапоги, скинула в гостиную на диван полушубок и, не раздеваясь, завалилась спать.***
Спустившись на ресепшн, Стас остановился возле лифта и осмотрелся. Жюли, все больше напоминающая птичку, сидела в огромном кожаном кресле, похожем на диван, поджав под себя ноги, и листала модный журнал. Маленькая живая, веселая, светящаяся, как солнце в ясный день. Глядя на это «солнце», Стас пытался понять себя. Почему он не такой, как остальные? Почему не влюбился в такую милую девушку? Прислушался к себе, и ничего не шевельнулось в груди. Почему именно Саша? От одной мысли о нем у Стаса болезненно сжималась грудь, будто скованная цепями, и воздух рваными толчками вырывался из грудной клетки. Словно почувствовав на себе взгляд, Жюли подняла голову и помахала рукой. До набережной они добирались на трамвае. Стас разглядывал проплывающие мимо витрины, офисные здания, развлекательные центры, а в голове мелькала мысль: «Что для него Париж?». Долгое время он не мог дать ответ на этот вопрос. Перебирал в уме все глянцевые места, музеи, парки, кафе, какие-то события, концерты, своих знакомых. И наконец понял — это улицы, проспекты и набережные. Это мосты, лавочки и террасы кафе. Это многочасовые прогулки с плеером в ушах, разглядывание фасадов зданий по пути. Это краткие остановки для перекуса и чашечки кофе. Обязательно на улице. В любую погоду. Это участие в уличных представлениях. Чаще всего, конечно, в качестве зрителя и неизменно с фотокамерой в руках. За всеми этими мыслями он и не заметил, как добрались до набережной, такой радушной, теплой, залитой заходящими лучами солнца, оживленной, в эти вечерние часы. Сена — это не просто река, несущая воды через город, это одна из главных авеню Парижа. — Где мы находимся, Жюли? Оу, pardonne-moi, où sommes-nous maintenant? — Стас оглядывался вокруг, силясь вспомнить, как назывался этот район. Раскинувшийся через Сену мост сверкал золотистыми огнями фонарей, проливающими золотистый свет, от чего мост казался странно невесомым. То тут, то там танцевали сальсу и танго, букинистические лавочки яркими вывесками зазывали покупателей своих редчайших экземпляров книг. А влюбленные парочки, словно грачи на ветвях, сидели на парапете, скамейках и непрестанно целовались. — C'est le quai d'Orsay (это Набережная Орсе), — Жюли приподнялась на цыпочки и замахала кому-то рукой. И вдруг, схватив Стаса за ладонь, потянула за собой. Друзьями девушки оказалась пара парней. Один сидел на парапете моста и выводил переливы звуков на гитаре, виртуозно перебирая струны пальцами. Второй писал портреты углем — наброски, едва касаясь бумаги. Пальцы мелькали с такой быстротой, что Стас с трудом улавливал эти движения. Он в очередной раз вскинул фотоаппарат, щелкая затвором. — Les gars, rencontrez, c'est Stas, (ребята, познакомьтесь, это Стас) — парни протянули руки в приветственное рукопожатие. — Вonjour! (здравствуйте). — Et voici Henry et Sebastian! (А это Анри и Себастьян!) — Жюли указала на парней — Очень приятно, — и тут же поправился. — Enchanté! Себастьян оказался владельцем небольшого рекламного агентства и картинной галереи, выставляющей картины молодых художников. Анри, с его эмоциональностью, не мог никак усидеть на месте. Он то и дело вскакивал, бежал за прохожим, чтобы правильно передать черты лица, характер. Он и был одним из молодых художников, чьи картины выставлялись у Себастьяна. — Eh bien, quoi? Allons au restaurant, mangeons? (ну что, пойдем в ресторан, поедим?) — заявил Себ после короткого знакомства. Зачехлил гитару и поднялся с парапета. Жюли помогла Анри собрать принадлежности, и они всей компанией двинулись в ресторан. Стас все время снимал виды Парижа, фасады зданий, парковые зоны. И замер, словно врос в землю, увидев расцвеченный фонарями в последних лучах заката мост Александра lll. Сердце билось рваными толчками, и он впитывал эту непревзойденную красоту творения мастера глазами, кожей и беспрестанно, словно сорвавшись, снимал его во всех ракурсах. Лепнину, украшающую кирпичную кладку, ажурные кованые стойки фонарей, мост, который, казалось, парил в лучах заходящего солнца. Жюли, посмеиваясь, ухватила его за руку и потянула за собой: — Stas, as-tu oublié? Nous allions souper… (Стас, ты забыл? Мы шли ужинать…) Ресторан «Фауст», куда новые знакомые привели его, был великолепен. Огромный зал, разделенный на секции пролетами арочных сводов, погруженный в романтический полумрак, поражал своей красотой и освещался лишь лампами, напоминающими фонари парижских улиц. Волнение Стаса по поводу столика оказалось напрасным, Себастьян его заказал еще в середине дня. И теперь, заняв свои места, за столиком на четверых из темного дерева, они, под тихую классическую музыку, вели оживленную беседу, в ожидании, когда их обслужат. Официант, с полотенцем, перекинутым через предплечье, чуть склонился в приветствии: — Madame, monsieur! Vous avez choisi ce que vous allez commander? (вы выбрали, что будете заказывать?) Выбор блюд был огромным. И большинство из названий были Стасу незнакомы. Ребята заказали по бокалу аперитива, «Гратен Дофинуа», «телятину Орлов» с картофелем, «Рататуй», рыбу с овощами «по-Провански», несколько ломтиков хрустящего багета с фуа-гра и по бокалу Мерло. — Julie a dit que vous, êtes un merveilleux maître de la photographie. Puis-je le voir? (Жюли сказала, что ты прекрасный мастер фотографии. Можно посмотреть?) — Себастьян указал на фотокамеру на столе рядом со Стасом. — Oui, bien sur! (Да, конечно!) — Ковалев передал фотоаппарат Себу. Анри пересел поближе к нему и, улыбаясь, комментировал особо удачные кадры, постоянно нахваливая. Стас был польщен похвалой. Он редко показывал людям свои работы, не связанные с работой в рекламе. — Regardez! … Et ça? (Ты только посмотри.!.. А вот эта?) — хихикал Анри, показывая то на одно, то на другое фото. Себастьян склонился поближе к Стасу, стараясь говорить негромко. — J'aimerais voir ton travail dans ma galerie. Vous avez un talent! (Я хотел бы видеть твои работы в своей галерее. У тебя талант! Стас был слегка обескуражен. Он переводил взгляд с Себа на Жюли и обратно, но так и не мог найти ответ на вопрос, что напрашивался сам собой. «Ему предложили сделать фотовыставку своих работ? Поставить под ними свою авторскую подпись? Но не дистанционно же!» Стас хорошо понимал, что послезавтра он уже будет на пути в Россию. И предложение его смущало. -Il veut vous offrir un contrat (он хочет предложить тебе контракт), — улыбнулась девушка. — Contrat avec hébergement pour quatre mois (контракт с проживанием на четыре месяца) — уточнил Себастьян, глядя на растерянного Стаса. А растеряться Ковалеву было, от чего. Он задумался о том, что его ждало в Энске. Съемная квартира, отсутствие работы и боль, сердечная боль от возможности встретить Сашу где-нибудь на улице или в магазине. А это — возможность начать жизнь сначала и пусть не забыть, но хотя бы смириться. Стас поднял взгляд на Себастьяна. — Je suis d'accord. Mais qu'en est-il des documents? J'ai besoin de prolonger le visa… (Я согласен. Но как быть с документами? Мне необходимо продлить визу…) — Стас умолк, давая время официанту расставить заказанные блюда и вино. — À propos des documents, vous n'avez pas à vous inquiéter, je le prends moi-même. (по поводу документов можешь не беспокоиться, это я беру на себя) — Себастьян ловко орудовал ножом и вилкой, отправляя в рот кусочки телятины и запивая Мерло. Стас кивнул, наслаждаясь нежным вкусом своего гратена — картофельной запеканки и хрустящего багета с Фуа-гра. Сейчас, именно в этот момент он делал шаг, пусть небольшой и не несущий каких-то кардинальных изменений в его жизни, но это определенно — шаг в будущее.