Часть 18
24 августа 2018 г. в 13:35
— А где Лебедев? — сердце Стаса готово было выпрыгнуть из груди и помахать хозяину пухлой розовой ладошкой. Кровь билась где-то в ушах, заглушая звуки.
— Ох, ты же не знаешь! — Миша нахмурился и Стас замер в нетерпеливом ожидании его рассказа. — Лебедев у нас теперь молодой папаша или мамаша, даже не знаю как и сказать. Короче, три недели назад Ирочка родила, отказалась от ребенка и сбежала. Александр Викторович усыновил малыша, и он долго разыскивал тебя. Ну бывай, Ковалев! — хлопнул по плечу и Стас едва не свалился перед ним на колени.
— Пока, — произнес отрешенно, все еще находясь под впечатлением от услышанных новостей, не заметив как скрылись в другом торговом ряду Миша и Лена.
Как он расплачивался на кассе и как грузил сумки в багажное отделение, пролетело мимо сознания Стаса. Он гнал, выжимая максимум из своего NISSAN, в направлении «Озерков», ловко петляя в потоке транспорта, не давая возможности себе остановиться и подумать.
«Нет, только не думать» — Ковалев прекрасно осознавал, что если начнет, то станет сомневаться в себе, в чувствах Саши и просто повернет обратно. Прекрасно понимая, что Саша будет зол, и не просто зол — он будет в ярости. Но даже это не пугало его. Злость и ярость можно пережить, потушить огонь лаской. Стаса больше пугало равнодушие, с которым Лебедев может выставить его за дверь.
В рекордные сроки преодолев нехилое расстояние до «Озерков», остановился у поселковой аптеки, не идти же к любимому неподготовленным. Подъехав к дому, остановился у подъезда и только теперь со свистом выдохнул воздух, словно насыщенный кислотой, обжигающей горло. Положив голову на руль, попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Но те, будто не желая упорядочиваться, подкидывали воображению разные сладкие сценарии предстоящего примирения. И снова в голову полезли сомнения.
«Нет, ничего из этого типа «хватай, вали и трахай», он применять не будет. И не даст Саше выставить себя за дверь. За свое надо бороться, вгрызаться зубами. И ему нужен какой-то психологический ход. Раз приехал, надо идти», — на этой позитивной ноте вышел из машины, едва не наступив на соседского кота, постоянно пытавшегося проскользнуть в открытую дверь Сашиной квартиры, едва из нее кто-то выходил. Стас хмыкнул: он не живет тут почти семь месяцев, а кот все еще соседский.
У подъездной двери его ждал сюрприз. Свободный доступ, что был в дом раньше, теперь ограничивался домофоном. И пока Стас мучительно напрягал память, пытаясь вспомнить номер квартиры, двери открылись, выпуская паренька и огромным мастифом на поводке, который, видимо, рассчитывая на пресловутое везение, отправился выгуливать этого монстра. Везение мальчишки на этом и закончилось. Увидев кота, пес огромной тушкой подналег на бег, и парень, выворачивая руки, взмыл в воздух низко летающим воздушным змеем, открывая Ковалеву доступ в подъезд. Стас, не долго думая, сунул ногу в открытую еще дверь, не давая доводчику закрыть ее. Поставив машину на сигнализацию, он вошел в подъезд, думая, что на этом ЕГО везение, возможно, закончилось.
С гулко бьющимся сердцем он буквально на одном дыхании преодолел один за другим лестничные пролеты, и, с занесенной над звонком рукой, застыл у темно-коричневой элегантной двери, на ручке которой было крупно выгравировано «Эльбор». Прислонился головой к двери, пытаясь восстановить дыхание и дико бьющееся сердце. Затем отстранился и осмотрелся.
В углу у лифта — все тот же ящик с песком, который он таскал для елки, квартира напротив, с исписанной граффити дверью и растоптанными сандалиями сорок шестого размера, стоящими на коврике. И запахом пригоревшего молока, распространившимся по всему подъезду.
Стас нахмурился и, не давая себе передумать, нажал на кнопку звонка, тут же запавшую внутрь с непрекращающейся трелью. С испугу представив недовольное визитером лицо Лебедева, Стас сбледнул и, сделав шаг назад, попробовал ключом от машины, как отверткой, поддеть запавшую кнопку.
Саша, потянувшись за банкой с сахаром, стоящей на верхней полке шкафа, дернулся, сбив коробку с детской смесью, осыпавшей его сверху, и зашелся отборным матерком, когда вдруг зазвучала непрекращающаяся трель звонка на входной двери. Западающая кнопка не давала сработать тумблеру и отключиться, и резкий противный звук уже около минуты бил по ушам. Поймав на лету коробку с остатками детского питания и сняв с плиты убежавшее молоко, он сдернул с крючка полотенце, попытался очистить лицо и футболку и пошлепал в прихожую с единственным желанием — надрать зад тому шутнику-визитеру, который так настойчиво рвался в гости.
Стас, увлеченно ковыряя ключом между стеной и кнопкой, напряженно прислушивался, боясь за дико бьющимся сердцем пропустить звуки раздающиеся из квартиры. Рефлекторно пригладил волосы и вдохнул, словно собираясь нырнуть.
За дверью послышались тихие, приглушенные ковролином шаги, затем она резко распахнулась, и Стас, вздрогнув, сделал шаг назад и широко распахнутыми глазами уставился на Лебедева.
— Твою ж дивизию… — начал было, но осекся Саша, хватая ртом воздух, словно рыба, вынутая из воды. Весь заготовленный по случаю арсенал русского мата застрял в горле, так и не найдя выхода, не давая свободно вдохнуть. Взгляд цеплялся за каждую черточку стоящего перед ним Ковалева. Хотелось поднять руку, дотронуться, чтобы удостовериться, что это не мираж, не иллюзия больного, истосковавшегося воображения.
Стас, стоя напротив, впитывал каждой порой, каждой клеточкой своего тела образ, такой родной, немного растрепанный, с чем-то белым, очень напоминающем муку на русых волосах и в недельной щетине. Но почему-то источающим чуть сладковатый запах. «Молочная смесь», догадался он. Чуть покрасневшие от усталости глаза и немного припухшие, скорее всего от недосыпа, веки. Окидывал взглядом старую растянутую майку, в которой Стас так любил ходить в последнее время, старые трико, вытянувшиеся пузырями на коленях. Все это за короткие мгновения, пока Лебедев не схватил его и затащил рывком в квартиру, захлопнув дверь и прижав его к ней всем телом.
Из всех предположений, выдвигаемых Ковалевым, относительно поведения Лебедева при встрече, ни одно из них, даже самое смелое и невероятное, так и не попало в цель.
— Где тебя носило все это время, маленький засранец, — с силой, чуть ли не до треска в костях, прижимая к себе Стаса, шептал он, зарывшись пальцами в густую, ниже плеч, каштановую шевелюру. — Я убью тебя, четвертую, — хрипел, выцеловывая глаза, виски, щеки и накрывая полные манящие, словно вишни губы, нежным поцелуем. Пробуя, оберегая, смакуя желанный вкус. — Я высеку тебя, привяжу к кровати и высеку вновь, чтобы не забывал, где твой дом, твой мужчина, твое место в конце концов. И буду пороть до тех пор, пока знания об этом не отпечатаются на твоей соблазнительной попке, да так, чтобы ты на этой самой попе месяц сидеть не мог, — со стоном припал к ямочке между шеей и ключицей.
Стас нежился в тесных объятьях, гладил широкие плечи, тесно прижимаясь к жестким бедрам, животом ощущая твердокаменный член мужчины, прижавшийся к нему, сгорая в бурлящем возбуждении, несущемся по венам словно горящий поток лавы, выжигая все на пути. Потерся собственным болезненно напрягшимся членом, рвущимся наружу.
Припал губами к впадинке у ключицы, ощущая запах гари. Тот самый запах, что он ощутил еще в подъезде.
— Саша? Чем это пахнет? У тебя сбежало молоко? — Лебедев промычал в копну волос на затылке, не отпуская от себя Стаса, словно боясь потерять. — Может, познакомишь меня с сыном?
Стас прижался щекой к плечу, глубоко втягивая аромат придавившего его к стене тела, такой густой, родной, тонкий запах тела с примесью парфюма и еще чего-то, что он никак не мог определить. Ковалев поднял голову от плеча и всмотрелся в замятую и чуть засохшую корочкой на плече футболку. Похоже, малыш срыгнул, а замученный, взъерошенный папаша забыл сменить на себе одежду. Стас улыбнулся собственным мыслям.
Словно в подтверждение его слов, в комнате надрывно заплакал ребенок.
— Я сейчас, Митю надо накормить, — Саша стоял, словно в трансе, никак не мог заставить себя разжать руки. Казалось, сделай он это — и Стас растворится, словно мираж в раскаленной солнцем пустыне.
— Саш, я не уйду, обещаю, — Ковалев улыбался, похоже все его страхи оказались напрасными и «гроза» прошла стороной, так и не задев его.
— Не советую даже пытаться, найду, свяжу и накажу, — накрыл губы мимолетным поцелуем и, разжав, наконец, руки, отпустил Стаса и скрылся на кухне.
Ковалев с облегчением выдохнул и пошел на взывающий к родителю голос малыша. Дима оказался в его бывшей комнате, теперь приспособленной под детскую. Комната кардинально изменилась, лишившись хлама, называемого мебелью. Высокой спинкой к глухой стене стояла детская кровать-манеж, белая нейлоновая тюль на окне пропускала много света. Малыш лежал в раскрытой на груди распашонке, выпростав из пеленок ручки и суча ногами.
Стас, будучи во Франции, часто старался представить себе ребенка от Саши, его внешность, волосы, глаза. И теперь смотрел на его точную миниатюрную копию любимого мужчины, заходящуюся в недовольном крике. Стас улыбнулся — вот так же недовольно ворчал и поджимал нижнюю губу Саша.
Ковалев взял на руки захлебывающегося плачем малыша, аккуратно перепеленал. Дима, глядя на него, притих, хлопая карими глазками, опушенными густыми длинными ресницами. Нижняя губа на узеньком сердцевидном личике задрожала, словно малыш собирался заплакать вновь.
— Кто обидел тебя? Не плачь. Сейчас папа поесть принесет, — проговорил полушепотом, услышав за спиной приближающиеся шаги. Стас всегда ладил с детьми, и они его неплохо слушались, хотя с такими малышами дел иметь не приходилось. Детство и начало юности он провел в больнице, в хирургическом отделении. Хотя он был всего лишь гостем в вотчине родителей и проводил в отделении свободное от учебы время, мальчишки, друзья по играм, ждали его, дежуря под дверью ординаторской.
«Колдующий» на кухне над детским питанием Лебедев напряженно прислушивался к тому, что происходит в комнате, то и дело вытягивая шею и подставляя ухо. Тишина в детской и отсутствие плача его не на шутку пугали. И чем дальше, тем отчетливее был страх того, что Стас исчезнет вновь. Наскоро налив в бутылочку для кормления подготовленную смесь и закрутив крышку с соской, он отправился в комнату, где его ждала вполне мирная, идиллическая картина.
Стас сидел на кровати, нежно прижимая к себе внимательно разглядывающего его глазами-бусинами Диму. Парень что-то нежно шептал ему вполголоса, и малыш внимательно слушал его, причмокивая беззубым ртом. Тепло разлилось по телу Саши, вызывая трепетное чувство. Концентрируясь в кончиках пальцев, вызвало легкую дрожь и завязалось тугим узлом в паху.
Лебедев глубоко и шумно выдохнул, пытаясь привести в норму чувства, забродившие, как молодое вино. Он приблизился, вручая бутылочку Стасу, ощущая всю правильность момента. Наблюдая, как Стас кормит его сына. «Нет! — поправил себя. — Нашего сына». Он вспомнил, как не единожды представлял себе этот момент: Стаса, держащего у груди их малыша, и желание обладать этим парнем здесь и сейчас сделалось непреодолимым.
Саша приобнял любимого одной рукой, нежно целуя в висок, ушко, мазнул горячими губами по щеке и припал к губам вдруг повернувшего к нему голову Стаса, невесомо лаская, смакуя, засасывая. Стас застонал ему в губы, посылая дрожь по всему телу. Спустя несколько долгих и тягучих, как мёд, минут уснувший малыш перекочевал в кроватку, и Лебедев, не сдерживая порыв, подхватил Стаса под полупопия и в несколько широких шагов донес до спальни.
Стасу казалось, что все это сон и происходит не с ним, когда, несколько мгновений спустя, он оказался обнаженный на прохладных простынях, и крепкое горячее тело Саши накрыло его сверху. Большие Сашины ладони были везде: ласкали, обнимали, гладили, срывая с губ Ковалева рваное дыхание и всхлипы. И упругие губы мужчины повторяли их путь, выцеловывая влажные дорожки от призывно приоткрытых губ по нежной коже шеи, чуть выступающим ключицам, и Стас дрожал всем телом и всхлипывал.
— Пожалуйста! Ещё! — шептал словно в бреду, не зная, чего хочет больше, почувствовать его горячие губы на своем члене или член глубоко в себе.
— Не торопи, дай насладиться тобой! — рокотал между поцелуями Саша. — Я слишком долго тебя ждал.
И Стас томно стонал, зарываясь дрожащими пальцами в отросшие пряди русых волос. Искрясь и вспыхивая, вслед ласкавшим его губам, рассыпаясь на молекулы и собираясь вновь, ощутив нежные ласкающие движения языка на своем подрагивающем от возбуждения члене. Теряясь в сверкающем мареве, затмившем взгляд, выплескивая сперму в горячий рот Саши.
Пришел в себя Стас уже в ванной, стоя под горячими, массирующими голову и плечи струями воды, лопатками ощущая упругую грудь Лебедева за спиной, его жесткий стояк, упирающийся в расселину полупопий, ощущая его поступательное скольжение.
Стас прогнулся, подставляясь, желая его глубоко в себе. Вновь накатывающее волнами возбуждение красным маревом заволокло взгляд. И Стас застонал, почувствовав язык и губы ласкающие, лижущие на своем анусе.
— Жду тебя в спальне, поторопись, — Саша вновь поднялся, шепча в ушко. И Стас вновь ощутил потерю и закрыл глаза, когда остался один в ванной.
Приведя себя в порядок в короткое время, отключил воду и вновь ощутил на себе заботливые руки Саши, завернувшие его в пушистое полотенце и надолго задержавшиеся на бедрах. И словно сквозь вату в ушах его глубокий стон, поцелуи на плечах и груди, горячие розы засосов на шее. А спустя несколько мгновений, прохладные простыни под спиной и твердый упругий член, упирающийся в бедро. Будто сквозь пелену тумана доходило осознание того, что это не сон, не иллюзия больного воображения, и Стас целовал, гладил и дарил ответные ласки, вырывая громкие стоны. Ощутил пальцы, нежно массирующие тугое колечко сфинктера, пульсирующее от желания. И спустя миг прогнулся дугой, насаживаясь на них с громким томным стоном. Забрасывая ноги на плечи Саши. Комкая простыни, когда пальцы, наконец, сменились желанным членом. Прогибался, желая вобрать поглубже, до самого основания, вскрикивая и вздрагивая, когда член проходился по заветному бугорку.
Возбуждение, свернувшееся тугим узлом в паху, вдруг развернулось сорвавшейся пружиной. Крик наслаждения прорезал тишину, когда парень излился, выстреливая белесой спермой на живот и грудь Саши. И, спустя миг, оказался на коленях, упираясь дрожащими руками в матрас. Вновь, словно в бреду, ощутил мягкое скольжение члена глубоко внутри. Прогнулся, желая погрузиться в тот фейерверк эмоций, тот драйв, который, казалось, расчленял его на части.
Саша сменил угол проникновения и проехавшийся по простате член заставил сжаться, кончая вновь, сжимая и пульсируя. С громким стоном, больше похожим на рык, Саша выплеснул свое освобождение, пульсируя внутри.
Когда фейерверк в голове перестал искрить, а дыхание пришло в норму, Саша скатился с него, медленно закуривая. Стас сквозь пелену в глазах смотрел на дрожащие пальцы, держащие длинную тонкую сигарету. На появившуюся между бровей складочку — свидетельство глубокой задумчивости.
— Ты останешься? — Лебедев, стараясь скрыть дрожь в голосе, глубоко затянулся, чуть сминая кончик длинной тонкой сигареты губами.
— Для этого я здесь, — Стас провел кончиками пальцев по контуру нижней губы любовника, вновь желая ощутить его вкус на языке.
Лебедев затянулся, закрыл глаза, задумавшись. Спустя миг, складка меж бровей разгладилась. Стас понял, что решение принято.
Александр приблизился и без тени улыбки зашептал в самое ухо:
— Этим кольцом, беру тебя, Станислав Ковалев, в законные мужья! — и, затянувшись, приблизился к его еще не опавшему органу и выдохнул колечко дыма, опустившееся до самого основания, как бы надетое на член.
Улыбнулся коварно, глядя в серые глаза напротив, когда оно растаяло в воздухе.
Поймал ответный влюбленный взгляд, и что-то горячее разлилось внутри, затопив сверкающим сиянием. Вновь захотелось прижать к себе это тонкое хрупкое тело, зарыться носом в копну волос на затылке, а после, намотав на руку, трахать до одури, до цветных пятен в глазах, утопая в остром запахе секса.
Стас рывком поднялся, выхватил сигарету из его пальцев, затянулся и проделал тот же фокус, надевая колечко дыма на его член, утопая в довольном блеске любимых карих глаз.
— Отныне и навеки! — потянулся и накрыл губы Лебедева страстным поцелуем.
Удовлетворенная улыбка растянула губы Саши, нежно поглаживающего обнаженные бедра Стаса, прижавшегося к нему.
— Да будет так! — произнес в полудреме Саша, прижимая его покрепче.