Сказ о том, как Тэхен в бальники подался.

Кроссовки и правда чудно смотрелись на ногах Тэхёна. Точнее, ему самому так казалось. Он любуется собой в зеркало, поправляя локоны пепельных волос, которые так бесстыдно растрепал младший. Ким ухмыляется сам себе в отражение и, выйдя из раздевалки и не забыв хлопнуть дверью, конечно же, направляется прямиком в туалет. — Куда убегаешь? Останавливайся давай, — его с удовольствием останавливает виновник «проблемы» из-за которой он, вообще-то, и собирался уйти в туалет. Ушёл бы. — Отцепись от меня и дай мне пойти подрочить. Старший закатывает глаза и вырывает свою руку из чужого плена, но его тут же останавливают другим способом — хватают за вторую руку и тянут назад. — Неа, ты сначала потанцуешь со мной, а потом пойдешь дрочить, — отрицает так уверенно Чон, а Тэхена уже тошнит от его самоуверенности. — С чего ты взял? Иди нахуй, это не твое дело, — рычит недовольно Тэхён, но тут же чувствует, как его жмут спиной к чужой груди. — Эй, хватит. — Слушай, — выдыхает старший, пытаясь успокоиться, — Давай я просто схожу в туалет, а потом мы потанцуем? — Мм, первое слово дороже второго, хен. Тем более, мы не успеем тогда попробовать программу для отборочных, — пока младший говорит это, его хен уже обезнадеженно повисает в его же руках, горестно вздыхая, — Так сильно надо? — Пожалуйста, — просит шепотом Тэхен и поднимает карие глаза прямо наверх, всматриваясь в его глаза. — Просто не думай об этом, — ласково, что очень странно, просит младший и прижимает хена к себе теснее, — Мне нужно твое возбуждение, Тэхен, — шепчет тихо-тихо он и прижимается горячими губами к уху Кима, имитируя легкий поцелуй. Почему Чонгук не отпускает его, если еще в раздевалке именно с его губ слетало это ядовитое «передерни что ли»? Что, так сложно просто подождать минут десять? Да Киму и пяти минут хватит, поверьте, просто… Его не отпускают. — Значит, буду упираться тебе стояком в ногу? — Я не почувствую. — Привык? — Въебу сейчас. Возбужденный Тэ в жизни не такой, как представлялось макнэ: он не податливый и не слабый, прося лишь одним взглядом всех развратных действий планеты, напротив, он старается держаться, не выдавать того, что ему сейчас нужна разрядка больше, чем кислород. Но Чон видит. Видит, как с каждой минутой, секундой, чужое дыхание сбивается, то не давая старшему сделать полноценного вдоха, а лишь позволяя жадно хватать рывками воздух ртом, то наоборот, прерываясь на десяток секунд, затихая, словно перед обмороком. Видит, как секунда от секунды алеют смуглые щеки хена, покрываясь румянцем, как и уши, кончик носа и шея. Видит, как подрагивают пальцы, лежащие на его собственных руках, уже не пытаясь расцепить — они просто дрожат, пробиваясь сотнями маленьких электрических разрядов, подрагивая от непроизвольно сильного возбуждения. Пусть на лице Тэ улыбка, но в душе хочется рыдать, а еще, желательно, умереть. Да даже не потому, что номинирующие на новый фетиш светловолосого руки Гука покоятся на его талии, в нескольких сантиметрах от горящего возбуждения, а потому что стыдно. — Только… Не трогай меня, — лепечет Тэ и перекладывает руки младшего чуть выше. — Там. — Понял-принял, — давит Гук и идет к колонке, включая музыку. Он разворачивает к себе передом хена, плывя по его руке и переплетая с ним пальцы. — Два шага назад, стандартный ритм, а потом ногу на бедро, — говорит брюнет, а затем наклоняет Тэхена чуть назад, — Ясно? — Ах, хорошо, — светловолосый поднимает голову выше, смотря в глаза младшему. Отсчитав, он делает несколько шагов назад, стараясь не смотреть на ноги, и затем несколько шагов вперед. Чонгук же повторяет все обратном порядке — сначала шаги вперед, потом назад. Но кто же сказал, что он послушается совета, нет, приказа, хена? Он медленно плывет рукой вниз с чужой талии на бедро и закидывает ее себе на торс, прижимая. Тянет к себе Кима, оставляя между их лицами ничтожно малое расстояние, а потом резко отпускает Тэ так, что тот останавливается только в десятке сантиметров от пола. — Ну, Тэхен, давай, — произносит брюнет шепотом, кивая на его же ногу. — Дергайся под музыку хотя бы. — Так? — старший чуть поддается вперед, обвивая ногой чужой торс и сжимая длинные чонгуковские пальцы в своих. — Молодец, а теперь, будь хорошим мальчиком и разожми чуть руку, а то у меня сейчас пальцы отвалятся, — усмехаясь, произносит Чон. — А, извини, я просто… Напряжен немного, — Тэхен оправдывается, неловко опуская взгляд себе под ноги. — Ты стесняешься меня? Тэ улыбается и мотает головой в знак активного протеста, а затем чуть разжимает дрожащие пальцы. — Не тебя. — А кого же? Минута молчания и напряженная атмосфера, а на заднем плане быстрая громкая музыка, которая мешает всеми способами думать. — Я действительно танцую лучше ТэЛи, Чонгук? — вздохнув, спрашивает Тэ. Неужели он, парень, который не умеет садиться на шпагат, раньше занимался лишь балетом и по большей части не умеет танцевать латино, лучше той девушки, которая профессионально занималась этим несколько лет? ТэЛи старается, почти не ошибается и она уверена в своих движениях больше, чем кто-либо на этой планете, однако ею Чонгук был недоволен по всем фронтам. Но Тэхен… Тэхен, который отдавил Чону ноги в первом же танце раз двадцать, который постоянно сопротивляется его действиям и обзывает тысячами обзывательств в день, оказался лучше? — Во мне есть что-то особенное? — не унимается он и теперь смотрит точно в глаза макнэ, пытаясь разглядеть в угольных глазах хоть что-нибудь, напоминающие или указывающее на ответ, — Почему я? — Почему ты не отталкиваешь меня, когда я делаю что-то против твоей воли? Я могу сейчас укусить тебя, ударить, шлепнуть или вышвырнуть к чертям из этого зала, но, — брюнет наклоняется к уху напротив и ухмыляется, — Ты ведь ничего с этим не сделаешь, да? Накричишь, обзовешь уебком, скажешь, как сильно я тебя раздражаю, но ничего не сделаешь. — Я пацифист. — Пацифистов-мазохистов не бывает, малыш, — шепчет с улыбкой Чонгук и добавляет, — Хотя, я не знаю тебя, может ты один из них. Сатириазис и пацифист-мазохист… Миленько. — Что за бред ты несешь? — Ким глубоко вздыхает и прижимается грудью к груди Гука, — Мы будем танцевать или ты так и будешь перебирать мои странности и болезни по алфавиту? — Эй, ну, обычно это ты начинаешь нудные задушевные разговоры, — Чонгук улыбается миленько так, оголяя зубы. Старшему даже напоминает его улыбка что-то… — Когда ты улыбаешься, ты похож на кролика, — неловкая минута молчания, и светловолосый, закатив глаза, наигранно усмехается, — Прикольно. — Может лучше я останусь уебком? — Кролики же милые, чего ты так? — И то, что они едят своих собратьев, и их круглый помет, переработанный в шоколадные шарики для детских завтраков тоже мило? — Фу, уебок. — Прямо на душе тепло. — Тему не переводи. Танцевать будем? Макнэ укладывает подбородок на плечо хена и дышит ему в ухо неприятно, от чего тот чуть вздрагивает и бросает недовольный косой взгляд на Чона. Он хочет уже переместить свою руку обратно на талию Тэ, но от бедра перетягивает ладонь не вверх, а в сторону, по диагонали, на место между ягодицами и поясницей. — Тебя же просили, — сквозь зубы шипит Ким и цепляется за чужое запястье пальцами, впиваясь в него ногтями. — Ох, вау, ты сопротивляешься, — шепчет Чонгук и чуть приоткрывает рот, глубже дыша. — Заткнись к черту, — Тэхен хочет наступить на новые кроссовки партнера, делая два резких шага вперед, но брюнет успевает отшагнуть назад и прижать к свой ноге почти вплотную возбуждение старшего. — Отлично ходим, — замечает Гук и медленно, плавно перемещает руку ниже. — Я тебя сейчас ударю, — стонет Тэхен и царапает чужую до красных полос и мелких ссадин. — Жду не дождусь. Ким вырывается из чужих недообъятий и широким шагом направляется в раздевалку, сжав кулаки. Выскакивает он из нее также быстро, не переодевшись, но уже с сумкой, перекинутой через плечо, и сигаретой в зубах. — Убегаешь? — Пидорас! — выкрикивает в ответ светловолосый и скрывается за дверьми зала. А через секунду выглядывает из-за двери и складывает руки трубочкой на губах, — Чтоб у тебя СПИД был! — Я не трахаюсь, — ухмыляясь, в ответ кричит Чонгук. — Я тебе обеспечу! До младшего уморительная двойственность высказывания старшего дошла быстро, и он рассмеялся своим громким дьявольским смехом чуть ли не на весь зал, который Ким слышал еще на первом этаже лестничной площадки, а вот до него самого смысл собственной шутки, вырвавшейся ненароком и поставившая под сомнительстость его гетеросексуалность, дошел не сразу и только через несколько минут, когда хен уже быстро бежал к дому, упал на колени в тень какого-то дерева и, закрыв покрасневшие щеки, выругнулся: — Блядский Чонгук, — стонет жалобно, падая на траву пятой точкой и сводя колени по максимуму. Ворвавшись в квартиру, он сразу же бросается в ванную и встает напротив зеркала, обещая себе пересмотреть этой ночью столько гетной порнухи, чтобы навсегда пропало желание возбуждаться от слов и действий парней, особенно Чонгука. Особенно его. Без пяти восемь вернулся Чимин, тут же слыша отчаянный плач старшего брата, из которого можно было разобрать «АйЮ такая милая», если он не ошибся. Ким смотрел дорамы, когда хотелось порыдать, и если бы стены комнаты Тэхена могли говорить, то самое страшное даже не то, что они поведали бы всем о его кинках и фетишах, а то, что они в какой-то день материли несколько суток подряд Кима, его громкий плач, а в особенности тупые «Алые сердца: Корё» на ноуте, которых он уже обсмотрелся по тысяче раз и по новому кругу сидит, рыдает. — Хен? Все в норме? Чи заглядывает в комнату и видит сидящего на кровати и закутавшегося в перьевое тяжелое одеяло Тэ, в чьих руках вторая банка абрикосового варенья и ноутбук напротив. — Хен, ты что, смотришь дораму? Розововолосый присаживается на край кровати и снимает со старшего наушники аккуратно, сбрасывает одеяло, потому что у него то ли от жары щеки красные, то ли еще от чего-то. — Это Алые Сердца? И почему ты поедаешь бабушкино абрикосовое варенье? Ты же говорил, что это на крайний случай? Тэхен тянет протяжное «ыы» вперемешку с двумя всхлипами и останавливает дораму, отправляя в рот столовую ложку его любимого варенья. — Ты плакал? — Нет. — А глаза почему красные? — Мне Чонгук в глаз попал, — стонет он и хлюпает носом. — Я же тебе говорил, дуреха, — со вздохом говорит Чимин и усаживается поудобнее, готовясь слушать кул стори про то, как бедный котенок-солнышко-зайка-няшка-милашка Ким-чертов-Тэхен мучается от выходок злого Чонгука, — Что на этот раз? — Тебе не понять меня, Чимин, это личное, — заявляет Тэ и, прокрутив в голове недавно произошедшие, готов вновь заплакать. — Правда? Ну-ка, мне даже интересно стало. — Вот ты когда-нибудь возбуждался от мужчин? Тебе этого не понять, Чимин-а! — и карие глаза опять наполняются слезами. — Ебать, добрый вечер, я гей, вооб… — Чшш, это не то, Чимин, не то… — Ну тебя нахуй, хен. Какой же хен противный, когда превращается истеричку, вы просто не можете представить. А вот Пак может. И хоть такие наплывы эмоций у его братика случались крайне редко, он готов поклясться, что после знакомства с Чоном этих наплывов будет гораздо, гораздо, сука, больше. — Так чего ты рыдаешь-то? — Сука, стыдно пиздецки, — ноет светловолосый и всхлипывает, — Давай покрасим меня? — В какой? Ты завтра же утром пожалеешь, — вздыхает Чимин и обводит лениво взглядом постель и братика, сидящего на ней. Он видит стоящую рядом с кроватью кружку и тянет ее к себе, делая глоток. — Фу, что там? — розововолосый морщится, супля нос. — Кофе с коньяком, — всхлипывая тихо, произносит Ким и отнимает кружку. — Уу, хен, ну, тогда спокойной ночи. — А… А объятия? А поспать с братом? А успокоить? А рассказать про то, какие парни козлы? Всегда, когда Пак ложился спать со старшим, лет с семнадцати, рассказывал, что парням лишь бы вставить, и с каждым годом историй все больше и больше. Будто Чимин сам не парень, а залетевшая девчонка, побоявшаяся купить презервативы в ларьке. — Серьезно? — младший снимает ноутбук с чужих колен, ставя его на пол, выключает свет и ложится рядом с хеном, вздыхая, — Ладно. Ты успокоился? — Бесстыжий макнэ, — бурчит Тэ и жмурит глаза, — Да, я спокоен, как удав. — Чудно.