Сказ о том, как Тэхен в бальники подался.

Тэхен вскакивает с кровати и дышит тяжело, комкая в руках сбившееся одеяло. Он оглядывается, замечает, что Пака рядом с ним нет, и падает обратно на постель, закрывая пылающие щеки руками. Ким нехотя разлепляет глаза и смотрит на тикающие настенные часы, которые показывали без пяти два. Светловолосый лениво шарит рукой по полу и прикроватной тумбе, выискивая телефон. Находит его лишь минут через пять, и, как только жмет на кнопку включения, то произносит тихое «айщ», потому что он забыл перед сном уменьшить яркость экрана, и теперь белоснежный лок-скрин режет глаза ярким светом. Тэ лезет в одну из соцсетей, пролистывая вторичные или неинтересные новости, натыкаясь на группу «возможных друзей». И, видимо из-за номера телефона Чонгука в контактах, он и выдается в этой группе. — Бля, два ночи, какого ты в сети… — хрипит Тэхен и жмет на чужой профиль. Он, как только видит фото, тысячи фото, резко выключает телефон и роняет руку на складки одеяла, — Пиздец. Почему-то, Киму немного стыдно, что он вот так взял и ушел с тренировки. Он мало того, что проспал, так и не потанцевал толком, это кошмарно. Что-то внутри не дает заснуть, заставляет вновь открыть тот злосчастный профиль и чуть пролистать страницу.

Статус: люблю голубоглазых блондинов и твои высокие стоны.

Отдельное внимание нужно уделить нескольким факторам: Наш ТэТэ не блондин, не голубоглазый и голос у него низкий. А еще тому, что пока он поправлял подушку сзади себя и принимал сидячее положение, пытался простонать высоко. Ну, получилось, даже очень пошленько и правдободно, но, Тэхен-а, зачем ты это сделал? Он сам не знает. Он лишь открывает сообщения и пишет Чонгуку. Вы подумали, что он волнуется за него? Беспокоится, что Чон не выспится? Нет. Точно нет. Абсолютно нет. Просто пишет, потому что уже окончательно проснулся и ему нужно чем-то занять себя, пока глаза под веками противно не защипит от недостатка сна, пока его самого не будет клонить в сон.

вы: привет почему ты не спишь? уже поздно

Печатать сложно пиздецки, потому что организм еще от алкоголя с кофе не отошел, и пальцы предательски промахиваются, не попадают по кнопкам, а в глазах пустой диалог с клавиатурой двоится, еще больше напрягая и без того уставшие глаза. папочка-Чонгук: я делаю уроки, а ты?

вы: м? я? я только проснулся, мне не спится ты сильно занят?

папочка-Чонгук: смотря что ты от меня хочешь

вы: хочу приехать, но ты ведь делаешь уроки ((

папочка-Чонгук: сейчас? один? ко мне в квартиру? в два часа ночи? ебать ты бесстрашный, хен

вы: бля ну чонгук просто скажи мне свой адрес

папочка-Чонгук: *пересланный адрес* возьми такси сейчас темно на тебя может напасть какой-нибудь страшный тренер по латино, и я тебя уже не спасу заказать тебе такси?

вы: ты че не смей я пешком быстрее дойду или добегу

папочка-Чонгук: такси будет через семь минут реще собирайся лучше подождать поезд, чем поезд не подождет тебя

вы: какой блять поезд ты вообще о чем ну ты пидор, конечно

папочка-Чонгук: пошел нахуй

вы:, а кстати как ты узнал мой адрес? чонгук? игноришь бля ну и пошел ты сам сука игнорщик буду блять через десять минут выброси все ножи и веревки нахуй из своей квартиры и себя тоже можешь, но это не обязательно

Тэхен накрывает лицо руками и стонет измученно. Он свешивает ноги с кровати и, зевнув, тащится к шкафу. Кима сложно напугать, но после того, как сзади него что-то щелкает, скрипит и ударяется о стену, он невольно так пугается. Повернувшись, он видит настежь распахнутое окно и икает от испуга, сжимая в руках домашние шорты, которые собирался одеть. Он оглядывается, а затем аккуратными шажками подходит к окну и высовывает веснушчатый нос из окна, смотря по сторонам. Все, кажется, как обычно: темные улицы с лимонными фонарями, единицы машин, тихо проезжающие по трассе, темнота в окнах напротив и не единой души на тротуарах. — Ветер, — заключает светловолосый и только потом замечает, что на улице безветренно и до противного тепло. Температура вне комнаты такая же, как и в ней, и это ужасно, потому что единственный вентилятор стоит в гостиной. Еще раз осмотревшись, на всякий случай, Тэ закрывает плотно ставни, еще и защелкивает задвижку, а то мало ли. В таком прикиде, в каком сейчас Ким, предсказание Чонгука насчет злого дяди в темном переулке вполне могло и сбыться, потому что лучше не разгуливать в спортивных коротких шортах, большой футболке и высоких носочках в звездочках под новые спортивные кроссовки по темным улицам. Но, вот только жаль, что Тэхену похуй и он отчаянно направляется вперед. Теперь нужно совершить два нелегких действия, которые помогут нашему партизану остаться незамеченным: Первое — не уронить что-нибудь в коридоре; И второе — не зазвенеть ключами, пока закрываешь дверь. На улице нет никого, и лишь ярко-желтая машина одиноко стоит на заводе перед подъездом светловолосого, дожидаясь его. Действительно, через десять минут Тэ уже стоит напротив подъезда с красной крышей, любопытно оглядывая дом. Не то, чтобы он стоял в каком-то супер-богатом районе, просто квартиры здесь дорогие. Ну, для Тэхена. Он открывает дверь и идет к лифту по темному холодному подъезду. Подъезду, который своей мрачностью и температурой больше напоминал подвал. И в лифте тоже не весело, потому что он темно-бордовый, и только зеркало черным обведено. — Так, ты просто извинишься и поедешь домой, — указывая на свое отражение, бурчит Ким. Он поправляет ворот футболки, который из-за своих размеров скатился ниже ключиц и открывал их почти полностью, чего не должно быть в присутствии Чонгука. Стальные двери лифта бесшумно раскрываются, и светловолосый звонит в домофон, и только потом замечает, что дверь открыта. Он с некой опаской проходит по коридору и видит приоткрытую дверь одной из квартир, в щелке которой тускло поблескивает желтоватый свет. — Чонгук? — Тэ приотворяет дверь и заглядывает за нее: хоть он и видел свет, в квартире темно ужасно, и ему приходится щурить глаза, чтобы хоть что-то разглядеть. Из комнаты выходит Чон. В одних джинсах, и те сползли на середину бедра, открывая вид на каемку нижнего белья. Он трет уставшие глаза пальцами, а потом откидывает растрепавшуюся челку назад и поднимает голову на гостя. — Привет, хен, — хрипит он низко, устало, и, кажется, то ли только проснулся, то ли напротив, еще не ложился и вымотаться успел не по-детски. — М, привет, — Тэхен ступает за порог двери и, прикрыв ее тихо за собой, неловко переминается с ноги на ногу. — Прикольные шортики. — Заткнись. Чонгук расплывается в улыбке и усмехается, но взгляда не отводит, напротив: впивается угольными глазами в чужие ноги и ведет взгляд выше, останавливаясь там, где видна резинка шорт. — У меня жарко дома. — Я заметил, — кривится старший, кивая на обнаженный верх Гука. — Идем. Тэ кивает робко и направляется за брюнетом, заворачивая в еще один проход, в котором как раз таки и горел свет. Он оглядывает просторное помещение, пока хозяин квартиры усаживается обратно за рабочий стол, на котором куча учебников, тетрадей, карандаши, ручки и ластики повсюду. — Так что такого важного, что ты приехал? — Младший поворачивается на хена и кивает на двуспальную кровать напротив, предлагая тем самым Тэхену сесть. Он вынимает из зубов ручку и ритмично постукивает ей по подлокотнику своего стула, медленно съезжая чуть вниз по сидению. — Бля… Ну, я убежал сегодня с тренировки, мы не потанцевали нормально, — начинает тихо Ким и складывает руки по бокам от себя. Он плюхается спиной на холодную постель и смотрит на потолок, украшенный разнообразными надписями. — Ты приехал просить прощения? — уточняет Чонгук и щурит глаза, внимательно наблюдая за действиями хена. — Я просто нетерпеливая сволочь, я мог бы потерпеть, но у меня голова кругом сразу и я веду себя, как истеричка, и… — Хен, — брюнет вздыхает и откидывает голову. Он молчит несколько секунд, а затем продолжает, набрав побольше воздуха. Но создается ощущение, что весь драгоценный набранный воздух он тратит на протяжную усмешку, которая красуется теперь вместо простой улыбки на его красных губах, — Мне нравится мучать людей. И раз уж ты относишься к данному виду существ и, по совместительству, знаком со мной, то тебе придется терпеть меня. — Ты не злишься? — с надеждой в голосе спрашивает Ким и подскакивает с кровати, делая шаг к столу. — М, ну, ты действительно можешь сделать кое-что, чтобы я не обижался и не злился, если так сильно хочешь, чтобы я тебя простил. По загривку Тэ проходится табун мурашек, и вообще его самого прошибает крупная дрожь, когда он поднимает взгляд наверх и видит чертят, весело пляшущих в смоляных глазах макнэ. Белые блики от настольной лампы упорно поблескивают в уголках чужих глаз, которых хозяин не отводит от своей жертвы. От Тэхена. — Опять твои садистские заморочки? — недовольно бурчит светловолосый, уже готовясь к какой-нибудь пошлой шутке или тупому заданию. — Может и так, но ты ведь сделаешь это? — Смотря что. — Попроси у меня прощения на коленях. С одной стороны, это достаточно смущающе, но с другой — есть ли причины отказывать? Старший просто трясется под пристальным взглядом Чона, который насквозь прожигает открытые ноги, поэтому отводит взгляд в сторону. — Как? — Вообще-то, нужно ко мне спиной, но сейчас я хочу видеть твое лицо, — младший кладет локти на собственные колени и наклоняется вперед, ожидая действий от гостя, — М? — Ладно, — бросает смущенно Ким, а потом все-таки смотрит, мельком, но смотрит в глаза напротив, — Но ничего больше! — Больше и не прошу, — бросает в ответ брюнет и, хмыкнув, расплывается в улыбке, ожидая шоу от хена. Тэхену стыдно пиздецки, но он все же становится перед Гуком, пялясь под ноги, аккуратно поочередно сгибает ноги в коленях и, приняв нужное положение, чуть касается дрожащими пальцами паркета. — Прости меня, я больше так не буду, — выдает светловолосый и робко поднимает голову. — Что больше не будешь? — Не буду себя плохо вести? — щеки ярко пылают и горят румянцем, от чего старший уже хочет уже опустить голову. — М, правда? — Кривда, — язвит уже в нетерпении Тэ и видит, как сидящий напротив него Чон хмурится, сводя густые брови на переносице. — По новой, малыш. Ему просто невероятно стыдно и он в первый-то раз еле как смог это тупое «прости меня» из себя выдавить, а тут его заставляют повторить? Садизм! Издевательство! Нечестно! — Прости меня, я больше не буду плохо вести себя, — выдавливает светловолосый и уже трясется от стыда. — И? — Простишь меня? — К кому ты обращаешься? — К тебе? — Ко мне? — Да. — Не понимаю, к кому. Хочется встать и заорать на ухо этому придурку что-то вроде «Да, сука, я с тобой разговариваю!», но то ли совесть не позволяет, то ли смелости не хватает. — К тебе, Чонгук, к тебе, — повторяет уже чуть раздраженно Ким, и он клянется, что если макнэ сейчас сморозит что-то на подобии «мне не нравится твой тон», то он реально ударит его. — А правильно? Чонгук — садист. Он любит издеваться над людьми, любит смотреть за их болью и страданиями, сам участвуя поочередно и в том, и в другом. Но он еще не вырос. Ему всего шестнадцать. Все это для него — лишь потеха для собственного эго. Развлечение. Игра. А в каждой игре есть свои правила, и, кажется, Тэхен только что понял правила этой. — Папочка, я буду хорошим мальчиком, я буду хорошо себя вести, — тянет слащаво Тэ и тут же получает одобрение Чонгука в виде его ухмылки и ладони на щеке. Все было так просто? Хорошо, теперь старший знает правила игры Чона и сможет использовать их для своей выгоды. Это заставляло улыбнуться. — Знаешь что, хен? — Начинает Гук шепотом и плывет рукой вверх, зарываясь пальцами в мягкие пепельные локоны и вороша их. Чешет макушку и с небольшим нажимом проводит по коже головы, чуть сжимает и приятно оттягивает большие пряди сухих волос, вызывая у их хозяина опять дрожь и тихое мычание в губы. Каким бы уебком макнэ не был, но вот это действие Киму пока что нравится больше всех, поэтому он прикрывает глаза осторожно и поддается вперед, — Я ведь не заставлял тебя этого делать. Ты сам встал на колени, сам назвал меня «папочкой» и сам сейчас чуть ли не стонешь от удовольствия, правда? Не сваливай это все на сатириазис, это не его симптомы. — Чтобы ты знал, папочка, — выделив последнее слово язвительно, произносит хен и чуть приоткрывает глаза, — Я не всем даю прикасаться к своим волосам. — О, так значит я особенный? — Нет, это значит, что ты мудила, который трогает меня без моего разрешения. Тэхен сбрасывает с себя чужую руку и направляется в коридор. Он прижимается к двери и, пока надевает кроссовки, зачитывает лекцию младшему, да так громко и уверенно, чтобы тот услышал наверняка. — Вообще-то, ты мне сам сказал, что для того, чтобы получить твое прощение, я должен встать на колени. И волосы мои первый начал трогать ты, а поддался я из-за того, что я пьян. Я пришел домой и выпил две чашки кофе с коньяком, ясно тебе? Это из-за тебя, между прочим! И вот из этого всего, из твоих действий и слов, можно с трех раз угадать, кто из нас двоих дрочит не на девчонок. Перед ним возникает брюнет, бесшумно добравшийся до него из комнаты и вставший напротив. Он смотрит в глаза Тэхена, а затем бесцеремонно укладывает руки на чужие бедра и забирается под футболку, обводя горячими пальцами бока светловолосого. — А сейчас ты почему не сопротивляешься? Почему просто не дашь в живот коленом, как тогда в балетном зале? Я ведь тогда просто назвал тебя «малышом», а сейчас для тебя в порядке вещей, что я зову тебя так, что я прошу извиняться передо мной на коленях, что прямо сейчас ты опять можешь из-за меня возбудиться, так? Тэхен краснеет и фыркает, сжимая руки Чонгука, цедит тихое «отъебись». Глаза младшего, которые смотрели ровно в глаза светловолосого, сейчас ползут вниз и останавливаются на губах хена. Он медленно приближается к лицу напротив, а Тэ даже, похоже, не против, ибо чуть вытягивает шею навстречу. Его самого плотно прижимают за талию, не оставляя между голым верхом макнэ и его собственной грудью, обтянутой тонкой тканью, ни миллиметра. И он готов поклясться, что уже чувствует на своих губах чужое сбитое дыхание, уже может почувствовать запах чонгуковской клубничной помады, и вместе со всем этим закрывает глаза с подрагивающими ресницами. И теперь горячее дыхание младшего следует по скуле, по коже под ухом и к самому уху. Он вновь прижимается губами к ушной раковине старшего, будто целуя смачно, а затем выдыхает и смотрит косо в сторону все еще прикрытых глаз ТэТэ. — Я натурал, — слащаво шепчет Чонгук и сжимает кожу на чужой талии, и по квартире пролетает поочередно три звука: недовольный рык, слышный смешок в исполнении Чонгука и хлопок двери. А брюнет остается стоять напротив собственной двери в квартиру, вслушиваясь в затихающие с каждой секундой шаги. — Ох, хен, — улыбаясь, произносит Чон и, развернувшись, следует к себе в комнату.