Пошли мне горячий поцелуй, А затем прострели из револьвера, Нам нужен кто-то для поддержки, Нам нужно на кого-то ночью опереться.
— Блять, Чонгу-ук, я больше не могу-у, — хнычет Тэхён, скользя руками по голым коленям, наклоняется, а затем и вовсе падает на колени прямо перед макнэ. — Мы в зале второй час, малыш, ещё столько же, — говорит Чон и гладит старшего по голове, — Через две недели отборочные, ты хочешь провалиться? — Не-е-ет, я хочу отдохну-уть, — устало тянет Ким и поднимает голову наверх, — Смилуйся! — Пяти минут хватит? Чонгука никто и ничто не сломит, а поэтому на все недовольства своего хёна он даже ухом не ведет. — Почему у Чимина вообще есть каникулы на танцах, а у нас нет? — выпячивая губу, жалуется Ким и встает с колен. — Начнём с того, что ты всего три месяца танцуешь, а Чимин много лет, да и к тому же, — Чон усмехается, — Ему не платят за тренировки. — А тебе платят? — А мне платят. — Так и хули ты тогда тренировки через одну пропускаешь? — негодует Тэхён. — Ты же прогуливаешь их со мной. — Какой же ты идиот, — фыркает Тэхён и уже хочет дать младшему щелбан, но слышит звонящий где-то на скамье телефон и бежит к нему, потому что если он пропустит звонок от Чимина, то без истерики этот вечер не обойдётся. Он прикладывает телефон и присаживается на скамейку, надувая губы. — Привет, мам, — улыбается он, — Ты не вовремя чуть-чуть, я на танцах. Чонгук садится с Тэ рядом и чтобы зря время не терять, усаживает старшего на одну из своих ног, а тот, видимо, настолько заинтересован разговором с матерью, что лишь устраивается поудобнее и ноги сводит, так ни в чём Гука и не упрекнув. Младший то ли просто от скуки, то ли нарочно Кима дразнит: пальцами по шее водит, забирается под футболку и там гладит кожу, а когда одна из рук оттягивает резинкой спортивных штанов, то Тэхёну просто необходимо было сбито вздохнуть в самый микрофон, из-за чего в последствии он густо краснеет. — Мы приедем к тебе сегодня вечером с сестрой, — восклицает радостно миссис Ким, а Тэ сначала улыбается, а потом мечется, не зная, что ответить, ведь он пообещал Чонгуку сегодня недосвидание у себя дома, а раз время, сказанное матерью, котируется просто как «вечером» и точно знать нельзя, когда она приедет, будет не очень приятно, если она застанет их с Чонгуком за поцелуем или… Чем-нибудь другим. Да, есть вариант сказать, что «мы пара, нам можно», но загвоздка в том, что они с Чоном — не пара, они просто два глупых придурка, которые делают вид, что находятся в статусе «друзей с привилегиями». — А… Я… У меня дела, — тараторит Тэ в надежде, что эти слова можно считать отмазкой, но как только чувствует на своей шее горячие губы, то сразу же и о маме, и о её приезде забывает и выпадает на секунду из Вселенной, от чего между ним и матерью висит неловкая минута молчания, — Ко мне должен друг прийти вечером… — Вот и познакомишь нас, — радостно говорит женщина, — Уже и не помню, когда ты мне последний раз что-то о своих друзьях, личной жизни и колледже рассказывал. — Да, ты права, — он прикусывает губу, потому что ладони Чона уже под штанами и лежат где-то на бёдрах, а он сам даже не думает прекращать, — Мне нужно бежать, мам. — Здравствуйте, миссис Ким, — ласково шепчет Чонгук рядом с ухом Тэ — видно, что подлизывается. — Ох, здравствуйте, — удивлённо произносит в ответ мать Тэхёна, а он сам, кажется, задыхается. От стыда или от злости — не ясно, но видно, что он готов провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас, — С кем я имею честь говорить? — С Чон Чонгуком, — довольно отвечает темноволосый, — Я партнер Тэ по танцам. — А Тэхён там язык проглотил? Почему раньше мне не рассказывал, что танцуешь с чемпионом по латиноамериканским танцам? — Хён, ты что, стесняешься меня? — улыбаясь, шепчет Гук и оставляет на пунцовой щеке старшего поцелуй. Тэ действительно язык проглотил, а ещё он бледный, как смерть, потому что вся кровь организма прилила к щекам, и он даже не знает, как вывернуться из этой ситуации. — Так, мам, позвони, как будешь подъезжать, я тебя встречу, — кидает он и тут же сбрасывает звонок, сжимаясь. Хорошо, что в зале они были одни и то, как Чонгук прижал его себе и с какой довольной улыбкой это делал, никто не смог увидеть. — Какой же ты мудак, — недовольствует Ким, — Вот кто тебя просил? — Твоя мама? Да ладно тебе, ты не можешь меня стесняться, я же лучший бойфренд на свете! — Ты не мой бойфренд. — Ты сомневаешься в моих силах? — Есть ещё такая штука, называется «моё мнение» и… — Эй, — окликает его Чон, перебив, — Там твой брат. Тэхён цокает и поворачивает голову к выходу, надеясь, что там реально стоит Чимин, а не то, что это очередной отвлекающий маневр, чтобы поцеловать его или ущипнуть. Но там, то ли к сожалению Тэ, то ли к счастью, действительно стоит Чимин и бегает глазами по залу в поисках брата, а к тому моменту, как находит, старший уже успевает спрыгнуть с колен Чона и поправить на себе футболку. Но направляется он совсем не к Паку, нет, он идёт в раздевалку. Разговору с Чонгуком Чимин бы предпочёл разговор со стеной или с младенцем, но мешает только то, что Чон — единственный, кто помочь сейчас может. Макнэ провожает глазами хёна и двигается к Чимину, окликая его. — Эй, давно не виделись, Чимин-щи, — без всякой заинтересованности кидает Гук, — Что-то хотел? — Вроде того, — он чешет затылок, — К нам родственники сегодня приезжают, а ТэТэ-хён это дело не очень сильно любит и, скорее всего, жаловаться тебе прибежит. Отправь его домой, ладно? Он любит начать истерику на пустом месте. — Наслышан, — усмехается Чон, — Ты хочешь, чтобы я прогнал его, если он прибежит ко мне жалеться? Хочешь в конец меня бесчувственным ублюдком выставить? — Куда больше-то? — усмехается Пак, — Не перед Тэхёном тебе честью оскверненной выпендриваться. — Чимин, поверь, помочь я тебе хочу, даже несмотря на то, что в свои девятнадцать ты шлюха ещё та, но последнее, что я хочу сейчас делать — разочаровывать Тэхёна. — Тебе так нужно его уважение? Так запомни, оно тебе не достанется. Выполнишь ты мою просьбу или нет, но ответной симпатии ты от него не дождешься. К тому же, — старшему думается, что надавить на больное сейчас будет лучшим решением, — Он сам мне недавно говорил, что ублюдков, стелющихся к его ногам, было и будет много, а малолетних ублюдков— особенно. — Вот как, — произносит немного грустно Чонгук и усмехается, уставясь куда-то в пол, — Тогда я постараюсь помочь тебе, чем смогу, Чимин-щи. — Спасибо, что понял, — Пак хлопает младшего по плечу и убегает, так и оставляя темноволосого одиноко грустить. Подумать только, ещё в начале лета его главной мечтой, целью была золотая медаль на международных соревнованиях по бальным танцам, а сейчас его детской мечтой стал Ким Тэхён. Он, чёрт возьми, беспокойно засыпал и просыпался с мыслью о том, что сегодня можно сделать что-то хорошее и получить похвалу хёна в награду, его смущённый поцелуй в щёку или счастливую и такую же стыдливую улыбку. Может, Чон Чонгук действительно влюбился? Был бы у него лучший друг, то он обязательно бы с самого июля настрачивал ему о том, какой Ким-придурок-Тэхён великолепныйпрекрасныйидеальный, но… Такого счастливчика не нашлось, пока что. Слезы катятся по щекам и разбиваются о спортивный паркет зала для бальников, и Чонгук всхлипывает, вытирает тыльной стороной ладони нос и поднимает голову. Но поток слез упорно течет, только теперь уже по скулам и шее, то ли высыхая там, то ли впитываясь в и без того мокрую рубашку. Чон бы сейчас отдал все свои награды за восемь лет упорного труда, все кубки, медали и золотые дипломы отдал ради того, чтобы услышать хотя бы «ты мне нравишься» на ухо от Тэхёна. Когда Гук вообще плакал в последний раз? Месяц? Год? Два года назад? Он уже и забыл, каково это, когда в горле сжимается противный ком горечи, который ни проглотить, ни выплакать нельзя, и он просто стоит, бесшумно задыхаясь в собственных слезах, словно маленький беспомощный ребёнок. «Хён был прав, — проносится в голове у макнэ, — Я ещё такой ребёнок.» Стыдно это признавать, но чем раньше, тем лучше, и, вытерев слёзы, он идёт к своему объекту обожания, ради которого он и плакать перестанет, и повзрослеет. — Хён? Ты домой? Тэхён натягивает на себя свитер и оборачивается на знакомый голос. — Чонгук, что с тобой? — ласково спрашивает он, когда видит, что у младшего глаза на мокром месте, — Ты плакал? — Да, — Чон стыдливо опускает взгляд в пол, себе под ноги и шмыгает носом. — Расскажешь? — А толку? Ты ведь не поможешь, — усмехается грустно Гук, но на последних буквах все равно голос срывается. Ким, словно заботливая мама, обнимает крепко, плотно прижимая к себе, гладит по голове и шепчет успокаивающее «тшш» и, слыша всхлипы Гука откуда-то со стороны плеча, то готов поклясться, что если этот ребёнок сейчас же не прекратит плакать, то он сам заплачет. — Тебе станет легче, если ты выговоришься, — пожимая плечами, говорит Тэ. — Что бы ты сделал, чтобы человек в тебя влюбился? — Чонгук поднимает голову и кладёт её боком, упираясь щекой в плечо старшего. — Мой мальчик подрос и наконец влюбился в кого-то? — удивлённо, даже чуть гордо спрашивает Ким. А если честно, то как бы рад он за Чонгука не был, самому ему было плоховато. В груди какое-то щемящее чувство, и хоть Тэхён всегда считал любовь светлым, невинным чувством, сам он никогда по настоящему не любил — только мимолётная влюблённость на несколько дней или партнёры на одну ночь, вот и все его отношения. Ким чувствовал себя заботливой мамой, пока утешал Чона и держал его в своих объятиях, и можно было бы назвать это… дружеской любовью? Нет, бред какой-то, думает Тэхён и отмахивается. — Ну, я думаю, тебе стоит уделять этому человеку много внимания, запоминать мелочи, которые он любит и заботиться о нём, — тихо говорит старший и усмехается, — Можно подумать ты никогда не влюблялся. А Чон изрядно подустал от всех этих недоотношений, и поэтому ему остается только улыбнуться в чужое плечо и вздохнуть, помотав головой. — Что? — переспрашивает Тэхён и хмурится, — Реально никогда не влюблялся? — Никогда, хён. Чон тянет уже было руки к своей «маме», но обнимает лишь пустоту, потому что Ким уже повязывает себе шарф, стоя у выхода. — Уже убегаешь? — спрашивает младший расстроенно, но на губах все равно красуется та самая кроличья улыбка. Жаль только, что полная грусти. — Да, извини-и. Ко мне родители приезжают, сестры-братья и куча народу ещё, мне нужно хотя бы прибраться в квартире, — Стой, подожди, — Гук хватается за рукав чужой кофты, сглатывая, — Сходишь со мной на свидание? — замолкает, а затем добавляет ещё тише, будто провинившийся перед отцом ребенок, — Пожалуйста. — Прости, я… Нет, не могу, — Тэ дёргает ручку двери. — Это ты прости, что время отбираю, — макнэ говорит хрипло, а у старшего от такого Чонгука грудную клетку распирает и дрожь по телу, и он готов поклясться, что если бы он вот так сказал ему броситься под поезд, то Тэ бы бросился, — Зови, если помощь нужна будет. — Хорошо, малыш, — радостно бросает Тэхён и хлопает дверью, оставляя Чона наедине с самим собой, запахом крашенных волос и легкого одеколона.***
— Пластырь, пластырь, пластырь. Тэхён одну руку держит на весу, а второй пытается отыскать в шкафу упаковку лейкопластырей, которые покупал себе ещё во времена занятия балетом. С Чимином он весь этот день ни единым словом не перебросился, может, оно и к лучшему. Однако пока Тэ пластыри ищет, желает, чтобы Пак себе с такой же заинтересованностью полпальца оттяпал, как это сделал минуту назад он сам. — Так ты влюблён в Чонгука, да? — спрашивает резко младший, а у блондина из рук так и валятся все те баночки с таблетками от сатириазиса, которые он в руках держал. — Что за чушь, — фыркает он, продолжая свои поиски. Чимин не отчаивается, и поэтому, когда хён уже обклеивает ранку пластырем, продолжает: — Я слышал, как ты звал его во сне. — А ты специально стоишь около моей комнаты по ночам и слушаешь, что я и о ком во сне говорю? Тэхён возвращается к «помощи», если её можно таковой назвать, потому как он всего лишь молоко в кастрюльку залил и переложил вилки с левой стороны от тарелки на правую. — Несомненно один из самых жизнеутверждающих твоих фетишей, про которые я когда-либо слышал, — хмыкает Тэ и, заслышав звонок в дверь, хочет побежать открывать, но Чимин останавливает его, хватая за руку. Хватает даже не в половину силы Чонгука, слабее, и будь старший чуть понаглее, то смог бы вырвать руку без угрызений совести. — Не порть праздник, — хмурясь, произносит макнэ. — Как я обычно это делаю, — договаривает за него Тэхён и направляется в коридор, открывая дверь. Мачеха приехала с сестрой — Вивьен, этой противной девчонкой, и еще тремя маленькими детьми, которые с радостью бросаются в объятия старшего братика. Все, кроме Вивьен. — Привет, привет, — радостно произносит Тэ, поочередно целуя в лоб и щеки задорно смеющихся детей, — Привет, мам. — Здравствуй, Тэхён-и, — женщина растягивает губы в миловидной улыбке и подталкивает девочку перед собой к брату, но та упорно дует губы и держит руки скрещенными на груди, — Вивьен, ты чего стоишь посреди коридора как бревно? Проходи. Ужин выходит спокойным, за исключением того, что пока Пак рассказывает матери что-то, все тихо и спокойно, но как только женщина поворачивает голову к старшему, заинтересованно задавая вопросы об учебе, танцах и личной жизни, на кухню тут же вбегает кто-то из детей, крича «Мама, мама, смотри, что я могу!» и вытворяя что-то до ужаса простенькое и неинтересное, а женщина хлопает в ладоши и хвалит малышей. Тэ в это время, конечно же, реплику свою прерывает, а когда продолжить её хочет, то его Чимин перебивает очередными рассказами про ближайшие бутики и танцы. Обида? Нет, Тэхён не обижается — он привык. Если мачехе действительно будет интересно, то она потом наедине поговорит со старшим или позвонит после отъезда. Как только у блондина выдается минутка тишины на ответ к вопросу «Как учёба?», он кивает, бросает тихое «Сейчас покажу» и бежит в свою комнату, норовя показать женщине оценки за прошлый год на похвальном листе из университета. Что он видит, когда березовая дверь открывается? Тетради, ранее сложенные стопками по алфавиту разбросаны и разрисованы, стол в гуаши, белые обои около кровати и рабочего стола в следах детских губ и отпечатков ладоней, а вещи, висящие в шкафу, оказались разбросаны по всей комнате. А Вивьен, заткнув уши наушниками, сидит себе в телефоне в углу кровати у стены, смотря очередное «смешное» видео или слушая музыку. — Почему ты за ними не следила? — раздражённо восклицает Тэхён, взмахивая руками. — Меня не просил никто, — фыркает Вивьен, так и не подняв глаз на старшего брата. Ким пытается уговорить каждого ребенка не делать что-либо. — Сохён, не лезь на подоконник! Чан, а ну не трогай мои тетради! Хомин, убери руки от моей одежды и помады! Но ничего из этого не работает, и Киму остаётся всхлипнуть жалостливо, потому что большая часть одежды, на которую он копит деньги, испорчена, как и те тетради с конспектами, которые он долгими ночами упорно списывал, потому что пропускал очень много лекций из-за слабого иммунитета и частых болезней, а про порядок в общем он будет молчать. — Не ругайся, они же дети, — ласково произносит мачеха, подойдя к Тэ сзади, и, уложив ему руку на плечо, похлопывает успокаивающе, будто это чем-то поможет. Это «они же дети» блондин слышал за свою жизнь раз пятьсот, если не тысячу, и если несмышленых детей до трех лет действительно можно было оправдать таким образом, то когда им уже пять и шесть — нет. — Я выйду, — дрожащим голосом кидает Тэхён и, захватив свой бомбер, выходит на лестничную площадку, хлопнув дверью. Может, просто день неудачный, думается Тэ, потому что даже сигарета не хочет зажигаться, но вскоре и она сдается, задымившись. Руки обдает прохладным ветром приближающейся осени и пальцы чуть немеют на концах, но Тэхён не обращает на это всё внимания. Он прокручивает в голове мысль о том, что он ровно такой же, как и те дети: Чимин сказал ему не испортить семейную встречу, а он сделал все в точности наоборот. И сейчас даже объятия родной матери не помогут, утешающие слова Чимина тоже, а всё потому, что от их общества и поддержки Ким давно отвык и для успокоения ему теперь нужны не «Алые сердца» и абрикосовое варенье, а объятия Чонгука. Он выбегает в домашней одежде на улицу и идёт к дому Чона, надеясь, что он не засиживается в очередном спортзале.***
Чонгук напился. Может, давно пора было: проблем куча, но теперь одного себя винить грубо в этих проблемах — Ким Тэхён тоже виноват. Может даже, брюнет пьет именно из-за него, но какой бы раз он не вливал в себя виски, перед глазами-то всё плывет, а вот на сердце горечь остается, и Чон сейчас немного начинает понимать, почему наркотики вновь вернулись в моду. Звонок в дверь, а затем непрерывный стук заставляет Чонгука немного протрезветь, потому что от силы пять человек знают его адрес, и он надеется, что это тот человек, который стоит на первом месте. Открыв дверь, макнэ видит перед собой именно того, кого ждал и того, из-за которого он прибывает далеко не в трезвом состоянии. — Чонгук, — произносит Тэ низко и, всхлипнув, валится в объятия младшего. — Милый, что случилось? — ласково спрашивает Гук и, проводя рукой по щеке, целует в макушку. — Ты пил? — обнадёженно интересуется Тэ, улавливая запах перегара от донсена, — Можно и мне? Конечно же, Чонгук не смог отказать и, кажется, что Тэхен за полчаса рассказа всего произошедшего ранее успел выпить больше, чем брюнет за весь этот день. Хоть Чимин и наказал Чону отправить Тэ домой в случае чего, но его жаль слишком, чтобы выгонять его обиженного и заплаканного за тёмную безлюдную улицу одного, а поэтому уже через час парни лежат на кровати в гостиной в объятиях друг друга и пьяно-смазано целуются, безжалостно кусая губы партнера и жадно захватывая их. — Зачем мы напились? — сонно тянет Тэ и морщится, получая мокрый поцелуй от Чонгука в шею, — Мы же не встанем завтра. — Давай прогуляем, — Чон пожимает плечами. — Я в любом случае хотел прогулять, — ухмыляется и чувствует руки под своим тёмно-серым свитшотом, но сопротивляться не собирается. Даже напротив: он отдается в руки младшего без зазрения совести и смущения — алкоголь играет свое, и только благодаря ему он сейчас такой податливый и чувствительный. Да и Чонгук не лучше: единственный раз в жизни хочется не боли и криков, а спокойствия и тепла, так яро исходящего от старшего. — Сходишь со мной на свидание на неделе? — шепчет Чон, а блондин кивает медленно, выдавливает еле понятное «угу, схожу» и разрешает младшему прижать его к себе, окольцевав руками талию. — Папочка, ты лучший, — довольно произносит Ким и засыпает.