Ты говоришь мне «нет, нет», Однако твоё тело явно говорит мне «да, да».
Тэхёну много раз доводилось просыпаться в кровати, обнимая девушку рядом с собой, но ни разу он не просыпался в объятиях парня, и готов поклясться, что именно в этот момент его жизнь поделилась на до и после. Голова болит, и свет упорно пролезает сквозь занавески из плотной ткани и светит в глаза, заставляя всё-таки открыть их и ещё раз обматерить свою жизнь. А будильник телефона, повторяющий назойливую мелодию уже четвертый раз, не успокаивается, пока Ким нечаянно не роняет его с тумбы. — Чонгук, — хрипло шепчет Тэ и толкает младшего в плечо, запуская руки в его взъерошенные пряди волос и вороша их, — Чонгук, вставай, уже утро. Брюнет разлепляет глаза и поднимает их на хёна, измученно, но всё же счастливо и удовлетворенно вздыхая, потому что даже заспанный Тэхён с похмельем выглядит невероятно красиво. Чон улыбается слабо и кладет Тэ обратно на кровать, прижимая за талию к себе, потому что они слишком мало пообнимались вчера. Во всяком случае, брюнету так кажется. — Отпусти, нам нужно на тренировку, — ворчит Тэ, но сопротивляется только для вида, для галочки, на самом деле он не против пропустить тренировку, обнимаясь с младшим в кровати. — Ты сам мне вчера говорил, что хотел прохалявить тренировку, — шепчет сонно Гук на ухо хёну, от чего у того мурашки по телу. Хотя, кто знает? Может, это просто разница температур — горячий шёпот в холодном воздухе? — На самом деле я ужасно замёрз и у меня невероятно болит голова, а поэтому я предпочту пойти в душ. — Никуда ты не пойдешь. Чонгук закидывает ногу на бедро старшего и растягивает губы в довольной, коварной улыбке и он прижимается всем телом к Киму, не позволяя ему и на миллиметр от себя отодвинуться. Тэхёну из этих крепких объятий действительно не выбраться, поэтому ему остается лишь смириться. — Блять, Чонгук, а ну отодвинься, — приказным тоном говорит Тэ с ноткой отвращения, но отвращения наигранного, — Как же я ненавижу тебя. Можно было бы подумать, что блондин опять, вновь, как всегда начинает истерику на пустом месте, но, нет, не сегодня и не сейчас. Сейчас его истерика, если её можно таковой назвать, началась потому, что Чон-ёбаный-Чонгук упирается своим стояком прямо в ягодицы Тэ, что заставляет смущаться больше обычного. Ну, а макнэ хоть бы хны: он поворачивает хёна к себе и целует, захватывая его губы, но его быстро отпихивают. — Фу, блять, — недовольно фыркает Тэ, — Чонгук, ёкарный бабай, иди в ванную, живо. Чисти зубы, дрочи, мойся, но чтобы ты в ближайшие полчаса нахуй мне на глаза не попадался. — Это моя квартира, — напомнил Чонгук и, встав с кровати, направился в ванную. Может, если бы Тэхён больше времени проводил со своим макнэ или интересовался его жизнью чуть больше, то знал бы, что Чон дома не завтракает, лишь выпивает кружку кофе, а на этом и дело с концом, и следующий прием пищи только в обед. Но, кто знает, может быть даже будь он в курсе распорядка дня своего донсена, всё равно решился бы приготовить ему завтрак, потому что на одном кофе и протеиновых коктейлях далеко не уйдешь, а Гук всё-таки спортсмен. Будь Тэхён в курсе расписания приема пищи младшего, то давно бы отругал его за это и заставил есть полезную еду. Если бы они жили вместе, раз уж на то пошло, то если бы ещё Ким сам не любил иногда подвыпить чего-нибудь крепкого и выкурить за день всю пачку сигарет, то отучил бы Чонгука от этого всего, ссылаясь на его возраст, здоровье и, опять же, спорт. Да, будь они в отношениях, Тэ давно бы воспитал Чона так, чтобы он был не только хорошим спортсменом и учеником, но ещё и человеком хорошим вырос, потому что, ну, сейчас его даже человеком назвать нельзя. Об этом Тэхён думал, пока намазывал сливочное масло на кусочки хлеба, пока переворачивал тосты на сковороде, невзначай обжигаясь о её края ранее порезанным пальцем, думал об этом, пока заваривал им обоим кофе, наугад кладя в кружку Чона две чайные ложки сахара, потому что не знает, сколько он кладёт обычно, и думал об этом даже тогда, когда укладывал листья салата, курицу и тонко нарезанные ломтики помидора на тосты, намазанные творожным сыром, хотя должен был думать о том, как бы покрасивее разложить ингредиенты на обжаренном кусочке хлеба. Тэ радовался, что Чон пробыл в душе больше назначенного им ему получаса, потому что он пока что успел всё приготовить и даже помыть за собой посуду, оставив кухню в идеально чистом порядке и, как плюс, с невероятно вкусным завтраком — что поделать, блондин слишком чистоплотный и слишком вежливый, чтобы после себя оставлять беспорядок, тем более в чужой квартире, о чём ему напомнил брюнет час назад. Наверное, то время, которое блондин тратит на усердное открывание арахисового масла, стоило бы потратить на переодевание во что-нибудь более «человеческое», чем футболка Чонгука, которую тот вчера любезно отдал старшему по пьяни. Действительно стоило бы, потому что если бы он переоделся в свой сиреневый свитер мелкой вязки с высоким воротом, то Чон не стоял бы уже минут пять и не разглядывал карамельного цвета шею старшего, обдумывая то, что уж слишком всё это дело чисто, и стоило бы его разукрасить засосами или укусами, например, но не устный договор друзей с привилегиями, ни сам Тэхён этого сделать не позволит, а поэтому брюнету остается лишь мечтательно вздыхать и любоваться. Тэ всё-таки открывает банку, успевшую стать ненавистной ему за три минуты стараний, и когда оборачивается, чтобы поставить её на стол, то испуганно вскрикивает и чуть не выпускает банку из рук. — Ты чего так пугаешь? — авторитетно спрашивает хён, будто это его квартира, и Чонгук здесь — гость, — И долго ты тут стоишь? — Достаточно, чтобы захотеть тебя поцеловать за все твои старания, детка. Хоть макнэ и выглядит теперь посвежее — не такой сонный, как был, но он в одном полотенце на бёдрах, и то, отчаянно норовящим упасть с них в любой момент, а поэтому кто знает, что сделает Гук, когда Тэхён согласиться подойти к нему за поцелуем. — У тебя не холодильник, а перекати-поле, я серьёзно. Ещё раз такое увижу — отправлюсь сам в магазин, раз ты не в состоянии себя продуктами обеспечить, — Ким подходит и его тут же затыкают поцелуем, который уже становится приятнее из-за свежего дыхания и липких от клубничного блеска губ, но всё ещё немного сонным и ленивым, — Чем ты питаешься вообще? — Я не ем дома, хён, — улыбаясь, произносит младший и облизывается, переводя взгляд на стол, — Вижу, ты славно постарался. — Было бы продуктов побольше — постарался бы получше, — хмыкает блондин. Он подходит к окну, отодвинув шторы, смотрит в него, пока серую кухню озаряет холодный, но всё-таки яркий солнечный свет, и бывшие ранее пепельного цвета столешницы светятся и переливаются еле видным перламутром, придавая помещению более веселую атмосферу. — Так… Ты будешь завтракать? Я, вроде как, не для красоты это всё готовил, — неловко напоминает Тэ и кивает на еду позади себя. — А мне кажется, что для красоты, потому что выглядит отменно, — вполголоса произнёс Чон, смотря на старшего с восторженным обожанием, — Тебе везёт, я вот готовить не умею. — Ты разве никогда не видел, как готовит твоя мама? — удивляется Тэхён и переводит полный заинтересованности взгляд, потому что, чёрт возьми, это его шанс узнать о младшем побольше. — Мне готовила няня, если это готовкой можно было назвать вообще, — младший апатично пожимает плечами, — Она заказывала всю еду из ресторанов, а мне говорила, что готовит сама. Но я несколько раз видел, как она выходила «курить», но на самом деле принимала заказ от курьера. — Понятно, — просипел Тэ чуть разочарованно и отошёл от окна, направляясь к столу. Он осторожно садится за стол и берет столовые приборы чуть дрожащими руками. И Чонгук видит это. Видит хорошо, как Тэхён, его Тэхён, переживает за что-то или за кого-то неимоверно сильно и, чёрт, кажется он вчера говорил что-то о своём беспокойстве, но из-за того, что они выпили, младший своем ничего не помнит. — Детка, — окликает Кима макнэ и радуется хотя бы тому, что старший на это уже отзывается, — Что-то случилось? — Я посмотрел вчера соревнования по бальным танцам в Берлине, — блондин резко замолкает, а Чону приходится кивнуть, чтобы тот продолжил, — И там был ты. — Тебе понравилось? — спрашивает обнадёжено Чонгук и укладывает лицо на свои ладони, пытаясь заглянуть в глаза напротив, — Малыш, тебе понравилось? Чон никогда не любил критику, и даже тренеров он редко слушал — просто упёртый козёл. Но первый, наверное, раз в жизни, ему важно мнение одного единственного человека, и он прислушается к его мнению, даже если Тэхён не тренер. — Очень, — признаётся Ким, — Ты так… горячо танцевал, боже… Я никогда так не смогу. — Ты опять заводишь эту тему? — грустно спрашивает младший и делает глоток кофе, пялясь на всё ещё подрагивающие руки младшего, который за всё время их разговора ни съел и кусочка от завтрака, не сделал и глотка из кружки. — Чонгук, ты просто великолепный танцор, и я не могу поверить, что удостоился такой чести, но может довольно шуток? Меньше, чем через две недели у тебя отборочные по школе, тебе нужно найти партнершу. Хочешь, я помогу? У Чонгука на лице застывает непонятная эмоция, которую он сам, кажется, распознать не может: что Тэхён такое говорит? В смысле «найти партнершу»? Чон, будто новорождённый котёнок, непонятливо хлопает глазами, удивлённо смотря на хёна, пытаясь одним взглядом переспросить его. — Ну, чего ты на меня так смотришь, зайчик? Взрослых дядей никогда видел? — расплываясь в улыбке, спрашивает Ким и, вздохнув, направляет свой взгляд в окно, — Ты что… правда хотел со мной на отборочных танцевать? — А ты думаешь я шутил? Сложно говорить то, что хотел, пока тебе своим пронзительным детским взглядом в глаза смотрит Чонгук, а поэтому, не выдержав, старший встаёт из-за стола и подходит к окну, опираясь локтями на подоконник. Блондин задумчиво смотрит на пустующие улицы и пытается вспомнить, о чём хотел сказать. — Ты чемпион мирового уровня, так что не думаю, что тебе нужно объяснять то, что если ты проиграешь на этих соревнованиях, ты упадешь в рейтинге, твоя зарплата станет ниже. Ты этого хочешь? — Не очень, но если ты станцуешь со мной, то на это мне уже будет поебать. Чонгук видит, как Тэхён разочарованно вздыхает и уверен, что он разочаровался не в его собственных словах, а в себе, и, видимо, пришло время поддержки. Младший встает из-за стола и подходит к старшему, обвивая руками его талию и утыкаясь лбом ему в плечо. Он оставляет на открытой шее нежные поцелуи, пока у Тэхёна в душе взрываются все салюты мира, приготовленные на Рождество, но внешне он лишь вздрагивает от неожиданности. — Детка, ты прекрасно танцуешь, — шепчет сбито брюнет и улыбается одними уголками губ, потому что в кои-то веки Ким Тэхён не сопротивляется его ласкам, — Я не хочу менять партнёра, мне нравится этот. Мы выиграем, я уверен. — Ты сам-то слышишь, что говоришь? — разочарованно шипит блондин, кидая взгляд на младшего через плечо, — Ты действительно такой наивный придурок или только притворяешься? Ты занимаешься этим девять грёбаных лет, а я всего несколько месяцев, ты действительно думаешь, что сможешь хотя бы на призовые места попасть? Ты серьёзно? — У тебя такая низкая самооценка, — грустно замечает Чонгук и, отпрянув от чужой спины, встает рядом под боком, — Почему ты так критичен к себе? — Я не критичен к себе, Чонгук, я реалист, я смотрю на мир трезвым взглядом и не надеюсь на чудо, потому что в бальных танцах оно не поможет. Не тебе ли об этом знать? У меня просто не хватит опыта, чтобы станцевать с тобой. — А на кой мы тренируемся? Получается, что это всё зря? — в голосе макнэ слышалась нотка обиды, потому что… Всё то время и силы, которые он потратил на тренировки Тэ и объяснения системы судейства соревнований коту под хвост? — Почему же зря? Ты тренировался. В Тэхёне почему-то именно сейчас просыпается котёнок, желающий тепла и ласки, и сейчас бы начать ластиться к Чонгуку и выпрашивать нежные чувственные поцелуи, которое он позже получит в двойном объеме и ещё, как бонусом, прикосновениями к себе в самых откровенных местах, но старший через силы сдерживает этот странный прилив нежности, потому что… Чон ещё маленький, действительно наивный и несмышлёный в плане отношений, и он просто не хочет давать своему донсену ложных надежд, а поэтому просто пока что делает минимальное — не отталкивает. — Я… Мне, наверное, пора, — блондин вспоминает, что у него дома три маленький ребёнка, одна стервозная Вивьен, мачеха и Чимин, который будет вновь на него ругаться. В горле странное чувство: с каждым вздохом по стенкам трахеи проносится еле ощутимая дрожь, будто кто-то щекочет гортань изнутри, и никак это не исправить. Разве что, перестать дышать. И Тэхён, например, предпочёл бы задохнуться не от верёвки на шее и даже не от поцелуя Чонгука, а от его рук. От его любящих и ласковых рук, которые бы душили со всей детской нежностью и заботой, с упоением макнэ бы наблюдал за посекундным угасанием жизни в слабом теле Кима, ласково при этом покрывая его бледнеющие щёки горячими поцелуями, сцеловывая слёзы и жадно вслушиваясь в последние краткие вздохи. Во время этих странных мыслей Тэ выпал из реальности и, чтобы вернуться в неё, пришлось помотать головой. Старший направляется во всё ещё душную — Чонгук любит духоту и редко открывает окна на проветривание — с ночи спальню, где стоит запах перегара и очередного дорого одеколона, которым Чон пытался затуманить запах прибывания своего любимого хёна в своей квартире. Он быстро одевается и оглядывается, проверяя, не забыл ли он ничего, и уже хочет уходить, но он врос в пол ногами и сдвинуться с места не может: то ли совесть, то ли какое-то другое, непонятное чувство не даёт просто так уйти, и, чтобы хоть чуть-чуть улучшить свою карму, Тэхён открывает окно в спальне, заправляет большую двухместную кровать и только потом идёт в коридор. — Ты обещал мне свидание, — оклемавшись от резкого ухода старшего, заявляет брюнет, наблюдая за тем, как хён одевает обувь. — Никогда больше не буду пить с тобой, обещаю тебе хуйню всякую, — фыркает Тэ и сует руки в карманы, — Я освобожусь к девяти, можешь заехать за мной. — Обязательно, хён. Чонгук припечатывает Кима к входной двери спиной, словно в тот день, когда блондин приехал к нему «всего лишь попросить прощения», только вот эти случаи отличаются тем, что теперь младший целует. Целует, кусая чужие губы и забывая периодически дышать — слишком волнительно. — Тогда… До вечера? О, опять эта неловкая тишина и атмосфера, которая была на той злосчастной пробежке! Никто из парней не знает, что сделать, чтобы прервать её, а поэтому Ким кивает несколько раз, бросает сдавленное «пока» и хлопает дверью перед носом хозяина квартиры, думая о том, что свидание обязательно закончится тем, что он заснёт у Чонгука в квартире, оба будут довольны жизнью, однако у младшего будет невъебенно болеть задница. Знал бы он, как сильно ошибается.***
Не хотелось бы палиться Чимину, что у Тэхёна и Чонгука чуть более, чем дружественные, но чуть менее, чем романтические отношения, золотая их середина, и с младшим вообще не хотелось говорить, но он спалится по собственной же невнимательности. Тэ снимает с себя обувь и флисовую кофту куда-то в сторону откидывает, скатываясь спиной по входной двери. Он прислушивается: дома тихо, не слышно даже колыхания занавесок с кухни, а это значит, что все ещё спят. Может, это было бы даже на руку блондину, потому что отвечать на расспросы о том, где и с кем он был хочется не очень, тем более если он встретит Чимина. А ведь Чимин знает запах одеколона Чонгука и если учует его в доме, то истерики не миновать, поэтому ради своего же блага Тэхён предпочтёт отправиться в душ и смыть с себя остатки чужого запаха, прикосновения и поцелуи, горячими следами оставшиеся на коже. Блондину думается, что для него слишком гениален этот план, а поэтому по дороге до ванной с его лица не может сойти улыбка. Эта лучезарная улыбка испаряется с губ Тэ также быстро, как и появилась, потому что в ванной перед зеркалом стоит Чимин и приглаживает белые волосы расчёской. — Доброе утро, — младший кидает на брата презрительный взгляд, и, как только Тэхён понимает, что сейчас будет пиздец, то хочет свалить, но Пак оказывается быстрее, — Где ты был? Карты на стол, господа. — У Чонгука, — легкомысленно отвечает блондин и пожимает плечами. — Ты ночевал у него? — видя, что брат в хорошем, как Чимину показалось, расположении духа, он решает позадавать вопросы, которые хотел задать раньше, — Вы спали вместе? Раз уж Пак пассив, то почему бы не подразнить его? Тэхён встаёт рядом с младшим и стягивает с себя джинсы и зевает напоказ. — Нет, мы трахались, — старший трёт шею, — Я жутко не выспался, мы легли только в пять… Тэхёну доставляет, когда у Чимина заливаются румянцем то ли смущения, от таких подробностей, то ли от злости, ревности и зависти, и если бы старший мог, то сделал бы тысячи фото такого Пака. — П-прямо… — Не знаю, из-за чего ты там хуесосишь Чонгука, но трахается он отменно, — старший смачно причмокивает губами и смотрится в зеркало с упоением, проводя по губам большим пальцем, — Смотри-ка, у меня на губах даже его помада осталась. Эти слова, в каком бы лживом контексте про секс с Чонгуком не стояли, но были чистой правдой из всего этого, потому что перед уходом макнэ действительно поцеловал его и часть той самой клубничной помады осталась на губах у его хёна. — Я его не хуесошу, — обдумав предыдущие слова брата, отвечает Чимин и надувает губы обиженно, — Он противный. И это передается половым путём. — А, так вот почему ты такой стервозный последнее время, — язвительно замечает Тэхён и стягивает с себя футболку, наигранно удивляясь. Пак переводит взгляд на белую футболку и трясется от злости, потому что… — Представляешь, я даже забыл снять его футболку с себя, — блондин прижимает её к груди и вздыхает влюблённо, опять же, наигранно, хотя… Кто знает? — Половым путём? Хочешь сказать, я спал с этим долбоёбом? — младший тоже хочет брату поязвить, заставить его злиться, а может, даже и ревновать. Чимин не глупый, но мозги свои тратит не туда, куда нужно, а поэтому думает, что если получилось Чонгуку на больное надавить, на жалость, то и с братом выйдет, почему нет? Доверия к этому танцору у него ведь всё равно нет, правда? — Представляешь, если Чонгук напиздел тебе, что он девственник и тогда, когда ты уезжал к маме в Тэгу, он приходил ко мне и мы трахались? Долго, — Чимин смотрит на брата и… Злится ещё больше? Старший пожимает плечами с совершенно безэмоциональным лицом, а через минуту выдавливает из себя усмешку, наверное чтобы не казаться бесчувственной сволочью от слова «совсем». — Мне похуй, — бросает он, — Я же не встречаюсь с ним, я даже не влюблён в него, пусть суёт своё хозяйство, куда захочет. — Слишком уж ты легкомысленен для человека, который переспал с Чонгуком, — кривится Чимин. — Ну, если бы ты действительно с ним переспал, то тебе бы было похуй, что я трахался с ним вчера, а тебя, я вижу, эта тема чересчур ебёт. Чимин замолкает и сердится ещё больше, а затем выходит из ванной, хлопая дверью, потому что вести диалог со своим братом сейчас он не видит смысла. — Тэхён, — Пак решает напоследок кинуть что-нибудь такое, чтобы оставшийся день старший провёл в философских раздумьях и в осознаниях своих грехов, — Я протёр зеркало от помадных следов поцелуев в твоей комнате. Я делал так, когда я первый раз втюрился в парня, и если ты ещё раз пизданешь мне, что тебе Чонгук даже не нравится, то я заставлю перецеловать тебя всех прохожих тёлок, чтобы ты наконец определился со своей ориентацией. Это всё действительно заставляет задуматься.***
Вечером, часов в девять, Тэхён валяется на своей кровати под углом в девяносто градусов, потому что тело лежало на поверхности постели, а ноги располагались на стене в вытянутом положении. Конечно, они иногда затекали, поэтому Ким то клал одну из них на постель, поворачиваясь набок, то прижимал обе к груди, сворачиваясь калачиком, то закидывал их на полку с учебниками, которые периодически падали рядом, толстенная тетрадь по экономике даже успела угодить в лоб блондину. Он, зевая изредка, роется в телефоне, пролистывая новостную ленту в одной из соцсетей, но, будто назло, там попадаются либо мемы про то, что скоро первое сентября, и подушки студентов и школьников тридцать первого числа будут насквозь мокрыми из-за слёз, либо какие-нибудь романтичные посты и цитаты из фильмов про любовь. Слова Чимина действительно заставили задуматься, а поэтому, когда в ленте попадается фотография парня, целующего в щеку девушку, сидя в кабинке колеса обозрения, Тэхёну захотелось также. Он вздохнул грустно с осознанием того, что не хочет целовать и обнимать девушку, он сам хочет быть поцелованным и взятым в объятия. Ему всегда холодно, даже в июне было холодно, а у Чонгука губы, например, всегда горячие, вне зависимости от погоды, температуры помещения или улицы. Всегда, когда он целует или обнимает, по телу проносится волна жара, и отрицать это, к сожалению, Ким не может. Если бы кто-нибудь сейчас позвал его гулять, то он бы отказался: потому что не причесан, одет в поношенную домашнюю футболку и нижнее белье и не поел, да и настроения нет. А вот если бы кто-нибудь напомнил, что ещё полчаса назад он обещал поехать с Чонгуком на свидание, то он был и поел, и оделся, и причесался меньше, чем за десять минут, но блондин об этом не вспомнил. В наушниках отдается какой-то странный стук, не похожий на внеплановый бит, потому что, во-первых, слишком неравномерный, а во-вторых, Тэхён переслушивал эти песни сотни тысяч раз и не разу не слышал этого. Он, испугавшись, что наушники сломались, стягивает их с себя. Во рту у него кусочек кислого большого чупа-чупса, подаренного ему Чонгуком и по неосторожности разбитого вдребезги, что неожиданно крошится, рассыпается под натиском зубов, потому что через минуту он опять слышит этот стук, проходящийся по комнате, и «загружается» пять минут, пытаясь понять, откуда он исходит. Вскоре до Тэ допирает, что стучат по стеклу, следовательно, в окно, но, повернув туда голову, он видит, что окно зашторено, и чтобы посмотреть, кто стучится, придется встать и отдернуть занавеску. «Да кому я нужен, — думает светловолосый и, проглотив кислую раздробленную конфету, идёт к окну. Он отдергивает шторы и опирается бедрами на выступающий подоконник, выглядывая в окно: за стеклом знакомая шумная улица, покрытая вечерним полумраком и тусклым светом желтых фонарей. — Что за чертовщина, — бурчит себе под нос Тэхён и забирается на подоконник, вставая на колени и открывая окно настежь. Блондин щурится от холодного порыва ветра, который ворошит и без того взлохмаченные светлые волосы, поднимает подол футболки чуть ли не до груди, непослушно игнорируя тот факт, что Ким упорно натягивает край одежды вниз. Он не смотрит по сторонам и уж точно не наклоняется вниз — упасть боится, но как только на его бёдрах оказываются чьи-то тёплые большие ладони, наклонить голову приходится. — Привет, куколка, — улыбаясь, говорит обладатель самых горячих и самых нежных рук на этой планете. — Ты меня напугал, — старший выдыхает, прикладывая руку к груди, в которой до сих пор, от страха то ли или от волнения, бешено колотится сердце, — Ты мог бы просто позвонить в дверь, как это делают нормальные люди. Тэ должен радоваться, что на улице, где стоит его дом, народу мало, потому что выглядят они с Чоном сейчас ну очень странно: Ким, который на коленях стоит на подоконнике у самого окна со стороны квартиры, и Чонгук, который стоит на пожарной лестнице, висевшей чуть выше козырька окна первого этажа, сейчас заглядывает снизу вверх в глаза хёна, поглаживая покрывшуюся мурашками от холода кожу на его бедре. — Я немного не одет, — вспоминает Тэхён, указывая на то, что он, вообще-то, только в футболке и нижнем белье, но младшего это не волнует. Чон тянет к себе хёна за ворот рубашки, а тому приходится встать на четвереньки, и мягко целует его губы, облизывая их. Он хотел, на самом деле, просто чмокнуть, как он это делает всегда, прибывая в хорошем расположении духа для небольших, абсолютно невинных детских, подобно ему самому, шалостей, но, почувствовав на губах Тэхёна сладость с кислым послевкусием от недавно им съеденной, видимо, конфеты, то удержаться просто не может, чтобы не вылизать весь конфетный вкус с языка и губ старшего. Костяшки пальцев незамедлительно обдувает прохладный ветер, морозит их вместе с кончиками пальцев, ушами и носом, а поэтому Киму приходится недовольно промычать в чужие клубничные губы, чтобы макнэ прекратил эту сладкую пытку. — Я мерзну, — надувая щечки, сообщает блондин, хоть на самом деле мерзнут у него только руки, но никак не губы и бедра, потому что там лежат горячие руки Чонгука. — Пойдём, — Чон обвивает руками талию блондина и тянет его на себя, благо тот успевает упереться руками в оконную раму, — Там внизу машина ждёт. — Я не одет, я не ел с утра ничего, кроме леденца, и я даже не причесан, — Тэхён загибает пальцы, насчитывая кучу причин, почему ему нужно хотя бы пятнадцать минут на сборы. — Одевайся и причесывайся, мы все равно поедем в ресторан, — брюнет смотрит на Кима, который глазами хлопает непонимающе, и улыбается, — Ну, чего любуешься? Одевайся иди. — Точно. Тэ спрыгивает на теплый ковер и сразу же идет к шкафу, но совсем не ожидает того, что младший полезет за ним. Никто не просил и не приглашал, но Чон всё равно садится на кровать, закинув ногу на ногу, и ждёт, пока старший переоденется. — Чего завис? — Ничего. Тэхён надевает то, что первое попадается под руку, и он был бы несказанно рад, если бы этим «первое, то что попалось под руку» был бы не чиминов нежно-розовый свитер, потому что с таким же успехом можно было повесить себе на шею табличку с надписью «Смотрите, я педик!». — Миленько, но не слишком ли приторно? — А ты что, модный судья? — Ха, — Чонгук усмехается, — Если есть такая профессия, то почему я всё ещё занимаюсь бальными танцами? — Не знаю, — Тэхён застёгивает пуговицу на тёмно-синих джинсах и опускает голову, но не потому, что не может застёгивать, не глядя, а потому, что прячет улыбку от макнэ, — Совращаешь всяких девчушек своими танцами, ужас. — И тебя в том числе? — Я не девчушка. — Но совратил же. — Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Ким решает, что причесываться ни к чему, точнее, что это занятие тратит чересчур много и без того драгоценного времени, а поэтому он просто встряхивает головой и приглаживает ладонями волосы, оборачиваясь на брюнета. — По-человечески выгляжу? — интересуется он, модельно уперев руки в бока и обернувшись на секунду, чтобы посмотреть в зеркало ещё раз. — Вполне, — хмыкает оценивающе Чон, а затем слышит, что где-то на кухне пикает что-то, возможно, что плита, — У тебя кто-то в гостях? — Нет, Чимин дома, к сожалению. Поэтому нам придется выходить в окно. — Давай я сначала спущусь, а потом тебя сниму? — предлагает младший, на что получает от Тэхёна недовольное цоканье языком. — Я похож на инвалида? Сам справлюсь, — огрызается он, подходит к окну и, забравшись на подоконник, спрыгивает с него на металлическую пожарную лестницу, но всё-таки раздирает себе коленку. — Неуклюжий, — смеется Чонгук, спрыгивая следом за хёном. Они понесутся наперегонки к ресторану, как маленькие дети, и выиграет Тэхён, потому что Чонгук поддастся, чтобы увидеть счастливую улыбку***
Этот ресторан быстро наскучил Тэхену. Он любит больше маленькие уютные кафе, где он всех официантов поимённо знает, где выучил уже всё меню, как детский стишок из начальной школы, и где есть небольшой укромный уголок около самой кухни или где-нибудь за перегородкой, за которым можно шептать друг друг всякие нежности и целоваться до опухших губ. Но этот ресторан таковым не является: он трёхэтажный, он неуютный и холодный, и Ким чувствует себя неудобно. Он мёрзнет ужасно, чувствует себя некомфортно до жути и постоянно оглядывается по сторонам в желании найти необходимую поддержку. Чонгук не сразу, но замечает, что его солнцу неприятно здесь находиться, а поэтому он наклоняется, чтобы заглянуть в глаза напротив: — Малыш, как ты? Все хорошо? — Все хорошо, — вздохнув, откликается Тэ глухо и ведет указательным пальцем по вышитым на отвратительно белой скатерти узорам, устремляя свой взгляд куда-то к барной стойке, — Скучновато, правда, немного. Чон, да, расстраивается чуть, но слишком хочет идеального свидания, чтобы не сделать всего, чего сейчас захочет душа его хёна. — Хочешь домой? — интересуется младший, поправляя ворот рубашки. — Да, я, пожалуй, пойду домой, поздно уже, — Тэхён нехотя поднимается со стола и натягивает толстовку на бёдра. — Нет, детка, ты не понял, — Чонгук улыбается и ловит непонятливый взгляд блондина на себе, который смотрит такими глазами большими от удивления, — Хочешь поехать ко мне? — К тебе? — переспрашивает Тэхён и медленно понимает тех девушек, которым он предлагал на первом же свиданием пойти к нему. Чёрт, а это оказывается действительно очень смущающе! — Да, я не против, — кое-как отвечает старший, стараясь не смотреть на чертовски довольную улыбку своего донсена, — Что мы будем делать? — Найдём, чем заняться, об этом можешь не беспокоиться, — брюнет же накидывает своё тёмно-серое пальто из толстого вельвета на него, потому что в одной только толстовке он точно замёрзнет. — Как скажешь.***
— Видишь вот там дома? Чонгук заворачивает Тэхёна вокруг своей оси и, взяв его за руки, обвивает своими его талию, кивая на окно. — Район богатеньких папочкиных сыночков? — спрашивает блондин, укладывая голову на плечо Чона позади себя. — Ага, — довольно подтверждает тот, — Я хочу себе квартиру там. Там очень красивые виды. — Они же дорогие, — напоминает Тэ. — А я и не бедный. Ким уже давно уяснил, что его донсен лучше потратит деньги на дорогой шмот или новую огромную квартиру, чем на что-то действительно полезное, но он откровенно не понимает, зачем ему четырехкомнатная квартира под самой крышей дома почти в центре города, если он живёт один. — Везет тебе, — вздыхает блондин, — А мы еле платим за двушку. Мы пытались уживаться в однушке, но из-за некоторых «увлечений» Чимина мне часто приходилось спать в гостиной. — Увлечений? Он танцевал в вашей комнате? — удивляется Чон. — Нет, трахался с парнями, — вздыхает старший. На него находит какая-то дурацкая ностальгия по тем временам в уютной однушке, когда он каждую неделю ходил за новыми, более мощными, чем предыдущие, наушниками, чтобы не слышать своего братца. Он не ненавидит его за это нарушение покоя, за то, что приходилось иногда днями «жить» на диване и изредка вообще ночевать у друзей, чтобы не мешать «похождениям» Пака. Высиживая на кухне и, конечно, заткнув уши наушниками, Тэхёну грустилось, и он думал о том, что же тот незнакомец делает и говорит такого, где и как прикасается к Паку, что он так отчаянно просит «ещё», сладко стонет и хрипит. Да, иногда хотелось также, и когда Тэхён находил себе спутницу на ночь, притаскивая её из клуба или бара, то совесть сразу же трепала по ушам и звенела в тревожный красный колокольчик, от чего Киму вздыхалось тяжело и приходилось ехать на дом к той пьяной девушке или отель, чтобы не сгонять спокойно спящего братика с нагретой кроватки. — Эй, — брюнет окликает хёна и вырывает буквально из его глупых, совсем сейчас ненужных воспоминаний, — Вам сейчас-то места хватает? Чонгук тянется за пачкой сигарет, лежащей перед Тэхёном на подоконнике, а старший невольно содрогается, и эта дрожь идёт по запястьям, о которые макнэ часто тушит сигареты. Сначала было больно, и блондину приходилось сдерживать слёзы, терпеть и не издавать не звука, но однажды он не сдержался и всхлипнул — с того момента Чон тушит окурок о чужую кожу и сразу же целует в качестве утешения и извинения место ожога горячими губами которые, казалось, были горячее самой сигареты. Сейчас, когда Гук тушит окурок уже о ранее оставленные ожоги, уже не так больно, просто неприятно, и сейчас Ким просто дрожит, дожидаясь очередной «метки», но больше он, конечно, ждёт утешительного поцелуя. — Не очень, — Ким мечтательно вздыхает и прикрывает глаза, — Я бы хотел себе большую кухню, чтобы можно было танцевать, пока готовишь, шкаф с небольшой библиотекой в гостиной, чтобы читать перед сном и… По руке Тэ следуют чужие горячие пальцы, поднимают рукав, а затем небольшая боль идёт где-то по пальцам от ожога с запястья, а сам Ким вздрагивает и дёргает рукой, от чего дорожка горячего пепла остаётся на смуглой коже. Ким шикает непроизвольно от боли, но вместо поцелуя в руку получает поцелуй в шею. — Так хорошо, — шепчет довольно Тэ и откидывает голову, — Поцелуи в шею намного действеннее, чем поцелуи в руку. — С каких пор тебе нравятся мои поцелуи? — удивляется Чонгук и одним действием разворачивает хёна к себе. Блондин пожимает плечами и запрыгивает на край стола, болтая в воздухе ногами. Он поднимает взгляд с пола на макнэ, а затем и вовсе отводит его в сторону, у окну, наблюдая за чёрным ночным небом и школой танцев, которая светится где-то между домами. — Не знаю, — беззаботно кидает он, — С этих самых, наверное. Чон подходит к старшему вплотную, обвивая руками его талию и притягивая к себе, а тот бесстыдно обвивает ногами чужой торс и вытягивает голову вперед, надеясь на поцелуй в губы, и получает его. Младший до жути нетерпеливый, но сейчас сам не знает, чего хочет, когда с таким напором целует хёна, что тому приходится сначала опереться на локти, а затем и вовсе лечь на стол, а всё потому, что руки Гука не под его спиной, на в светлых волосах, а на чужих ягодицах, что наверное, заставляет Тэхёна одуматься. Он пытается отвлечься от этого пьянящего поцелуя, но когда чужие разгоряченные руки плавают по собственным бёдрам, вообще ничего не хочется делать. Хочется только стянуть с себя всю мешающую одежду и наслаждаться прикосновениями к своей коже, прикрыв глаза. Чонгук же не останавливается и ведёт ладонями выше, забираясь под чужой свитер, а там разглаживая карамельную кожу на груди, заставляя Кима прикусить его губу. — Эй, так, всё, стоп, тайм-аут, — старший упирается руками в грудную клетку донсена, который смотрит недовольно, хмуря брови. — Ну что ещё? — негодует младший и оставляет грозный поцелуй на щеке блондина. — Не хочу, чтобы мой первый секс с парнем был на кухне, — говорит Тэ и вздыхает, обвивая руками шею Чона, — Пойдем в спальню. — Ты так уверен в том, что у нас будет секс? — Чонгук игриво изгибает бровь и получает небольшой удар ладонью по плечу. — Не выёбывайся, и просто пошли уже на кровать, — фыркает старший и хочет было слезть со стола, но вместо этого оказывается в чужих руках, поднятым над полом, — Да, так ещё лучше. Неси меня Младший ухмыляется и, перехватив хёна под бёдра, несет его в свою комнату, пока тот пытается спрятать своё смущение, опуская голову. Когда брюнет всё же доносит его до комнаты, то кладёт аккуратно на кровать и приближается к чужой шее, но приходится спросить разрешения: — Эй, хён, можно я?.. — шепотом спрашивает Чонгук и, услышав цоканье со стороны блондина, ухмыляется, — Я ещё никому не ставил меток, малыш, первый и последний раз. — Так уж и быть, — Тэ вздыхает и притягивает к себе шею Чонгука, — Но сначала я покажу тебе, как правильно. Чон и не против: он поддается чуть вперед боязливо, а затем сбито выдыхает, ощущая на своей коже чужой влажный язык. Он чувствует странное давление, будто одним поцелуем Тэхён пережимает ему горло, однако он всего лишь надкусывает кожу своего донсена, а далее засасывает ее, оставляя на его шее багровый след с более темными крапинками. — Черт подери, а это больно, — кривится Чонгук и потирает болящее место, — Чувствую себя использованным. — Не тебе сейчас будут пихать пятнадцать с половиной в задницу, — фыркает Тэ в ответ и приподнимается на кровати на локтях. — Откуда ты знаешь сколько у меня? — смеется Чонгук и приподнимает брови, — Неужто угадал? — Интервью 2017 года, январь, — ухмыляется Ким и проводит указательным пальцам по чужим влажным губам, — Ты любишь хвастаться. Чон стягивает с хёна толстовку и выдыхает сбитое «вау», однако он не может сосредоточиться глазами на чем-то одном — старший елозит по кровати, извивается то ли от холода, то ли от смущения, то ли просто от вредности. Но он видит, что блондин дрожит: от страха то или от смущения — непонятно, но когда младший проводит руками по чужой смуглой талии руками, Тэ дрожит уже чуть меньше, а щеки напротив заливаются румянцем больше. — Что-то не так? — Ты совсем неопытный, и боюсь, что будет больно, — бурчит Тэхён себе под нос. Он тянет руку чужой рубашке, аккуратно и со всей своей на данный момент пьяной осторожностью расстегивает пуговицы на чужой персиковой рубашке, стараясь ничего не порвать и не оторвать, потому что вероятнее всего, что эта рубашка стоит больше всех органов Тэ вместе взятых. — Знаешь, Тэхён-и, как бы я ни хотел тебя успокоить, но я могу сказать тебе только, — Чонгук наклоняется к чужому уху и облизывается довольно, — Я не буду нежен с тобой сегодня. Может, ты уже успел заметить, но я не очень люблю нежности и всё вот это. — То есть, не пожалеешь меня? — пугается Тэ, а младший буквально слышит, как он пугается, потому что костяшки рук хёна ударяются о его грудную клетку. — Не пожалею, — подтверждает Чон. Он уже тянется руками к чужим джинсам, но его останавливают, хватая за запястья, и он поднимает гневный взгляд на старшего: что ещё? — Подожди, — просит Тэхён, задыхаясь — от чего? Не понятно, но он смотрит на макнэ жалобно, дышит тяжело и глотает так жадно воздух. — Да ты заёб брыкаться, — рыкает младший и одной рукой сжимает запястья Кима, прижимая их над его головой, — Лежи спокойно. Наверное, когда пальцы макнэ пробираются уже под джинсы, Тэ больше и думать не смеет о сопротивлении: он тает, расслабляется и просто наслаждается приятными прикосновениями. Чону больше не требуется удерживать его руки, но, знаете, оба поняли друг друга и нашли друг в друге один из своих фетишей: Чонгук понял, что ему нравится, когда Тэхён не слушается, а Тэхён понял, что ему нравится злой Чонгук. Брюнет проводит языком по нижней части живота Кима, заставляя его мелко задрожать, а затем он и вовсе снимает с блондина последнюю часть гардероба, позволяя себе наслаждаться прекрасным видом. Он планирует довести Тэхёна до состояния несостояния, потому что девиз Чонгука «лучше больше, чем меньше». — Хочешь отплачу тебе за тот минет на кухне? — интересуется Чон и припадает губами к чужому бедру, выцеловывая внутреннюю его часть, ведет носом выше и утыкается в подрагивающий член, просящий внимания и разрядки. — Будь так добр, — язвительно кидает Тэхён, но слышно, как дрожит его голос. Чонгук, неумелый и неопытный Чонгук в считанные минуты заставляет старшего размякнуть, растаять под напором его мучительно долгих, но мучительно приятных ласк. То, с каким упоением он брал в рот и заглатывал во всю длину, заставляя головку чужого члена упираться в заднюю стенку своего горла, как разглаживал нежную кожу на бёдрах, проводил пальцами по груди, задевая соски, и по основанию органа, заставляло Кима поддаться и единственное, что он мог делать, это чуть давить на затылок донсена, заставляя его двигать головой быстрее. — Сними с себя эту блядскую рубашку, — басит Тэ и тянет ворот чужой одежды вверх. Чонгук же, откликнувшись, поднимается на колени и не снимает, разрывает рубашку. Перламутровые пуговицы летят в стороны, как и лоскуты дорогой ткани, но зато брюнет остается без верха. — Знаешь, что я сейчас буду делать? — Чон опускается вниз и теперь чувствует кожей кожу Тэхёна: то, какая она влажная и горячая от одной единственной ласки заставляло его ухмыльнуться, — Знаешь? — Что? — блондин жмется плотнее к донсену, потому что ему действительно уже не терпится. — Я буду растягивать твою узкую задницу и я хочу, чтобы ты рассказал, как ты сильно этого хочешь, — шепчет младший. Он берет личико хёна в свои ладони и гладит щеки большими пальцами. — Очень хочу, Чонгук, пожалуйста, — Ким отвечает таким же сбитым шепотом, — Я знаю, что я не супер в гейских фразочках, но, пожалуйста, я очень хочу твои пальцы в себе. — Тогда помоги мне немного. По всем канонам манги Чон заставляет старшего открыть рот и облизать его пальцы. Он точно не знал, как должна выглядеть эта часть секса, но если судить, что это — его первый раз, то он может сказать, что Тэхён справляется просто отлично. Он переворачивает хёна на живот и, поставив его на колени, раздвигает ягодицы и уже хочет начать растягивать, но думает о том, что на этой коже прекрасно смотрелись бы красные ссадины и следы. Если составлять график самых больных действий, совершенных Чонгуком, то на первое место теперь встали шлепки, потому что это чертовски больно и горячо. — Как тебе? — ухмыляясь, спрашивает Гук. — Ещё. Он не ожидал, право, что его попросят ещё, но он видит, как Тэ зарывается носом в подушку — ему стыдно. Ему хочется жарче, горячее, хотя пятая точка и так уже горела огнем, но макнэ не смеет и не хочет ослушиваться хёна, а поэтому последний получает еще два шлепка по ягодицам, а затем сразу же один палец в себе. — Смазка, — шипит Тэхен и хватается за чужую руку, потому что на подходе уже второй палец. — Не сегодня, детка, — усмехается Чон, — Терпи. Пальцы двигаются абсолютно произвольно, но их обладатель и не подозревает, что его объект желания и обожания уже плывет от переизбытка чувств, от того, что желание смешивается с болью, когда ногти изнутри царапают стенки, и самое главное — все это действительно заставляет терпеть. — Малыш, ты не представляешь, как ты меня заводишь, — выдыхает донсен и расстегивает пряжку ремня, стягивая с себя джинсы, — В жизни такой дерзкий, язвительный, а в постели такой невинный, просящий. Гук уже не может терпеть: он оглаживает чужую поясницу, а Тэ понимает, что из него достали пальцы и это не к добру. Он уже хочет обернуться, но его вдавливают в кровать, прижимая шею, а затем входят сразу на всю длину. Из глаз уже слезы от боли, и Тэхён раскрывает рот и пытается выражать свой протест, кряхтя и скуля, но понимает, что его не послушают. — Больно? — интересуется Чонгук, на что ему кивают положительно. Он цокает языком и наваливается грудью на чужую спину, ведя руками вниз. Брюнет проводит одной рукой по напрягшемуся органу хёна, пытаясь отвлечь, а второй рукой все так же прижимает шею к кровати. Он слышит всхлипы и чувствует, как Ким дрожит, но все равно делает один грубый толчок. — Блять, сделай так ещё, — доносится глухо снизу, а Чонгук хмурится и, запустив пальцы в светлые волосы, оттягивает их на себя, заставляя Тэхёна поднять голову. — Повтори, — шипит Чон. — Хочу ещё, — старший сглатывает слюну, всхлипывает и жадно хватает ртом воздух. Наконец-то у макнэ есть полный диапазон для действий, и он начинает набирать грубый темп. Он не жалеет старшего, как и обещал, а поэтому дорогая кровать под ними скрипит с каждым движением. С каждым чоновым толчком Тэхён вскрикивает, просит «ещё» и царапает собственные запястья, потому что ну очень уж больно. — Чонгук-а, — стонет он откуда-то снизу, глухо, сорванно, но младший откликается сразу, — Возьми меня грубее. Чонгук же рыкает и вплетает пальцы в волосы хёна, хватаясь за них и дергая на себя. Он, как его и просили, делает толчки грубые, несдержанные и такие… Неудобные? Да, у Тэхёна жуть, как затекли бедра, но он чувствует скорую разрядку, а поэтому просто терпит. — Детка, скажи мне, чей ты, — Чонгук наклоняется к самому его уху. — Твой, Гук-а, только твой, — Кима передергивает и он плачет от переизбытка чувств, роняя слезы на подушку, — Ещё. Чонгук нашел простату и он понимает это сразу, начиная входить вновь и вновь под этим углом. Мотивация — тэхёновы вскрики и проклятья, сыпящиеся нескончаемым потоком с его губ. — Дай мне кончить, Чонгук-а, — Тэ бьет ладонью по постели, когда его волосы оттягивают назад, заставляя оторваться от подушки, — Больно, Чонгук! — Попроси, чтобы не было больно, — усмехается младший, — Ну, чего ты там просил? — Хочу кончить, — повторяет он и приподнимает торс над поверхностью постели. — Еще раз: чей ты? — спрашивает Чон. — Твой, Господи, весь твой, — Тэхён вздрагивает и стонет сладко так, приторно, его стон будто патокой вливается в уши, и брюнет этим наслаждается. Пока старший получает самый лучший и яркий оргазм в его жизни, Чонгук толчков не прекращает, и когда Ким окончательно обмякает, кончает глубоко в него, чтобы тот, как мантру в голове повторял, кому он принадлежит. У блондина нет сил пошевелить ни одной конечностью, а поэтому он просто переворачивается набок и кутается в теплые чонгуковы объятия — в них засыпается куда лучше, быстрее, спится сладко и крепко. — В следующий раз купи смазку, — просит, почти клянчит Тэхён, зная, что для него Чонгук хоть тысячу таких бутылёчков купит. И, знаете, впервые в жизни Ким Тэхён остался удовлетворенным.