***
На пороге тёмной чащи, где древесные кроны не до конца блокировали свет солнца, разлился пруд. Небольшой, подозрительно похожий на болото, но чистейший, если равнять его с логовом зверолюдов. После всего, что творилось там, небольшую грязь как-то зазорно уже подмечать. Вполне можно закрыть глаза на дикие травы, пожравшие рыхлую землю вокруг пруда, и ил — то, что в стоящей воде никто не жалует. Ничего не поделаешь. Кто бывал на озере в городе Якова и купался в нём уже инстинктивно чувствует, когда так: альтернативу ищи, не ищи, а придёшь к тому, с чего начинал. Одним словом, к не самому приятному варианту. Зато к доступному. Прятаться Якову пришлось много. Он крался, уповая на слепоту и глухоту пьяных вдрызг зверолюдов; он делал это наугад, и наугад выбирал укрытия для своего хлипкого тельца. Везение пока работало как надо. Более того, у него были все шансы вывести Якова на волю с минимальными проблемами. Звери Хаоса сами нажрались: призыв демонов отметили поди, и были в, скажем так, небоевом состоянии, а те шарохавшиеся одиночки просто оказались крепче остальных и в основном искали чего бы поддать. Какое им было дело до случайного унгора? Копыта Якова продавливали в хлюпающей земле глубокие следы. «Как бы не увязались.» — опасение в первую очередь относилось к гончим. Пока их хозяева в дрова, псам ничто не мешает пойти на охоту, в которой роль жертв будет отведена не только мелким зверькам, но унгорам и прочим убогим. Кого-то в ближайшие часы ждёт незавидная участь. О жуткой прожорливости гончих Яков узнал от Маика. Если их тут хоть иногда кормят, можно чуть расслабиться. В противном случае… остаётся действовать как Яков, а он был осторожнее сапёра и настороженней имперского охотника на ведьм. Впервые в жизни приходилось путать следы; Яков думал — это у него получается недурно. Или скорее утешал себя и заставлял так думать. Заросли трав, из которых узнаваемым был только рогоз, рубились туго даже в две руки. «По-моему, это всё-таки болото.» План ничем особым не выделялся. Яков искал, где можно отмыть вещи и отмыться самому. «Пруд» единственный походил на нужное место. Жаль доверия не вызывал, а одни сплошные подозрения. Ледяная вода омыла ноги, по всему телу Якова прокатилась неприятная дрожь. Юноша шагнул в пруд и тут остановился, дёрнувшись от холода сковавшего лодыжки. Над головой, необычно низко, лабиринты ветвей, в которых блуждал тусклый свет, вились и петляли. Вся растительность здесь давно мертва — казалось бы, но высокие травы держались почти бодрячком. Это не означает, что они были не так унылы, как всё остальное. Отнюдь. Их понурость нагоняла тоски с не меньшим успехом: когда деревья источали смерть, травы словно бы только собирались с ней слиться. И никого! Ни птиц, ни лягушек, ни даже насекомых. Тень брезгливости мелькнула на лице Якова, прежде чем он с охами и ахами заполз обратно в заросли рогоза. Вещи ведь в воду не положишь. — Ну что-ж, приступим, — вздохнул Яков. Отступать было некуда: позади слаанешиты. Вот смоет с себя всё дерьмо и пойдёт хоть к лешему на новоселье. «Ну их на*уй!» — мысли Якова были категоричны, да так звенели непреклонной уверенностью, что эхом раздавались во всех уголках не шибко большого зверолюдского мозга. Для начала Яков окунулся сам. Унгор чуть не потерял сознание, когда резво плюхнулся в пруд, не подумав, что опыт поездок на море не работает, если вода, чёрт возьми, ледяная! Ну ничего. Пошипел, растёрся. Потряс костями. К неудовольствию Якова свежие раны от этого засаднили опять. Вымывшись, он прочувствовал всю прелесть жития в лесу. Почему-то отсутствие мочалки и мыла особой грусти не вызвали, но острая необходимость в будущем принять ещё несколько таких «ванн» — вполне. На сотрудничество головы и остального организма вовсе не было надежды. С какой эффективностью мороженная башка будет управлять мороженным телом? Два куска мяса по сути… Яков не испытал удовлетворения от водных процедур. Его конечности и торс обжигала боль, уподобленная таковой, которая следует за опуханием свежих порезов. Она пульсировала и со временем грозилась стать невыносимой, бесконтрольно усиливаясь. Настал черёд инвентаря. Ржавчина к ржавчине не липнет, ведь так? За приведение оружия в полную негодность Яков не беспокоился: так то трудно было вообразить, чтобы эти недоразумения — все в запёкшихся кровоподтёках и зазубринах — могла испортить безобидная мойка. С одеждой же совсем другое дело. Не так уж полезно ходить в мокром на холоде. Верхний слой грязи на деле счистился легче, чем тот же в пессимистичных ожиданиях Якова. Увы, под рукой не было даже песка, чтобы оттереть оставшиеся. «Уже что-то.» Яков домывал нож, «подарок» Маике’санга. Удивительно, но нашлась таки вещь, которая позволила навести на себе чистоту. Натуральным цветом лезвия был тёмно-серый в синеватых прожилках. Режущая кромка изгибалась, обнажая некоторое сходство ножа с сильно укороченным мачете — за то этот клинок и получил начальное клеймо «свинореза». Нынче он выглядел многим изящнее орудия для разделки мяса, однако не стоило сомневаться в его пригодности к мясозаготовкам. Рукояти ножа было даже как-то неудобно касаться: вот чему точно достался чересчур забористый дизайн. Мало ей золотого покрытия, так ведь его ещё дополняли близкие к рунам символы и хаотично выступающая резьба. «Самое странное, что когда-либо попадало ко мне…» — хмурился Яков, вертя нож и так, и сяк в своих руках, — «… он точно выглядел иначе…»***
За два дня до этого…
По одной из тесных улочек стольного города Кислева неслись пятнадцати всадников, которые лишь благодаря исключительному мастерству не сшибали всё, что попадалось на их пути, включая: торговые лотки, телеги, местную стражу. Люди, единожды заслышав грозное «А ну прочь с дороги, псы!», задолго до появления отряда в поле зрения, прижимались к грязным стенам уродливых бревенчатых домов, чей век уже давно минул, но снести их было некому, да и незачем. Пущай беднота хоть в таких живет — бунтовать меньше будет. Улица безбожно вихляла и как будто становилась уже, но вот грязь и нечистоты резко сменились не ахти какой мощёной дорогой. Позже — доброй каменной кладкой, которая обозначала путь на дворец Господарей, где нынче дожидалась всадников великая царица Катерина. Подъехав к бывшей резиденции славного Бориса Бокхи, белокаменным палатам, подпираемым недавно выстроенным крылом из мерцающего льда, отряд спешился и позабыл по традиции взглянуть на дивные купола, и венчавшие их шпили, так ринулся внутрь дворца. Компания собралась неоднородная. Четверых выделяли кирасы без каких-либо отличительных знаков, и вид боевой, что страх. Будто не на аудиенцию собрались, а сразу в гущу боя. Семеро были одеты в чёрные кафтаны, шапки да такого же цвета штаны с сапогами. Прошито это всё дело куньим мехом. Ещё трое в стёганных куртках — тегиляях, шароварах, а головы лисьими шапками прикрыты. А возглавлял отряд муж в пластинчатом доспехе, по-боярски украшенном серебром и соболиной шкурой, что была коротковата для самостоятельной одежды. Скажем, плаща. Таким в бурю не укроешься, от дождя он тоже не спасёт. Под описание внешности всадников подходили ровно два слова: бородатые и угрюмые. Только лидер демонстрировал более-менее упитанную физиономию, а остальные — типичные солдатские. Залы, один другого краше, сменялись с такой скоростью, что ни один всадник не мог запомнить, где они бежали минуту назад. Слуги непонимающими взглядами провожали это сборище сомнительного толка, стража дворца пыталась приостановить безудержный марафон, но не знала с какой стороны подступиться, чтобы не быть сшибленными и самим не зашибить боярина. На всяком крутом повороте отряд отоваривался щедрой бранью, нередко угрозами от застигнутой врасплох знати. Тронный зал к удивлению всадников пустовал. Никто не прятался в тени высоченных ледяных колонн, и у узорчатых стен не толпилась каждодневная очередь из желающих попасть на приём к царице. Но это и неважно, ведь та, к которой спешил отряд, и которую не приметили изначально из-за схожести с изящной статуей, восседала на ледяном троне в конце залы, ждала. — Бьём челом, государыня, — отчеканил боярин, подходя ближе к трону и сгибаясь в поклоне. Остальные повели себя похоже, только в довесок ещё поснимали шапки. Под ледяным взором Катерины они застыли в ожидании. Царице ничто человеческое чуждо не было, то правда, но её холодная выдержка и величавый, а на глаз, к тому же, весьма красивый, облик, делали кротким кого угодно, словно довлела над ними вмиг встречи с царицей сила не людская, но божественная. — Павел? Надеюсь, с добрыми вестями? — произнесла Катерина, крепче сжав рукоять фамильного меча. Морозный Страх* всегда был при царице. Он искрился силой, разжигая трепет в сердцах живых существ, и не было лучшего символа власти, чем сей могучий артефакт. — Мы разыскали краденное. Но злодеи успели натворить дел, — ответил боярин не поднимая головы. — Объяснись. — Ту часть казны, чистым золотом, переплавили… в трон. В нависшей тишине стабильно раздавался один звук — звук тяжёлого дыхания всадников. Катерина потёрла переносицу и переспросила со свойственным ей холоднокровным спокойствием: — Трон? — Да, государыня. Трон. — Кто посмел так гнусно поступить с царскими богатствами? Боярин призадумался. Стоило ли ей вообще говорить правду? В первое царица не поверит, пока не увидит, а во второе… Не сносить Павлу головы, коли она сочтёт сказанное хоть сколько-нибудь неубедительным. — Мелкий ублюдок, из зверолюдов… — Не один он. Ведь так? — перебила его Катерина. — Да. Ещё с ним была пёстрая птица, которая ходила по-человечьи. Сбежали оба, — не растерялся Павел. — Демон… Конечно. Без помощи коварного Хаоса никто не смог бы пробраться в казну незамеченным, — слова царицы не были адресованы никому в тронном зале. Казалось, она говорила сама с собой. — Повелевайте, — боярин ожидал скорейшего окончания аудиенции. Ещё несколько минут перед троном царицы и у него задубеют ноги. Левой рукой Катерина смахнула иней с платья*. — Ты догадался, почему сегодня здесь пусто? В глазах Павла читалось искреннее понимание. — Не привлекайте внимание зевак. Не показывайтесь с золотом на виду. Нельзя даже, чтобы кто-то посторонний слышал об этом деле, — Катерина рассматривала солдат позади Павла, — Вас было больше. — Так и есть, государыня. Пехотинцы охраняют спрятанное золото, — предупредив вопрос царицы, он добавил, -… под надзором моих доверенных людей. Все остальные здесь, кроме одного унгольского наёмника. Он в лазарете. — Так значит. Подойди ближе, Павел.***
Через несколько минут Павел и его солдаты шли к выходу из дворца. Руки боярина были запрятаны в пышные рукавицы, и кто видел его, думали, что после аудиенции с царицей всегда хочется отогреться. Ничего необычного. Но только солдаты Павла знали, что тот вовсе не грел руки, а за неимением карманов прятал в одной рукавице грамоту, выписанную лично Катериной. Между прочим, с указом «выдать на временную службу десяток коссарей и столько же людей служивых*». Только не от щедрости царской, а для дела: — Ох! Свезло же облавой на зверолюдей руководить! "Найди и накажи злодеев, а коли потребуется, прочеши весь лес и обезглавь каждую встреченную погань..." Да… царица точно во мне души не чает, — проворчал Павел, спускаясь по парадным ступеням дворца.***
Настоящее время…
Лес тем смертоноснее, чем глубже в него заходишь будучи одиноким путником, да хоть лидером целого эскадрона — он всё равно остаётся опасен. Никто, ведомый добрым умыслом, не станет скрываться в чаще, далеко от людей, прямо под носом у диких сил Хаоса. Скверна расползается и пирует в древесном брюхе Драквальдского леса и его малых братьев. Как того, что расположился за пол дня пути от столицы Кислева… Снаружи, правда, лес как лес. На опушке его показалась сгорбленная фигура оборванца. Он был одет в вывернутую и порезанную стёганку, частями которой прикрывалось причинное место, ноги, торс. Чередуясь с и так довольно гротескным нарядом, висели лоскуты животных шкур; обмотки занимали законное место ботинок; на голове восседал то ли тюрбан, то ли хрен знает что с вставками из проржавевшего железа. Да это-ж Яков! Сколь осторожно бы он не крался, унгора выдавала неуклюжесть, и живот, который оглашал рычанием тихую округу. «Ага, блевотные мерзости чащи плохо сказывались на аппетите, а тут он вдруг взыграл! Жрать охота!» Яков переползал от дерева к дереву, волоча за собой лук и стрелы. Остальное, не исключая также загадочного ножа, дребезжало у него за поясом. На подходах к угодьям зверолюдов удалось сориентироваться по следам. Монстры так самоотверженно тащили пленников, что в грязи остались неглубокие борозды, а в иных бороздах — утерянные вещи. Ими Яков под завязку напихал импровизированную одёжку, планируя в дальнейшем пустить добычу на дело. Как это ни грустно было признавать, но юноша, по сути, присвоил себе отметки, по которым пленников должны были отыскать. Один нюанс: все, кто попал на тот «пир», в данный момент перебиты. Якова привело к разбитому обозу. Очевидно, свернувшему под прикрытие деревьев, но дальше подвергшемуся нападению зверолюдов. Разбросанные угли говорили красноречивей всего о причине, по которой обоз мог сойти с дороги. Или, скорее, не о причине, а о стремлении! Тел не было, одни перевёрнутые телеги, разбитые бочки да изорванные мешки. Пахло алкоголем и навозом. Якову надоело мародёрить, да какой у него был выбор? Пришлось опять лезть загребущими руками в чужое добро. На втором часу поисков унгор собрал, похоже, всё более-менее ценное. Во-первых, приоделся из обносок в нормальную одежду. Нормальную по меркам деревенщины, но, но — пора было давно засунуть гордость в самые беспросветные ебеня! Чистых халатов с тапочками здесь не выдают. «Чёрт! Это я зря что-ли столько времени просидел, сооружая себе костюм?» Обновки усилили сходство Якова с человеком, насколько позволяла возможность. Первым делом шапка, замаскировавшая рога. Потом штаны из мешковины, которые пришлось раскроить в нескольких местах, дабы проще было натянуть на козлиные ноги. Рубаха и драный меховой жилет помогли с излишней волосатостью. Обмотки остались, и только оттого, что ни одни сапоги не налезли на копыта. В подобном наряде Яков стал похож на шута или ещё кого похуже, а как же? Клюнул там, клюнул тут, такая кастомизация имеет часто один и тот же итог. Во-вторых, Яков заполучил пищу. Из той, что была не обгажена и не сожрана, остались крохи, но какие! Немытая брюква! Зерно! Грибы! Чеснок! «Господи, да эти зверолюды страсть, как не любят веганство!» — восклицал Яков, истерично хихикая. В общем, погрыз зерна, похрустел брюквой или землёй — чего было больше на зубах Яков не понял; остальное отправилось в НЗ. Перед тем как уйти, унгор склонился над последней интересной находкой. Мушкет. Огнестрел не помешал бы в условиях, когда враги сидят за каждым деревом, но навык… Яков понятия не имел, как эта штука работает. На вопрос о функционале от унгора можно было ожидать один ответ: «Стрелючая палка.» И больше ничего. С данными познаниями мушкетом максимум рыбу глушат, не больше не меньше. За спиной Якова послышалось рычание. Обернувшись, унгор увидал в восьми шагах выходящую из кустарников гончую. Это была его старая знакомая. Зверюга выгнула спину. Под редкой щетиной налились кровью тугие мускулы, от напряжения вполне способные разорвать сами себя. Тварь клацала кривыми зубами, истинно акульими, ряды которых даже не все помещались в искажённую, слюнявую пасть. Гончая хлестнула чешуйчатым хвостом и двинулась на Якова. — Почему как только всё налаживается, появляешься ты и всё портишь, а, скотина?! — прокричал Яков, прицелившись в зверя из лука. Что творилось после — дело каких-то пяти секунд. Яков натянул тетиву, превозмогая боль в пальцах, выстрелил. Стрела упала в полуметре от гончей, и оба противника замешкались, явно не ожидав такого позора. Раздался рык. Гончая в два прыжка сократила расстояние и налетела прямо на Якова, сбив того с ног. Жуткий вес придавил унгора к земле. Удар луком наотмашь по морде гончей только раззадорил её — ситуация приобрела совсем удручающий оборот: Яков не мог пошевелить ногами, их оплёл чешуйчатый хвост. Отбиваться от заведомо более сильного врага было нечем. Жилистые руки сомкнулись на звериной шее, удерживая слюнявую гончую от покушения на лицо, но мало, мало времени оставалось Якову, ведь его ноги тоже сдавливали. И от силы, с которой гончая делала это, начинало мутиться зрение. «Агррр… Смерть моя…» Инстинкты выживания проснулись и запели. На морде гончей возник глубокий порез — обломанные когти страшнее когтей целых, ведь оставляют дополнительные разрывы и порезы. Как версия. Вот она, адаптированная на практике! Яков начал наносить быстрые удары по глазам гончей: почти наугад, но довольно успешно, о чём извещал пронзительный скулёж. Хватка быстро ослабла, а зверь из нападения перешёл в защиту. Исполосовать всю морду не позволил тот самый нож. Когда Яков, израсходовав и первое, и второе дыхание, откровенно одурел от текущей на лицо крови и нехватки кислорода, в бой вмешалась высшая сила. Из прожилок в лезвии ножа забрезжил свет, и за одно мгновение хаотические энергии разрубили гончую ровно пополам и откинули её останки обратно вглубь леса. Схватка подошла к… ну… не самому логичному финалу. Яков поднялся на четвереньки — ставшее безмерно родным положение, попытался нащупать нож на поясе. Его не было, вдобавок к части вырванной с мясом ткани. «Что за еба*утый артефакт…» За прошедшие дни Яков усвоил один урок: нехрен валиться в обмороки где попало. Вот и сейчас он старался изо всех сил, чтобы не упасть без чувств. И глупо говорить, что зря мучил себя. Пока он оправлялся от последствий битвы, у ограбленного каравана собралось просто неадекватное количество вооружённых людей, и Яков узнал бы об их приближении при лучшем раскладе. Слух таки позволял. Но произошло то, что произошло. Якова окружили со всех сторон; ещё кажется, что к нему кто-то быстро приближался, кто-то внушительный и навряд-ли дружелюбный. — Всё, fenita la pizdec'… — прошипел Яков.***