Защитить любимых

      Заскрежетала дверь, когда я вернулся в подвал, и Тони повернул голову, встречая меня на удивление самодовольным взглядом. Плед заметно сполз и прикрывал теперь только самые интимные части тела детектива. Больших усилий мне стоило проскользнуть глазами мимо его бедер и чуть поблескивающего от пота торса.       — Тебя довольно долго не было, Мэтт.       — О, и как ты это подметил — настоящий детектив…       — Все еще злишься за тот поцелуй?       Пакеты громко зашуршали, обрушившись на стол.       — Это не был поцелуй: ты лизнул мои губы.       — Поцелуи бывают разные. Но ценнее то, что ты сбежал сразу же после этого.       — Ценнее? — поднял я одну бровь. Тони по-господски кивнул в сторону кресла и, лишь когда я с тяжелым вздохом сел, продолжил:       — Ценнее — потому что о многом говорит…       — О, опять! Прошу, не начинай!..       — …ты постоянно уходишь от личных тем…       — …Мы с тобой уже как гребаные мужья, без передыху копаемся в чувствах и отношениях! Сколько это будет продолжаться?!..       — Может, ты перестанешь говорить одновременно со мной? — громыхнул Тони, и я умолк. Он редко повышал голос, и это даже криком назвать язык не повернется, однако его тон и сталь в глазах каким-то невообразимым образом ставили людей на колени. — Ты игнорируешь очевидные вещи, и в этом заключается твоя самая большая проблема…       — Не в том, что я заперт в подвале с тобой?       — Мэтт, — снисходительно произнес Энтони, и уголки его губ приподнялись. — Скоро этот период твоей жизни подойдет к концу, и я хочу быть уверенным, что ты все понимаешь.       Напрягся каждый мой нерв. Отведя взгляд к столу, я вслушивался в размеренное дыхание Стоулера, словно в нем мог авансом услышать коварно спрятанный подтекст. Энтони медленно согнул ногу в колене, плед спустился еще чуть-чуть, оголяя низ крепкой ягодицы. Мои глаза предательски двинулись вправо, но все же я сумел взять под контроль собственное тело и подавил внешнее проявление жгучего, сосущего нутро интереса. Да только на кровати не кто-то, а Энтони Стоулер, от цепкого внимания которого, наверняка, не ускользнули даже мои саккады.       — И что же я должен понимать? — сглотнув, спросил я.       — Тебя тянет ко мне, Мэтт…       — Ха! Нет!       — …а меня тянет к тебе. Я все знаю. И я хочу тебе помочь.       — Ты ничего не знаешь, — зло усмехнулся я.       — Неправда — и ты должен перестать игнорировать это.       — Тони, хватит!       — Я знаю, как умерли твои тетя и бабушка…       — Нет, — мотнул я головой, задыхаясь без привычного скептицизма по отношению к слова этого человека.       — И знаю, почему Макс Геллер, отец Элис и муж твоей тетки, приходил в твою квартиру. У него бы не хватило ума догадаться, что произошедшее — не накладка при ограблении. Но он знал, что ты обязательно заберешь Элис, побывав у них дома…       Еще чуть-чуть — пара долбанных шагов в том же направлении, и Тони озвучит то, от чего я сам бегу уже столько времени!.. Не хочу этого слышать, не хочу об этом думать, не хочу это вспоминать! Действуя на чистых, пьянящих эмоциях, я подлетел к обеденному столу и раздвинул пакеты в поисках пистолета Энтони. Лоскуты его рубашки… фотография его сестры…       — Где пистолет?.. — вслух обронил я, и в следующую же секунду справа щелкнул взведенный курок.       — Здесь, Мэтт.       Я медленно повернулся, и мое сердце споткнулось, впрыснув в вены неразбавленный страх. Тони сидел на кровати, прислонившись нагой спиной к кирпичной стенке. Правая его рука с болтающимися наручниками на ней наставила на меня пистолет, левая, лишенная всяких оков, покоилась на обнаженном бедре. Деревянная планка кровати по-прежнему была оплетена скотчем, да только внутри кольца из клейкой ленты теперь зияла пустота.       — КАК?.. — ошарашено простонал я.       — Случай с ложкой, помнишь? Ты кормил меня пюре, я взял ложку в зубы, а потом плюнул ее на пол. Я отгрыз приличный кусок пластика и припрятал его за щекой. Когда ты уходил, я пытался взломать им замок наручников и — сам не ожидал, в самом деле! — в итоге сумел. Аве мне! Клей скотча за прошедшие дни заметно ослаб, так что, тщательно послюнявив руки и сам скотч, я смог освободиться.       — Когда?..       — Со скотчем я разделался окончательно, когда ты ушел после нашего поцелуя. Наручники расстегнул вчера, пока ты спал.       Я смотрел на Тони во все глаза, искренне не понимая, ненавижу я его за фиаско всех моих планов или восхищен его способностями до немого поклонения… Но на смену изумлению очень быстро пришел ужас: реальность, царствующая вне стен этого душного (но отчего-то ставшего для меня поистине уютным) подвала, сдавливала мой мозг, сминала легкие, выжимая из них остатки воздуха, а из меня — надежду на хотя бы отдаленный, совершенно относительный «happy end».       — Отпусти Элис, — взмолился я, не сводя с Энтони широко распахнутых глаз.       — Нет, Мэтт. Я отведу вас двоих в участок — таков мой план. — Держа меня на мушке, Тони поднялся с кровати; плед соскользнул на серый песок. Стоило детективу с тихим рычанием потянуться, и его спина хрустнула, однако ноющая боль, систематически навещающая его вот уже который день, кажется, прошла. — Но для начала… Мэтт… — проговорил он, неторопливо приближаясь. — Ты мне скажешь правду.       — А разве ты не знаешь ее? — Дуло уперлось в ребра, и я нервно облизал губы. — Чем кичился минуту назад?       — Я действительно знаю правду. Понял ее, когда обдумывал то, как попал в этот подвал. Но я хочу, чтобы ты все озвучил, признал, что ты н…       — Замолчи! — Вскинув голову, я уперся злым взглядом в его глубокие глаза. Тони успел подойти ко мне почти вплотную, и даже через жалкий десяток сантиметров, отделяющий нас, и мою одежду я всем телом чувствовал жар, исходящий от его напряженных мышц. — Все не так, как ты говоришь!       — А как я говорю? — со спокойствием, не свойственным человеку, наставившему на другого заряженный пистолет, поинтересовался Тони.       — Я убил их…       — Нет.       — Я убил их! Напал, потому что ненавидел!..       — Нет.       — Да почем тебе знать?! Тебе нужно посадить преступника — вот он, я! Прости Элис нападение на тебя: она меня пыталась защитить! Изабелла сделала бы для тебя то же самое!       Услышав имя почившей сестры, Энтони вздрогнул, и его челюсти по-звериному сжались. Пистолет перестал давить мне под ребро, но раньше, чем я успел бы расслабиться, Тони схватил меня за шиворот и толкнул на кровать. Я вжался коленями в грязный матрас, а ладонями — в грубый, ранящий кожу кирпич, едва не приложившись о него еще и лицом. Оружие поразило холодом спину через тонкую ткань невзрачной серой кофты, и я замер в неудобной до боли в кистях позе.       — Пристрелишь меня у стены, как эсэсовец? — ядовито прошипел я.       — О да, раз я итало-американец, значит, из-за Муссолини — латентный фашист. Милое оскорбление с исторической отсылкой.       — Нет, всего лишь первая ассоциация на пистолет и стену, — молвил я, вдыхая горьковатую каменную пыль.       — Скажи мне правду, Мэтт.       — Я сказал…       — Нет, я ведь тоже знаю, как все было на самом деле, так что могу отличить твою ложь от истины, даже ложь весьма искусную.       — Зачем тебе мое признание? На кой сдалось?! Хочешь помучить лишний раз — отомстить за этот подвал…       — Нет.       — Тогда что?! — вопрошал я громким шепотом. Элис не прибежала на шум голосов, выходит, сейчас она спит — пусть так будет и дальше…       Левая рука Тони мягко сжала мое предплечье и двинулась вверх, очерчивая плечи и лопатки. Каждое его прикосновение высекало мурашки, легкие пронизывали невидимые иглы, и дыхание сбивалось, будто я задыхался от пыли и песка.       — Пока ты не скажешь этого вслух, игра в «Я — убийца» не закончится. Ты погрязнешь в иллюзии и в итоге можешь в нее поверить, забыть, как оно было на самом деле.       Глубокий низкий шепот Энтони терзал мою плоть и психику, выворачивал душу наизнанку, вытягивал наружу самые постыдные желания. Сбегая из последних сил от его повелительного тона, я царапал подушечки пальцев о кирпич, но и боль не могла заслонить то, как воздействовал на меня голос Тони, близость его тела и холод оружия, спускающегося со спины к пояснице. Господь милосердный, детектив же обнажен… Его левая ладонь через кофту сжала мою грудь, и я отрывисто выдохнул в стену, подняв небольшое облачко пыли.       — Скажи мне правду, Мэтт…       — Нет…       — …иначе я решу тебя пытать…       — Как фашист…       — …для твоего блага…       — Оправдание насильника, не более…       — Интересно: так ты такую пытку представил — мне нравится, куда повернула твоя фантазия. — Его дыхание обдало мою шею, следом к кожи прижалась мягкая длинная щетина — ощущения наваливались на меня неудержимой лавиной, я терялся под их напором, не мог поймать ни единой мысли, чтобы хотя бы попытаться вернуть трезвость мышления. Пройдя длинный путь от груди до бедра, вездесущая левая рука переместилась выше и нежно сжала мои яйца.       — Разве… разве не ты вел мою измученную фантазию к этому?.. — слабо заговорил я, закрывая глаза. Эти массирующие движения, время от времени перемещающиеся к члену; пальцы, страстно мнущие его через штаны, неминуемо отключали что-то внутри: непрестанно щелкали тумблеры внутренней защиты — вырубалось электричество, открывались двери, гасли мониторы, роняли головы видеокамеры, засыпали датчики. Накрытый тенью Энтони, я был абсолютно беззащитен — не столько из-за пистолета, холодящего низ позвоночника, сколько по вине этого мужчины, представляющего собой заряженный огнестрел: характером, умом, харизмой…       Шевеление его губ ласкало мое ухо, и от него по всему телу разливалась ноющая слабость; хотелось расслабить каждый мускул — вероятно, я бы и сделал это, если б не страшился свезти кожу лица о кирпич до кости.       — Ты когда-нибудь спал с мужчиной, Мэтт?       — Что за… больной вопрос… Разумеется, нет…       — Это делает тебя еще более соблазнительным…       — И с женщинами тоже… — Запрокинув голову, я почувствовал затылком горячее плечо Тони.       — О, Мэтт, ты сам себе вырыл яму: если раньше я еще планировал остановиться, то теперь никак не сумею себя заставить это сделать… — Штаны обнажили ягодицы и бедра, тесно схватывая ноги у самых колен. — Да и другая возможность навряд ли представится…       — Потому что: полицейский участок — суд — тюрьма?.. — пропыхтел я, сдерживая желание прижаться задницей к паху Тони.       — Нет, полицейский участок — психиатрическая экспертиза — лечебница.       — Ты что, собираешься сдать меня в дурдом?! — встрепенулся я, но дуло пистолета вмиг остудило мой пыл: лишь самую малость нагревшийся металл прочертил невидимую линию по пояснице, меж ягодиц и уткнулся прямо в сфинктер. Страх молнией прошиб все мое тело: спина выгнулась, кольцо мышц сжалось; я подался вперед, точно это могло помочь мне отдалиться от смертоносного оружия, и оцарапал о стену скулу. — Ты в своем уме?! Убери…       — Боишься, что я нажму на спусковой крючок? — довольно промурлыкал детектив.       Дуло, слишком широкое, чтобы полностью поместиться в заднем проходе, верхним краем массировало анус, грубо вжимаясь в него. Флер опасности повысил чувствительность до небес; окончательно запутавшись в путах телесных поощрений, я уже не понимал, чего хочу больше: чтобы это безумие наконец прекратилось — или чтобы в руке Стоулера вместо «Glock» был длинноствольный револьвер, способный войти в меня на добрые двадцать сантиметров…       — В любой другой ситуации я бы тебя лучше подготовил, — хрипло произнес Тони, откладывая пистолет. Пара неимоверно сильных рук оторвала меня от стены и прижала к матрасу. Скрипнула кровать, и я залился стыдливым румянцем — влажные пальцы растерли слюну по коже и проникли внутрь меня, болезненно растягивая. — Но сейчас мне не хватит терпения…       — Будем считать, что я отдаю долги… — глухо ответил я в матрас. Тони начал вынимать пальцы, я бездумно двинулся за ними, нуждаясь в этих извращенных прикосновениях. — За твой плен…       Головка мучительно неспешно погрузилась в меня, но я не издал ни звука, раскрыв рот в немом вскрике.       — За… попытку… подстроить ограбление…       Сантиметр за сантиметром член Энтони оказался внутри. Пульсирующе сжимаясь от боли, я ощущал его форму, особенно увеличенную головку — так глубоко во мне… Выйдя всего на четверть, с томным грудным вздохом Тони вогнал член обратно в мою задницу до предела, и с моих губ сорвался стон пронзающей боли.       — За… совершенные… убийства… — теряя последние крохи вразумительности, закончил я.       — Серьезно? — ухмыльнулся детектив, принимаясь иметь меня в скором темпе. Небольшая амплитуда, но высокая частота его движений медленно притупляли боль, подменяя ее очищающим мысли головокружением и нестерпимо нарастающим удовольствием. — Ты даже в таком состоянии умудряешься лгать? Ну же, Мэтт… признайся…       — Нет…       — Мэтт… — Вовсе не ласково сжав мой член, Тони безостановочно вколачивался в мою задницу. Новая вспышка боли отбросила приближающийся оргазм так далеко, что я потерял его из вида. — Я не дам тебе кончить до тех пор, пока не услышу правду.       — Ты… «кончишься» раньше…       Тяжесть его тела вдавила меня в матрас, поясницы коснулся горячий живот.       — Я в более выгодном положении, Мэтт: тебе нельзя стонать, чтобы не разбудить Элис…       Ненасытный садист… Не представляю, как долго он меня трахал, отказывая в заслуженной разрядке. Либо его жалость ко мне иссякла, либо низменное, животное желание присвоило штурвал: потянув меня назад, он лег и имел меня словно безвольную куклу. Член всякий раз выходил наполовину, а то и больше, чтобы с новой силой ворваться в мою плоть; разведя ноги как последняя шлюха, я уронил голову на плечо Тони и лишь громко и часто дышал в темноту над нами. Кажется, до гениального детектива Энтони Стоулера наконец дошло, что сдаваться я не собираюсь, и он смилостивился надо мной. Чужие пальцы с завидной прытью обхаживали мой член, а губы чувственно впивались в мои. Я кончил, когда сперма Тони начала заполнять меня, и сорвался на крик, завершив глубокий поцелуй.       Оба наших дыхания слились в единый порыкивающий хрип. Краем глаза я приметил пистолет, резко выбросил руку, но так его и не схватил — оперативно Тони скинул меня с себя, и я рухнул на песок.       — Ты не любитель объятий после секса, да? — весело спросил он, вновь наставляя на меня оружие.       Я старался раздраженно выдохнуть в потолок, но отдышка так пока никуда и не делась.       — Могу я хотя бы… проведать Элис?       Тони кивнул, и я, поднявшись, подтянул и застегнул посеревшие от пыли штаны. Мой финальный восклик был громким — она не могла меня не услышать. Боже, надеюсь, она не видела меня…       Ступая будто по стеклу, я завернул за угол. С самого края комода в желтом свете настольной лампы на меня глядела черепаха. Почему Чап-Чап не в… Электрический свет отразился от осколков, наполовину скрывшихся в багровом песке. Элис лежала на софе. Волосы прикрывали ее бледное лицо, точно саваном, левая рука свисала под неестественным углом… Из расчерченного запястья по пальцам не стекала кровь — вся она давно уже впиталась в песок, пыль и кирпичную крошку…       — Нет…       Как в сверхреалистичном ночном кошмаре, я еле-еле смог сделать шаг и упал перед софой на колени. Упиваться пустыми надеждами было бесполезно: Элис была мертва… Моя Элис!.. Не меняясь в лице, я сидел перед ее хладным телом, и слезы не переставая стекали по щекам. Позади зашуршал песок…       Выразив ничтожную часть Ада, схватившего меня в тиски, в одном емком слове, Тони припал плечом к стене и спрятал ладонью рот.       — Она вспомнила… — убито произнес я, глотая соленую воду, окропляющую мои губы. — Она вспомнила, как напала на них… Она не помнила, когда я пришел… Она сидела в комнате… и ничего не знала… Черт побери, ты-то как понял?! — рыдая в полную силу, обернулся я.       Он отнял руку от лица, и в повидавших слишком многое глазах отразилось мое горе…       — Она… ударила меня под колено и только потом — по голове… — тихо ответил Тони. — Из-за разницы в росте… В ее доме было то же: удар по лицу, чтобы жертва согнулась, и завершающий в голову… Геллер догадался, что это была Элис, так ведь? Он пришел к тебе, чтобы забрать ее, а не чтобы убить тебя?..       Рвано всхлипнув, я протянул руку и дотронулся до резаной раны на запястье Элис.       — Она и раньше выходила из себя… но не так… могла… волосы на себе рвать… ломать вещи… Они довели ее… наседали… обращались как с собакой, которую нужно выдрессировать, подавив характер, уничтожив любые зачатки индивидуальности!.. Она… доверяла только мне — а я… я…       От усилившихся рыданий я задыхался! Воздух не проходил в легкие — он сжимался, скручивался в крик и вырывался обратно!.. В попытке привести меня в чувства, Тони схватился за мое плечо, но я скинул его руку. Сжав его голени обеими руками, я сумел вспомнить хотя бы обрывки человеческой речи:       — Убей меня!..       — Мэтт!       — Давай же! Выстрели! У тебя в руке пистолет — используй его! Это невыносимо! У меня душа рвется на куски! Я ЖЕ СПАС ЕЕ! Я ВЗЯЛ НА СЕБЯ ЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ! ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ ОНА… ЗАБУДЬ ТЫ ПРО НАПАДЕНИЕ, И Я БЫ СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ СДАЛСЯ ВЛАСТЯМ!.. КОГДА ОНА УМЕРЛА?! ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ ПОЛЕЗ КО МНЕ СО СВОИМ ЧЕРТОВЫМ ЯЗЫКОМ, Я БЫ НЕ УШЕЛ ИЗ ПОДВАЛА!.. ЭТО ТЫ ВО ВСЕМ ВИНОВАТ, УБЛЮДОК ПРОКЛЯТЫЙ, Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!! УБЕЙ МЕНЯ — СДЕЛАЙ ХОТЬ ЧТО-ТО ПРАВИЛЬНО!..       — Мэтт, хватит!       Я силился вырвать из его каменной руки оружие, но не мог разогнуть ни один его палец. Остановить мою истерику можно было единственным способом: с легкостью высвободив правую руку, Тони обрушил пистолет на мой затылок. Я упал навзничь, на осколки и пропитанный кровью песок. Отключаясь, я видел лицо человека, которого винил в смерти Элис, но не в той же степени, что самого себя…

***

      Он уничтожил не только смысл моего отчаянного самопожертвования, но и память об Элис… Ворочаясь на скрипучей койке в комнате с идеально белыми стенами, полом и потолком, я никак не мог выбросить из головы заголовки статей, называющие мою кузину хладнокровным убийцей… Я не отмел идею переложить все ее грехи на свою ответственность и после ареста, но этот сукин сын сказал в суде чистую правду об Элис и грязную ложь обо мне. Не прямо, но косвенно он выставил ее расчетливой психопаткой, манипулировавшей моими эмоциями для того, чтобы избавиться от раскусившего ее детектива, но я героически противостоял ей как мог и в итоге помог Стоулеру бежать из подвала. А уничтоженная провалом Элис покончила с собой, дабы не отвечать перед законом за двойное убийство… Какая же он мразь…       Месяцы, проведенные в лечебнице, дали мне слишком много уединения. Изо дня в день я лежал, обхватив подушку — наволочку которой наполняли спрятанные за щекой медикаменты, — и против собственной воли проживал снова и снова этот ужас… С минуты, когда ворвался в комнату Элис с окровавленной тряпкой, и до судебного разбирательства: из памяти не удавалось удалить выражение лица Энтони, когда он давал показания против Элис… Он лгал про мою роль в этом деле под присягой — ну что за идиот…       Когда мир открыл для меня свои двери, а стены лечебницы остались за спиной, у меня не было уже, по сути, ничего. Ни семьи, ни средств к существованию, ни желания жить… Ради кого?..       С наполовину пустым чемоданом в руке я шел по обочине, не обращая никакого внимания на шумящие вдоль дороги деревья и волнующуюся траву. Я собирался также игнорировать машину, мчащуюся в сторону лечебницы, но она пересекла сплошную и с визгом притормозила на встречке в считанных шагах от меня. Ставя чемодан на асфальт, я знал, кто за рулем, пусть и не видел из-за светящего в глаза солнца. Хлопнула дверь — на тротуар шагнул Энтони Стоулер собственной персоной, за что — да, просто за то, что это он, — получил в челюсть и приник грудью к машине. С натренированным за последние месяцы спокойствием я присел на чемодан и терпеливо ждал, пока Тони выпрямится и прощупает вдоль и поперек неприятно хрустнувшую в суставе челюсть.       — Раньше ты так не делал… — беззлобно подметил он и расправил полы легкого землянистого плаща.       — Много чего не было раньше.       — Как полежалось на кровати? — жестоко спросил Тони, и я бросил на него полный отвращения взгляд.       — Так это что, месть была за подвал, наручники и скотч?!       — В основном это было твое спасение от пожизненного тюремного заключения…       — Ты солгал под присягой.       — Всегда пожалуйста.       — Не сожалеешь обо всем, что наплел?       — Нет, потому что иначе тебя было не спасти.       — Меня не надо было спасать! — выкрикнул я, рывком поднимаясь; чемодан глухо бухнулся набок. — Я просил убить меня!       Быстрее, чем я только подумал бы среагивать, Тони дернул меня за руку и повалил на капот машины. В сердцах я двинул головой, чтобы ударить его ею в лицо, но знакомая теплая ладонь с силой уперлась в мой лоб и приложила меня затылком о машину.       — На чем закончили, с того, очевидно, и начнем, да? — вкрадчиво сказал Стоулер, глядя мне прямо в глаза. — Умереть хочешь, до сих пор? Так чего в палате своей не повесился? Простыня отлично бы подошла для этой цели…       — Мерзавец…       — Ты сейчас здесь, продолжаешь выматывать мои нервы, по той же причине, по какой я не застрелился в свое время. Ты не хочешь умирать. Тебе больно, жизнь — отстой. Да она у подавляющей части человечества такая, смирись! Я смог жить дальше — ты тем более обязан! Потому что не был виновен в том, что случилось с Элис!       Это нежное, мелодичное — любимое имя вспороло мое сердце, и от боли, пульсирующей внутри бездонного кровоточащего пореза, повлажнели глаза.       — Да… кто знает… Зато точно виновен ты.       — Возможно, — примирительно кивнул Тони и отстранился, позволяя мне встать. — Но раз и с такой ношей я живу, ты с меньшей тоже сможешь.       Опустившись задницей на капот, я подогнул ногу и впился ногтями в собственный ботинок, оставляя на нем белесые зарубки.       — У меня больше ничего нет… — тихо признался я.       — У тебя есть черепаха. Она — или он — у меня.       — И зачем ты забрал Чап-Чапа? — тоскливо ухмыльнулся я в сторону далекого города.       — Чтобы притащить тебя к себе домой.       Я поднял голову, желая увидеть выражение Энтони в этот момент, но он уже открыл дверь и быстро сел в машину. Спустившись с капота, я подобрал чемодан, такой же пустой, как и моя жизнь, обошел машину и занял пассажирское сиденье. Руки панически прижимали несчастный чемодан к груди, будто он мог врасти в сердце и наполнить его хоть самую малость…       — Пристегнись, — мягко повелел Тони, и я обратил на него взгляд.       За прошедшие месяцы в его глазах осталось гораздо меньше того живого огня, коим я восхищался. Скулы стали заметнее, губы — более блеклыми. Вероятно, все стресс — и я, как главная его причина…       Улыбнувшись отголоском истинного воодушевления, Энтони бережно забрал из моих рук чемодан и просунул его на заднее сиденье. Больше нечего было держать, и осиротевшие руки с пылкой нежностью вцепились в шею Тони, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Детектив не противился. С не покидающей его уста улыбкой он придвинулся ближе, и наши лбы соприкоснулись. Глядя на переключатель скоростей, я потерся о голову Тони…       — Я ненавижу тебя…       — Я знаю, — проникновенно вымолвил он.       — Спасибо…       За все…       — Всегда пожалуйста… И… с возвращением… Мэтт…