***
Жестокий удар ногой в живот чуть не выбил из Тони дух, и юнец рухнул на пол затемненной гостиной, сплевывая кровь на паркет. По холодной комнате разнесся хриплый смех четырех гиен. Их вожак, весь в черном, присел на корточки перед жертвой и бездушно оскалился, поигрывая кастетом. — Тони, Тони, Тони! Ты ведь понимаешь, что мне совсем не хочется это делать: я — добрый малый! Но ты не оставляешь мне другого выхода… — Я… все верну… обещаю… — простонал избитый мальчишка. У него не было сил, даже чтобы оторвать окровавленный висок от пола. — Да, я верю тебе. Но проблема в том, что ты заставил босса понервничать. Это… «sbagliato», понимаешь?.. Плохо. Неправильно. И если бы все зависело только от меня, я бы с превеликим удовольствием просто отпустил бы тебя, честно! — улыбнулся мужчина золотыми зубами. — Но босс более требователен — на то он и босс! Нельзя спускать с рук неуплату, иначе по твоему примеру и другие должники будут ожидать… «misericordia». Милости. Так что твое наказание, Тони, спасет множество других таких же, как ты, от повторения подобных ошибок. Умей видеть «positivo»! Юный Энтони Стоулер безумно просмеялся в паркет, размазывая по нему свою кровь. — И… наказание… еще не окончено?.. — спросил он, не то хохоча, не то хныча. — На мне уже… живого места нет… Вырежете почку?.. — Всегда ценил в тебе эту черту, Тони, — пропел золотозубый. — Ты — «ostinato». Строптивый, упрямый, не сдаешься, даже лежа в луже собственной крови. При желании вполне бы мог присоединиться к нам, делать то же, что и мы. Когда отработаешь свой долг, разумеется. И нет, «chappie», такое наказание было бы слишком мелким. Думаешь, мы влезли к тебе домой просто для того, чтобы избить тебя?.. — Мужчина в черном фыркнул и кивнул в сторону двери. — Мы тут кое-кого ждем. Неподбитый глаз Тони в ужасе расширился. Щелкнул замок, и с низким скрипом распахнулась дверь. Еще несколько секунд все было тихо, как вдруг вернувшаяся домой девушка вскрикнула, дверь хлопнула за ее спиной, а по полу покатились вывалившиеся из бумажного пакета фрукты. — Тони! Тони!!! — взвизгнула она. Сильные мужские руки схватили ее под руки и за ноги, и двое головорезов внесли бессильно извивающуюся Беллу в гостиную. — Не трогайте ее! — завопил Энтони, за что тут же получил удар виском об пол. В ушах стоял назойливый звон, комната кружилась. Уронив голову, Тони стонал: — …все… отдам… не… трогайте… ее… Его мольбы не были слышны за криками девушки. Пленницу грубо швырнули на пол, и, вскрикнув от боли, она поспешила опустить задравшуюся юбку легкого белого платья. — Больные уроды! — бесстрашно выпалила она, сжигая черными глазами обидчиков, окруживших ее. — Вы будете в Аду гореть за то, что сделали с моим братом! Бездушные ублюдки! — Какой острый язычок у этой красавицы! — цокнул золотозубый. Поднявшись, он наступил лакированным черным ботинком на голову Тони, и тот сжал зубы от нарастающего давления и боли. — Думаю, стоит проучить и ее, и нашего обожаемого Тони — убить двух зайцев разом. Карт-бланш, мальчики! — Что это еще значит?! — вопрошала девушка, сжимая кулаки — утешая себя иллюзией, что она способна дать отпор. Однако всем прочим сказанное было понятно. Четверка негодяев сомкнула круг, и Белла панически вскрикнула. Двое мужчин держали ее запястья и щиколотки, лишая возможности двигаться; третий бесцеремонно рвал на ней платье; четвертый сжал подбородок и обратил ее пытающие чистым гневом глаза на себя. — Смотри-ка, какая дерзкая сука попалась! Только попробуй меня укусить — и будешь оттирать со стены мозги своего мелкого братца. Ее ярость не утихала, но к ней добавилась безнадежная покорность. Разорванное в лоскуты платье отшвырнули назад; шершавые пальцы силой раскрыли рот, и по алым губам и языку скользнул немытый член. Жестокие руки блуждали по светлому телу, дрожащему от страха и злости, — стягивали нижнее белье, до боли мяли грудь, касались половых губ и проникали пальцами внутрь. Ее ноги раздвинули резко, держа под колени, и Белла испуганно замычала — член, входящий в рот с каждым движением все грубее, не позволил сыпать бесчисленные проклятия. Ощутив рвущую боль между ног, девушка вскрикнула, и это был ее предел: все, что она сейчас могла, так это рыдать и визжать, как животное на бойне… Крупные капли крови скатились на пол, и держащий ноги жертвы осклабился: — А девка-то — целка! Стоит ее полностью раскупорить! В горло обливающейся слезами Беллы выплеснулась вязкая горькая сперма, и только тогда ее рот освободили. — М…рази… Ублюдки… — плевалась она пустыми оскорблениями; семя стекало по губам и узкому подбородку. Точно большую куклу, девушку водрузили на одного из четверки негодяев, и она широко распахнула глаза от очередной проникающей боли. Еще один безликий насильник провел членом меж ее ягодиц, и брюнетка отчаянно замотала головой. — Только не туда… не туда, пожалуйста! Умоляю, не туда! — Ее строптивые черные кудри касались плеч и небольшой крепкой груди, покрасневшей от навязанной грубости. Тони предпринял последнюю попытку вмешаться, но как только его голова оторвалась от окровавленного паркета, кастет обрушился в грудь, и гостиную заполнили кашель и хрипы. — НЕТ! — сорвался женский голос, и рот ей в ту же секунду заткнул другой член…***
Я не заметил, как от напряжения и слепой ярости прокусил нижнюю губу. На язык попал вкус металла и пробудил меня от мучительных картин. Конечно же, Тони был скуп на слова, но всего несколько предложений смогли воссоздать произошедшее во всей ужасающей полноте. — …Не знаю, сколько они ее истязали… Я пришел в себя уже в больнице: Белла сидела возле моей койки, держала меня за руку, поддерживала, как могла, хотя сама пережила такое, что врагу не пожелаешь… Ее… — Тони оборвал сам себя, чтобы не озвучить неприглядную истину, способную вспороть ему сердце. — На нее напали по моей вине… а она и не думала меня винить, даже после того, как я во всем покаялся… — Что с ней случилось потом? — нерешительно спросил я. Не нужно быть гением, чтобы понять: будь с Изабеллой сейчас все в порядке, Тони не носил бы с собой ее фото… — Она умерла. Давно. Покончила с собой. Его глаза повлажнели, еще когда он начал свой рассказ. Нет, не так… «исповедь»… Теперь же скупая слеза медленно начала скатываться по его правой щеке; повинуясь неясному импульсу, я опустился перед кроватью на колени. Тотчас обесцветив пылью да кирпичной крошкой штаны, я стер большим пальцем влагу с лица Тони и остался сидеть подле него с понуренной, потяжелевшей от жалости головой. — Изн… Нападение сломало ее?.. — Нет, — качнул шевелюрой Стоулер, сверля глазами темноту. — Она была невероятно сильной, смогла следующие недели искренне улыбаться мне и всем окружающим, будто ничего и не было… Удивительная девушка!.. Но… позже выяснилось, что она забеременела от кого-то из тех нелюдей… Она не могла заставить себя растить этого ребенка, но была слишком религиозной, чтобы сделать аборт. Не смогла бы жить, убив его, как сама мне говорила со слезами на глазах… Поэтому она ушла вместе с ним… оставив меня тут… Через считанные дни после ее смерти полиция совершила облаву по делу, связанному с наркоторговлей, и всех, кто посмел дотронуться до Беллы, убили в перестрелке. Вообще всех. Но не думаю, что от этого бы ей стало легче… Однако мне стало. И я нашел цель, повод оставаться в живых подольше: не позволить другим кончить так же. В подвале зависла гнетущая тишина. Я не решался двигаться, сидя у кровати Тони, да и не хотел. Все внутри — разум и душу — снедали отголоски муки, что испытывал Стоулер в то кошмарное время, и уже от этой незначительной части обуглившихся, почерневших эмоций хотелось выть в потолок. Как же он смог продолжить жить тогда и как живет сейчас?.. Энтони невзначай бросил взгляд на подавленно молчаливого меня, и его внимание замерло на моих губах. — У тебя кровь идет, — вполголоса подметил он. — Пустяки… Звякнули наручники, соприкоснувшись с деревянной боковой планкой кровати. Раскаленный влажный язык Тони собрал капли крови с моих губ…