2.
20 мая 2018 г. в 05:28
Кто сказал что дети мудрого правителя должны быть примером для подражания? Наверное сам правитель, иначе никак.
Еще в детстве Хела, старше младшего отпрыска на три года, постоянно доставляла братцу проблем: скидывала на него все свои оплошности, обвиняла его в том что он импульсивнее, так как младше. Как известно — чем младше асгардец, тем он агрессивнее. Тор никогда не оставался в долгу относительно пакостей вредной сестры и лез на нее с драками. Конечно же, чаще просто толкал, обзывался и кричал, срываясь, но никогда не бил, потому что отец с юного возраста вбивал в голову сына, что девочек бить нельзя. Тем более сестру. Как бы не хотелось.
Все поменялось, когда ярость и безумие Хелы начали расти в геометрической прогрессии вместе с самой Хелой.
Чем старше становится асгардец, тем проще ему совладать со своими приступами злости и эмоциями. На сестру Тора этот факт не распространялся. Гнев копился и увеличивался в ней из года в год. И срывала она его, разумеется, именно на младшем брате, заведя этот ритуал в какую-то закономерную привычку. При отце же Хела старалась казаться милой и сдержанной. Обманчиво способной на самоконтроль. Только Тор, кажется, и знал об этой фальши.
И особенно неуправляемой Хела стала после смерти матери. Справедливости ради, тогда и Тор стал еще более вспыльчивым, опечаленный утратой. Он мог взбеситься от любой мелочи по щелчку пальцев. Именно тогда Один решил перевести детей на домашнее обучение на некоторое время. Тор посчитал это не лучшим решением, поскольку поводов пересекаться с сестрой стало больше.
Впервые они подрались, кода Тору было семнадцать: та вернулась домой с неудавшегося свидания. Чуть ли дым из ушей не валил. Он даже не помнил что тогда случилось — сказал ли он что-то или же просто попался на глаза. Та налетела на него слишком внезапно, обрушив весь свой гнев на единственное живое существо находившееся неподалеку. Довольно легко повалила брата на пол и принялась душить, бездумно вцепившись в его шею, царапая кожу ногтями. В борьбе за жизнь пришлось отбиваться от нее кулаками. Именно они отрезвили обезумевшую сестру и отогнали прочь, оставив в покое.
После этого случая оба, не сговариваясь, усердно прятали от Одина синяки и царапины, боясь разгневать и разочаровать. Не маленькие ведь уже. У отца слабое сердце. Хотя бы это являлось стимулом не расстраивать главу семьи очередной размолвкой между братом и сестрой.
Молчаливая война, взаимная неприязнь — это тянулась слишком долго. Сестру Тор не любил, по понятным причинам: сложно любить того, кто терроризирует самого детства и срывает свой нездоровый гнев. Хела никогда не извинялась перед ним даже когда остывала. Никогда не проявляла сочувствия или заботы, словно ей это было чуждо. Но они были родней друг другу. Уживаться под одной крышей было вынужденной необходимостью. А Тор лишь мечтал о том, что она когда-нибудь съедет, безмолвно лелея эту надежду в глубине души.
Через пару лет после того инцидента, которые прошли вполне мирно, за исключением нескольких привычных ссор, Хелу в один прекрасный день снова что-то взбесило до белой горячки. Конкретно «лохмы» Тора. Тогда она грубо и болезненно схватила брата за волосы и потащила за них в ванну, чтобы насильно состричь их под ежик.
«Да уж, а свои лохмы тебе не мешают» — подметит тогда про себя Тор, но покорно позволил дражайшей сестре сделать все, что той вздумается. В ее руках были ножницы. Не самый лучший момент, чтобы противостоять. Страшно все таки.
С тех самых пор Тор их больше не отращивал, чтобы хотя бы этим не давать Хеле повода для злости. Поводы, конечно же, все равно были.
Став правителем Асгарда Один перестал уделять должное внимание семье, сосредоточившись на управлении страной и политике. Довольно логично с его стороны решить, что дети уже достаточно взрослые, чтобы контролировать свою жизнь самостоятельно. И они действительно контролировали. Вот только, по крайней мере, одна из его отпрысков не могла контролировать саму себя.
Тору двадцать три, Хеле двадцать шесть. Оба все еще живут под одной крышей.
Младший еще учится и возможности съехать нет. Сестра же, словно пиявка, не способна оставить брата в покое. Будто не на ком больше срываться. Не из кого пить кровь. После того отложившегося у Тора в памяти, наверное, на всю жизнь случая с удушением, сестрица больше не покушалась на его жизнь — орудием стали слова. Она могла задеть за живое, могла наговорить такого, что у Тора невольно волосы вставали дыбом. Очевидно провоцировала, заставляя брата сжимать кулаки до хруста в костяшках. Не реагировать и не потакать ее гневу, естественно, не выходило. Горячая кровь. У обоих.
Тор не говорил с отцом о, мягко говоря, странных наклонностях сестры — боялся, что настучав получит еще одну взбучку от нее же; боялся за самого Одина, который, потеряв единственную любовь, мог воспринять наличие действительно важных проблем в семье, которые скрывались от его глаза долгие годы, не самым лучшим образом.
Но, как говорится, все тайное становится явным. Едва ли Один не заметит труп сына посреди кухни. И то, если Хела не решит скинуть этот самый труп где-нибудь в пустыне.
Хела тяжело дышит, уставившись на брата, сжимает в побледневших пальцах кухонный нож. То еще зрелище. Тору всегда казалось, что сестру ему подбросили злые Боги в качестве какого-то наказания или же испытания. Сходства между ними ноль. Более того — дырка от нуля.
Младший, пока что разумно, старается совладать с бушующей в нем ненавистью к сестре, пытается подобрать слова. Хоть как-нибудь утихомирить это обезумевшее существо.
— Хела. Сделай глубокий вдох и опусти нож, — Тор старается говорить мягко, четко и спокойно, словно с душевнобольной. Возможно, оной она и была. Он приподнимает руки на уровне груди в примирительном жесте. Главное без резких движений.
Единственное что Одинсон разобрал в порывистой речи сестры — та воткнула в ладонь кому-то из своих коллег, мать его, ножницы, пригвоздив к столу. Конечно же, ее уволили. Странно, что полицию не вызвали. Скорее всего, Хела успела скрыться с места преступления раньше, чем понести заслуженное наказание. И вот, теперь стоит напротив, тяжело дыша. С ножом в руке. Явно какое-то нездоровое пристрастие к колюще режущим предметам.
— Могу опустить его в твое горло, — сестра как-то странно дергается после слов Тора. Чужие черные волосы прядями спадают на ее лицо, мешая проследить за ее взглядом. Но он и так все понял. В последний момент ему удается уклониться от ее выпада, который действительно оказался нацелен на его шею.
Это спасло жизнь, но не спасло правый глаз, по которому она в итоге попала острым лезвием. Все как-то слишком быстро происходит. За доли секунды. Глазницу пронзает такой нестерпимой болью, что Одинсон неконтролируемо громко орет и исступленно хватается за рану ладонью. Кровь мгновенно начинает хлестать из пореза. Заливает лицо, пальцы, пол. Сознание напрочь забывает о потенциальной опасности в лице Хелы, все еще находившейся совсем рядом. Она же замирает на месте, все еще держа нож в руках, со смесью удовольствия и глубокого испуга глядя на брата.
Уняв первостепенный шок, Тор мгновенно вскипает, давится собственным гневом и болью. Отнять у сестры, застывшей в подобии ступора, нож не составляет труда. На удачу, та не решается буянить дальше. Хела лишь отшатывается назад — видимо, выглядит Тор сейчас устрашающе в своей злости. С окровавленным-то лицом.
— Сука! Что ты наделала?!
К черту ее! Он, оскальзываясь на собственной же крови под ногами, направляется в сторону комнат, в поисках мобильного. Звонить в скорую и срочно. А потом отцу. Сейчас в нем бушует такая ярость, что он и сам готов прикончить Хелу. Нужно сократить дистанцию. Взять ситуацию под контроль сможет лишь Один. Здесь уже все куда более серьезно, чтобы продолжать отмалчиваться и терпеть чужое безумство. Стоило ли вообще скрывать всю правду от него ради этого момента? Вот уж знаменательный день.
До своей комнаты он добирается по стенке. Сложно сосредоточиться из-за боли, кровь заливает глаза. Тор принимается искать телефон, предварительно заткнув злосчастный нож за пояс. Мало ли что.
Руки сестры обхватывают его плечи, из-за чего по спине ползет отвратное чувство неприязни. Дернувшись как от удара током и резко оттолкнув Хелу, Тор оборачивается, едва разглядев испуганное лицо в слезах напротив. Неужели стало стыдно? Или страшно?
— Не надо никуда звонить. Тор, умоляю, — она всхлипывает, сжимает в руках его мобильный, который нашла раньше него самого. Прежний запал ярости у той явно улетучился. Будто и не было его. Осталась только тревога в чужих глазах. Она травит душу, разливаясь по венам мстительным гневом. Доводит до крайней точки. Тор все таки поднимает на нее руку, со всей силы залепив Хеле пощечину. Заслужила. Чуть погодя он, конечно же, будет об этом жалеть.
— Не подходи ко мне больше. Никогда. — на этот раз Тор отбирает у нее свой телефон. Снова без особого труда. У оглушенной происходящим Хелы возражений нет. Ни слов, ни эмоций. Ничего. Несвойственно, если подумать, но на эту привелегию у Одинсона нет ресурса. Злость кипит в жилах, ослепляя и затмевая все остальное. — Тебе место в дурке!
Отперев входную дверь дома, он скрывается в ванной комнате и запирается там. В желании скрыться от чужого присутствия и попытаться промыть рану: остановить кровь, унять боль. Тор вызывает на дом скорую, предупредив о невменяемой сестре, напавшей на него, которая может встретить их у порога. Отцу он позвонить все же не решается. Позже. Все полетело к чертям.