Стану твоим дыханием

Харон выходит из книжного на улицу и, держа в руках фирменный пакет с логотипом магазина, не спеша идёт по тротуару. Собран, сдержан, уверен — как и всегда. Уж что, что, а лицо держать он умеет при любых обстоятельствах. Да и этот эпизод в книжном вовсе не подходит под определение каких-то там обстоятельств. Всего лишь незначительная ситуёвина, слегка развлёкшая от скуки. Всего лишь. Харон заходит в кафе неподалёку от магазина. Ничего особенного. Заказывает кофе и завтрак — кофе сразу, позже повторить — присаживается за столик в углу, чтобы держать в поле зрения вход. Задумчиво отпивает глоток из чашки. Ну столкнулся в магазине с каким-то пацаном, ну выебнулся слегка. Подурачился. Тем более, он сам нарвался. Ну ладно, не нарвался. Но оттачивать мастерство тоже ведь надо. Да и не было ничего такого особенного. Если бы не принесло консультанта, то, возможно это во что-то и развилось бы. И то, навряд ли. Слишком предсказуемо — и реакции, и ступор его. И даже желание въебать. Харон усмехнулся. Хорошо, что не дошло до этого, потому что ответка могла прилететь на порядок сильнее. Хотя Змей и учил уважать противника, отвечать за свои действия и никогда не превышать чувства меры, у Харона при прямой угрозе всегда включались звериные инстинкты. И если бил в ответ, то чтоб однозначно наверняка. И часто силы свои не рассчитывал. В общем, парню на самом деле повезло. А в целом произошедшее можно охарактеризовать как небольшую мини-разминку для тренировки собственного эго. Ерунда. Ну ерунда же. Так какого тогда чёрта никак не идёт из головы этот тип с гопническими замашками и абсолютно неподходящим эдакому окультуренному хулигану взглядом. Его взгляд… Харон прикрывает глаза, вспоминая, как парень смотрел, будучи прижатым к стеллажу с книгами. Страх, вызов, паника, решительность, растерянность, интерес — да, да, пусть и слегка пригипнотизированный, но он однозначно был. Такой микс в одном взгляде редко встречается. Обычно сразу всё понятно, а здесь… Было что-то ещё. Что-то, что никак не давало Харону покоя и упрямо продолжало сворачивать мысли к этому любителю странных теорий. Харон делает ещё несколько глотков кофе и ставит чашку на место. Искомое вензелями рисуется по полированной поверхности стола, переливаясь кофейными оттенками цвета глаз незнакомца. Готовность. Принадлежать? «Попустись, — говорит про себя Харон, — ты его видишь впервые в жизни, а туда же — принадлежать. Он о Теме если и знает, то по таким вот суррогатам, типа «Оттенков». Ну, максимум — порноролики в сети. Да и то маловероятно. Слишком искренней была его реакция на безобидные обложки». Чуть ниже «готовности» уже вырисовывается следующее слово. Искренность. Да, он искренен и в своих порывах, и в своём интересе, и даже в своём страхе. Только вот природы этого страха ещё не понимает. Это не страх случайно встретить «гомика» и стать его «жертвой». Это страх самому почувствовать желание запретных удовольствий. А то, что он себе их подсознательно запрещает и вообще отрезает даже малейшую возможность подобного — видно невооружённым взглядом. Честность. Он не лебезит и не прикрывает отвращение к «не таким как большинство» мнимой толерантностью. Хотя, отвращения в нём тоже нет. Несмотря на тщательно прививаемые социумом стереотипы. Он просто считает, что это не его. Хм, знал бы ты, мальчик, как ошибаешься. Просто не проснулось ещё. Никто не разбудил. «И хорошо, что никто. Буду первым», — внезапно всплывшая собственническая мысль заставляет Харона улыбнуться. Успокоиться. Отключить глупости и спокойно позавтракать, не заморачиваясь ерундой. Ведь ерунда же? Полнейшая. У Харона план выполнения его краткосрочных целей по раскладыванию Белкина и похериванию универа. И да, именно в такой последовательности. И план сам себя не исполнит. Некогда Харону. Занят он очень. А таких мальчиков, как этот из книжного, он даже в нерыбный день пачками на хуй натянуть может. Лишь бы презервативов хватило. Тоже мне, эксклюзив. Да там работать и работать — и над принятием, и над поведением, и над строптивостью, и много ещё над чем. Для дрессировки — поле непаханое. А вот это, пожалуй, даже в плюсы… Так, хватит. Это не разово, это если и начинать, то долго, сложно и немереная ответственность. А у Харона, вот именно — никакой ответственности. Нет и не предвидится. Вот и нефиг ломать человеку жизнь. Да и себе заодно. Даже Змей избегал дел с неофитами, всячески подчёркивая, что никто не имеет права обращать кого бы то ни было в свою «веру». Человек, может, и сам пришёл бы к таким желаниям, но ты же не можешь быть уверен, что это его изначальное и истинное, если каким-то образом склонял к этому? Не можешь. Вот и не вмешивайся. Так это Змей. Куда уж Харону-то до него. Закончив завтрак и рассчитавшись, Харон уходит из кафе. Нужна перезагрузка. И лучше, чем лёгкий, ни к чему не обязывающий секс, ещё не придумали. Только без «Андеграунда». Обычный клуб, тусовка, съёмка, гостиница, партнёр на ночь. И чтоб без мозгоёбки. Но это вечером, а пока текущие дела подтянуть. Совсем забросил всё. Такими темпами его только ленивый не прокинет. Давно пора переместить долгосрочку на «холодные» кошельки, закрыть все транзакции и вывести часть фиата на карту. Наличка никогда лишней не бывает. И подумать о каком-нибудь ещё направлении, дополнительных сферах бизнеса, развития и, возможно, жизни. Вскоре появится куча свободного времени. И тупо пробухивать его по клубам попросту жаль. Английский стоило бы подтянуть. И посмотреть, что может предложить заграница. В планах и попутной работе прошёл день. Ближе к вечеру, довольный собой — удалось по-быстрому прокрутить часть денег, предназначенных к обналичке — Харон принял душ, тщательно побрился и, переодевшись, выдвинулся в один из клубов, где знал, что без проблем снимет кого захочет. Проигнорировав вездесущих дилеров с их «спидами», «оконными стёклами», «бутербродами» и «адамами», Харон прошёл в помещение и погрузился в атмосферу клуба, присев у барной стойки. Изничтожив взглядом особо наглого и пронырливого дилера, увязавшегося за ним и не желающего отлипать, Харон осмотрелся вокруг. Сегодня не хотелось изменять, расширять или влиять каким-либо другим образом на сознание, поэтому всевозможная «перхоть дьявола» останется без покупателя. Харон нечасто прибегал к химическим стимуляторам, а в последнее время они и вовсе только раздражали. Неспешно сканируя взглядом пронизанное цветными лучами лазеров помещение, он замечает несколько претендентов, с которыми можно уйти прямо сейчас. Один из них даже призывно улыбается, прикрывая глаза. Ломается, оглаживает себя руками, извиваясь в танце. «Зачем мне пацан, который ведёт себя как тёлка?» — раздражённо думает Харон и отметает первого претендента. Заказывает «сотку» виски и выбирает дальше. «Малолетка. Не то, не то, неплохо, но не цепляет. Снова малолетка. А вот этот вполне, но обдолбанный. Нет. Нет. Однозначно, нет. Хм-м-м». Казалось, парень, подпирающий стену, попал сюда случайно. И Харон именно так бы и подумал, если бы не знал наверняка, что сюда случайно не попадают. Отрешённый взгляд, ухмылка на искривлённых, чётко очерченных губах, спортивное телосложение, прищуренные глаза и тёмные, короткостриженые волосы. «Либо хастлер, либо пиздострадалец», — мозг Харона выдаёт два варианта особого топа кастовой принадлежности претендентов. Харон покидает своё место, подходит к парню — тот стоит, не шевелясь, — и приподнимает его подбородок двумя пальцами, заглядывая в глаза. «Хорошо», — соглашается внутренний цензор, установив контакт с карим взглядом. — Пойдёшь со мной, — Харон говорит тихо, но внушительно. А чтобы его услышали среди вибрирующих басов, наклоняется к самому уху незнакомца. — Нет, — дёргается парень, оглядываясь куда-то в сторону. Его лицо на доли секунд искажается. Он поворачивается к Харону и с вызовом смотрит тому в лицо. — Три сотни. — Хватит двух, — Харон получает подтверждение своим догадкам и понимая, что хастлер пока неопытный, что не может не радовать. — Три, — настаивает потаскуха, и Харон разворачивается, намереваясь уйти. Делает шаг, второй… И, спрятав улыбку, возвращается, услышав ожидаемое «ладно». Они поднимаются на второй этаж клуба, где за определённую сумму можно снять номер — удобно — и Харон, прижав парня к стене у входа, совершает пробный заход. Ладонью по телу — от шеи по пуговицам полурасстёгнутой рубашки, и вниз, к ширинке. Нажим, сжатие, потирание. Губы в области шеи. Легкое касание языком, будто пробуя на вкус, а после — конкретный засос. Парень стоит. Просто стоит. Отлично выглядит, приятен на ощупь и на вкус, но, сука, бревно бревном. — В кровать иди, — Харону нужен тайм-аут, и он подходит к окну, распахивая его в ночь. Когда, немного постояв и подышав ночной прохладой, Харон поворачивается, то видит снятого им парня лежащим на кровати. Да, он разделся. Но этот отсутствующий вид и невозбуждённый член… Бесит. — Если так и дальше будет продолжаться, ты не получишь ни копейки, — Харон опирается о подоконник и рассматривает парня, не приближаясь к нему. — Ты живой вообще? — Что ты хочешь? — равнодушно спрашивает тот. — Пиздец, — Харона посещает желание уйти. Спустившись вниз, можно быстро заменить это недоразумение на что-то более яркое и интересное. Но пока медлит. — Чего я хочу? Удиви меня. — Как? — недоблядь смотрит абсолютно непонимающим взглядом. — Каком к верху, сука, — злится Харон. — Кто из нас шлюха? Кто должен клиента заводить? — Раком стать, что ли? — уточняет этот отмороженный, и Харон, отчаявшись, тихо стонет, выдыхая разочарование. — Уёбывай нахер, — цедит сквозь зубы, снова отворачиваясь. — А деньги? — нагло заявляет несостоявшаяся блядь, и у Харона срывает тормоза. Очнулся он, когда руки почти намертво стиснули горло задыхающегося парня, а колено настойчиво протискивалось между ног выведшего из себя засранца. Мысленно ужаснувшись, Харон ослабляет давление пальцев и переместившись выше, оттягивает назад голову парня, вцепившись в волосы. Отчётливая гематома и разбитая губа на лице немым укором, но в крови пока слишком много адреналина, чтобы сожалеть. Могло быть и хуже. Повезло. Обошлось малой кровью. — Рот открыл, живо, — второй рукой Харон судорожно расстёгивает джинсы и, вынув член, вталкивает его в рот шлюхе, продолжая крепко того держать, чтоб не вырвался. — Цапнешь зубами, выбью нахрен. Но «жертва» и не думает сопротивляться. Послушно открывает рот. Молча сосёт, иногда давясь, когда Харон проезжается головкой своего члена по стенке глотки. Харона это не останавливает. Он продолжает яростно вгонять на всю длину в подставленный рот, постепенно ускоряясь. Чувствуя, что оргазм на подходе, вынимает мокрый от слюны член изо рта партнёра и додрачивает, спуская тому на лицо. Отпускает, поднимается с кровати. Вынимает из портмоне деньги и бросает две купюры на измятую постель. — В качестве компенсации, — уточняет, с отвращением глядя на спокойный, как удав, член партнёра. — Как шлюха ты их не заработал. Бросай это дело, не твоё. Разворачивается и уходит, не слушая, что ему ответят, да и не интересуясь ответом вовсе. Уже отмокая дома в ванной, Харон тщательно анализирует своё поведение, выписывает сам себе ментальных пиздюлей за срыв и понимает, что день не задался с самого утра. Нужен перерыв, наверное. И подумать о том, что и как с Белкиным. Или, всё-таки, ну его? Ну уж нет, решил — значит, доведу задуманное до конца. Харон ложится, спеша закончить этот неудачный день. Но сон не идёт. Он ворочается в кровати, не может найти удобного положения. Ненадолго проваливается в полудрёму и снова выныривает на поверхность. Жарко. Окно открыто, но штора даже не колышется. Мысли… мысли… Грудь Харона разрывает болью. Он удивлённо смотрит на стоящего напротив него Андрея. Лицо того искривлено болезненной гримасой, а руки судорожно сжимают пистолет. Вместе с выстрелом в лицо летит обвинение: «Ты никогда не заботился обо мне!» Выстрел. И очередное обвинение: «Ты безответственная сволочь! Бесчувственная скотина!» Выстрел. Кровавые воронки пулевых отверстий такого размера, как будто Андрей стреляет как минимум из дробовика двенадцатого калибра. «Ты эгоист. Я не хочу иметь с тобой ничего общего!» Ещё выстрел. Боль раздирает на части. «Я ухожу, Харон. Ты недостоин быть Топом. Не только моим, но и в принципе». Выстрел. Выстрел. Как же больно… «Недостоин. Недостоин. Недостоин…» Харон рывком подскакивает на кровати. Тяжело дышит. Чувствует стекающий по спине холодный пот. Вытирает лицо. Поднимается. Идёт в кухню попить воды — в горле пересушенная пустыня. «Давно ты меня не посещал, Андрюша», — усмехается Харон, вспоминая свой ночной кошмар, а заодно и давние события, на основе которых и приснился этот трэш. Но так ярко — впервые. Хотя сны сразу после того, как произошёл разрыв с Андреем — его первым сабмиссивом — Харон не помнит. И, наверное, к лучшему. Тогда, три года назад, Харон — молодой и начинающий Топ, мнящий себя уже чуть ли не матёрым Доминантом, — принял «под ошейник» ещё более молодого и неопытного Андрея, чувства к которому были, казалось, проверены временем. Но не сложилось. Харон совершал ошибки, Андрей мелко мстил, и оба довели друг друга почти до полного краха. Андрею хватило ума расстаться, хотя Харон до последнего держался за эти отношения, всё ещё пытаясь реанимировать труп. После всплывших некрасивых подробностей поведения Андрея за спиной, Харон смог отпустить. И уехал почти на год в глушь, где местные шаманы организовали что-то вроде скита. Там и познакомился со Змеем, который собрал его буквально по частям, попутно объясняя, казалось, необъяснимые вещи. Харон глубоко вздохнул. Прошло достаточно времени, чтобы перестать перетягивать на себя всю вину и себя же грызть. Но тем не менее, иногда подсознание выбрасывает вот такие вот фортели. «Интересно, а как зовут этого парня из книжного?» — пришла неожиданная мысль, вообще не имеющая никакого отношения к текущей ситуации. Он и думать уже о нём забыл, с чего вдруг? Решив, что выспаться важнее, чем беречь организм от химии, Харон закинулся парой таблеток, помогающих ему достичь релакса, и, наконец-то, провалился в глубокий сон без сновидений. В течение дня занимался текучкой, отключив рефлексию и воспоминания. Помогало. Сон почти отступил назад в прошлое. Пришло время навестить Белкина. Оттягивать было уже нельзя — через неделю обещали вывесить списки претендентов на отчисление. Прихватив презент и высчитав, когда Белкин задержится, под конец рабочего дня Харон стукнул в дверь обиталища профессора. Белкин удивлённо поднял глаза на вошедшего и отодвинул в сторону бумаги. — Чем обязан? — Абсолютно ничем, — Харон улыбался максимально доброжелательной улыбкой, на которую был способен. — Просто решил, что могу чем-то помочь кафедре. — В пять часов вечера? — скептично приподнял бровь Белкин. — Темните вы что-то, Чернов. — А для помощи разве существуют определённые часы? — отбил подачу Харон. — Хм, — профессор не находит, что сказать, и прёт напролом. — И в чём же заключается ваша помощь? — Мини-презент, — продолжает улыбаться Харон и жестом фокусника извлекает из пакета Атлас. — Лично для вас, профессор. Мне больно смотреть, как вы мучаетесь со старьём, которым обеспечивает кафедра, пытаясь вдолбить в головы студентов необходимые знания. — Надо же, какие речи, — хмыкает Белкин, но атлас таки придвигает к себе и даже бегло пролистывает. — Уникальное издание. Благодарю, Чернов. Но на зачёт можете не рассчитывать, это не тот случай, когда… — Обижаете, профессор, — прерывает его Харон. — Как я могу так пасть и подобным унизить вас? Анатомия — это не тот предмет, что покупается. Да и вы не продаётесь. Это от души. Белкин молчит, соображая, что ответить на откровенную и наглую лесть, а Харон продолжает: — Жаль, что анатомия не изучает душу, да и вообще медицина не считает ее наличие доказанным фактом. А между тем, должен вам сказать, Эдуард Анатольевич, что душа всё-таки существует. Иначе, что же это тогда так болит внутри, разрываясь тоской и невозможностью взаимности. — Что? — Белкин в растерянности, а Харон, вспоминая откровения Костика о каких-то слухах особой сентиментальности профессора и его болезненной реакции на гонения геев, давит дальше. — Вы не понимаете, — вздыхает Харон. — Может быть, и к лучшему, что не понимаете. Не хотел бы я для вас подобных мучений. Таких как я сжигали на кострах во времена инквизиции, презирали и гноили в лагерях в войну, а потом считали умалишёнными, насильно «лечили» в психушках и сажали в тюрьмы. Сейчас этих ужасов, к счастью, нет. Но нам — таким вот — не легче. Совсем не легче. И знаете, я, наверное, на самом деле сошёл с ума, потому что я не могу без вас. Вы, наверняка, так же, как и все остальные отнесётесь. И лучше бы я молчал. Но я больше не могу молчать. Харон падает на колени, обхватывая ноги Белкина. — Спать не могу, есть не могу, жить не могу, — он судорожно сжимает пальцами ткань костюма профессора. — Все мысли о вас. Убейте меня, если хотите, но позвольте… хотя бы один поцелуй. Пожалуйста. Поглядывая из-под ресниц на мимику Белкина, Харон понимает, что попал в десятку. Профессора штырит и харит, куда делась напускная понтовитость и высокомерность. — Встаньте, Харитон, ну вы что? Не надо, вы... — он пытается поднять Харона с пола. Наклоняется к нему, а тому только этого и надо. Обхватив Белкина за шею, Харон впивается в его губы сокрушительным поцелуем. Дальше и играть не пришлось. Профессор в свои «за тридцать» — сколько точно никто не знал, а тайна охранялась выводком огнедышащих драконов — выглядел очень даже подтянуто и аппетитно. И дальнейшее "сближение" прошло как по маслу, особенно с учётом того, что Харон умел добывать информацию, анализировать её и делать выводы. Харон знал, что у Белкина временные трудности в отношениях. Знал, что на данный период времени секс у Белкина если и был, то мимолётный и ниочёмный, но, скорее всего, не было вовсе. Знал все его болевые точки. Знал реакции и на что он точно поведётся. А распитая с «бывшим» профессора бутылка абсента дала ключ и к эрогенным зонам. И это послужило пусковым механизмом для того, чтобы потерявший голову профессор позволил всё, что произошло дальше. Харон поступал полностью по-скотски и отдавал себе в этом отчёт. Как и в том, что отчасти его поведение продиктовано не только принципами, но и местью. Его Андрюша тогда ушёл именно к Белкину. Это тоже выяснилось случайно во время пьянки с «бывшим». И поэтому сейчас Харон, помимо успешного выполнения своего плана, получал ещё и свою личную сатисфакцию — неодобренную ни им самим, ни уж точно Змеем, если бы тот был жив. Но иначе Харон просто не мог.