Стану твоим дыханием

Тогда, после неудачного посещения клуба и больше расстроившего, чем принёсшего удовлетворение, съёма, Харон, прежде чем покинуть заведение, решил заполировать отвратное послевкусие чем-то покрепче. И ожидая зашивающегося бармена около стойки, увидел одного из нечастых посетителей «Андеграунда». Кажется, его звали Игорем, но Харон не был в этом точно уверен. Но вот то, что «Игорь» его узнал — сомнений не вызывало. — На ванильку потянуло? — улыбаясь, спросил тот, когда Харон кивнул в приветствии. — Тебя, смотрю, тоже? — не остался в долгу Харон. — Я здесь случайно, — присев ближе, чтоб не перекрикивать музыку, поделился тот. — Стрелку набили, да прокинули, — он рассмеялся. — Знаешь, есть такие любители «подинамить». — Бывает, — поддерживать разговор Харону не хотелось, но что-то его останавливало от того, чтобы просто развернуться и уйти. — Тут неподалёку есть очень достойный абсент-бар, — тем временем продолжал знакомый. — Составишь компанию? — А «зелёная фея» не приревнует? — ухмыльнулся Харон. — Собственно, — он бросил взгляд на часы: время ещё вовсе не позднее, всего-то начало двенадцатого, а втыкать дома не очень-то и хотелось. — Почему бы и нет? Бар Харону понравился. Бывать раньше здесь не доводилось, и Харон отметил для себя это место, как стоящее. С удовольствием наведался бы ещё. Спокойная обстановка, расслабляющая атмосфера, репродукции картин французских импрессионистов на стенах и приятное обслуживание. Девушка-официантка много рассказывала о культуре распития абсента, помогала с приготовлением напитка и выбором. Абсентная карта в этом баре занимала почти четыре страницы, и человеку, не совсем искушённому, определиться было бы непросто. Харону понравилось, что напротив каждого наименования абсента в карте указывалось процентное содержание туйона — именно того, что и должно «торкать». Выпили по четыре разных. Но Харон почувствовал эффект только от алкоголя, «фея» его проигнорировала. Хотя Игорь — да, Харон не ошибся, именно так и звали его случайного соратника по абсенту — приход, видимо, почувствовал. Его понесло в пространные рассуждения, прорывался беспричинный смех, а внешний вид походил на вид человека, обдолбившегося анашой. Харон даже немного позавидовал — забыться и расслабиться хотелось и ему. Понимая, что Игорю не скучно уже и с самим собой, Харон решил выдвигаться домой, но тут Игорь, наклонившись в его сторону, подмигнул, и принялся выкладывать историю своих отношений с недавним партнёром. Обычно Харон таких историй не слушал, как и о своих предпочитал не распространяться. Но здесь зацепило имя партнёра Игоря и его профессорская должность. Харон насторожился. — Так уж и профессор? — подначил он разоткровенничавшегося Игоря. — Да самый настоящий, — горячечно доказывал тот. — Анатомии, кажется. Он вроде бы как даже в нашем меде кафедрой заведует или раньше заведовал, точно не скажу. — Игорь расхохотался. — Знали бы его студенты, что их преподаватель вытворяет. Но он это в секрете держит, понятное дело. Случайно выяснилось, ну да неважно. Ни тебе, ни мне с ним не пересекаться. Хотя, если заявится вдруг в «Андеграунд», не советую даже на разовую Сессию. Такой мозгоёб, я тебе скажу. Игорь рассказывал, а Харон полностью превратился в слух, лишь изредка направляя периодически уплывавшего в пространные рассуждения собеседника в нужное русло наводящими вопросами. А уж когда прозвучало имя Андрея, Харона как изнутри хлестануло. Всё никак не мог полностью отпустить ту историю. Уточнив, что речь идёт именно о «его» Андрее, Харон слушал дальше, изредка сжимая кулаки и скрипя зубами от злости. — Он сам об этом мальчике рассказывал, — продолжал историю Игорь. — Ну, об Андрюше. Что ушёл тот к нему после того, как Эдик до полуобморока выебал его во все дыры на чьей-то даче так, что мальчик забыл кто он, что он и как его звать. Пиздит, думаю, у Андрюши того, скорее всего, свои причины были. Но этого уже никто не знает. Что там и как у них дальше было, сие неизвестно, но когда Эдичка понял, что мальчику нужно пожёстче, то не смог всего спектра ему дать. Зло срывал на нём, считая, что если мазохист, то ему за счастье. Андрюша этот вроде как сильно страдал по данному поводу. Уж что его торкнуло рассмотреть в Эдике Доминанта, тоже никто не знает, но от отчаяния мальчик, говорят, потом по рукам пошёл. А кто ему виноват, сам блядь, по сути. Оно ж вышло, что всё дело в том, что Эдичка наш долго пожёстче не может. Ему самому пожестче надо. Ну свитч у нас Эдичка. И периодически его конкретно замыкает на том, чтоб его опустили. Да вот только после таких случаев ему самому надо на ком-то сорваться. Вот и срывался на парне этом. Может, и студентов своих гнобил по той же причине, кто его знает. А потом по кругу всё. Это, видимо, у него из-за его должности такое. Знаешь, бывает же и так, что когда человек наделён какой-то властью по жизни, то ему нужно расслабляться. И кто-то выбирает вот такие вот способы. Это отчасти объясняется бинарными установками, отчасти теорией Бёрна. Психоэмоционал у разных людей, он ведь… — Ну это не во всех случаях, — прервал снова увлёкшегося философствованием Игоря Харон. — Оно и так бывает, и иначе бывает. Всяко бывает. Ты конкретнее давай. Почему с Эдичкой лучше не связываться даже на разовую Сессию? Мы же, бывает, даже проституток покупаем, что, скажешь, нет? — Да бывает, — соглашается Игорь. — Но уж лучше проститутка, чем Эдичка. Потому что с ними всё ясно: договор — выполнение — вознаграждение. А Эдичка требует моральной компенсации за то, чего сам же захотел, понимаешь? Мощный откат у него происходит после того, как его хорошенько мордой о пол повозишь. Тут он тебя умоляет опустить его чуть ли не по беспределу, а когда кайф прохватит, к нему резко его достоинство возвращается. Самое отвратное то, что он считает, что, подчиняясь, он это самое своё достоинство теряет, понимаешь? Харон понимал. И сам терпеть не мог подобных сублиматоров, которые не принимая себя, требуют принятия от других. И ладно бы просто с кем-то подчинялись, а с кем-то доминировали, это их личное дело и дело их же удовольствия. Но такие обычно отравляют жизнь не только себе, но и своим же партнёрам, вынуждая тех чувствовать себя либо неполноценными слабаками, либо насильниками. — Ты знаешь, он тащится от зажимов на сосках и ограничителях оргазма на члене, — тем временем рассказывал Игорь, подтверждая предположения Харона. — Но стоит Сессии закончиться, он с такой брезгливостью смотрит на девайсы, будто это и не он некоторое время назад корчился в экстазе, воя, как последняя сука. И ведь поначалу этого не понимаешь. Я ведь как думал, когда с ним познакомился? Ну время от времени хочет человек ярких ощущений. Хочет ощутить себя зависимым, хочет принадлежности, ответственности за себя, чтобы, типа, это не он такой «плохой», а за него решили и приказали ему быть таким. Ну, Бёрн, опять же говорил об этом, что проявляется подобным в некоторых случаях. Я ведь тоже не особо плотно в Теме, так, время от времени. А в остальном — обычная жизнь, пока не прижмёт, — Игорь хохотнул. — Думал, что и он так же. А тут всё настолько запущено. И ни с кем у него не получается толком из-за его сучьего характера. Ни просто так, ни по жести. Ни в одной роли, ни в другой. Я даже объяснять ему пытался, но куда там. Он смотрел на меня так, будто я его чуть ли не маньяком объявил, когда я только попробовал дать понять, что нет ничего стыдного в том, что позволяешь себе отпустить свою сущность. Мы из-за этого и разбежались. Знаешь, как? — Игорь посмотрел на Харона мутноватым взглядом. — Скажешь, — пожал плечами Харон, не выдавая своей заинтересованности. — Из-за его страсти к клизмам, — усмехнулся Игорь. — Точнее, из-за того, что я назвал вещи своими именами. — В смысле? — Харон действительно не понимал. — Ну, мы перед тем, как расстаться, какое-то время вместе жили, — неохотно пояснил Игорь. — Он ремонт делал, ну и с недельку у меня пожил. Я сам предложил, его угнетало на съёмной квартире. Так вот, я заметил, что он каждое утро промывается. Не, я не хочу сказать, что этого совсем не нужно, иногда и необходимо даже в целях гигиены или там подготовки, сам понимаешь. Но ты же знаешь, что и практики подобные бывают. Я и подумал, может, нравится ему, а сказать стесняется. Ну и спросил напрямую. Наслушался, конечно. Но старался всё же понять, и задал резонный вопрос, мол, зачем тогда, если не нравится. Он мне начал что-то там втирать о гигиене, но я хоть и не профессор медицины, но таки шарю немного. И знаю, что это микрофлору вымывает, если переусердствовать. В общем, взял и сказал ему напрямую, что думаю по этому поводу. Оно обида ещё мной двигала, отчасти, — Игорь почесал нос. — Тут, понимаешь, какое дело. Жить-то он у меня жил, но ничего в этот период между нами не было. Ему типа время нужно было в себя прийти и прочая херота. И тут такое. Я и сказал, что это его подсознательное желание быть выебанным, что он типа так готовится каждое утро на случай, если вдруг в течение дня представится возможность. — Ну ты даёшь, — рассмеялся Харон. — И что? — Да что, — Игорь махнул рукой. — Вылил на меня ушат грязи и ушел, хлопнув дверью — гордый и непонятый. Ну ты сам подумай, что это ещё могло быть, как не то, что я высказал? Практики он отрицал, значит, всё логично. — Может, у него ещё кто-то был? — предположил Харон. — Ну я тоже так подумал, — кивнул Игорь. — Только вот не было нихрена никого. Это трусость — признать просто. Или вот да, вдруг кто попадётся, а Эдичка у нас уже чистенький и готовенький, — у Игоря появилось такое выражение лица, что, если бы можно было плюнуть, он бы плюнул. — В общем, зашоренный донельзя. При всём при этом, он, говорят, ярый борец за права ЛГБТ, представляешь? Ну, хотя «борец» — это громко сказано. Так, попиздеть в узких кругах о незаслуженном притеснении — много смелости не нужно. Игорь ещё что-то говорил о доморощенных, «кухонных революционерах», приводя уже исторические примеры, но Харон его не слушал. Полученная информация систематизировалась и подвергалась тщательному анализу. А всплывшие подробности, касающиеся Андрея, Харон предпочёл засунуть в дальний угол памяти. Тот самый — затянутый паутиной и заколоченный досками — где подобным воспоминаниям и надлежало быть. В течение следующего дня ещё колебался, стоит ли водворять свой план в действие. С учётом полученных данных о Белкине, это было бы элементарным. Но ещё не отпустившая злость и ревность, хотя Харон и предпочитал об этом не думать, сделали своё дело. Харон знал, что, возможно, будет жалеть о содеянном. Знал, что никто, кроме него самого, не виновен в том, что так получилось с Андреем. Змей говорил что-то о том, что виноваты всегда двое. Но Харон предпочёл бы быть виновным единолично, чем вот иметь эти знания о шлюховатости его избранника. Но знал же и раньше. Чего ж теперь-то убиваться? Не получилось. Бывает. А Белкина выебать таки надо. Пусть расслабится, сука. Собираясь, Харон, помимо подарка, прихватил с собой «походный» тюбик с гелем, несколько «прибамбасов», с которыми не жаль было расстаться и парочку презервативов повышенной плотности, на случай если вдруг профессор изменил своим утренним привычкам. И сейчас, когда Белкин поплыл от лести и признаний, Харон, целуя его уже податливый рот, выжидал удобный момент для «переключения тумблера». Вот профессор залезает своими ладонями под одежду Харона, оглаживая его спину, — ещё рано. Вот он не может сдержать стон, когда Харон обхватывает и сжимает его ягодицы, — ещё немного. Вот тянется к своей ширинке, расстёгивая брючный ремень, — почти пришло время. Пальцы профессора расстёгивают уже молнию на ширинке, немного стягивают вниз брюки вместе с бельём — а вот теперь пора. — Полностью снимай, — Харон отстраняется и отходит на шаг, в упор глядя на Белкина и с удовольствием наблюдает, как у того начинают дрожать руки. — Что? — профессор обескуражен внезапным изменением настроя и сменой тона Харона. — Полностью. Снимай. Всю. Одежду, — понизив голос и добавив металлических модуляций, отчётливо и с расстановкой повторил Харон. — Немедленно, — слегка улыбнулся, когда Белкин послушно и безропотно принялся выполнять распоряжение. — Вот так. И с удовольствием. Как кролик перед удавом, Белкин избавился от одежды под взглядом Харона. Заметив начинающее проявляться в глазах профессора осмысление, Харон резко шагнул к нему и, положив руки на ягодицы, дёрнул на себя, вжимая и снова впиваясь в рот поцелуем. Пальцы сжались на полушариях, растягивая их в стороны. Белкин что-то промычал в рот Харона, но тот только усилил нажим, настойчиво просовывая язык ещё глубже, будто трахая им. Мычание перешло в стон, когда Харон потёрся своим затянутым в джинсы бедром по обнажённому члену Белкина. — Нравится, потаскуха? — Харон разорвал поцелуй и немного отстранившись, заглянул в глаза профессора. — Нравится. — Что… ты… ты… я, — Белкин не находил слов, а Харон тем временем нашарил в кармане жёсткое эрекционное кольцо и, ухватив профессора за член, сгребая в горсть и приподнимая мошонку, защёлкнул кольцо под ней и вокруг основания члена. — Да ты что же… — Белкин посмотрел вниз на свой налившийся кровью, окольцованный стояк, а затем поднял растерянный, поплывший взгляд на Харона, — но… я же… — Ты конченная блядливая сука, Эдик, — Харон произносил эти слова, глядя Белкину прямо в глаза. — И ты сейчас сделаешь то, что я тебе скажу. Потому что ты сейчас целиком и полностью принадлежишь мне. Развернулся. Живо. Упор руками о стол. Быстрее давай. Профессор медлил, тогда Харон, взявшись за его плечо и противоположное бедро, резко развернул Белкина спиной к себе. — Наклонился, — ладонь Харона с оттяжкой впечатывается в ягодицу профессора. Охнув и чуть согнув колени, тот упёрся руками в стол. — Ниже! — Харон впечатывает ладонь во вторую ягодицу. — Сильнее прогибайся. Отклячивай свою похотливую задницу, — Харон хлещет ладонью по обеим ягодицам поочередно, управляя действиями профессора. — Или ты не знаешь, как сучки стоять должны? Хуем не трись, не заслужил. Ноги шире. Ещё шире. Поставив Белкина в нужное положение, Харон вынимает из кармана тюбик с гелем и выдавливает смазку между ягодиц профессора, оттянув левую в сторону. Убирает тюбик обратно и растирает гель по промежности, заталкивая его излишки большим пальцем в задний проход. Мышцы сфинктера судорожно сжимаются, нехотя пропуская вовнутрь палец. Харон наклоняется и кладёт вторую руку на член Белкина, ладонью упираясь в головку. — Течешь, выблядок, — констатирует факт Харон, а профессор что-то нечленораздельно мычит. — Стоишь раком и течешь, как последняя блядь. И хуй стоит, — Харон немного отводит руку и несколько раз шлёпает раскрытой ладонью по члену Белкина. Тот скулит и немного приседает, но палец Харона в заду профессора не даёт отстраниться. — Стой спокойно, — Харон ещё раз несильно шлёпает по члену. — Не падает, надо же. Сильно хочешь, значит, — Харон ведёт рукой по животу Белкина и останавливается около соска, прижимая его пальцами. Тот протяжно стонет и выгибается. Харон сжимает сильнее. — Надо же как сильно хочется, чтобы хуй в жопу засунули, — Харон безжалостно выкручивает сосок профессора, упиваясь его стонами. — Даже сам жопу подставляешь. Выебать тебя, м? Выебать? Попроси. Харон вынимает палец из задницы Белкина, снова шлёпает того по ягодицам и сжимает другой рукой второй сосок. — Выеби, — хрипит потерявший голову профессор. — Выеби меня. — Выебать, значит, — тянет Харон. — Выебать суку? А ты дырку свою подготовил, чтоб тебя ебать? Или тебя в душевую оттащить? В поддоне поставить на четвереньки и, скрутив с душа смеситель, шланг в твою похотливую дырку воткнуть? — Я… я в порядке, — стонет тот. — Пожалуйста, я… — Подготовился, говоришь? — Харон снова вталкивает в анус Белкина свой большой палец, вызывая очередной стон. Вынимает и вводит указательный и средний, раздвигая их внутри. — Раздроченная дырка, жадная, — приговаривает Харон, проворачивая пальцы внутри. Вынимает их, смотрит на слегка приоткрывшийся сфинктер. — Покажи мне, насколько твоя дырка растянута. Растяни сам свою жопу руками. Попросись на хуй, чтоб я захотел тебя выебать. Белкин заводит руки за спину и обхватив свои ягодицы, тянет их в стороны, расширяя зияние сфинктера. — Ну и сука, — сплёвывает на сфинктер Харон. — Похотливая, блядливая шлюха. Стой так. Он расстёгивается и лезет в карман за презервативом. Ситуация возбуждает, в голове тонкий фоновый звон. Дыхание потяжелевшее, а член упирается в ткань. Высвободив из одежды член и немного приспустив джинсы, Харон раскатывает по стволу латекс презерватива, продолжая наблюдать за растягивающим свои ягодицы профессором. Можно присунуть и в этом положении, но у Харона есть ещё и другие цели. — Лезь на стол, — командует он, снова шлёпая многострадальную задницу Белкина. — На спину. Ноги в коленях согни и разведи максимально в стороны. Глаза закрой. Руки на грудь себе. Пальцами соски потри. Раздавая команды, Харон включает режим видеозаписи на телефоне, снимая крупным планом искажённое удовольствием лицо Белкина, его тело, содрогающееся в конвульсиях, его эрегированный член. Сняв, убирает телефон в задний карман. — Сильнее соски прижми. Ноги шире. Сейчас получишь хуй в свою дырку, выпросил, — подходит вплотную между раскинутых в стороны ног Белкина и направляет член в анус. Притирается, упирается головкой. И, обхватив обеими руками колени профессора, плавным движением вгоняет до основания. — Руки не убирать. Пальцы максимально сжаты. Так и держи. — Харон начинает размеренно трахать Белкина, постепенно сдвигая того толчками по столу. К середине процесса голова профессора уже безвольно свешивается с края стола. Стоны доносятся почти непрерывно. Тело периодически сотрясает крупной дрожью. Белкин послушно сжимает пальцами свои соски, а верхушка побагровевшей головки его члена блестит от выступившей секреторки. Харон вдалбливается в анус профессора, ловя себя на мысли, что не ощущает какого-то особого кайфа или вкуса победы. Наоборот, какое-то мерзкое гадливое чувство. Надо поскорее с этим заканчивать. Он ускоряет движения. Поднимает голову. Как раз напротив — приоткрытое на проветривание окно, из которого доносятся запахи цветущих на улице кустов. Хотя сейчас, при максимальной концентрации похоти, этот запах едва различим. Хорошо, что анатомичка практически скрыта в этих зарослях. Никому не придёт в голову заглянуть сюда, продираясь через цепкие ветки зелёных насаждений. Гулять в такое время здесь тоже некому. А дверь Харон предусмотрительно закрыл на ключ, который торчал в замочной скважине. Возбуждение медленно, но верно, спадает. Раздосадованный Харон не мог понять, что не так. В надежде вернуть остроту ощущений, он начал двигаться резче. Белкин отозвался на усиление грубости проникновения стоном. Бросив взгляд на побелевшие от напряжения пальцы профессора, стискивающие соски, Харон снова поднимает взгляд на окно. И тут, прямо напротив по ту сторону окна, яркой вспышкой неожиданные и совершенно обалдевшие глаза на полностью ошарашенном лице того самого парня из книжного. Харон моргает — слишком неправдоподобно. Но тут же вернувшееся возбуждение накрывает жаркой волной. Харон двигается ритмичнее, быстрее, не отрывая своего взгляда от стоящего за окном парня. Сейчас нет никаких мыслей. Ни откуда он здесь взялся. Ни каким образом появился именно за этим окном. Сейчас просто яркое, дрожащее удовольствие, бархатистой субстанцией стискивающее внутренности и заставляющее мышцы максимально напрячься. Харон двигается ещё быстрее, чувствуя, что сейчас, уже, вот-вот, ещё немного… Парень отскакивает от окна именно в тот момент, когда Харон находится почти на пределе. Дёрнувшись ещё несколько раз, Харон вынимает член и стаскивает презерватив. Несколько раз передёргивает и изливается тремя мощными выплесками на распластанное на столе тело, будто помечая. Неспеша вынимает и распечатывает одноразовую упаковку салфеток, тщательно обтирает член, одевается. Использованный презерватив и салфетки заталкивает в упаковку от последних и убирает в карман. Выбросит по дороге. Не нужно здесь оставлять своих следов. Подсыхающая сперма на теле Белкина — не в счёт. — Поднимайся, — бросает Харон своему незадачливому любовнику. — Сеанс окончен. Не могу сказать, что кайфанул от тебя, но в целом, благодаря обстоятельствам, вышло неплохо. — А… — севший на столе обескураженный Белкин всё ещё находился в прострации. — А я? — А ты, когда я уйду, снимешь кольцо и додрочишь, как тебе захочется, — Харон сделал шаг к двери. — Я тебя с дерьмом смешаю, — профессор захлёбывался от ярости, пытаясь содрать со своего члена кольцо. — Тварь охуевшая. — Со своим дерьмом? — Харон иронично приподнимает бровь. — Ты у меня дерьмом умоешься и наешься, — рычит Белкин, безуспешно продолжающий сражаться с упрямым кольцом. — Сука зарвавшаяся. Ублюдок. Ты у меня повертишься, мразь. О зачёте можешь вообще не мечтать. — Там сбоку выпуклость есть, на неё нажмёшь, колечко и раскроется, — Харон, опираясь плечом о дверной косяк, наблюдает за профессором. — И поменьше пафоса, Эдичка, скулить, как сучка, тебе идёт куда больше. — Урод, — Белкин, сняв кольцо быстро одевается. — Не смей меня так называть. Я профессор, я уважаемый человек, а ты, ты… Мразота, тварь, скотина. — Не удивил, — ухмыляется Харон и молниеносно реагирует, когда натянувший брюки профессор бросается на него с кулаками. Блокировав удар и перехватив руку, Харон выворачивает кисть Белкина, заламывая её в обратную сторону. — Отпусти, сука, — воет тот. — Больно. — Андрею тоже больно было, — Харон отшвыривает от себя Белкина. — Правда, морально больно. Что ему такой выблядок, корчащий из себя Топа, достался. Но морально же не считается, да? Хотя ты и физически не брезговал. И не в рамках Сессии. — Какому ещё Андрею? — чуть ли не брызгая слюной от злости, шипит профессор. — Знать не знаю никаких Андреев. Что ты мне здесь пургу гонишь? — а взгляд, тем не менее, забегал, отмечает Харон. — Понимаешь ты всё прекрасно, — Харон кривится и понимает, что его уже достало это светопреставление. — Дурачка включать не нужно. — Это не твоё собачье дело, — сверкает глазами исподлобья Белкин. — А вот что лично тебя касается, Чернов, то я тебе не завидую, ох, как не завидую. Ты у меня из института вылетишь, допуска не получишь, и вся группа твоя заодно. И всем скажу, что по твоей милости. — Ага, ещё расскажи из-за чего, — ухмыляется Харон. — У меня и видосик есть для правдоподобности. Показать? Харон вынимает из кармана телефон и включает воспроизведение записи. Слышно хриплое дыхание и стоны Белкина. — Как стонал, как стонал, — Харон тянет губы в улыбке, но его глаза остаются холодными. — Ублюдок, — рычит профессор. — Извращенец, быдло! Ты не посмеешь! Ты ничего не докажешь! — А я и не стремлюсь, — фыркает Харон. — Это чисто для того, чтоб ты сильно высоко не прыгал. А зачёт мне твой и даром не нужен. Можешь себе его в задницу вместе с зачёткой засунуть. Ещё немного потренируешься, и поместится, со свистом влетит. Всё, Эдик, утомил ты меня. Прощай, надеюсь больше никогда тебя не увидеть. — Взаимно, — несётся в спину, сопровождаясь очередным потоком нецензурщины. Харон не слышит. Харон чётко печатает шаги по коридору анатомички. Выходит на улицу, щурясь на яркое солнце, хотя уже и вечер. Но после полуподвального помещения морфокорпуса, солнце просто-таки ослепляет. Идёт к машине. Устало падает в салон и откидывается на спинку сиденья. Нашаривает в бардачке сигареты. Открывает окно. Закуривает. Выдыхает дым, и из клубящегося тумана проступает лицо Змея. Змей осуждающе покачивает головой, смотрит на Харона и будто неслышно спрашивает: «Ну что, полегчало? А ты ведь понимал, что это ничего не изменит. Самому теперь только хуже. Нельзя поступать с людьми подобным образом, даже если они и последние конченные выблядки. Нельзя, Харитон. Поступая так, ты опускаешься до их уровня. Становишься таким же, как и они. А то и похлеще них». Горечь сигаретного дыма смешивается с горечью потери, которую Харон всегда ощущает, вспоминая Змея. Почему тогда так произошло? Почему Змей, а не он? Змей был за рулём, когда та фура вылетела на встречку. Обычно водитель инстинктивно выводит из-под удара себя. Но в данном случае случилось иначе. Харон переломался полностью, но выжил. А Змей… Харон стиснул зубы и медленно выдохнул. А Змей ведь предчувствовал свою скорую смерть. Ещё накануне той поездки говорил Харону, что тому нужно будет через полгода съездить к шаманам пройти посвящение. О силах каких-то, что переходят от учителя. О бессмертии души. И что если кто-то уходит, а кто-то остаётся, то это значит, что миссия оставшегося не завершена. О законах Вселенной. Много говорил такого, чему Харон тогда не придал значения. А позже… Позже уже ничего не мог изменить. Докурив, Харон выбросил окурок и глубоко подышал, прикрыв глаза. Специальная техника дыхания всегда помогала прийти в себя. Помогла и на этот раз. Произошло то, что должно было произойти. И так, как должно было. По большому счёту, каждый получил своё удовольствие. Харон — сатисфакцию и оргазм, а Белкин — порцию своего кайфа. Ну, а то, что профессора после расколбасило, то это уже не Хароновы проблемы. А вот что выбивалось из стройного ряда и не хотело систематизироваться ни в один формат — то это странное появление того парня из книжного за окном анатомички. Харон подумал даже о том, что, возможно, ему показалось, но сразу же отмёл это предположение, как бредовое. С чего бы ему это казалось? Тем более, на тот момент он и думать-то о том парне забыл. Зато сейчас это наваждение засело занозой в голове. Как он смотрел. Какой спектр эмоций был на его лице. И как накрыло кайфом в этот момент самого Харона… Глупости. Просто возбуждение иногда накатывает волнами. Наплывает — спадает. И в момент спада появляется какой-то наблюдатель. И это подстёгивает. Логично. И Харону точно так же доставило бы, если бы там стоял кто-то ещё. Да кто угодно. Однофигственно. Харон ужинает готовой, купленной по дороге едой, которую достаточно просто разогреть в микроволновке. Идёт в душ. С отвращением вытряхивает из кармана джинсов упаковку с использованной салфеткой и презервативом. Выбрасывает всё это в мусорное ведро. Удаляет видео с телефона. Кладёт мобильный на подоконник и заходит в кабину душа. Выходит, на автомате забирает телефон, ложится в постель и залипает на каком-то научно-популярном фильме, который хайпится по всему интернету. Ничего особенного Харон в этом фильме не находит. А через некоторое время понимает, что не помнит ничего из просмотренных сорока минут. То ли фильм такой, то ли мысли не здесь. Вздыхает, выключает ноут и укладывается спать. Сон долго не идёт. Харон периодически уплывает в какую-то муть и возвращается в реальность от любого шороха. Снова погружается в дремоту. Просыпается. Поверхностный сон, порой, измучивает не меньше бессонницы. Харон даже думает принять транквилизатор, чтобы расслабиться, но настолько лень подниматься. Он пялится в потолок, устало прикрывает глаза. Снова мешает в голове мысленный коктейль. И под утро наконец-то отключается. Морфокорпус. Кабинет профессора. Стол. Со стола с шелестом слетают какие-то бумажки. Кружатся в воздухе, игнорируя законы физики и гравитацию. Кружатся, затягивая в карусель водоворота. Одуряюще пахнет сиренью и чем-то ещё. Чем-то, что Харон пока не может идентифицировать. Он стоит у стола между широко разведенных ног Белкина. Но ощущения настолько яркие, что Харон не то, что пытается простимулировать самого себя, усилив возбуждение, а наоборот, пытается сдерживаться, чтобы не финишировать раньше времени. Он всматривается в лицо лежащего перед ним, но видит не профессора, а того самого парня, который должен стоять за окном. Должен быть там, но сейчас стонет и выгибается под напором Харона, лежа распятым на письменном столе. Харон гладит его тело, ощущая, как парня сотрясает под его руками. Чувствует его дрожь и желание. Наклоняется к самому лицу и тихо шепчет: «Хочешь меня». И слышит в ответ хрипло-сорванное, протяжное: «Да-а-а-а». Входит, протискивается в восхитительно узкий задний проход. Чувствует, как его член плотно обхватывают гладкие стенки. Удовольствие, которое и так почти максимальное, становится ещё сильнее. Харону кажется, что он сейчас просто взорвётся, настолько ему нестерпимо, невозможно хорошо. Оргазм накатывает сокрушительной волной, зашвыривая к наивысшей точке. Ещё выше. Ещё. Харон чуть ли не плавится от экстаза. Ощущения уже вроде бы давно должны пойти на спад. Но не прекращаются, длясь бесконечно. Не хватает самой малости, буквально каких-то секунд, чтобы шагнуть в запредел. Харон содрогается в этой предоргазменной бесконечности. Стонет, прикусив губу и… …И просыпается с привкусом крови во рту и каменным стояком. Потрогав губу языком, Харон понимает, что прокусил её во время сна. Раздражается, обескураженный таким странным проявлением. Идёт в туалет, чувствуя переполненность мочевого пузыря, убеждая себя, что это обычная спонтанная эрекция. Привычный утренний стояк, который не имеет никакой связи с чем бы то ни было. Элементарная физиология. Пиковый уровень тестостерона. В течение ночи, во время фаз быстрого сна такие спонтанные эрекции возникают по пять-шесть раз за ночь. Это логично. Это нормально. Это не связано ни с какими дурацкими снами. Но пальцы всё ещё помнят бархатистость кожи, внутри ворочается возбуждение, а в ушах звучит музыка стонов. «Блядство», — рычит Харон и устраивает себе контрастный душ, чтобы отогнать ночной морок.