Стану твоим дыханием

— Счастливый ты, — завистливо вздыхает Наташка, поглядывая в сторону остановившегося поезда. — Едешь на юга — отдохнёшь, позагораешь. — Я вообще-то работать еду, — напоминает Андрей, но Наташка только снисходительно усмехается. — Ой, да какая это работа. Оценить сервис да накатать пару строчек в свой журнал. Отписался и свободен — что хочешь делай. — Так всё просто в твоём представлении, — Андрей обнимает сестру перед тем, как поставить ногу на первую ступеньку на входе в вагон. — Ладно, пока — созвонимся. Хотя я и так ненадолго, скоро увидимся — не скучай. — Как это не скучай? — оскорбляется Наташка. — Я не могу не скучать по любимому братику. Чтобы звонил мне каждый час и отчитывался о том, что с тобой происходит. Я же не твоя Жанка, которая даже проводить тебя не удосужилась, я волноваться буду. — У Жанны дела, а волноваться за меня не надо, мне давно не десять лет, я уже большой мальчик, — смеётся Андрей и, махнув на прощанье рукой, поднимается в вагон. Медленно идёт вдоль коридора, глядя, как Наташка за окном двигается параллельно с ним, усиленно размахивая руками во все стороны. Останавливается напротив своего купе, мысленно надеясь, что поедет один в полном комфорте, и открывает дверь. Надежды тают быстрее, чем случайный снег в начале мая — на соседнем диване уже расположился нежеланный попутчик, который сейчас наклонился к своей сумке. Андрей входит и закрывает за собой дверь, а парень в этот момент поднимает голову, и на Андрея смотрят пронзительные зелёные глаза. Харона изнутри словно кипятком ошпаривает. Он в упор смотрит на своё потрясённое наваждение, застывшее у входа. Смотрит и не может отвести взгляд. Глаза… такие же ошалевшие, как и там, под окном «анатомички». Весь его вид… такой же растерянный, как и там, в лифте. Весь он… такой же недоступно-доступный, как и… «А ведь случайности не случайны, — приходит в голову Харона, — если что-то происходит несколько раз, то это уже не совпадение, с этим нужно что-то делать. И чем скорее, тем лучше. Потому что другого шанса может и не представиться». Что-то делать… Харон уже делает в своих мыслях всё, что только можно. Или, что нельзя? Уже раскладывает свой тяжело дышащий соблазн на купейной полке. Сдирает с него одежду. В ушах стоит звук рассыпавшихся по полу пуговиц его рубашки. Парень ещё пытается сопротивляться, но Харон крепко связывает его руки его же рубашкой. И целует, целует, выбивая дыхание, заставляя выгибаться под его губами и руками. Вынуждает стонать то самое протяжное «Да-а-а», от которого сносит крышу. Уже вошёл в него и медленно, плавно вбивается под ритмичный перестук колёс в податливо раскрывшееся перед ним тело. Стенки заднего прохода плотно охватывают член Харона — так туго, так жарко, так кайфово… Парень уже полностью раздет, уже не сопротивляется, его ноги сами охватывают спину Харона, притягивая к себе. Возбуждённый член трётся о пресс Харона, размазывая по коже обильно выделяющуюся секреторку. Его рот приоткрыт, он время от времени облизывает свои пересохшие растрескавшиеся губы. Полуприкрытые глаза распахиваются, когда Харон входит до самого основания, натянув на себя до предела и толкаясь глубоко внутри. Взгляд расфокусирован, затуманен похотью. Зрачки во всю радужку, вздувшаяся на шее вена, порозовевшее лицо. Он сам прижимается ещё ближе, ещё жарче. Сам подмахивает, яростно насаживаясь на член Харона. Сам просит ещё, глубже, сильнее… — Да ты издеваешься, что ли? — сам собой вырывается возмущённый возглас, и Андрей застывает возле входа, сделав шаг назад и уткнувшись спиной в закрывшуюся дверь купе. Вопль парня вышвыривает Харона из его грёз. «Что он там сказал? Издеваюсь?» — Ты ещё не знаешь, как я издеваюсь, — улыбается Харон, пытаясь просто-таки нечеловеческими усилиями совладать со своим телом и расшалившимся воображением. — Но, думаю, мы это исправим. Андрей бросает уничижительный взгляд на попутчика и выскакивает в коридор. Нет, это уже в голове не укладывается. Как такое могло случиться? Как они снова могли столкнуться — тут, сейчас, именно в одном поезде, вагоне, купе… да мать вашу. Андрей сплетает пальцы рук, пытаясь успокоить охватившую их дрожь. Нервы, это всё нервы — поехал абстрагироваться — абстрагировался? Нет, ехать с ним в одном купе, на расстоянии вытянутой руки — невозможно, и это не обсуждается. — Я бы хотел поменять своё место на другое, — он заглядывает в купе проводника. — Меня устроит любое место в любом вагоне. — Чем вас не устраивает ваше место? — проводник отрывает взгляд от билетов и недоумённо смотрит на Андрея. — Место меня устраивает, меня не устраивает сосед по купе. — Вы понимаете, поезд переполнен, свободных мест нет — все едут отдыхать — востребованное направление, — устало поясняет проводник, глядя на Андрея с некоторым сочувствием и объясняя ему не торопясь, как маленькому ребёнку, чтобы понял. — Я ничем вам помочь не могу. Вам ехать-то всего ночь — дело к вечеру. Какая вам разница ночью, с кем ехать? Андрей чуть ли не плюёт на пол от бессилия. Какая разница с кем ехать ночью? Это даже смешно… это смешно… ему есть разница. С этим типом он не хочет ехать никуда ни ночью, ни днём, никак и никогда. «Боишься?» — вкрадчиво интересуется внутренний голос. Андрей молчит, а голос продолжает: «Боишься, что повторится то, что произошло в лифте? Боишься, что не сможешь остановиться?» «Да пошёл ты», — огрызается на внутренний возмутитель спокойствия Андрей и решительно идёт в сторону купе, настраиваясь на полный и безоговорочный игнор так некстати возникшей неприятности. Резко дёргает дверь, входит и, в упор не замечая сидящего напротив, вольготно укладывается на своей полке. Харон поднимается, боковым зрением отмечая, как сразу же напрягается его попутчик, мысленно ухмыляется и выкладывает на столик между полками содержимое карманов. Бумажник, телефон, сигареты, зажигалку, упаковку презервативов и пачку влажных салфеток. Андрей искоса наблюдает за действиями соседа, понимая, что, видимо, именно салфетки тот и искал, потому что, оставив их на столе, всё остальное возвращает обратно в карманы. Всё, кроме них, презервативов и телефона. Андрей старается не смотреть на это показательное выступление. То, что это именно демонстрация, он даже не сомневается. Тем временем Харон, бросив на стол подушку, садится на своё место. Снимает кроссовки, носки, распечатывает салфетки и, тщательно протерев ступни ног, укладывает их на подушку. Опирается спиной о вторую подушку, которую, видимо, присвоил себе из комплекта постели Андрея — так вот куда она делась, ещё когда ложился, Андрей заметил, что подушка отсутствует. Харон приподнимается, забирает со стола свой телефон и снова удобно устраивается, уткнувшись в гаджет. Презервативы остаются лежать на столе. Андрей хмурится, настрой игнорировать попутчика постепенно растворяется в негодовании: — Это что, моя подушка? — неожиданно для самого себя спрашивает он, кивая на стол, и резко садится на своём месте. — Охуел? Харон удивлённо приподнимает бровь и, не торопясь, с удовольствием отвечает: — Да, это твоя подушка. А вот материться тебе совсем не идёт. Такой с виду интеллигентный, приличный мальчик, — он окидывает Андрея оценивающим взглядом, от которого у того просто закипает внутри злобой, и продолжает. — Начитанный, вежливым должен быть, а такими словами бросаешься, как будто минуту назад из подворотни вышел. Андрей сжимает губы и упрямо гнёт свою линию, игнорируя нравоучительный тон соседа и стараясь погасить злобу: — Подушку отдай, сука, — Харон молча смотрит на него, не предпринимая никаких действий — ждёт, и Андрей, не в силах сдерживать рвущееся раздражение, тянет злополучную подушку на себя из-под ног попутчика. — Ноги свои убрал. Харон откладывает в сторону телефон и с интересом смотрит на недовольное лицо напротив, прижимая злополучный предмет постельного гардероба своей ступнёй: — Тебя заводит спать на подушке, на которой лежат мои ноги? — Убрал свои ноги, — тупо повторяет Андрей. — Нет, — Харона начинает забавлять этот однообразный диалог. — Мне так удобно. Андрей хмурится, чувствуя, как предательский румянец проступает на щеках — злость поднимается выше — к самому горлу — захлёстывает: — А мне удобно будет сейчас тебе в бубен дать. Харон нарочито изображает крайнюю степень изумления на лице: — Дать? Хм, как интересно… — делает небольшую паузу. — Хочешь напасть на человека, который тебя даже пальцем не коснулся? Силён. Знаешь, причина немотивированной агрессии зачастую лежит в нереализованных желаниях. Андрей давится воздухом от такого наглого заявления. Хочется ответить что-то донельзя колкое, чтобы указать борзому типу его место, но слов, как назло, не находится, и Андрей, чтобы хоть что-то сделать, дёргает изо всех сил подушку из-под чужих ног. На этот раз попытка оказывается удачной, и он смотрит на свой трофей, не зная, что с ним теперь делать. Спать на этом он точно не будет, после того, как там покоилось то, что вообще не должно было находиться на его подушке. Сработали эмоции, а что теперь… раздражение никак не хочет гаснуть: «Да пошёл ты», — мысленно и от души — и подушка летит в лицо напротив: — Подавись. Реакция Харона достойна всяческих похвал — он широко улыбается, поймав подушку и вернув её на прежнее место — на стол, снова укладывает на неё свои ноги. — Ну, и к чему были все эти движения? — задумчиво спрашивает он. Андрей презрительно фыркает: — Да бесишь потому что. — О как. И чем это я так тебя бешу? Перечислишь? — Да всем, — быстро отвечает Андрей. — А может, — начинает Харон, опустив ноги, привстав со своего места, чуть наклонившись вперёд и глядя Андрею прямо в глаза, — тебя бесит то, что ты меня хочешь? — Что? Ты… Ты совсем что ли оху… — не договорив и не оставляя себе ни секунды на размышления, Андрей одним рывком бросает тело на противника, чтобы лишить того равновесия. Справиться с этим зарвавшимся типом, как казалось Андрею, плёвое дело, поэтому он совершенно не был готов к тому, что произошло буквально через секунду после его выпада. Как так случилось, что он вдруг оказался прижат спиной к чужой полке, а над ним, глядя в глаза так близко, что чувствуется жар нависшего сверху тела, ухмыляется тот, чьё лицо так жгуче хотелось разбить, чтобы стереть с него эту нелепую усмешку. Андрей дёргается в попытке скинуть с себя неожиданную угрозу, но Харон давит сильнее, скручивая его руки над головой, и задаёт странный вопрос, приблизив лицо почти вплотную, обжигая своим дыханием: — Ты точно уверен, что хочешь этого? — Чего хочу? — почему-то шёпотом спрашивает Андрей, сдерживая желание облизнуть быстро сохнущие от волнения губы. — Хочешь… — Харон ухмыляется и быстро, как будто жалит, проводит кончиком языка по сухим губам Андрея. — Вот этого. По телу словно взрывается что-то, наполненное горячим металлом, течёт, растекается по жилам, в голове шумит, заканчивается воздух, и Андрей уже не требует, просит: — Слезь с меня… Харон, не предпринимая больше никаких действий, просто нависает над лежащим под ним парнем, чувствуя, как нарастает внутри него тёмная сила возбуждения, прислушивается к своим ощущениям. Да, так и есть — как же безумно тянет его к этому ершистому пацану, который только и делает, что пытается спровоцировать его. — Я отпущу тебя, — спустя пару минут отвечает он. — При условии, что ты перестанешь строить из себя терминатора и нападать, как неуравновешенный гопник. Андрей тяжело дышит, в сознании — глубокое синее море, а он на дне, и говорить не получается. — Ладно, — Харон с сожалением поднимается, Андрей тут же вскакивает, тяжело дышит и, мало что соображая, возвращается на свою полку. «Что это сейчас было? — Андрей судорожно пытается собрать мысли воедино. — Что? Я ведь хотел вырваться, хотел набить эту самодовольную морду…хотел… хотел, чтобы это не заканчивалось? Что?» Дыхание всё так же сбоит, а румянец жжёт кожу. Андрей старательно избегает смотреть на попутчика, отвернувшись и очень внимательно разглядывая проносящийся за окном унылый пейзаж в сгущающихся сумерках. Харон же, приняв равнодушный и скучающий вид, вальяжно укладывается на своё место и что-то листает в телефоне. — Хочешь отсосать мне? — вдруг слышит Андрей и чуть ли не подскакивает на своём месте. Его не смущает, что вопрос задан на иностранном языке, он даже не думает об этом, его полностью деморализует смысл этого вопроса. Жар бросается в лицо. А тем временем чуть охрипшим мужским голосом звучит ответ: — Да-а-а, очень хочу. Я так люблю сосать твой член. Андрей в смятении. Хочется закрыть руками уши и не слышать этого, но он продолжает сидеть и пялиться в окно, будто ничего не происходит. Только пальцы, вцепившиеся в полку, побелели от напряжения. — Становись на колени, шлюха, — продолжается тем временем шарашащий высоковольтными разрядами по мозгам Андрея диалог. — Глубже заглатывай. По самые яйца. Вот та-а-ак. Чмокающие звуки, прерывающиеся стонами. Какая-то возня. Всё это, невзирая на перестук колёс мчащегося куда-то в Ад, по мнению Андрея, поезда, очень отчётливо слышно. А Харон, улыбнувшись, ещё и добавляет громкости на телефоне. — Хочешь, чтобы я трахнул тебя? Хочешь почувствовать мой толстый хуй в своей жадной дырке? Хочешь, чтобы я накачал твою похотливую задницу своим поршнем? — Ты тут не один, — сквозь зубы цедит Андрей, бросив на Харона полный ненависти взгляд. — Конечно не один, — ухмыляется тот. — Одному было бы скучно. А такие вот вещи, — он кивает на экран смартфона, — гораздо приятнее делать вдвоём. — Моей суке нравится, когда его зад ебёт огромный хуй, — диалог в фильме идёт своим чередом, заполняя паузы между разговором. И Андрея это сводит с ума, заставляя в бессильной ярости сжимать кулаки. — Пососи шланг моего друга, пока я натягиваю тебя на свой. И снова чмоканье, всхлипывание, звуки шлепков тела о тело… Андрей изо всех сил пытается держать себя в руках. — Может, ты свою гейскую порнушку где-нибудь без меня посмотришь? — презрительно произносит он. — А ты имеешь что-то против порнушки? — Харон смотрит на Андрея в упор с наглой, похабной усмешкой. — Или для тебя это стресс? Никогда не смотрел? В таком случае, тебе сейчас представляется уникальная возможность восполнить этот пробел. — Не собираюсь я такое смотреть, — гневно отбивает подачу Андрей. — М-м-м, всё-таки решил последовать моему совету? — ещё сильнее тянет губы в издевательской ухмылке Харон. — Похвально. — Какому ещё совету? — Андрей в растерянности. Харон держит паузу, а актёры всё никак не угомонятся: — Нравится мой хуй? Нравится, что я делаю с тобой? Нравится извиваться на двух болтах сразу? — Советую перейти от теории к практике, — наконец-то произносит Харон. Андрей тупо смотрит на попутчика, и тут до него медленно доходит, что тот сейчас сказал. К щекам вновь приливает кровь, легким срочно нужна порция кислорода, а в купе обнаруживается острая его нехватка, и он выскакивает в коридор, провожаемый снисходительным взглядом Харона и аккомпанементом из стонов и вздохов. Да что ж такое. Он долго стоит в коридоре, прижавшись лбом к холодному стеклу и глядя в сгущающуюся темноту. В висках стучит кровь, а мысли заняты только одним — тем, кто сейчас довольно ухмыляется за дверью купе, гордый тем, что смог вывести его, Андрея, из равновесия. Хочется одновременно закурить, напиться и выпрыгнуть из поезда на полном ходу. Чёртова порнушка, чёртов извращенец, чертово собственное тело, что среагировало мгновенной тяжестью в паху и каким-то просто-таки нереальным, диким, неправильным возбуждением. «Стоп. Прекрати. Успокойся. Всего одна ночь. Надо перетерпеть. И всё. Всё закончится, — убеждает себя Андрей, — сейчас к проводнику, попросить подушку и спать, и полный игнор — вообще не смотреть в его сторону». Оставшийся в купе Харон выключает фильм, забирает со стола презервативы и поднимается, всунув ноги в кроссовки. Приподнимает свою полку, вытаскивает сумку и, подняв полку Андрея, зашвыривает туда свои вещи. Затем, осмотрев направляющие конструкции, работающей на подъём и опускание, загибает внутри механизма алюминиевый фиксатор. Удерживая его пальцами, возвращает полку в исходное положение. Теперь, при резком поднятии, фиксатор сместится и не даст опустить лежанку на место. Харон улыбается, ощущая волнующее предвкушение в области солнечного сплетения. Как перед охотой, как перед финальным броском, как… Он замирает на некоторое время, прислушиваясь к себе. «Зачем? Остановись… — но вякнувший в самом начале здравый смысл заглушается извергнувшимся из самых глубин подсознания бешеным желанием. — Хочу. Хочу его. Хочу, сил нет. Так бы и растерзал. И он ещё как нарочно провоцирует. Эта его невинность… просто выносит. Хочет же, сам хочет. Не может не понимать, что хочет. Так отпусти себя. Нет, выкобениваться надо. Сомнения, стены, рамки, стереотипы… Всё это рушится качественной еблей, вытрахивается из упёртой башки. Всё это решаемо, стоит только перейти к активным действиям». Харон уже даже близок к тому, чтобы переступить свои же принципы и просто изнасиловать этого снесшего ему к чертям всю выдержку пацана. Но насилие в первый раз — не лучший вариант. А то, что раз будет первым — девяносто девять и девять десятых процентов. Но вот так можно только усугубить, отвратить… Нет, это не тот случай. Здесь осторожнее надо, мягче. Это потом уже… Что потом, Харон не додумал. Резко оборвав мысли, когда слышит за дверью купе какое-то движение, он поднимает свою подушку и бросает её на полку Андрея. Себе берёт ту — со стола, внутренне улыбаясь. Андрей с отсутствующим выражением лица и новой подушкой в охапке появляется в купе, когда Харон уже спокойно сидит на своём месте. Подходит к своей полке, брезгливо, двумя пальцами, поднимает лежащую там подушку за уголок и кладёт её на стол. Бросает ту, что принёс с собой. Ложится, уставившись в потолок. — Спать будем? — спрашивает Харон, делая акцент на слове «спать». Парень не реагирует, и Харон встаёт со своего места, наклоняется и приподнимает полку. Хмыкает и разворачивается к месту напротив. — Будь добр, поднимись на секунду, — просит он, обращаясь к лежащему. — Зачем это? — тот с вызовом смотрит, полоснув Харона сверкающим взглядом. — Заебал ты своими экспериментами. — Снова ругаешься, — притворно вздыхает Харон, давя в себе рвущееся наружу заявление, что ебать ещё даже не начинал. — Какие эксперименты? О чём ты? Просто мои вещи под тобой. Я же думал, что один ехать буду и не сразу определился, где именно лягу. Поэтому, моя сумка оказалась там, — он кивает на полку сверлящего его нечитаемым взглядом соседа. — Я просто заберу свои вещи, — медленно, разделяя каждое слово. — И всё. Андрей всей кожей чувствует какой-то подвох, хотя и в озвученной ему просьбе нет ничего такого, чтобы напрячься. Но Андрея напрягает всё. А больше всего ему не хочется подпускать к себе этого гада. Он встаёт и, недоверчиво хмыкнув, косится на Харона. — Пиздишь, как дышишь, — но деваться некуда, и Андрей это понимает — наглый попутчик стоит посередине купе, пошатываясь от движения поезда, и явно намеревается вернуть себе то, что ему принадлежит. — Да на, забирай, если там, конечно, что-то есть, — Андрей, искренне желая, чтобы это всё побыстрее закончилось и его просто оставили в покое или хотя бы перестали пялиться таким невыносимым взглядом, подхватывается и резко дёргает вверх свою полку. Тихий металлический щелчок, слышный только Харону, который удовлетворённо улыбается и делает шаг к соседу. — Ну и где? — тот отходит к двери. — Да вот, — Харон наклоняется и вытаскивает свою чёрную спортивную сумку, демонстрируя её в руке, — моя. Спасибо. — Пожалуйста, — настороженно цедит пацан. — Отойди, если нетрудно. Харон отходит, а Андрей, наконец-то вздохнув с облегчением, пытается опустить полку. Та не поддаётся, и ничего не понимающий парень дёргает её в безуспешных попытках вернуть чёртову лежанку на место. Не получается. Андрей матерится сквозь зубы, пошатывает упёртую полку и снова дёргает. Ничего. — Помочь? — как-то даже излишне участливо интересуется сосед. — Обойдусь, — рявкает Андрей и снова дёргает полку. — Да опускайся же ты, сука такая. — А если не опустится, спать стоя будешь? — новый вопрос попутчика, и Андрей разворачивается к нему, полыхая взглядом: — Не твоё дело, как я спать буду. — М-м-м, ну надо же, — тянет Харон, уже понимая, что, видимо, не сработает, но решает «доиграть матч до финала». — Дело может и не моё, но я вполне могу подвинуться, если она не закроется. — Из купе можешь подвинуться? — огрызается Андрей, продолжая мучить полку. — Нет, дарлинг, — короткий смешок Харона, — только на половину своей полки. И кстати, если ты решишь воспользоваться моим гостеприимным предложением, то в моей постели спят без одежды. Полностью, — он поднимается и подходит, решив всё-таки помочь несчастному парню с заклинившей лежанкой. Тот, заметив сзади себя движение, рывком приподнимает и резко, изо всех сил, дергает полку. Слышится тонкий звон вылетевшего из пазов и упавшего на пол фиксатора, грохот наконец-то опустившегося спального места и режущий по ушам визг тормозов поезда, подошедшего к какой-то станции. Андрея отбрасывает назад, прямо в руки Харона, который тоже пытается поймать равновесие из-за неожиданной остановки состава. Харон автоматически прижимает к себе Андрея, обхватив того поперёк живота. Ощущает под ладонями тепло тела и напряжённые, каменные мышцы пресса. Руки Харона ползут ниже, сминая тонкую ткань одежды. Одна ладонь остаётся на животе, а вторая спускается ниже к паху и, минуя ремень, останавливается на ширинке. Андрей практически не дышит, замерев в этих невольных объятиях. Харон приближает лицо к уху Андрея, слегка касаясь полыхающей кожи губами. Сжимает свою ладонь на ширинке. — Спокойной ночи, — слышит Андрей вкрадчивый шёпот в ухо, чуть ли не теряя сознание. Харон отходит к своей полке, а Андрей медленно оседает на свою, пытаясь отдышаться. Сердце стучит, грозя сорваться с рельсов — аритмия, тахикардия, чёрт знает что происходит — предательское возбуждение снова тут — никуда не денешься, не избавишься, не проигнорируешь. Губы сохнут под жаром тысячи печей преисподней, но Андрей скорее задохнётся от недостатка влаги, чем позволит себе облизать сейчас пергаментные губы под изучающим взглядом демона, что занял соседнее место. Тем временем «демон» спокойно расправляет свою постель, долго взбивает подушку, заворачивает простынь, чтобы не сползала. А после поворачивается лицом к Андрею и стаскивает с себя футболку, бросая её на стол. Андрей смотрит, не отводя взгляда. Харон медленно расстёгивает ремень и джинсы. Андрей продолжает смотреть, тихо ненавидя себя за то, что не может перестать пялиться, не может перевести взгляд на что-то менее откровенное. Харон, глядя в упор на залипшего на него парня, стягивает джинсы с бёдер и постепенно полностью от них избавляется. Андрей сглатывает — в горле Сахара, и вот-вот песчаная буря сметёт всё на своём пути. Харон заводит пальцы за широкую резинку трусов, стягивая и их, всё так же не отводя своего бесстыжего взгляда. Оставшись полностью обнажённым, Харон выпрямляется и абсолютно безо всякого стеснения стоит перед Андреем. И улыбается. — Нравлюсь? Сидящий перед ним парень молчит, облизывая пересохшие губы. — Хочешь отсосать мне? — ещё шире улыбается Харон. — Да пошёл ты, — задыхаясь, хрипит сосед по купе и, подхватив какой-то пакет, выскакивает в коридор, грохнув раздвижной дверью. Харон в изнеможении опускается на свою полку и машинально обхватывает ладонью полувозбуждённый член. Тихо стонет сквозь зубы, упираясь спиной о стену. Ложится на спину. «Сумасшествие какое-то», — бормочет сам себе, натягивая на себя одеяло, и закрывает глаза, дожидаясь возвращения своего спутника. Тот приходит минут через десять, бросает взгляд на Харона, который делает вид, что крепко спит, но сам внимательно наблюдает сквозь смеженные веки. Видит, что парень успел переодеться, умыться… подрочить? Хотя, последнее в этом случае маловероятно. Харон замечает, что движения попутчика какие-то слегка замедленные. Странно заторможенный сосед продолжает укладываться на своей полке. Какое-то время беспокойно ворочается, а позже затихает. Харон постепенно проваливается в дрёму, но его сон поверхностный и некрепкий. Андрей лежит на своей полке, прислушиваясь к медленно подступающему вялому умиротворению. Переодевшись в туалете в спортивные штаны и футболку, он мысленно поблагодарил Наташку, которая вспомнила, что он плохо спит в поездках, и сунула ему в пакет с одеждой для поезда упаковку снотворных. Понимая, что уснуть обычным способом, когда рядом в полуметре ворочается бесящее его тело, не удастся, Андрей решает выпить одну таблетку — расслабиться и успокоить нервную систему, взвинченную такими перегрузками. Его сосед подозрительно спокойно ведёт себя на своей полке — его грудь мерно вздымается, да и сам он дышит так, как и положено спящему человеку. «Почему я так реагирую на него? Чем он такой особенный?» — Андрей морщится, вспоминая диалог из невольно подслушанного фильма. «Потому что особенный, — подсказывает засыпающее сознание, — потому что чувствует тебя так, как никто и никогда не чувствовал. Может, стоит попробовать?..» И тут же услужливая память накладывает на подслушанный невольно диалог яркие и шокирующие своей откровенностью картинки. — Хочешь отсосать мне? «Пошёл ты…» — привычно начинает мысленный отпор Андрей, но не успевает закончить мысль, как тёплая и плотная паутина сна обволакивает тело, глаза закрываются, слова путаются в голове, и он проваливается в мутный и беспокойный сон. Томление. Неясное, смутное, стыдное. Кругом темнота. Желание — растущее, расцветающее всей палитрой многообразия желание. — Хочешь меня? — цепкие пальцы впиваются в плечи, а горячий шёпот течёт по венам. — Да-а-а, — преодолевая спазм сжавшегося горла. — Хочу-у. И ощущение рук по телу — жадно, плотно, всё ниже, ниже — пульсирующее напряжение чувствуется так туго и остро. — Посмотри на меня. Андрей поворачивается — зелёный взгляд в упор выстрелом — приговор вынесен — привести в исполнение. Чужие губы так близко, что невозможно сохранять дистанцию. Андрей стонет под натиском чужого тела — сильного, жёсткого, как плеть; задыхается от подступающего экстаза. — Хочешь? — вопросительно-утверждающе. — Да-а-а, — тягучий стон рвётся из тела. — Отсоси мне… Полудрёма слетает с Харона, когда он слышит в тёмной тишине, разбавляемой только перестуком колёс, какой-то посторонний звук. Что это? Звук повторяется. Харон прислушивается. Тихий стон, идущий со стороны соседней полки. Харон приподнимается на локте, всматриваясь в темноту купе. Видит разметавшегося во сне, беспокойно спящего соседа, освещаемого время от времени бликами света проносящихся за окном фонарей. Постепенно глаза привыкают к темноте, и Харон, сев и наклонившись в сторону напротив, уже может рассмотреть и выступившие капли пота на висках, и влажные волосы, и дрожащие веки, и пальцы, судорожно сжимающие простыню. Внезапно Харона колет каким-то чувством, определение которому он отыскать не может. «А это ведь из-за тебя ему сейчас кошмары снятся. По твоей милости. Тебе развлечение, а человеку — реальный стресс. Вот правильно тебя все сукой считают». Парень снова жалобно стонет, запрокинув назад голову. Его подушка почти полностью съехала и норовит упасть на пол. Харон тянется к подушке и пытается вернуть её на место. Не получается. Рассудив, что если и беспокойно, но всё же спящий сейчас проснётся, то ещё больше усугублять его стресс демонстрацией своего тела не стоит, Харон быстро одевается. Парень продолжает что-то бормотать во сне, мечась по сбитой простыне. «Навернётся ещё», — думает Харон и, ведомый какой-то неясной силой, пересаживается на край полки соседа. Тот снова стонет, заворачивая рефлексы Харона в тугую пружину. Харон поправляет подушку, сдвигает тело парня ближе к стене. Слегка прижимает его, пытаясь успокоить. — Тс-с-с-с, — тихим шёпотом, — это сон, всего лишь сон… Замыкает. Взрывается белой вспышкой в голове, высоковольтной дугой по нейронам. Горячее тело так близко, запах одуряющий и эти его стоны… Харон, прижимая парня к постели, склоняется над ним и впивается засосом в шею, дурея от нахлынувших ощущений. Тело выгибается под ним. Снова стон, и Харон чувствует, как руки парня скользят по его плечам, пытаясь уцепиться слабыми пальцами. — Да-а-а-а-а, — хрипло выдыхает попутчик, не размыкая глаз. «Что я делаю, блядь? — внезапно осознаёт Харон и невероятным усилием воли отрывается от шеи парня. — Что я, блядь, делаю?» Поезд качает, и Харон, отодвинувшись, в поисках опоры случайно отводит руку назад, стараясь ухватиться за полку. Но его рука натыкается на колено под одеялом. Он отдёргивает руку и скользит ладонью по бедру, упираясь в затвердевшую плоть. «У него что, стоит что ли?» — мелькает в мыслях. Не в силах больше сопротивляться самому себе, Харон убирает одеяло и гладит через одежду стояк парня, явно выпирающий через не особо ограничивающую ткань спортивных штанов. Смещается немного ниже и, подцепляя пальцами резинку, стаскивает штаны вместе с бельём, выпуская на свободу возбуждённый член с блестящей от выступившей смазки головкой. Пальцы сами тянутся погладить, и Харон кладёт руку на живот парня, плотно прижимая ладонь, и тянет её к паху до основания члена. От прикосновения к гладкой, абсолютно лишённой волос коже в паху, в голове становится мутно. Возбуждение обрушивается тяжёлой волной, сметая всё на своём пути. Второй рукой Харон сжимает ствол члена несопротивляющегося соседа и движением руки вниз максимально обнажает гладкую головку. Наклоняется и проводит языком снизу вверх. Рисует языком на уздечке символы бесконечности и слизывает с головки секреторку. Парень стонет ещё громче, его дыхание тяжелеет, учащается, срываясь хрипами. Харон поднимает голову и смотрит на него — раскрасневшееся лицо с плотно сомкнутыми веками, слегка приоткрытый рот. Харон гладит сотрясающееся крупной дрожью тело, задирая вверх так мешающую сейчас одежду. Парень неожиданно поднимает свои руки, и Харон стаскивает с него футболку, снова припадая губами и несильно прижимая зубами разгорячённую кожу. Упивается вкусом, стонами и сокрушительной ответкой незнакомого тела. Максимальная отдача, невозможная чувственность. «Какой же ты горячий, мой мальчик, — тихо шепчет Харон, выглаживая и касаясь губами стонущего парня, из последних сил сдерживая себя от того, чтобы не вломиться прямо сейчас между его раскинутых в стороны ног, чтобы не натянуть на себя до упора, вбиваясь в послушное тело, — какой жаркий, податливый, чувствительный. Какой же ты…» Снова обхватывает подрагивающий от возбуждения член соседа и ритмично двигает кистью. Вторая рука путешествует от шеи до паха, отслеживая реакции. — Да-а, да-а-а, — хрипло стонет невольный партнёр Харона, изгибаясь практически от каждого прикосновения. — А-а-а-ах-ххмммм, да-а-а-а-а-а-а, — протяжный, низкий стон при сжатии пальцев вокруг соска, и Харон чувствует, как член парня напрягается, выплескивая сперму. Кончив, парень ещё тихо постанывает, но быстро успокаивается и глубоко, ровно дышит. Боясь спугнуть его сон, Харон прикрывает попутчика одеялом и возвращается на своё место. Яйца ломит, от рвущего сознание возбуждения немного побаливает в паху, отдаваясь в член. Нужна, просто необходима немедленная разрядка. Сжав в ладони ствол и глядя на уже спокойно спящего парня напротив, он несколько раз резко дёргает рукой, чувствуя, как молниеносно приближается долгожданный оргазм. Кончает буквально за секунды себе в кулак и вытягивается на полке, переводя дыхание и слушая гулкие частые удары колотящегося сердца. В голове пусто до звона. Через какое-то время, вытерев ладонь о простыню, Харон погружается в расслабленную дрёму. До прибытия остаются считанные часы, скоро начнёт светать. На рассвете по коридору поезда пробегает проводница, стуча по покрытию каблуками. Слышатся шаги пассажиров, которым скоро пора выходить. Харон спит очень чутко, поэтому при малейшем шуме сразу просыпается. Открыв глаза, бросает взгляд на своё наваждение. Тот спит на боку, обняв подушку и высунув из-под одеяла колено. Харон сглатывает, пытаясь смочить сразу же пересохшее горло. Воспоминания ночи снова возвращают возбуждение, но Харон понимает, что сейчас ничего не получится. Да и не нужно ничего именно сейчас. Скоро последняя остановка — крупная узловая станция — перед конечной, куда держит путь Харон. До станции осталось минут двадцать, если верить внутреннему хронометру. Движение в коридоре становится интенсивнее. Где-то хлопают двери, доносятся обрывки разговоров. При закрытых дверях купе из коридора, скорее всего, тоже что-то слышно. Если кто-то проходил ночью мимо их двери… Харон хмыкает и, услышав мелодию будильника соседа, закрывает глаза, не отказывая себе в удовольствии понаблюдать за просыпающимся парнем. Андрей просыпается медленно и тяжело — будильник уже пропиликал какое-то время назад, а глаза всё не желают открываться. В голове туман, как будто с глубокого похмелья — обычная реакция после сонников. Андрей осторожно потягивается, разминая скованность тела, с трудом разлепляет сопротивляющиеся веки — взгляд цепляется за голое колено, выглядывающее из-под одеяла. Что за…? Андрей рывком садится на полке — на столе перед ним его одежда. Та самая, в которой он засыпал, а сам он неправдоподобно голый, как младенец в час рождения. Какого…? Сосед на противоположной полке сладко посапывает, улыбаясь своим снам, а Андрею хочется одного — броситься на него и задушить к чертям. Кожу живота стягивает засохшая плёнка, и Андрею не надо даже задумываться о природе её происхождения. Чьё это? Его или… нет… Андрей морщится, прислушиваясь к общим ощущениям своего тела. Что ещё было, пока он спал? Никакого особого дискомфорта он не чувствует, но обрывки ночного сновидения напоминают об ощущении полного удовлетворения, тело дышит истомой и словно помнит чужие горячие ладони на своей коже. Андрей бросает взгляд на время: — Блядь, — матерится сквозь зубы и начинает быстро одеваться. Осторожный стук в дверь заставляет его поднять голову: — Вы Зорин? — вполголоса спрашивает проводница. Андрей кивает. — Ваша станция. «Сука ты, — мысленно обращается Андрей к спящему соседу, вскидывая на плечо сумку, — а рожу я тебе в следующий раз набью».