Стану твоим дыханием

— Приезжай? Андрей сжимает побелевшими пальцами телефон, почти не дыша, вслушивается в тембр такого уже знакомого голоса. Голос гипнотизирует, лишает воли, пробуждает неведомое и поэтому такое волнующее. — Я жду тебя. Разум подаёт слабые признаки жизни, пытаясь донести до затуманенного сознания единственно правильное решение — бросить трубку и прекратить этот фарс. Где-то на периферии логичности Андрей понимает, что так и надо бы сделать, но что-то мешает ему нажать на кнопку «отбой». Адрес, произнесённый уверенным и отчётливым голосом, тут же намертво зависает в памяти. Трубка уже с минуту давит тишиной, а он смотрит в стену перед собой, кусая губы, борясь с самим собой, раздираемый двумя желаниями — быть правильным и сделать шаг в пропасть. С одной стороны Жанна — тихая гавань, откуда вот уже много лет не уходил в свободное плавание ни один корабль, с другой стороны Харон — бушующий океан, где каждый миг — это битва. Выбирай, Андрей. Чего ты хочешь? Кого ты хочешь? Они оба хотят быть счастливыми с тобой. А ты? Чего хочешь ты? Какое ты сейчас примешь решение? Андрей морщится — воспоминания о жёстких руках на своём теле горячим клеймом по коже. «Побеждает тот волк, которого ты кормишь». «Хочешь поехать?» — внутренний голос по обыкновению полон ехидства. «Хочу», — Андрей не видит смысла отрицать очевидное. Да, хочет. Очень хочет. Увидеть его, почувствовать рядом. «Зачем?» Зачем? Андрей хмурится — ответа на этот вопрос у него нет. Он не знает, а зачем ему эта встреча, чего он на самом деле хочет. «Ты понимаешь, чем это может закончиться? Ты понимаешь, что можешь не суметь это остановить?» Ещё бы он не понимал. Харон не из разряда тех, навязанных кинематографом стереотипов о слабых и жеманных геях, которые не то что постоять за себя не могут, а вызывают лишь жалость и презрение. Харон — стихия, неуправляемая, своенравная стихия, куда хочется броситься очертя голову и не думать ни о чём, только о его теле рядом. «Что ты ему скажешь?» — задаёт себе вопрос Андрей, уже сидя в такси и называя продиктованный ему недавно адрес. «Не знаю, я ничего не знаю. Не знаю, что делаю, зачем мне это. Знаю, что хочу его увидеть». Разговор с собой заканчивается, когда Андрей непослушными пальцами жмёт на кнопку домофона нужной квартиры. Сигнал срабатывает — дверь открывается. Что ждёт его там, вверх по лестнице? Андрей не думает, поднимаясь на нужный этаж и замирая перед закрытой дверью. Харон сжимает в руках телефон. Меряет шагами помещение. Приедет? Или нет? Кладёт мобильный на стол и продолжает ходить. Приедет или нет? А если он адрес забыл? Снова хватается за телефон. Нужно сбросить адрес в сообщении. Ага, и получить в ответ: «Я никуда не еду»? Приедет или нет? С каких пор ты стал таким неуверенным в себе? С чего тебя так трясет, как в лихорадке? Приедет, никуда не денется. А если нет? Даже не думай о подобном. А если, всё же, нет? Что тогда? И тут же приходит чёткая и ясная мысль, знание, уверенность — приедет. Харон словно в трансе. Он как будто бы видит, как Андрей садится в такси, называет адрес водителю, смотрит на проносящийся за окном машины город, думает… О чём он думает? Выходит, подходит к подъезду, нажимает нужные кнопки в домофоне, поднимается по лестнице, останавливается у двери… О чём он думает, совершая все эти действия? Чего ждёт от встречи? Зачем ему это? Знать бы… Харон вздыхает — «знал бы прикуп…». В любом случае, Андрей сделал этот выбор сам, без принуждения. Мало того, Харон дал ему ещё и дополнительный выбор — ехать или не ехать. И если приедет — то это тоже его выбор, его решение. А что дальше? Харон не хочет об этом думать. По ситуации. Зачем заранее что-то предугадывать? Ещё неизвестно, как оно всё сложится. Главное, держать себя в руках. Жесточайший самоконтроль. А он сможет? Вдох — выдох. Примерно через полчаса порог его квартиры переступит вожделенная мечта. Можно быть в этом случае в чём-то уверенным? А если знать, что стоит себя неправильно повести — и мечта исчезнет, растворится, как и не было? А правильно — это как? Что есть правильно или неправильно? Тупые догмы? Навязанная обществом «нормальность»? Бред, какой же бред. Харон продолжает ходить по квартире. Хорошо, что ремонт этот дурацкий не начал ещё, а то бы не очень удобно было. И так идиотские банки с краской около самого входа, но некуда больше деть — кладовая завалена плиткой и прочими отделочными хренями. Вдоль стены — листы гипсокартона. Вот на кой ему это всё нужно? Зачем, спрашивается, заранее это всё покупать? Бардак в квартире слегка, ну ясно-понятно, не до уборки было. Да не похрен ли? И кофе закончился, как назло. Блядь, о чём я думаю вообще? Двадцать минут прошло. У нас такси через Америку ездит, не иначе. Хотя ещё есть время. Руки дрожат. И самого всего колотит. И хочется, как же, сука, хочется. Взять, присвоить, вытрахать до звёзд в глазах... Нужно успокоиться. Не хватало ещё наброситься на него с порога. Возьми себя в руки, мать твою. Контролируй ситуацию. Сейчас ты за двоих отвечаешь. Как на Сессии… блядь, блядь, блядь. Вот зачем Харон об этом вспомнил? И так заворачивает, а тут ещё и эти ассоциации. Успокоиться. Продумать ситуацию. Как всё будет? «Харон слышит шаги на лестнице. Шаги замедляются на площадке у его двери. Стук. Ну, здравствуй, недоступный мой. Харон выдыхает. Открывает дверь. Ждёт, пока его мальчик переступит порог. От сквозняка дверь закрывается сама собой. Автоматический замок защёлкивается. Андрей вздрагивает. Харон стоит в прихожей, привалившись плечом к стене, и смотрит на переминающееся с ноги на ногу наваждение. — Раздевайся. Андрей послушно стягивает с себя футболку, кладёт руки на пояс джинсов. Харон поощряюще кивает. Андрей расстегивает пуговицу, молнию, стаскивает джинсы, отбрасывает их ногой в сторону, выжидательно смотрит, оставшись в белье. — Полностью, — голос Харона слегка хрипловат, во рту сушит. Андрей раздевается полностью. Замирает. — На колени. Глаза в пол, руки за спину, — распоряжается Харон. — Колени шире. Ещё шире. Вот так. Андрей стоит перед ним на коленях, опустив вниз голову. Его дыхание тяжелеет, ноги слегка подрагивают, а возбуждение усиливается — эрекция крепнет на глазах. Харон делает несколько шагов к своему мальчику. Подходит почти вплотную…» За окном раздаётся вой автомобильной сигнализации. Харон встряхивается от видений. «Пизде-е-ец, — стонет он, чувствуя болезненно упирающийся в ширинку стояк, — и вот как здесь сдержаться?» Машинально кладёт руку на вздыбившийся член, оглаживает через ткань, затем рывком расстёгивается, сжимает ладонью и быстро двигает рукой, привалившись плечами и затылком к стене. Перед глазами мелькают недавние видения и обрывки воспоминаний. Разрядка наступает почти мгновенно. «Пиздец какой-то, просто пиздец», — Харон тяжело дышит, отходя от нахлынувшего оргазма. После вытирает член влажными салфетками, моет руки, умывается, немного намочив и волосы. Меняет футболку на чистую. По-хорошему надо бы душ принять, но уже не успеет до приезда Андрея. Если он, конечно, вообще приедет. Тридцать пять минут прошло. Если он добирается с другого конца города, то может и час, и полтора ехать. Трафик неплотный на дорогах, тем не менее… С чего Харон вообще взял эти тридцать минут — непонятно. Ещё и накрыло так, что… Охренеть просто. Ну, по крайней мере, разрядка может как-то поспособствует удерживанию порывов. Харон тяжело вздыхает. Да уж, запаяло капитально. Может, всё-таки, в душ? В этот момент раздаётся звонок домофона. Харона чуть ли не подкидывает на месте. Он подходит к устройству и видит на мониторе своего мальчика — напряжён, заметно волнуется, смотрит куда-то в сторону. Да ты можешь хоть спиной повернуться, я каждую твою черту наизусть знаю — намертво в памяти отпечаталось. Харон открывает дверь. Андрей заходит в подъезд. Шагает так, будто в пропасть бросается. А по сути… так оно, скорее всего, для него и выглядит. Харон ждёт у двери. Шаги по лестнице. Лифт, как всегда, не работает. Шаги замирают на площадке у двери Харона. Они стоят друг напротив друга, разделённые только входной дверью. Кажется, Харон даже слышит, как стучит сердце Андрея. Или это грохот его собственного сердца? Ну, здравствуй, недоступный мой. Харон распахивает дверь. Андрей опускает занесенную для стука руку и как-то нервно улыбается. — Привет, — выдыхает Харон и немного отстраняется. — Проходи? Андрей переступает порог. От сквозняка дверь захлопывается сама собой. Автоматический замок защёлкивается. Андрей вздрагивает. Харон стоит в прихожей, привалившись плечом к стене и смотрит на своё переминающееся с ноги на ногу наваждение. — Нормально добрался? Без проблем? — Всё хорошо, — сипло выдавливает из себя Андрей. — Без проблем. — Хорошо, — недавний морок настойчиво лезет в голову, но Харон не оставляет инстинктам ни единого шанса. — Идём на кухню, что ли? Для начала. — Начала чего? — вырывается у Андрея, и Харон понимает, что парень сейчас напряжён, как перетянутая струна. — Начала знакомства, — улыбается Харон. — Нормального, человеческого знакомства. Чаю попьём, кофе закончился, к сожалению. Усадив гостя за стол, Харон заваривает чай. Долго заваривает, тщательно. Разговор не клеится, они оба напряжены. Тут не чай, тут бы вискарь не помешал. Но Харон принципиально не хочет, чтобы эта встреча прошла под эгидой алкоголя. Расставляет чашки, заварник, сахарницу. Распечатывает упаковку какого-то печенья, которое зачем-то купил вчера в супермаркете. Пододвигает печенье Андрею и усаживается напротив. — Угощайся, — получается даже почти человеческая улыбка. — Ммм, — Андрей берёт в руки одно печенье, крутит его, хмыкает, кладёт на блюдце. — Переходите на сторону зла, у нас есть печеньки? — какой-то нервный смешок вырывается из его горла, но он хотя бы пытается шутить. А это уже плюс. Или нет? — Типа того, — Харон улыбается шире. — Ещё конфеты есть, сосательные… — осекается, потому что понимает, что сморозил двусмысленность. — Сосательные, значит? — прищуривается Андрей. — Угу, леденцы, — Харон поднимается, ставит на стол тарелку с конфетами в виде долек цитрусовых и забрасывает одну себе в рот. — Мне нравится так. Чай без сахара, но с конфетой, — делает глоток из чашки. — А мне нравится с сахаром, — Андрей кладёт в чай несколько ложек сахара и перемешивает. «Сладкий мой мальчик», — думает Харон, а дальше старается не думать, потому что дальше он уже имеет своего мальчика прямо на столе среди всего этого дурацкого чайного набора. Стол шатается, чашки падают на пол, бьются, но никому нет до них никакого дела… Что в это время думает Андрей — одному богу известно. — Что? — включается Харон, когда понимает, что Андрей что-то сказал и теперь ждёт ответа. — Говорю, чай вкусный, — Андрей делает несколько глотков. — Горячий. И ароматный. — Ну я старался, — горячий, значит? Ох же ж… — Для меня, что ли? — быстрый взгляд, неясное выражение лица. — Для тебя. — Спасибо. — Пожалуйста. И тишина. Только изредка позвякивание ложек. — И что дальше? — Андрей смотрит в упор на Харона. — В смысле? — теряется тот. — Ну… выпьем мы чай, — поясняет Андрей. — И что дальше? — Дальше? — Харон в смятении. Что это? Провокация? Желание знать наверняка, что ему ожидать от этой встречи? А у тебя самого какие желания? Но ничего этого он Андрею, конечно же, не говорит. — А дальше будет дальше. Лови момент здесь и сейчас. Вот сейчас мы пьём чай. Он горячий, ароматный, вкусный. Чашки красивые. Фарфор тончайший. Коллекционный. Китайский какой-то, — блядь, что я несу? Ладно, похрен. — Китайский? — Андрей приподнимает бровь. — Ага, в лучшем смысле этого понятия. Фарфоровый сервиз, принадлежавший династии Сунь, или Мин, или Хунь, Фиг, да пофиг, но он особенный. — И чем же это он такой особенный? — на лице Андрея мелькает улыбка. Кажется, он расслабляется. — Если выпить чаю из этих чашек, то человек обретёт счастье, — ляпает Харон. — О как? — Андрей удивлённо смотрит на Харона, а затем по его лицу пробегает какая-то тень. — И каково оно? Быть таким счастливым? — Вот сейчас и узнаем, — Харон улыбается, но у самого ощущение, что они ступили куда-то на очень тонкий лёд, а подо льдом — глубочайшая и бурная река с ледяной водой. — Нет, ты не понял, — Андрей кладёт ложечку на блюдце. — Ты ведь уже пил из них, ведь так? И, скорее всего, неоднократно. А если, как ты говоришь, при этом обретаешь счастье, то я и спросил, каково это — быть настолько счастливым? «Ах ты ж, — Харон снова в растерянности и не знает, что ответить. Такого с ним ещё не бывало — чтобы он, да в растерянности. Но здесь не сморозишь первое, что в голову придёт, — что он имеет в виду? Счастлив ли Харон по жизни? Или это завуалированная ревность, типа, и со многими ты пил из этих чашек, чтоб познать своё счастье? Блин. И в чём это счастье для тебя заключается? Другими словами, чего мне ожидать от тебя?» — А я не знаю, — просто отвечает Харон и обезоруживающе улыбается — тянет время, пытаясь понять, что, всё же, имеет в виду Андрей. — То есть, как это ты не знаешь? — Ну вот так, — Харон допивает свой чай и отставляет чашку в сторону. — Чтобы быть счастливым, нужно пить из этих чашек не просто так, а с нужным человеком. — С нужным, значит? — Андрей усмехается. — А все остальные, с кем ты из них пил — не нужны, получается, были? — Ни с кем не пил, — Харон пожимает плечами. Конечно же, Андрей ему не поверит, но он говорит чистую правду. На самом деле ни с кем он чаи не распивал. Даже если кто и попадал к нему домой, то обходились без чаепитий. Даже в отношениях с тем, бывшим Андреем, именно эти чашки всегда стояли в шкафу, напоминая Харону о давно умершей бабушке. Это единственное, что осталось на память о человеке, который был дорог Харону среди всех его родственников. И, кстати, что сервиз этот какой-то особенный и ценный, говорила и сама бабушка. — Да ладно? — Андрей, конечно же, не верит. — Так-таки и ни с кем? — Ни с кем, — подтверждает Харон. — Ты первый. — Ладно, — Андрей резко отодвигает от себя чашку. — Пусть так. Что теперь? — А чего бы тебе хотелось? — прищуривается Харон, справедливо считая, что нужно предоставить немного инициативы. Ну, а что? Не одному же ему отдуваться, изворачиваясь ужом на раскалённой сковороде. — Ну-у-у-у, — тянет Андрей, — чего бы мне… Да, Андрей, а чего бы тебе сейчас хотелось? Пить с ним чай на кухне из коллекционных чашек? Или ну их эти чашки, и, сбросив их на пол, впечататься в его тело прямо тут, на этом столе, наплевав на хрустящие под ногами бесценные осколки? Сердце замирает в предчувствии… — … обещанного счастья? — хитро улыбается. «Я б тебя осчастливил, — Харон усиленно соображает, что можно предложить, чтобы не напугать, не оттолкнуть, не показать всего того, что рвёт изнутри, — я б тебя так бы…» — Идём кино посмотрим. — Что? — Андрей чуть не давится словами. — Кино? Какое кино? «Ну вот, получи, — Харон грызёт сам себя за устроенный в поезде цирк с порнофильмом, — вот и аукнулось, теперь любое кино в ассоциации с тобой для него будет именно той чертовой порнухой. Блядь, ну что, сам виноват». — Дедпула нового видел? — спрашивает Харон, а Андрей отрицательно качает головой. — Ну вот и посмотрим. — Так ведь нет уже в прокате, — замечает Андрей. — У меня всё есть, — улыбается Харон. — Не Imax, конечно, всего-то на плазме, но зато сразу, бесплатно и не нужно никуда ходить. И да, качество неплохое, хотя и не самое лучшее. Пойдём. Он поднимается и идёт вглубь квартиры. Андрей идёт за ним. Харон проходит мимо большой комнаты с открытой дверью — Андрей мельком задерживает взгляд, кажется, это и есть гостиная. Проходит мимо ещё какой-то комнаты — там дверь закрыта и что за ней находится — неизвестно. Почему не устроиться вон там, в той пройденной только сейчас гостиной? Безопасная зона – сравнительно безопасная зона. А это… что там, куда они идут… не может быть, что… А Харон останавливается на пороге спальни. То, что это именно спальня, и дураку понятно. Широченный траходром — назвать такое кроватью язык не поднимается — в центре комнаты, две низких тумбочки с двух сторон, сбоку какие-то полки в хаотичном порядке и на стене напротив неприлично огромной кровати — мерцающий экран плазмы. — Понятно, — кривится Андрей, а Харон замечает красные пятна, проступающие на его шее. Андрей сжимает губы, прикусывая нижнюю – переступать порог этого звериного логова страшно и жутко, до мороза по коже, потому что в голове только одно… вот сейчас, на этой самой кровати произойдёт то, что Харон подразумевает под понятием «счастье». — Здесь просто удобнее, — Харон щелкает пультом. — Ты располагайся, — кивает на кровать. — А я сейчас, секунду. Андрей присаживается на край кровати, отмечая комфортно пружинящий матрас и отсутствие скрипов. Осматривается. Замечает висящие на спинке кровати металлические наручники. Кровь тут же бросается в голову. Он изо всех сил старается не смотреть в ту сторону, но взгляд притягивается помимо его воли. Харон возвращается быстро, держа перед собой ноут в раскрытом виде. — Сейчас подключим, — смотрит на Андрея и замечает его смятение. — Всё в порядке? — В порядке, — выдавливает из себя Андрей. Никогда и ни за что в жизни он не признается, что не в порядке, совсем не в порядке, абсолютно не в порядке. Все порядки улетели к чертям собачьим, если вообще были. — Всё нормально. Давай уже своё кино. — Сейчас, — Харон подключает кабель, щелкает мышкой, запускает фильм и садится с другой стороны кровати — как раз там, где висят чёртовы наручники. — Да ты ложись, на подушку опирайся, удобнее будет. Сам он уже вольготно расположился, оставив место для Андрея. Андрей пододвигается выше, забирается с ногами и бросает взгляд на спинку, но там уже ничего нет. То есть, как это нет? Он даже несколько раз моргает. Смотрит снова — нет, как и не было. А может, и не было ничего? Да ну, с чего бы ему глюки ловить? Были они там, точно были. Он уже видит себя на этой кровати, пристёгнутым этими наручниками к изголовью, а над его телом склоняется тот, кто с невозмутимым видом разлёгся сейчас рядом – вроде и не вплотную, а жаром обдаёт, как будто кожа к коже. Андрей нервно сглатывает комок в пересохшем горле. Лечь рядом… с ним рядом… да блядь… становится так жарко, и сердце набирает обороты, разгоняя пылающую кровь по рвущимся венам. А на экране уже идут титры и начинается фильм. Харон расслабленно валяется рядом, хмыкая на том месте, где герой бросает горящую зажигалку в бочку с бензином, лёжа на той самой бочке. Андрей решает забить на всё происходящее, расслабиться и просто посмотреть кино. Может он себе это позволить? Да запросто. Откидывается на подушку, увлечённо следя за развивающимися на экране событиями. И его отпускает. Становится как-то легко и спокойно. И даже колено Харона, которое почему-то в странной близи от его колена, хотя места на кровати предостаточно, Андрея не напрягает. Наоборот, хочется подвинуться ещё ближе. И Андрей меняет положение. Неосознанно-намеренно нога пододвигается ближе, а сам Андрей, сменив позу, оказывается бок к боку с горячим и таким близким телом Харона. Тот, не отрывая взгляда от экрана сгибает ногу, проезжаясь ступней по затянутой в джинсу ноге Андрея. Рука Харона ложится на его колено… и Андрей не может отвести взгляда от его нервных пальцев, лениво поглаживающих плотную ткань. Не давая себе ни секунды на раздумья, как со скалы в бурлящий поток, Андрей накрывает руку Харона своей ледяной от волнения ладонью. Харон замирает, очень медленно поворачивает кисть и вплетает свои пальцы в пальцы Андрея. Блядь, как же… Андрей почти не дышит, такое простое действие, а все нервные окончания замерли от чувственного, разливающегося по всему телу, удовольствия. Хочется прижаться к зовущему его жару, раствориться в нём… и будь что будет… Андрей устал бороться с самим собой… будь, что будет… Финальные сцены после титров они досматривают уже чуть ли не в объятиях, прижавшись друг к другу. Пальцы рук сплетены, нога Харона нагло располагается поверх ноги Андрея, а голова Андрея удобно склоняется на плечо Харона. Харон знает, что это последняя сцена, сейчас фильм оборвётся, сейчас нужно либо переходить к другим действиям — «Рано. Хочу. Рано. Дико хочу. Рано, придурок, всё испортишь. Бля-я-ядь». Либо… Харон аккуратно высвобождает свою руку, убирает ногу и одним движением поднимается с кровати. — Я сейчас, — выходит из комнаты. Андрей, словно проснувшись, вновь напрягается — романтика совместного просмотра улетучивается, а следующий шаг… это же ясно… ты готов? Андрей переводит дыхание… вот сейчас, сейчас… хочешь? Харон возвращается через несколько минут и, стоя у входа в спальню, улыбается Андрею: — Отличный вечер, отличный фильм, может быть, ещё чаю? Как раз успеем выпить, пока такси приедет. — Что? — Андрей ошалело смотрит на этого невыносимого человека, который говорит о каком-то дурацком, совсем ненужном сейчас такси. — Такси? Зачем? — Ну ты же не будешь добираться домой пешком? Маршрутку отсюда и днём дождаться проблемно, а метро уже закрыто, — Харон мог бы предложить Андрею отвезти его домой на своей машине, но крышу срывает конкретно, и он просто не может оставаться рядом и ничего не сделать. А делать ничего нельзя. И так еле вытерпел до конца фильма. Либо наваждение сейчас уедет, либо Харон совершит всё то, что настойчиво лезет ему в голову на протяжении всего вечера. Бром попить, что ли? Как же кроет. Как же хочется... Нельзя, никак нельзя. Да и потом, его мальчик должен понять, что ему ничего не угрожает. И, может быть, самую малость задуматься — а почему же не произошло ничего из того, что он, возможно, представлял. — То есть, мне вот прямо сейчас уезжать? — Харону кажется или Андрей на самом деле огорчён этим фактом? — Минут десять ещё есть, я думаю, — Харон старательно улыбается. — Так что, ещё чаю? — Нет, спасибо, — Андрей спускает ноги с кровати, поднимается. — Я лучше на улице машину подожду. Воздухом подышу, а то жарковато, — он оттягивает ворот футболки, а Харона пробивает от затылка до пяток — жаркий ты мой, — стучит в виски кровью. Андрей поднимается, идёт к выходу из комнаты и равняется в дверях с Хароном. Останавливается. Харон тоже не двигается с места. Расстояние в каких-то полметра. Кажется, что между ними замыкает проводку, искрят и плавятся контакты. У обоих сбивается дыхание. На висках Харона проступает испарина, по спине сползают струйки пота. У Андрея покрасневшее лицо, приоткрытые сухие губы и зрачки во всю радужку. «Спокойно, спокойно, — повторяет себе Харон, — не двигайся, не шевелись даже. Спокойно. Дыши, дыши, мать твою. Держи себя в руках. Ещё немного. Ты выдержишь. Так нужно. Спокойно, блядь». Рингтон телефона звучит для Харона одновременно и облегчением, и набатом. — Да, я слушаю, — отвечает Харон и замечает, как Андрей, дёрнувшись от этих слов, отворачивается и идёт к прихожей. — Да, выходим. Андрей обувается, не глядя на Харона. — Машина подъехала, — сообщает тот. — Быстро они, небывалый случай. На дворовой стоянке ждёт, синяя «Камри». — Я понял, — Андрей стоит у входной двери. — Ну, я пошёл? — Иди, — кивает Харон. «Никуда ты не пойдёшь, — орёт внутри, — не сметь. Я тебя не отпускаю. Стоять. Лежать. Блядь, пиздец». — Иди, — повторяет Харон, и Андрей, повернув защёлку замка, выходит из квартиры. — Подожди, — сдавленно вырывается у Харона откуда-то из глубины горла. Андрей с готовностью останавливается, замирает, поворачивается, глядя вопросительно. А взгляд… Взгляд, как там — на перроне — не отпускай меня. — Провожу, — Харон всовывает ноги в кроссовки и старается не смотреть на своё наваждение. Выходят из подъезда держась друг от друга на расстоянии. «Камри», приветственно мигнув фарами, ожидает неподалёку. Пока спускались по лестнице, Харон старательно и глубоко дышал, восстанавливая почти утраченное равновесие. Получилось. Почти. — До встречи? — он протягивает руку Андрею. Надо же, и голос почти не срывается. — До встречи, — негромко отвечает тот, крепко пожимая протянутую руку. Харон изо всех сил держится, чтобы не рвануть за эту руку и не прижать к себе, намертво впечатывая тело в тело. Чтобы не наброситься прямо посреди улицы. Чтобы не засосать в поцелуе. Чтобы… Андрей облизывает губы, хочется не отпускать эту руку, притянуть к себе, прижать так крепко, чтобы не оторваться. Хочется, как тогда на пляже, вплавиться в этот рот… как же хочется, чтобы… Не уходит. И руку не убирает. Кажется, Харон слишком сильно, увлёкшись, сжал длинные и холодные пальцы Андрея, как в тиски. Выносливый мальчик, не поморщился даже. Почему у него такие холодные руки? Невольно Харон тянет ладонь Андрея к себе, берет в обе руки и дышит на пальцы. — Замерз? И только потом понимает, что делает. — Нет, нормально, — тихий ответ, невыносимый взгляд чуть ли ни в самую душу, и Андрей отдергивает руку вместе с одновременно разжимающимися пальцами Харона. Садится в такси, захлопывает дверь. «Камри» выезжает из двора, а Харон ещё долго стоит посреди улицы, глядя вослед уже невидимым габаритным огням уехавшей Тойоты. Затем нашаривает в кармане сигареты, закуривает и медленно бредёт к площадке в глубине двора. Садится на качели и курит, выпуская дым в небо и глядя на луну. Андрей отъезжает от дома Харона всё дальше, прокручивая в голове детали этой странной и не похожей ни на что встречи, бездумно смотрит на проносящиеся перед глазами жилые кварталы. Такси останавливается возле его подъезда, но Андрей не торопится зайти внутрь. Присаживается на скамью, рядом с детской площадкой, и поднимает взгляд вверх… над головой чёрное ночное небо со сверкающими каплями звёзд и самодовольная, снисходительная луна, глядящая на него с недосягаемой высоты. Андрей улыбается, представляя, что на другом конце города вот так же возле дома сидит Харон и смотрит на эту же самую луну, а это значит, что сейчас они непременно встретились взглядами.