Паразит

      Некоторые предпочитали прятать глаза.       Питер не прятал.       Он видел их, всех и каждого. Целый зал полуживых победителей. Совсем как тогда, после Таноса и…       Почти как тогда. За одним исключением.       — Это моя вина, — сказал Питер. Его голова едва не взорвалась от боли из-за звука собственного голоса. — Только моя.       Лица повернулись. Удивлённые, скривившиеся, полные недоверия. Ожидающие объяснений. Он не пояснял. Не мог.       — Питер, это неправда, — мягко, словно говоря с душевнобольным, сказал Доктор Стрэндж. — Уверен, Тони не хотел бы, чтобы ты так считал.       К его увещеваниям присоединились другие, и начался Разговор. Посыпались слова. Много слов — ярких, эмоциональных. Пересуды и обсуждения, полные злости, непонимания, боли, гнева.       Питер молчал. Он омертвел. Сухие и совершенно пустые глаза цепляли углы, стены, тени, фигуры. Важными остались только три слова.       «Это моя вина».       Питер был достаточно умён, чтобы достроить недостающие детали головоломки самостоятельно. Всё оказалось проще, чем он думал.       Тони знал, что погибнет, защищая его на проклятом корабле.       Стрэндж рассказал ему, как всё произойдёт — больше некому. Выходит, других способов остановить Магуса не было. Паразит видел это в голове Тони и угрожал рассказать остальным. А Тони делал высокие ставки, потому что целенаправленно шёл к гибели.       Питер не злился, вовсе нет. Пока что он не чувствовал ничего, кроме ледяной тяжести в груди. Бессмысленность укрыла его, утащила в прослойку, в лимб, где эмоций попросту не существовало.       Сердце билось замедленно. Пришедшее безразличие защитило хотя бы разум. Как жаль, что это не могло продолжаться долго. Шока хватило лишь на первые несколько часов, пока отсутствие Тони не стало очевидным. Вот же — утром он пил кофе и оставил у раковины свою кружку со старой и потёртой эмблемой «Старк Индастриз». Вот же — был. Больше никто не бросал посуду где придётся, и, когда Питер увидел, как Стив в сентиментальном порыве пытается прикоснуться к ней, внутри словно что-то лопнуло.       Боль оказалась настолько сильной, что Питер согнулся под её тяжестью, совсем как когда-то от удара в восемьдесят тонн. Только вот против душевной боли регенерация бессильна.       Это нечестно. Нечестно, потому что все вокруг были живы, и Питер был жив, кружка стояла у раковины, земной шар вертелся, вымученный день шёл к ночи. Освобождённый из ловушки безжизненный корабль висел над горизонтом, на полигоне лежали горы техноорганических машин.       Было всё.       Не было только Тони.       Тони не было, и Питер не знал, что делать со свалившейся на него реальностью, в которую он так крепко вплёлся. Что делать с фотографией, которую Тони подписал сто лет назад, что делать с комнатой, в которую он впустил, что делать с костюмом, который он спроектировал, что делать с людьми, которые его знали, что делать с собой — с собой, так сильно и безнадёжно любящим человека, которого нет?       Ноги привели Питера в мастерскую. Теперь он стоял в центре единственной комнаты, в которой Тони мог быть собой. Посреди руин тысяч идей, вложенных в невероятные, недоступные простому мозгу технологии, с ошибками, с промахами и лучшими блестящими решениями. Посреди чужого вдохновения, теперь осевшего пылью на системе обороны Базы, на рабочих столах, на проекторе, на прототипах, на всём, что создал Тони. Видел любовь и отчаяние в каждой линии. И не знал… Что. Делать.       Дубина уронил что-то в его дрожащие ладони.       Питер не сразу смог осознать, что именно. С минуту он смотрел на устройство в руках, видя и не видя. А потом понял.       Коммуникатор. Коммуникатор Тони.       Не сломал — для Дубины целое достижение.       Колени подогнулись. Питер начал оседать, подвывая, как раненый волк. Чтобы не упасть, ему пришлось вцепиться в старый щуп свободной рукой, но это не помогло, и скоро он сидел на полу, задыхаясь и всхлипывая.       А потом появилась Пятница.       — Сэр… у меня есть для вас кое-что. Мистер Старк просил, чтобы я показала это вам.       Коммуникатор в его руке ожил и началась запись.       Сначала Питер не мог смотреть: ему казалось, что кто-то прогрыз в лёгких дыру и воздуха попросту не хватит. Но, услышав убаюкивающий мягкий голос, он заставил себя повернуться.       — Кхм… Привет, Питер, — начал Тони, с грустной улыбкой вглядываясь в камеру. Он был в поддоспешнике и, очевидно, записывал видео незадолго до тревоги. — Эм… понимаю, сейчас ты, наверное, очень зол. Но ты должен знать, что, если бы я…       Тони с усилием сжал зубы, не в состоянии подобрать подходящих слов.       — Ладно. На самом деле я не хочу тратить время на то, что ты и так знаешь. Просто… мне хотелось бы… хотелось бы, чтобы у тебя всё было хорошо. Не будь как я. Не становись тем, кого боятся даже самые близкие. И береги себя, потому что меня больше не будет рядом… чтобы защитить тебя. Если ты влипнешь, придётся выбираться… если честно, это худшее…       Он отвернулся и надавил на нижние веки, пытаясь остановить нелепые быстрые слёзы.       — Господи, да что такое. Теперь заново перезаписывать. Пятница, давай ещё раз.       — Хорошо, сэр.       Только вот взять себя в руки для второй попытки оказалось ещё сложнее. Тони вытащил из кучи деталей какое-то устройство и стал вертеть в руках.       — Тони Старк, а ты та ещё тряпка, — усмехнулся он. — Скажи пацану, что ему больше нельзя быть безрассудным, всего-то. Скажи, что Мстители — команда, на которую он может полагаться. Сложно, что ли?       Какое-то время подержав глаза закрытыми, Тони снова уставился в камеру и продолжил полушёпотом:       — Прости. Ты должен знать, я… всегда делал то, что считал правильным. Я ошибался тысячи раз, и тебя тоже ждёт этот путь, Питер, ведь мы похожи. Во многом. Но, к счастью, не во всём, поэтому уж ты-то всё сделаешь правильно, — он поджал губы, медленно обводя взглядом окружение. — Ты — лучшее из того, что останется.       Пауза опустилась на душу Питера, словно гильотина, перебив все оставшиеся хрупкие опоры.       — Так. Заканчивай это, Пятница. Обрежь лишнее и нытьё и потом, если он будет тут бродить с потерянным видом, дай посмотреть.       Когда запись закончилась, Питер с трудом расслышал пояснение: «Мне сказали обрезать лишнее, но я так и не поняла, что именно».       «Всё ты поняла», — сказал бы Питер, если бы мог произнести хоть слово.       Всё ты поняла...       Мир превратился в лоскуты. События происходили, почти не задевая его сознания. Лишь при упоминании Тони вспыхивало где-то под ложечкой, там, где затаились чувства. В такие моменты разуму приходилось прорываться через заслон в попытках осознать хоть что-то.       Шури сказала: «Неизвестно, что это за саркофаг, но мои сканеры показывают, что внутри ничего нет». И добавила: «Мне жаль».       Доктор Стрэндж пояснил: «Кокон находится между мирами, не здесь и не там, поэтому… ничего нельзя сказать наверняка».       И добавил:       «Мне жаль, Питер. Прости».       Мэй гладила его по волосам, пока он пропитывал её футболку слезами, уткнувшись в хрупкое, пахнущее домом плечо.       — Я знаю, знаю, — нежно шептала она. — Знаю...       Мэй знала — Питер не сомневался.       Через две недели он вывалил на одеяло содержимое коробки.       Питер перекладывал фрагменты своего прошлого туда-сюда и всматривался, пока глаза не заболели от усталости. На фотографиях и обложках Тони всегда улыбался так фальшиво, что на языке начинало горчить.       Питер знал тысячи оттенков его улыбки. Ехидной, раздражённой, дерзкой, ласковой, доброй, искренней и многих других, и ни одна не содержала столько неправильности, как эти, обложные, журнальные. Кроме одной, появившейся на его лице на злополучной лестнице.       Питер задохнулся, наконец, подпустив к себе воспоминание — удар в грудь, неприятные слова и...       «Если бы ты хоть во что-то меня ставил», трусливо брошенное в спину. Кто теперь может сказать, во что Тони его ставил, раз положил себя на другую чашу весов?       — Зачем ты так со мной... — прошептал Питер, в бессилии сжимая вылинявшие от старости обложки. — Зачем ты — меня?.. Меня? Я и пальца твоего не стою...       Он пришёл в себя, вспомнив, что хотел узнать — когда.       Добраться до Доктора Стрэнджа оказалось проще, чем Питер предполагал. Пятница связалась с магом утром, и уже вечером того же дня Питер оказался в Санктум Санкторуме. Судя по виноватому поведению, Стивен знал, что он раскусил «заговор».       И он вовсе не хотел, чтобы Человек-паук стал его врагом.       — Когда Тони узнал? — без приветствий спросил Питер, стоило порталу схлопнуться за спиной. Градус сочувствия в выражении лица Стрэнджа подсказал, что выглядел он откровенно паршиво. Неудивительно — почти полное отсутствие сна и литры кофе никому не шли на пользу, даже с учётом уникальной силы организма.       — Больше года назад.       — А решил когда?       — Тогда же.       Питер осел на стул, чудесным образом возникший за спиной.       — Выходит, он больше года знал, чем всё кончится? Всё это время... и поэтому подпустил меня, — теперь Питеру стало глубоко наплевать, что кто-то, кроме него, Тони и наблюдательной Наташи, будет знать больше о их связи. — Просто нечего терять.       — Ты пришёл не за этим, — голос мага звучал мирно и спокойно, хотя Питер ожидал как минимум презрения.       — Да. Я хочу понять, что случилось.       Стрэндж подошёл ближе, вальяжно сложив руки на груди. Он был в самой обычной повседневной одежде и в обстановке магической библиотеки смотрелся непривычно.       — Чтобы предотвратить победу Магуса, мне пришлось несколько лет изучать опаснейшее заклинание. Мы собирались воспользоваться им в крайнем случае. Я блуждал среди лент времени в надежде найти того, кто знает, как остановить владельца артефактной брони. И я нашёл его. Адама. Если ты ещё не понял, Магус — это будущая версия его самого.       Стрэндж печально вздохнул и продолжил:       — Узнав правду, он согласился помочь. Благодаря ему я научился призывать человека из иного времени, хотя это очень опасно и влечёт за собой нежелательные сдвиги. Но вариантов не было. Понимаешь… Силу и тому, и другому давал Камень Души. Одна маленькая вселенная способна вместить множество копий и повторений. Но не тогда, когда дело касается Камней Бесконечности. Конфликт двух Камней Души из одной вселенной разрушили бы баланс до основания.       — Что Адам сделал?..       — Использовал душу Тони как хранилище для Камня... — Стрэндж бегло тронул место на груди, где обычно был его артефакт. — Глаз Агамото — та же сдерживающая сила. Если помнишь, все Камни из-за нестабильности требуют достойной оправы. Будь то Перчатка, Вижен, капсид Камня Силы или Тессаракт. Оправой может выступить почти что угодно, достаточно сильное, чтобы сдерживать подобную мощь. С одним мы как-то справлялись. Но два одинаковых Камня и без оправы — это страшнее, чем всесильный бессмертный враг. Это конец всему. Ты имел возможность почувствовать, что происходит, если оставить их открытыми единовременно.       — Та... волна?       — Да. Она едва не погубила всё живое. Камни начали соперничать за души. Адам спас нас. Как и Тони.       — Тони сказал: «я подхожу», — хрипло добавил Питер, внутренне похолодев. Последние дни он старался отстраниться от правды, и теперь, когда она вновь получила доступ к его чувствам, боль нахлынула с новой силой.       — Твоя душа оказалась самой подходящей. Кроме твоей, душа Старка и душа Роджерса способны справиться с силой Камня. Мне жаль, что так вышло, но я был вынужден предупредить Тони. Решение прикрыть тебя он принял сам.       — Это было ваше решение, потому что вы знали, чем всё кончится. Знали, что он пожертвует собой, если узнает.       Стрэндж едва заметно нахмурился.       — Можно сказать и так. Я редко вмешиваюсь в ход истории, но твоя судьба — одна из важнейших.       — Да с какой...       — Питер, пойми, я вынужден нести это бремя, как и ты. Если бы я мог, я бы выбрал себя, но моя душа... истончилась на полотне времени. Она не подошла.       — Не верю, что я важнее, чем Тони! Что это значит? Что мне предназначено перевернуть мир или что?!       — Дело не в условной судьбе или предназначении. Дело во влиянии.       Они помолчали, сверля друг друга взглядами. Питер — отчаянным, Стивен — проницательным.       — Выходит, я всегда был для него… грузом?       — Нет. Если тебя это успокоит, Тони мог не справиться с Камнем Силы. В этом случае выжили бы единицы, и от меня ничего не зависело.       — Хотите сказать, близость с мальчишкой спасла Мстителей? — неожиданно съехидничал Питер. И осёкся, осознав, что ведёт себя как Тони, самым бестолковым и жалким способом пытаясь заменить его присутствие.       Стивен промолчал. Окружение вдруг изменилось. Справа от Питера вспыхнул камин, на его понурые плечи опустился разумный плащ. Стало тепло.       — Питер… поспи. Такими темпами ты долго не протянешь. Когда тебе станет лучше, я отвечу на все вопросы. Договорились?       Питер упрямо мотнул головой и сразу же уснул.       Долгим, неприятным сном без сновидений.       Герои должны умирать красиво. Вслух этого не говорят, но подразумевается, что пенсия, мирная смерть во сне или какая-нибудь болезнь — не для них. Когда уходит герой, должны быть фанфары и жертвенность. Этому учили комиксы, фильмы, книги и игры.       Если так думать, Тони всё сделал правильно — жертвенность была и фанфары тоже. Почему же тогда, даже спустя месяцы, легче не становилось?       Может быть, потому что Тони заслужил любой другой смерти. Он заслужил домика на морском берегу, тишины и покоя, самого мирного из возможных некрасивых и негероических уходов.       Пеппер считала так же. Питер прочёл это в её надломленном усталом голосе, полном безнадёжности и печали. Она жалела и опекала, она хотела лучшего исхода — действуя жёсткими методами, пыталась защитить от глупой героической смерти.       Не смогла.       Она не смогла — и её губы дрожали, а глаза были пусты.       — Финансирование инициативы Мстители теперь моя забота, — тихо сообщила Вирджиния, окинув взглядом молчаливых героев. Питер впервые видел её такой приземлённой: чёрная блузка, джинсы, неряшливо собранные волосы и полное отсутствие макияжа. Из образа выбивалось только мерцающее на безымянном пальце золотое кольцо с бриллиантом. — Тони оставил два резервных фонда на тот случай, если я решу заняться расформированием.       Никто с ответом не нашёлся, и она продолжила:       — Он хотел, чтобы все вы продолжали работать сообща. Несмотря ни на что, он считал команду одним из своих главных достижений.       Стив скрылся за сложенными в замок руками. Питер мог сказать наверняка, что ему тоже было тяжело. Роджерс считал Тони кем-то вроде непутёвого, эгоистичного, слегка сумасшедшего брата, так что боль усугублялась разрушением стереотипов. Тони был сумасбродным, но не сумасшедшим. И эгоизм он победил уже давно.       — Я решила, что хочу продолжать его дело, — закончила Пеппер. — У меня есть одна просьба. Тони надеялся на вас. Пожалуйста... не подведите его. Не запятнайте «Старк Индастриз» и его имя. Ради того, что вы построили вместе.       Роуди устало проводил взглядом её прямую спину.       — Хотел бы я верить, — сказал он, смаргивая накатившие было слёзы, — что это того стоило. Но не могу.       — Мы живы, — напомнил Сэм. — Мы живы.       Кружка стояла на том же месте. Кофейный осадок на дне засох тёмным бесформенным пятном.       Стив много раз порывался убрать её из поля зрения. Однажды он, борясь с собой, не выдержал тишины.       — Сказать по правде, сейчас я злюсь на него так сильно, что первым делом врезал бы. Хорошенько, — прошептал Стив. — Ужасно, верно?       — Я тоже, — кивнул Питер. — Моя душа была на первом месте.       Капитана он понимал гораздо лучше остальных.       — Думаешь, ты потерял всё? Один человек — это ещё не всё, — желчно сообщил Нефус, прищурившись глазами Вижена.       Питеру пришлось уговаривать андроида несколько дней ради короткого разговора, и это совсем не то, что он хотел услышать.       — Что ты знаешь об Адаме Уорлоке? — спросил Питер. — Ты неспроста согласился сражаться на нашей стороне, так?       — А если я скажу, что всё ради свободы?       — У меня нет никаких способов заставить тебя говорить правду, — Питер присел на приставленный к стене стул. — Я прошу помощи.       Нефус задумчиво тронул грань специального защитного куба, в котором лежал его метеоритный источник. Он хранился на Базе, пока асгардцы искали мир паразитов и корабль запропастившихся Стражей, возможно, пострадавших от рук Магуса. Питер особо не вникал: пока что он был не готов погружаться в чужие проблемы.       — Скажем так, Он виноват в том, что я оказался на этой задрипанной планетке, в бесконечности от дома. У меня были свои счёты, Питер. Он разрушил моё... семейство. Моё единство. Тебе, сознанию в клетке из костей и мяса, не понять моей тоски.       — Он разрушил и моё единство тоже, — грустно усмехнулся Питер. — Так что, может быть, я могу понять.       Вижен-Нефус помолчал, с обычным безразличием вглядываясь в пустоту перед собой.       — Адам — иное существо. Я могу лишь предполагать, но по уровню сил он приблизился к Абстрактам.       — Абстрактам?       — Это существа сути. Твоё существование — дело Абстракта. Как и твоё мышление. Камни Бесконечности — их игрушки. Они везде и всюду. Они есть всё.       — Если я пойду против такого могущественного существа, что будет?       — Ты не сможешь. Это невозможно.       Питер с отчаянием вгляделся в Камень Разума во лбу андроида.       — Что теперь будет с тобой?       — Асгардец из Ётунхейма обещал вернуть меня на родную планету, — Нефус заметно напрягся: он явно не доверял условиям сделки с Локи. — Мне остаётся лишь ожидание.       — А… вернувшись назад, ты восстановишь своё единство?       — Теперь это невозможно. Но я образую новое. Через материю моей планеты такие, как я, могут перемещаться без всяких ограничений. Оказаться в чём угодно, стать частью чего угодно. Сказать по правде, из-за этой планетки меня тошнит от живых существ.       — Что ты имел в виду под «один человек — это ещё не всё»?       Нефус посмотрел на него, как на невозможного глупца.       — Ты здесь хотя бы не один, — шепнул он и пропал.       В следующую секунду на Питера смотрел Вижен — с прежней тоской и пониманием.       — Ты узнал что-то полезное? — деликатно спросил он.       — Да, — кивнул Питер, поднимаясь. Направившись было к выходу, он вдруг остановился. — Вижен, почему ты не рассказал команде о планах Тони?       — Альтрон хотел распоряжаться моей судьбой, и это… был неприятный опыт. Я не хотел, чтобы кто-то решал за меня, и, полагаю, Старк тоже не хотел этого. Поэтому я принял его решение. Как друг.       — Как друг… ты мог его остановить. И сейчас он был бы жив.       — Наши взгляды на подобную связь отличаются. Это естественно.       Питер приложил ладонь к считывателю.       — Но… сказать по правде, мне его не хватает, — добавил Вижен, и Питер, скрипнув зубами, шагнул за дверь.       Уэйд нашёл его возле двери в М.О.Р.Г.       Непрекращающаяся боль мешала Питеру использовать ретрограммы — после каждой попытки он зависал возле ниши с очками и понимал, что Пятница остановит его до того, как он успеет хотя бы подумать о Тони. Потому что сердце начинало шкалить. Внутри словно догорал фитилёк динамита — невыносимо жглось…       Так что Уэйд снова был кстати. Покружив рядом, он с деланным видом осмотрел тренировочный зал, потрогал какой-то выключатель и, наконец, сел рядом под аккомпанемент скрипа кожаного костюма.       — Выглядишь паршиво, парень.       Следующим движением Дэдпул стянул маску с головы.       Лицо Уэйда выглядело лучше, чем Питер представлял. Почему-то казалось, что его глаза должны быть белёсыми и обожжёнными, но нет, они оказались вполне себе обычными, карими, живыми — слишком живыми на изуродованном лице.       — Мерзотно, а?       Питер не ответил.       — Ты вот сейчас выглядишь не лучше. Как тебе такое сравнение?       Сложив руки на колени, Питер опустил голову.       — Слушай… — выждав с минуту, вздохнул Уэйд. — Я не очень-то хорош в таких делах. Да и вряд ли чьи-либо слова могут помочь. Но... я понимаю. Упускать своих чуваков — чертовски больно. Никто не заслуживает подобного дерьма. А ещё я знаю, что из-за такого иногда становятся мудаками. Теми мудаками, чьи сраки мы потом подтираем.       — Ты терял кого-то?       — Терял. И нашёл способ всё исправить, но вряд ли когда-нибудь смогу забыть, как это было. Я вообще к чему… если почувствуешь, что в тебе просыпается мудак — ты всегда можешь свалить из этого гадюшника и присоединиться ко мне. Посносим головы другим мудакам, глядишь, полегчает.       — Вот уж спасибо за предложение, — Питер потёр лоб. — Только я предпочитаю обходиться без убийств. Мстителям иногда приходится… но я — не Мститель. И не скоро им стану.       — Иногда времена меняются, но сейчас я рад это слышать. Мне и многим другим красавчик Человек-паук нравится таким, какой есть. Он отличный парень. Только вот… даже отличного парня может сломить такая ужасающая штука, как смерть.       — Говоришь, нашёл способ всё исправить… — Питер повернулся. — А что делать, если шансов нет?       Уэйд легонько ткнул его локтем.       — Стараться не стать мудаком.       А потом добавил, вселяя в Питера толику надежды:       — Хотя на твоём месте я бы не был так категоричен. Вдруг шанс есть, и ты просто пока на него не наткнулся?       Как ни странно, именно слова Уэйда дали ход маятнику сознания. Питер разделился на две части. На часть, ищущую шанс, и часть существующую. Впрочем, ему было не привыкать делить себя пополам.       Осмысление больше не загружало существование второй.       Были дела — обязательные к выполнению. Были люди — важные, которых следовало слушать. Питер беспрекословно выполнял приказы, разгребал завалы после битвы с Големом, вместе со всеми разбирался с последствиями использования Камня Силы и нарушения договора. Он был с командой, команда была с ним.       Ещё оставались люди, которых следовало спасать, — Питер спасал, теперь молча, но, как и прежде, отдавая делу всего себя. И, наконец, была учёба, с которой он справлялся уверенно и спокойно. Он никуда не спешил и ни за кем не гнался.       Скорлупа треснула лишь спустя месяцы непрерывной, чёткой работы, после сотни однообразных, похожих друг на друга дней. Потому что Тони поставили памятник. Чёртов памятник, прямо на улице Манхэттена. Нью-Йорк похоронил Тони Старка, отметив его героическую гибель разрубленной ленточкой возле каменного постамента. И фейерверком.       Фейерверком.       Питер увидел это по телевизору и, столкнувшись с встревоженным взглядом Ванды, ушёл туда, где хранился кокон.       Он не приближался к нему с того самого дня — кажется, целую вечность. Кокон Адама Уорлока, больше напоминающий саркофаг, был точно таким же, как запомнилось Питеру: мрачно-чужеродным, ужасающим, невыносимым. Ледяным куском металла, который не грелся от тепла рук. В нём не чувствовалось никакой жизни, ничего похожего на биение. Только мёртвая космическая тишина.       Питер сел на пол, прижался к металлу лбом и просидел так почти час.       Пятница пригнала к нему Наташу.       — Тони не хотел бы видеть тебя таким, — сказала она.       Питер не ответил, пытаясь впитать в свой измученный жар хоть немного холода саркофага. Наташа села рядом и прижалась к нему щекой. Её волосы с недавних пор были почти такого же, золотисто-солнечного оттенка, как инородный космический металл.       — Сказать по правде, я не могу не осуждать Тони за то, что он допустил всё это, зная, что… где окажется в итоге. Это жестоко.       — Его поступки не имеют ничего общего с жестокостью. Многим почему-то кажется, что Тони был источником всех бед, когда он хотел только лучшего. Альтрон? Альтрон мог произойти в любом другом месте, у любого учёного. Раньше никто не упрекал людей за возведение заводов на атомной энергии, а ведь такие заводы в любой момент могли выйти из-под контроля и уничтожить всё вокруг. Думаете, если бы Тони не создал его, в будущем не появился бы кто-то другой, способный организовать те же условия? Он уникален, но не настолько. И не факт, что всё закончилось бы лишь падением Заковии.       — Питер…       — Я лишь хочу сказать, что любить — это не жестоко. Выбирать не жестоко. Искать способы всех спасти и защитить — не жестоко. Тони не был жестоким. Никогда.       Он закрыл глаза, надеясь, что больше не придётся ни говорить, ни слушать. Такие разговоры не приносили облегчения, а только сильнее бередили раны.       — Ты прав, он всего лишь защищал, пусть не всегда удачно. Всех нас. Защищал тебя.       — И кто-то должен был защитить его. Вы сами говорили: «спасать — это задача друзей». Я не смог.       — К сожалению, так случилось. Не взваливай эту ношу на свои плечи. Мы все облажались.       — Зато я понял, что значит быть героем, — после небольшой паузы признался Питер. — Раньше думал, быть героем — означает спасать бабушек и кошек. На самом деле эта борьба внутри, потому что поддаться злости легко, а исправить сделанное порой невозможно… Выходит, каждый из нас герой, даже без сил и маски. И каждый из нас может проиграть.       Наташа материнским нежным движением растрепала его волосы.       — Знаешь, Питер, некоторые из нас уже проигрывали. Надеюсь, ты будешь лучше.       Питер повернулся к Наташе, прижался ухом к кокону и закрыл глаза.       Иногда промолчать было проще.       После очень долгой и сложной битвы с очередной напастью, на этот раз мутантом-переростком, успевшем уйти в неизвестном направлении, Питер нашёл себя на грани жизни и смерти.       Костюм был полностью выведен из строя и кое-где разодран в клочки. На теле не осталось ни одного живого места. Питер трогал торчащий из груди обломок ребра. И, кажется…       Умирал?       Во всяком случае он считал, что смерть должна выглядеть именно так. И…       Было приятно думать, что больше не придётся просыпаться и заставлять себя вставать с кровати, засовывать безвкусный кусок еды в горло, что-то делать — без и лишь бы. Было хорошо… но…       Но тьма обрисовала парящего на джетпаках дрона Железного человека. Яркие хвосты сгорающего топлива разогнали мрак, круглый дуговой реактор замерцал ледяной синевой, как и прорези пустых глаз.       Питер рассмеялся. Он смеялся и хрипел, сплёвывая отдающие сталью чёрные сгустки, пока Пятница осторожно поднимала его на руки и прижимала к жёсткой груди. Заброшенный склад оказался полупустой площадкой с вкраплениями фонарей и стал уменьшаться, теряясь за шрамом горизонта.       Питер смотрел на небо.       Плотная, горькая пелена, присыпанная звёздами, словно перцем, переливалась и мерцала в бесконечной пустоте космоса. С трудом подняв руку, Питер снял маску и тронул золотистую угловатую скулу Марка, размазывая по забралу собственную кровь.       — Пожалуйста, не шевелитесь, сэр, — попросила Пятница. — Вы потеряли много крови.       Питер свернулся калачиком, позволяя себе представить — просто поверить на секунду — что это Тони.       Это Тони, и сейчас он откроет забрало и будет ругать за беспечность, смотреть с осуждением, целовать, не найдя подходящих слов. Он будет волноваться — волноваться и снова подвергать опасности, противоречивый и любящий.       Он будет.       Его не может не быть. Это неправильно.       Холод жёг шею и затылок. Ветер шумел в ушах. Сжатый в угловатую структуру Нью-Йорк мирно пылал вдалеке.       Тони не было.