Грешники

Barns Courtney — Fire

      Давненько Чимину не доводилось в больнице бывать. Пожалуй, последний раз он был здесь, когда Хосок переломал себе все кости во время гонки. К счастью, всё в итоге обошлось. И всё же больницы — одна из тех немногих вещей, что заставляют Пака чувствовать себя тревожно. Наверное, виной тому воспоминания о смерти отца в стерильно-белых стенах больничной палаты. А, может, дело в мысли, что много других смертей случается вокруг в этот самый момент.       Или, возможно, он слишком ушёл в меланхолию, и ему нужно как можно скорее привести свои мысли в порядок. Чонгуку сейчас нужна его приободряющая улыбка, а не очередные страшные скелеты в шкафу.       Чимин следует за медсестрой в палату младшего, благодаря её кивком головы и большой коробкой пончиков, что принёс с собой как подарок персоналу. Чонгук, возможно, скажет, что ничего великого в этом нет, но Пак искренне ценит работу каждого, кто заботился и присматривал за его парнем. Если бы он сам мог оставаться здесь дни напролёт, он обязательно бы остался. Но несколько дней в разлуке. Он имеет полное право беспокоиться.       Чонгук начинает светиться, как начищенный пятак, стоит ему увидеть Чимина. Садится ровно и тянет тут же к нему здоровую руку, чтобы прижать к своему боку. Пак оставляет поцелуй на его щеке, затем цепляет пальцами подбородок и прилипает надолго к губам младшего. Он чувствует горячий выдох, словно Чонгук ждал этого целую вечность — не меньше.       — Прости, я довольно долго добирался сюда, — говорит Чимин в поцелуй, чмокает коротко снова и поднимает затем сумку, полную чоновских вещей. Ставит её тут же на стул. — Вернулся, чтобы захватить кое-что для тебя. Тетради (ранение не повод забивать на учёбу), наушники, одежду, чтоб тебе потом не пришлось в свою полицейскую форму одеваться, и печенье. Ну и ещё несколько вкусняшек, потому что больничную еду стоит запретить законом.       Чонгук смеётся, сканируя своего бойфренда взглядом с головы до ног. Они виделись, буквально, утром, а Чон уже смотрит так, словно они расставались на несколько столетий.       — Чем занимался, когда я позвонил? Ты же не был занят, верно?       Чимин фыркает.       — Я разве бываю когда-нибудь занят? Нет, я всего лишь машину присматривал.       Словно по щелчку, выражение лица Чонгука меняется с довольного на осуждающее.       — Ты зависим, тебе нужна помощь.       — Моя Салин уже недостаточно быстрая.       — Ну конечно, тебе ведь на дороге в лепёшку разбиться хочется?       Чимин пожимает плечами.       — Ну, было бы неплохо. Если я и соберусь умирать, то только так: на высокой скорости в чём-то убийственно-красивом.       — Так ты говоришь, что хочешь умереть, трахая меня?       Раскрыв от удивления рот, Чимин бьёт шутливо младшего в грудь.       — Чон Чонгук, ты быстро учишься. Я очень горд, — смеётся он, присаживаясь на край кровати. По правилам, ему бы стоило воспользоваться специально предоставленным для этого стулом, но плевать он хотел. Ему необходимо быть как можно ближе со своим раненым, чёрт возьми, парнем.       Поджав губы, Чимин ведёт пальцами по руке младшего, вызывая аккуратными прикосновениями стайки мурашек. Взгляд его цепляется за перебинтованное плечо, и что-то странное начинает копошиться внутри. Тревога? Беспокойство? Немного волнения? Он просто не может перестать пялиться.       — Со мной всё будет в порядке, — говорит Чонгук, притягивая взгляд снова к своему лицу. Он берёт руку старшего в свою, переплетая пальцы и укладывая к себе на колени. — Так что ты там планировал купить?       Чимин улыбается.       — Кёнигсегг.       — Который стоит примерно пару миллионов баксов? — говорит Чонгук, морщась так, словно одна только мысль о такой цене делает ему бесконечно больно.       — Я невероятно горжусь тем, что ты знаешь его цену, — Чимин сжимает свою руку. — И да, так и есть. Я ещё подумывал о Ликан Гиперспорт.       Чонгук прищуривается.       — А он не дороже, разве?       Чимин пожимает плечами.       — Я вполне могу себе позволить.       Чонгук открывает было рот, но лишь качает головой, воздерживаясь от комментария. Чимин просто снова смеётся. Чона всегда раздражает Чиминова привычка тратить деньги направо и налево. Старший втайне тащится невероятно с того, как морщится лицо его парня, как он закатывает глаза.       Внимание Пака вдруг смещается снова к повязке на плече младшего; взгляд приклеивается намертво, словно загипнотизированный. Он прикусывает нижнюю губу, думая о том, что должен быть чуть больше расстроен, однако прямо сейчас всё, на чём способен сконцентрироваться его мозг, — это чёрт возьми, в Чонгука стреляли, он поймал давно разыскиваемого преступника, вернулся живым и теперь полностью принадлежит мне. Просто нелепо. Это самое последнее, о чём он должен думать сейчас, но поделать ничего с собой не может.       — Чимин? — снова говорит Чонгук, сжимая чужую ладонь в своей. — Ты как? Честно, со мной всё в порядке. Пожалуйста, не переживай о…       Слова обрываются из-за прижавшихся к его рту чиминовских губ, поцелуй с каждой секундой становится горячее. Рука старшего выскальзывает из мягкой хватки и перемещается на Чонову грудь, сжимая в кулак больничную рубашку. Он старается не тянуть, даже если очень хочется, потому что, несмотря на своё отчаянное желание быть к Чонгуку ещё ближе, делать ему больно он не намерен.       Ладони младшего зарываются в волосы гонщика, аккуратно придерживая за затылок во время поцелуя, наклоняя голову назад и раскрывая губы. Чимин едва не скребёт по его груди, ведя руку выше по шее, к лицу, сильнее запрокидывая его голову и вставая рядом на колени, нависая над своим парнем. Чимин целует мокро, языком проходясь по зубам и нёбу, встречая тут же Чонов язык, ведя широкую полосу вдоль него.       Чоновская рука, опустившаяся ниже, задирает его рубашку; пальцы давят мягко на голую кожу поясницы. Действие заставляет Чимина простонать в Чонгуков рот, нависая сильнее, однако Чон внезапно отстраняется, чуть отталкивая хёна в плечо.       — Что на тебя нашло? — спрашивает он, пытаясь отдышаться. Глупая улыбочка на лице, расслабленном внезапной страстной атакой старшего. Чонгук ждёт ответа, но того не следует: Чимин просто смотрит неотрывно, облизываясь и кидая долгие взгляды на перевязанное плечо и обратно. Чон моргает удивлённо. — Ты… ты возбудился из-за того, что в меня стреляли?       — Нет! — восклицает Чимин, подскакивая на кровати и делая вид, что сильно оскорбился таким заявлением. — Нет, конечно, нет. Я… я просто… — он складывает руки на груди, всем своим видом показывая свою готовность нападать. Он хочет возразить, хочет сказать Чонгуку, что дело не в этом, но подтвердить предположение младшего проще, чем спорить с ним. Гораздо проще, чем признаться, что его поведение — что-то вроде выражения облегчения; что он просто хочет касаться, чувствовать, доказать самому себе, что его парень действительно жив и хорошо себя чувствует, что он не умер где-то там. Поэтому он быстро подыгрывает. — Ладно, да, это довольно горячо.       — Ты сумасшедший, — говорит Чонгук, притягивая, тем не менее, старшего к себе за запястья.       — Мы это уже выяснили, так почему ты делаешь вид, что удивлён? — Чимин снова облизывается, находясь так близко, что чувствуется чужое жаркое дыхание на собственном лице, и, чёрт возьми, хочется целоваться снова. — Просто… Ты же знаешь, мне нравится опасность. И ты постоянно занят своей домашкой в последние дни, так что я должен просто сидеть рядышком и держать свои руки при себе, пока ты учишься.       И в этом очень много правды. Возможно, Чимин действительно немного возбуждён и находит невероятно привлекательным то, что его парень, вроде как, герой, но всё это усиливается из-за того, что он мог сегодня потерять Чонгука, но не потерял. Не потерял, и теперь ему нужен весь Чон, чтобы точно в этом убедиться.       — Чимин, ты никогда не даёшь мне учиться. Я буквально сегодня утром отсасывал тебе, вместо того чтобы делать домашнее задание.       Чимин закидывает голову и стонет, позволяя себе освежить события сегодняшнего утра в памяти. Ситуацию это не спасает: кровь стремительно приливает к члену, похоть закипает понемногу внутри, готовая взрываться кипящими пузырями.       — Мы устроим тут грёбаный беспорядок.       И теперь это прерывает Чиминовы фантазии, взгляд возвращается к Чонгуку.       — Малыш, ты же знаешь, я всегда глотаю.       Чонгук смотрит неотрывно, сжимая губы, и Чимин видит — он в паре шагов от того, чтобы сорваться. Он распознает этот взгляд из тысячи — тот самый, что был, когда Пак впервые ему отсосал, или когда они дрочили друг другу в архиве полицейского участка, или когда пьяный Чимин нагнул пьяного же Чонгука в одной из фото-кабинок, трахая его, пока фотоаппарат делал всё новые и новые снимки.       — А что если кто-нибудь из медсестёр войдёт?       Чимин, разведя руки, пожимает плечами, позволяя себе самодовольную улыбку. Он обожает, когда младший всё пытается и пытается, но никак не может ему сопротивляться.       — Полагаю, у этой самой медсестрички будет билет в первые ряды на самое шикарное представление.       — У тебя, чёрт возьми, чувство стыда вообще работает, Чимин?       — Нет. И ты обожаешь это.       Чимин пересекает комнату, прикрывая шторки на двери после быстрой проверки коридора. Он мог бы подпереть чем-то дверь, но этот небольшой риск быть застуканными делает ситуацию острее. Он возвращается к кровати, где Чонгук по-прежнему качает на него головой, улыбаясь, тем не менее, как ребёнок, собирающийся крупно нашкодить.       Чимин забирается на кровать, стараясь никак не двигать Чонгука, перекидывая одну ногу через него. Он замирает так на мгновение, позволяя младшему насладиться видом. Красуется, пока парень его ведёт руками вверх по бёдрам, и наклоняется резко вниз, целуя и помогая Чонгуку приспустить его больничные штаны.       Чон на вкус как крем, сладкий, даже приторный, губы мягкие и бесконечно нежные. Чимин обожает целовать Чонгука, с самого их знакомства. Если бы он остаток жизни мог постоянно целовать эти прекрасные губки, розовее, чем сладкая вата, — и слаще, кстати, тоже, — он бы целовал. Никогда от этого не устанет — единственное в его жизни, в чём он уверен на сто процентов.       Чимин ведёт рукой вверх по бедру младшего, добираясь до его члена, уже полувставшего от одних только разговоров. Только у него это получается так легко, но никто и не против.       Большим пальцем проходится по головке, рукой дразняще ведя по всей длине, стимулируя до тех пор, пока плоть не твердеет полностью, блестя выступившей смазкой. Чимин ловит Чонгукову губу своими зубами, улыбаясь на зазвучавшие стоны и дёрнувшийся в руке член от дразнящих укусов и оттягиваний припухшей, покрасневшей губы.       Чонгук уже поскуливает под ним, хотя они едва начали. Возможно, он просто был в той же степени взвинчен, что и Чимин раньше, а, может, дело в риске быть пойманными. Или всё вместе. Они уже осквернили порядочно общественных мест, но ещё ни разу то не было до такой степени опасно. Пожалуй, Чимину стоит подбить Чонгука ещё парочку раз на подобное, раз опасность делает его таким неожиданно громким, щедрым на льющиеся бесконечным потоком стоны.       — Боже, ты такой громкий сегодня, малыш, — мурчит Чимин, отползая назад, чтобы наклониться над чоновским стояком. Он улыбается в нескольких сантиметрах от ноющей плоти, закусывая нижнюю губу, что, кажется, сводит Чонгука с ума чуть больше, так что он откидывает голову назад, зажмуриваясь. — Такой мокрый, — Пак опускает голову ещё ниже: так, чтобы горячее дыхание опаляло чувствительную кожицу, — и так очаровательно отпирался, будто не хочешь того, что я делаю сейчас.       Чимин наклоняется, собираясь взять Чона в рот, с задранной вверх попой, одной рукой, скользнувшей под больничную рубашку младшего, и второй, поглаживающей член. Однако спешное «нет» останавливает его, заставляя поднять взгляд. Чонгук пялится огромными глазами на него.       — Иди сюда, — он тянет Чимина на себя, так что гонщику приходится отпустить плоть и забраться выше. Младший кладёт руки на Чиминов таз, поглаживая выступающие косточки, массируя медленно круговыми движениями, смещаясь вверх, а затем под пояс штанов. Гладит широко ладонью, играясь с застёжкой джинсов и улыбаясь самыми кончиками губ. — Повернись.       Больше говорить ему ничего не нужно, Чимин тут же расстёгивает штаны, поворачиваясь к своему парню спиной. Чувствует, как чоновские руки приспускают его джинсы, затем одно аккуратное движение вдоль позвоночника, наклоняя гонщика вперёд. Чимин с радостью слушается, опускаясь корпусом вниз и снова беря член младшего в свою руку, высовывая язык, чтобы подразнить головку.       Где-то на задворках сознания Пак осознаёт, что Чонгуку двигаться сейчас не стоит от слова совсем, но все мысли вытряхиваются их головы, стоит только полицейскому сжать крепко пальцами его ягодицы и развести их в стороны. Чимин наклоняет голову набок, двигая головой вверх-вниз и облизывая широко одну сторону чоновского возбуждения, кружа затем по всей длине, смачивая достаточно, прежде чем накрыть губами полностью.       Руки младшего замирают на мгновение на его заднице, а затем одна отвешивает звонкий шлепок правой ягодице. Чимин стонет с членом во рту, крепче хватаясь за чужое бедро. Очень сложно сосредоточиться, заставить себя брать глубже, когда слышится очередной шлепок, а после нежные губы оставляют поцелуи на горящей коже.       У Пака и самого тяжелеет в паху, всё тело покалывает от горящего в венах желания. Он обожает, когда Чонгук грубоват с ним, всем своим сердцем желая прямо сейчас, чтобы младший не был ранен, чтобы взял Чимина на их кровати дома, прижимая к изголовью. Хотя он не жалуется ни в коем случае, особенно в этот конкретный момент, когда влажный язык проходится по его дырочке между широко разведёнными ягодицами.       Он дёргается от неожиданности вперёд, но Чонгук возвращает его на место, смыкая губы на сжимающейся от предвкушения дырочке, засасывая сморщенную кожицу. Чимин использует остатки своей силы воли, чтобы продолжать пропускать член младшего глубже в горло и насаживаться на язык, восхитительно толкающийся ему навстречу.       Чимин чувствует Чонгука у себя в глотке, возбуждённо дёргающегося от того, как старший сжимается сильнее, сглатывая и втягивая щёки. Каждая мышца в чоновских ногах напрягается, пальцы поджимаются, и пятки сильнее проваливаются в матрас больничной кровати. Однако он не замедляется, зарываясь глубже лицом между Чиминовых ягодиц, глубоко лаская языком чувствительные стеночки, а большими пальцами дразня раскрытое колечко мышц. Чимин неконтролируемо стонет, стоит упругому языку скользнуть дальше.       Он слышит, как Чонгук лижет его. Так громко, что Пак сбивается с собственного ритма, с которым опускался ртом на крепкий Чонов ствол. Всё, что остаётся в голове, — это то, как глубоко язык младшего сейчас находится в нём, какие невероятные ощущения дарит, как влажно и пошло всё это звучит и как Чонгук продолжает отстраняться раз за разом, дразняще облизывая по кругу покрасневшее колечко мышц, а затем трахает его этим языком снова.       Чимин закидывает голову назад, с громким чпоком выпуская член из своего рта.       — Чонгук, чёрт, я не могу… если ты продолжишь… блять… боже, я не могу сконцентрироваться… — ногти его впиваются в бедро младшего, грозя оставить ещё одну открытую рану на его теле.       К сожалению, Чонгук не останавливается, лишь кусая ощутимо Чиминову ягодицу, после сжимая её. Однако, прежде чем старший успеет сказать что-то ещё, он лижет широко по расселине, надавливая резко; губы снова смыкаются на дырочке, всасывая сильно и глубоко, заставляя Чимина сильнее вцепиться в простыни и выгнуть спину. Старший снова пытается сфокусироваться на члене своего парня, стараясь не отрывать от него рта, но может лишь беспомощно дрожать в его руках, чувствуя влажное прикосновения языка и затем обжигающий ягодицу шлепок.       Хуже становится, когда Чон тянется одной рукой между его ног, играясь с мошонкой, перекатывая в пальцах яички и добираясь после до стояка хёна. Чимин едва не кричит, потому что сочетание чоновского языка в его заднице и крепко сжатого кулака на члене толкает к краю слишком близко, заставляя буквально умирать от желания кончить как никогда раньше. Пак зажимает себе рот рукой, косясь на дверь. Пока что всё в порядке.       Чимин издаёт глубокий, дрожащий выдох, выстанывая имя Чонгука и сильнее опускается ртом на его член, желая заставить его как можно скорее кончить. Он берёт так глубоко, что едва не давится — по комнате разносятся до неприличного развратные влажные звуки. Ладонью Пак поглаживает бедро младшего, чувствуя играющие под кожей мышцы.       Он сглатывает снова, зажимая член в своём горле, заставляя разбито стонать. Чимин чувствует расходящуюся вдоль позвоночника вибрацию. Отстраняется громко. Губы его смыкаются на головке, сосут сильно, язык лижет по всей длине несколько раз, а затем плоть снова оказывается глубоко в его рту.       Чимин работает старательно, двигая головой, рукой поглаживая мошонку и пальцами надавливая на промежность, что заставляет Чонгука заскулить, поджимая пальцы на ногах и впиваясь в ягодицы хёна до такой степени, что там обязательно появятся синяки. И затем он кончает глубоко в Чиминово горло, подкидывая бёдра вперёд, а Чимин даже не противится, позволяя душить себя судорожными толчками, потирающимся о заднюю стенку горла членом.       Язык Чонгука продолжает трахать его, большой палец дразнит дырочку, а рука не перестаёт дрочить, и Чимин позволяет обмякающей плоти выскользнуть из своего рта. Он цепляется за чужие бёдра, переставая сдерживать голос, позволяя своим стонам бесстыдно слетать с губ, потому что уже всё равно абсолютно на весь окружающий мир. Он хочет, чтобы каждый знал, как прекрасно его парень умеет трахать языком, хочет, чтобы все слышали, как только Чонгук может заставить его звучать.       Хочет, чтобы все слышали, с какой невероятной силой он кончает в ладонь младшего, насаживаясь сильнее на восхитительно умелый язык. Чимин дрожит в оргазме, повторяя Чоново имя, нахваливая за то, как хорошо он умеет делать своему хёну, но голос его слабый, хриплый после недавнего минета.       Чимин ненавидит ту пустоту, что чувствуется, когда Чонгук вынимает из него свой язык. Он хотел бы часами напролёт сидеть на его лице, часами испытывать все эти ощущения. Вещи, которые Чон вытворяет своим языком, божественны.       Чимин выпрямляется на дрожащих руках и поворачивается, чтобы поцеловать младшего, чувствуя, как вкусы их смешиваются между губами. Сильного беспорядка они не навели — ничего из того, что нельзя было бы с лёгкостью убрать, — однако сейчас Паку вообще не хочется что-либо делать, кроме Чонгука и горячих поцелуев с ним.       Младший ловит его нижнюю губу, прикусывая, и отстраняется, чтобы глотнуть немного воздуха. Улыбается, когда Чимин отстраняется тоже, внимательно глядя.       — Как думаешь, нас все слышали?       Чимин оглядывается на дверь, прислушиваясь к звукам за ней, запросто распознавая каждое сказанное проходящими людьми слово. Снова разворачивается к Чонгуку.       — Да, думаю, слышали.       Покидать больницу не хочется. Чимин знает, что они скоро увидятся, но так не хочется оставлять Чонгука одного на целую ночь в больнице. Он привык к тому, что младший всегда под рукой дома. Их отношения до сих пор переживают свой конфетно-букетный период, с тех самых пор, как Чон въехал. И хотя Чимин не сильно любит переизбыток тактильных контактов, он обожает иметь возможность обниматься с Чонгуком и тискать его, когда захочется.       И всё же, часы посещения заканчиваются, и Чимину следует вернуться домой. Медсёстры уже готовы были палками его начинать от Чонгука отгонять, когда он продолжал возвращаться к его постели, чтобы урвать ещё один поцелуй. И ещё один. И ещё. Пак как никогда рад, что смог задобрить их немного неприлично дорогими пончиками, потому что из палаты Чонгука так и несёт запахом секса, а почти каждая медсестра продолжает странно на него поглядывать.       Они бы возненавидели его. Но пончики… Так что он покидает больницу под несколько неловких улыбок персонала и пару шепотков за спиной. Хотя ни один ничего ему не предъявляет, что неожиданно расстраивает.       Ситуация не осознаётся в полной мере до тех пор, пока Чимин не садится в свою машину, переваривая то, что произошло не так давно. Не то, что было в палате Чона, не все те осуждающие взгляды персонала больницы.       Чонгука ранили.       В Чонгука стреляли на его грёбаной работе. В плечо. В сантиметрах от сердца. На мгновение — и потому что он в порядке и жив — Чимину показалось невероятно горячим, что его парень парочкой профессионально сделанных выстрелов поймал давно разыскиваемого преступника и сам в перестрелке оказался ранен. Однако, когда мысли укладываются в его голове, сердце начинает биться быстрее, грозя пробить перетянутую странным чувством грудную клетку.       Его парень был ранен в сантиметрах от сердца, ему повезло остаться живым. Чимину повезло, что он не умер. Он понял это, когда только увидел Чона, но этого было слишком много тогда. Он должен был совладать с настигающим его страхом хоть как-нибудь, поэтому вёл себя преувеличенно спокойно, шутил даже. Но Чонгук мог умереть, попади пуля того парня чуть ниже.       Чимин делает пару глубоких вдохов, наклоняясь ниже и упираясь любом в руль своей Салин. Он сжимает его руками до побелевших костяшек, жмурясь сильно, чтобы не заплакать, однако слёзы сами по себе набегают на глаза.       Он хочет вернуться обратно в палату к Чонгуку и сказать, как безумно он счастлив, что Чонгук жив, но медсёстры, определённо, возненавидят его за это. Возможно, вызовут даже охрану, чтобы вывести его. Всё, что Паку остаётся, — надеяться, что младший знает, как он благодарен за его хорошее состояние, за то, что всего пара дней в больнице, и он точно будет в порядке, что обязательно восстановится в скором времени.       Могло ведь быть гораздо хуже.       Чимин снова дышит глубоко, заводя машину трясущимися руками и выезжая с парковки. Он хватает телефон и на красном свете светофора печатает быстрое сообщение. Пара слов, чтобы показать Чонгуку, что Чимин действительно переживает за него.       Отдыхай и не напрягай своё плечо. Хочу, чтоб ты вернулся домой как можно скорее, прелесть. Уже скучаю. хх       Впервые за несколько месяцев Чимин не может толком заснуть. Слишком пустой кажется кровать.