Грешники

Isobel Campbell & Mark Lanegan — Snake Song

      Кажется, время превращается в старую, едва ползущую улитку, когда торчишь целыми днями в кровати. И хотя Чонгуку нравится быть с Чимином как можно дольше, он на стены готов лезть от того, что приходится быть дома сутками напролёт. Он ходит время от времени с Чимином в бар посмотреть на его гонки, но всегда там возникает ощущение, что то место совсем не для него. Не для увязавшегося хвостиком парня-полицейского, которого опасается каждый второй. Естественно, никто Чимину не верит, когда тот говорит, что Чонгук приходит не по их душу.       Так что большую часть времени Чон просто сидит дома и учится, едва справляясь с постоянно отвлекающим Пак Чимином, в полуголом виде разгуливающим по дому. Его хлебом не корми — дай подразнить своего парня частенько слетающим с растянутых в невинной улыбке губ «привет, офицер». И стоит ему с этими словами войти в комнату, как у Чонгука в голове начинается полный Армагеддон.       Хотя сегодня старший, кажется, решает взять небольшой перерыв от своих сексавантюр и пообниматься с Чонгуком в гостиной. Чон сидит на диване, а гонщик на полу между его ног и спиной к парню копается в куче фотографий, разложенных на кофейном столике.       — Боже мой, я и забыл об этом, — говорит Чимин, выхватывая одно фото и поднимая его повыше, чтобы Чонгук рассмотрел, — это со времён моей учёбы в частной школе, когда мне было четырнадцать. Святые угодники, ты только посмотри, как тупо я выглядел в этой форме.       Чонгук хихикает, разглядывая фотографию, на которой его мелкий совсем парень с откинутыми со лба чёрными как смоль волосами обнимает кого-то незнакомого.       — А мне кажется, ты выглядишь мило.       Чимин прячет быстро фото обратно.       — Ни за что. Это ужасно.       Пока он тянется за новой, Чонгук наклоняется ближе, вытягивая одну фотографию из-под всей кучи. Сбоку слышится чуть заторможенный протест гонщика, попытавшегося отобрать цветную картинку, но Чон успевает откинуться назад, чтобы парень его не достал.       — Что это здесь за хрень? — спрашивает он, поднося фотографию к свету, словно от этого что-то поменяется. — Где она была сделана? Неужели это то самое рич-бич дерьмо, Чимин?       — Просто дурацкий домик, в котором я проводил каждое лето с друзьями, — говорит Чимин, отбирая обратно фото, — ничего особенного.       — О боже, ты был таким избалованным, — дразнится Чонгук, обнимая Чимина за плечи. Ему вообще не следует так активничать раненой рукой, но всё без исключения посылается как можно дальше, если дело касается объятий с его парнем. — Такой ты лицемер. Говоришь гадости о всех тех богатеньких детишках на твоих гонках. И в то же время хочешь убедить меня, что мамочка с папочкой не покупали тебе первую гоночную машину? Хер-ня.       Чимин хочет толкнуть Чонгука, но останавливается, натыкаясь взглядом на раненое плечо.       — Да, моя семья была богата, но я… я добился всего сам. Если деньги у меня и были, то кроме них — ничего. В том числе и родителей как таковых.       Чонгук тут же прекращает смеяться, стискивая челюсти. Игривость в Чиминовом голосе тает совсем, взгляд прилипает к фотографиям, разложенным по всему кофейному столику. Полицейский гладит руками по плечам старшего, снова обнимая его. Упирается лбом в чужой затылок, вдыхая привычный запах мёда, что, кажется, никогда не отстаёт от волос парня.       — У меня было всё, о чём другие могли только мечтать, но родители использовали это всё как способ отмахнуться, чтоб не тратить время на возню со мной. Типичные жалобы богатенького ребёнка, знаю, но зато это правда.       — Мне жаль, — мычит Чонгук в волосы, целуя коротко, но горячо макушку.       — Всё нормально, малыш. Не заморачивайся, — Чимин льнёт к телу своего парня, заводя назад руку и зарываясь пальцами в шёлковые пряди волос, и находит затем своё самое раннее фото. Сразу же показывает Чонгуку, — говорил же тебе, что был тем ещё жирком в детстве, — говорит он, убирая фотографию на место. — Знаешь, я ожидаю теперь компенсацию за всю ту смущающую фигню, что показал тебе.       Чонгук сжимает его сильнее.       — Вообще-то, это твоя идея была, — отвечает он и замирает на полпути к чиминовой щеке, которую хотел поцеловать. — Это ты так попытался убедить меня, что я должен представить тебя своей семье?       — Что? — смеётся Чимин, но Чон чувствует, как тот напрягается всем телом. Верный признак того, что лжёт. — Да как такое вообще воз…       — Разговор о семье, детстве, забавные истории из твоего прошлого, которые заставляли смеяться, должны вызвать у меня желание поделиться своим прошлым тоже, — говорит Чонгук, — так что я рано или поздно решу отвести тебя в дом моих родителей, чтобы показать место, где вырос.       — Это не имеет ничего общего с моими намерениями.       — Это и есть твои намерения.       Чимин не смотрит в ответ, чуть надувшись и уставившись на гору своих фотографий. Чонгук не может сдержать улыбки. Он не зол — даже ничуть не раздражён поведением своего парня, — просто ему кажется довольно забавным то, как сильно Пак рвётся познакомиться с его семьёй.       — Ладно, да, ты прав, — признаётся Чимин, и Чонгук издаёт победное «ха», целуя макушку старшего.       — Хорошо. Уговорил, — вздыхает Чонгук.       Чимин откидывает голову назад, чтобы посмотреть в самые глаза, хоть вид в целом и выходит вверх тормашками, он улыбается.       — Уговорил?       — Уговорил. Я представлю тебе семье, — поясняет Чонгук, отползая к спинке дивана, когда Пак оборачивается и встаёт коленями на пол, — только, если уж ты собрался знакомиться с моими родителями, я познакомлюсь с твоими.       — Договорились. Только ты пожалеешь об этом, — Чимин приподнимает одну бровь, поглаживая небольшими ладошками твёрдые чонгуковы бёдра.       — Почему это?       — Ну, ты же сам часто говоришь о моей невероятной сверхспособности, помнишь? — спрашивает гонщик, забираясь пальцами под чужую футболку. — О той самой, с помощью которой я могу переводить любой разговор в нужное мне русло.       — Да, Чимин, это значит быть манипулирующим засранцем, — отвечает Чон, на самом деле откровенно шутливо, что Чимин понимает сразу же по широкой улыбке своего парня.       — О-о-о, обожаю, когда ты используешь грязные словечки, малыш.       — Об этом я и говорю, — обвиняюще выдыхает Чонгук, переплетая свои пальцы с чиминовскими, чтобы не дать гонщику и дальше исследовать руками тело под футболкой, — уводишь ситуацию к «грязным» разговорчикам, только чтобы не говорить о своей семье.       Чимин хмурится, фыркая и закатывая глаза.       — В общем и целом, они ненормальные, — говорит он, пожимая плечами, — в тысячу раз хуже меня. Ты меня сумасшедшим считаешь, но я самый ясный ум Южной Кореи по сравнению с моей матерью. Я уверен, ты и пяти секунд с ней рядом не выдержишь.       — Если ты встретишься с моей семьёй, думаю, перестанешь быть таким скептичным по поводу моего терпения.       — Ну тогда давай вместо «если» используем «когда», и я с радостью с ними встречусь.       Чонгук поджимает губы. Даже отрицать бесполезно — он попался на Чиминов крючок.       — Тонкая работа, — говорит он, вытягивая руку и начиная играться со светлыми прядками. — Ты не рассказываешь особо о своей семье. А когда случается, всегда делаешь это так отстранённо, в основном шутя о своём прошлом и дурачась.       — Мгм, это называется защитный механизм, — говорит Чимин, едва слышно хихикнув и обыденно пожав плечами. — Остаётся только надеяться, что тебя не поставят вести расследование и допрашивать кого-нибудь, раз ты не видишь чего-то настолько очевидного. Говорю тебе, облажаешься.       Чонгук смеётся, качая головой. Без предупреждения он просовывает свои руки под чиминовскими и поднимает того к себе, игнорируя резанувшую боль в повреждённом плече. Удивлённый вскрик в исполнении старшего, а затем его заливистый смех слишком приятны, чтобы останавливаться из-за мелочей. Чонгук затягивает Чимина на диван, укладывая на спину.       — Боже, Чимин, ты такой ужасно грубый, — говорит он, начиная смеяться вместе со старшим. Утыкается лицом в чиминов живот, ощущая вибрации от смеха и короткие пальцы, взъерошивающие волосы.       — Грубость — одна из составляющих моего очарования, — говорит Чимин, глядя на подсматривающего за ним Чонгука, всё ещё большей частью лица спрятанного в его футболке. — Не напрягай своё плечо, удерживая себя так, малыш. Ложись на спину.       Чонгук позволяет помочь себе: Чимин придерживает его, пока он поднимается и укладывается на диван, вытягиваясь удобно под нависшим над ним старшим.       Чимин очень аккуратен, старается не давить на рану, опускаясь ниже и целуя едва ощутимо подставленные чоновские губы. Он оставляет много дразнящих поцелуев там, а затем переходит на челюсть, так что Чонгук уже чувствует, как прогревается и начинает закипать каждая клеточка в его теле.       — Обещай, что мы никогда не станем слишком домашними, — мычит Чимин в очередной поцелуй.       — Думаю, поздновато для таких обещаний, — отвечает Чонгук, одной рукой игриво сжимая упругую ягодицу хёна, — но, эй, знаешь, вести себя как милая домашняя парочка — не значит забыть о непристойностях.       Чон выгибает бровь, наблюдая молча за тем, как Чимин с усмешкой садится ровно на нём и, ведя медленно рукой вверх по груди, добирается до подбородка, удерживая его пальцами.       Язык Чимина неторопливо скользит по губам, из-за чего те начинают блестеть в свете ламп.       — Господи, мне не нравится, что я должен быть с тобой сейчас нежным, — выдыхает он, медленно качнув бёдрами. Чонгук шипит из-за небольшого смещения, и Чимин отстраняется, пялясь неотрывно на перебинтованное плечо и морща нос. — Чёрт возьми.       — Всё хорошо, — настаивает Чонгук, пытаясь притянуть своего парня здоровой рукой, но тот лишь отмахивается.       — Притормози, я не собираюсь рисковать тобой и доводить до кровотечения, — говорит он, затем поднимается с младшего и крутит рукой, — перевернись.              Чонгук делает, как сказано. Несмотря на своё лёгкое замешательство, он рад невероятно, потому слушается охотно, чувствуя, как Чимин забирается на него следом, водя аккуратно руками вверх-вниз по спине. Небольшие ладони давят в нужных местах на напряжённые мышцы, избегая умело повреждённое плечо.       — На этих больничных койках спать одно мучение, — говорит он, а Чонгук прикрывает глаза, мыча в ответ. Руки старшего спускаются ниже. — Считай это наградой за то, что позволил мне наконец встретиться со своей семьёй.       Чонгук лишь смеётся в очередной раз.       — Ага, продолжай убеждать себя, что ты делаешь это ради меня. Я же знаю, ты просто не можешь удержаться, чтобы не потрогать меня.       — И это мне говоришь ты, — большие пальцы давят с нажимом на копчик, прямо над кромкой белья, скрывающей чонов зад, — тот, кто никогда толком контролировать себя не может в моём присутствии.       — Ну уж у меня с самообладанием явно получше твоего.       Чимин фыркает крайне невыразительно.       — Ты серьёзно сейчас? — спрашивает. — Ты буквально разложил меня на столе в полицейском участке!       — Вообще-то, именно ты проник в полицейский участок, разыскивая меня, хотя мог спокойно подождать нашей встречи на нейтральной территории.       Гонщик вдруг замолкает совсем, и Чонгук с лёгкостью представляет, как тот раздражённо сжимает свои пухлые губы в тонкую полоску. Чимин сколько угодно может делать вид, что выдержка у него прямо-таки железная, однако офицер знает, как оно на самом деле. Ни один из них никогда и не преуспевали особо в отнекивании друг перед другом, какой-то извращённый первобытный импульс свёл их вместе, несмотря на то даже, что в паре они несут вполне реальную угрозу человечеству.       — Я тут поискал кое-что, — начинает Чимин вполне себе обыденно, но Чонгук знает, что такое начало ведёт обычно расспросу на уровне детективного расследования. — Разве ты не можешь стать детективом с дипломом из полицейской академии? Зачем тебе нужно заканчивать ещё и университет?       — Не хочу до конца жизни копаться в мелких полицейских расследованиях. Уж лучше я пойду несколько дальше, понимаешь? Не хочу выяснять, кто там и зачем грабанул местную бензоколонку, хочу скорее… не знаю даже. Просто чего-то большего, пожалуй?       У Чимина руки так и застывают на чоновской спине.       — Думаешь пойти в НАР* или куда-то в эти степи? — спрашивает, отклоняясь назад и хмурясь.       — Возможно.       — Хочешь, чтобы в тебя снова стреляли?       — Неужели я слышу беспокойство в твоём голосе? — дразнит Чонгук, поворачивая голову достаточно, чтобы старший заметил, но краем глаза видит, что Чимину не весело от слова совсем. Улыбка и на его лице исчезает.       — Знаешь что, я может и плох в выражении своих эмоций, — Пак садится напряжённо ровно, — но это не значит, что мне всё равно. Ты мой парень. Конечно я буду переживать, если ты собираешься гоняться сломя голову за грёбаными разыскиваемыми по всей Корее особо опасными преступниками.       Чонгук чуть было не рассмеялся нервно, отказываясь верить собственным ушам, когда Чимин встаёт вдруг с него совсем. Младший ожидает, когда парень его повернётся, улыбнётся и скажет, что он лишь шутит.       — Чимин… — выдыхает Чон, когда гонщик ничего из ожидаемого не делает, хотя, фактически, разворачивается, но лишь для того, чтобы убежать прочь. Чонгук тут же сам вскакивает на ноги и спешит за Чимином. Нагоняет он его лишь в их спальне.       — Чимин, — снова пробует он, хватаясь за чужое плечо и разворачивая к себе лицом послушное тело. — Какого чёрта с тобой творится?       — Ничего, — бросает Чимин, стаскивая футболку и откидывая её куда-то на пол, и ловко выкручивается из чужого захвата, — хочу принять душ.       — Эй, — Чонгук снова хватает его — на этот раз за запястье, — и Пак поворачивается сам, закатив при этом недовольно глаза.       — Тебя действительно это так беспокоит?       Чимин поднимает бровь.       — То, что ты убить себя так изощрённо хочешь? Ну да, есть немного.       — О, а ты нет? На этих своих гонках или во время потасовок в баре? Постоянно с огнём играешь… — Чонгук наклоняет голову набок, бросая немой вызов старшему. — Ты жить не можешь, постоянно не рискуя своей задницей. Так в чём проблема, если и я хочу немного жизнью порисковать?       Чимин вырывает своё запястье из руки младшего, не отвечая, но и не разрывая зрительного контакта. Он смотрит долго, упрямо сжимая челюсти, и вдруг, схватив Чонгука за грудки, тянет на себя, жадно вгрызаясь в чужой рот, оттягивает голову за волосы руками и толкает в сторону кровати.       Лёгкая боль в плече чувствуется, когда Чон подхватывает Чимина под бёдрами и валит его на кровать. Ну ладно, это он себе говорит, что боль лёгкая, на деле же шипит так, что становится понятно — едва терпит.       — Клянусь, Чонгук, — говорит Чимин в грубые поцелуи и стоны, что слетают с его губ каждый раз, стоит только пальцам младшего пробежаться по нужным и особо чувствительным точкам на его обнажённом торсе, — если у тебя разойдутся швы и ты заляпаешь кровью меня или моё постельное бельё из шерсти мериноса, я порву с тобой.       — Ой, да брось, на нём уже столько спермы, пота, смазки и бог знает чего ещё побывало, — Чонгук лёгкими укусами ведёт дорожку вниз по чиминовской шее, одной рукой добираясь до ягодиц и чувственно сжимая, — к тому же, это всего лишь моё плечо. Ничего ужасного в этом нет. Забей.       Чимин смеётся приглушённо.       — Боже, грёбаный ты дурак. Начинаешь говорить прямо как я. Это, знаешь, довольно горячо.       — О, ты, значит, только что признался, что завёлся от самого себя?       — Возможно.       Чонгук закатывает глаза и снова склоняется, осыпая поцелуями челюсть старшего. Он задерживается достаточно долго у уха, чтобы жарко прошептать:       — И я думаю, ты имел в виду наше постельное бельё из шерсти мериноса.       Прикусив мочку чоновского уха, Чимин отталкивается от кровати, меняя позиции и прижимая младшего к матрасу за его бицепсы достаточно аккуратно для того, чтобы не повредить плечо.       — Прости, конечно, но ты ли покупал его за две чёртовы тысячи долларов?       — Две… — Чонгук упирается ладонью в грудь Пака, чуть отталкивая его от себя. — Ты, блять, издеваешься? У тебя тормоза совсем перестают работать, что ли, когда дело касается траты денег?!       Чимин качает головой прямо как шкодливый ребёнок и заливается смехом, хватаясь за запястья младшего.       — Я думал, ты давно это понял.       — Ну, а я думал, всё твоё — моё, папочка.       Чимин складывается пополам от смеха, утыкаясь лбом в грудь Чонгука. Он целует по всей предоставленной ему широкой поверхности шелковистой кожи, останавливаясь у одного из сосков, чтобы втянуть его в горячий рот, дразня и покусывая. Чонгук выгибается дугой под ним.       — Мне казалось, тебе не нравится это прозвище.       — Терпеть не могу, на самом деле, — стонет Чон, выдыхая шумно, когда ловкие пальчики пробираются под кромку его нижнего белья, — но если я в плюсе таким образом… — заканчивает он, полностью отдавая себя во власть путешествующих по его телу губ и рук, спускающихся всё ниже и ниже.       А затем всё резко исчезает. Чимин спрыгивает с кровати с неизменной усмешкой на губах, пока Чонгук смотрит ошеломлённо на него и следом на заметную «палатку» в своих штанах.       — Я всё же приму душ, — заявляет Чимин, бодренько устремляясь прочь из комнаты.       — Э-э-э… — Чонгук смотрит вниз, затем снова на своего парня.       — А у тебя есть ещё небольшая проблемка, — веселится старший, останавливаясь у двери в ванную и оборачиваясь на Чонгука.       — Если ты думаешь, что я не встану сейчас и не пойду в душ за твоей нарывающейся задницей, чтобы как следует её отжарить, ты сильно ошибаешься.       Чимин ухмыляется, приподнимая игриво одну бровь.       — Ох, делайте, что хотите, офицер, — бросает и со смешком скрывается в ванной комнате. *НАР (Национальное агентство разведки) — главная спецслужба Республики Корея, ведущая деятельность в сфере разведки и контрразведки.