говорит и показывает

Когда в трубке раздался взволнованный — незнакомый — голос, Кайдзи заметно напрягся. Он уже давно избегал мыслей об этом. Почти полтора года, и сегодня его худший кошмар решил воплотиться в реальность — прямо посреди ночи. Он не спал лишь по счастливой случайности, и, стоило ему поднять трубку, как мир вокруг остановился. Каждая следующая мысль была страшнее другой, и он уже знал, что было оставлено на десерт. Самое страшное, самое нежеланное, то, чего он боялся больше всего. Судьба решила пошутить за ним за прошлые удачи и ниспослала наказание. Он должен был ответить — хоть что-нибудь — но не мог выдавить из себя ни слова. — Меня... зовут Сейя. Очень робкое и уважительное «я», из-за которого по затылку побежали мурашки. — Я из бригады А-04. Да, это был человек из шахт. Из того места, откуда он выбрался полтора года назад — в тот же момент, когда и начались эти пугающие мысли. Душой Кайдзи был уже далеко от того адского места, он вновь вернулся к нормальной жизни, и сейчас — это было очень важно — вел настолько хорошую жизнь, что даже сам поражался этому. Не существовал — именно жил. И это было хорошо. А этот телефонный звонок все испортил. — Мы, обычно, были недалеко от вас.... Вашей бригады, вы вряд ли меня помните. Мы почти не пересекались. С шахт Кайдзи запомнил очень мало имен. Бригадира, помогшего ему в последней игре. Оцуки и его помощников — сейчас он даже не слишком злился на них, мысленно понимая, что, в общем-то, стратегия была очень даже ничего, просто в тот момент она была невыгодна ему, за что эти трое и поплатились. И «сорок пятых», двое из которых предали его самым грязным и подлым образом. И все. Больше никого. Он был необщительным и замкнутым человеком, и искренне считал, что знать достаточно близко столько человек было уже достижением. По крайней мере для него. Но его запомнили. Запомнили хорошо — в этом Кайдзи был уверен. Он выиграл под землей под восемьсот тысяч иен, и эти деньги считались большими даже на поверхности. Что уж говорить о том грязном месте, из которого ему удалось сбежать. И неудивительно, что этот Сейя — кто бы он не был — после выкупа собственной свободы обратился к нему. Это было почти правильным решением за исключением одного большого «но». — После вашего успеха, я... Голос запнулся. Кайдзи напряженно молчал. Он знал, что последует за этим. Было очевидно до боли. Он бы и сам так сделал, если бы обладал хорошими связями, теми, что могли бы помочь ему победить систему азартных игр — пошел бы к тому, кто сумел выхватить победу и свободу из рук Хедо, потому что это было логично. Логично обратиться к тому, кто уже знал короткий путь на волю. Но, и это угнетало Кайдзи, он не хотел продолжать этот разговор. Вообще. Ни капельки. Он словно смотрел в кривое зеркало, где видел прошлого себя, тогда, прямо перед чертовым автоматом пачинко, который не давал последним шарам упасть в лунку. Это отчаяние было знакомо ему слишком хорошо — страх вернуться в адскую подземную дыру, туда, откуда невозможно выбраться во второй раз. В такие моменты ты обычно готов на все, даже на унижение — и Кайдзи хорошо помнил, как умолял дать ему времени. Вдруг шары закатятся? Вдруг он победит? Его спас Саказаки. А сейчас роль Саказаки играл он. Но уже для этого человека. Ну, должен был. Вслушиваясь в чужую мольбу о помощи, он думал лишь о том, как же сильно ему не хотелось возвращаться в то время, когда победа была не просто желанна — она была необходима, ведь проигрыш означал верную смерть. Он ведь только-только выбрался оттуда, из этого мерзкого времени. Только-только разобрался с оставшимися проблемами. И даже победил — нормально, наконец, забрав деньги себе, пусть и не все. Теперь мог сделать безрассудную ставку, зная, что в крайнем случае потеряет лишь деньги, но не свободу. Такими мыслями он напоминал себе Хедо, и это ужасало. Но Кайдзи был рад, что больше не играет на жизнь. И повторять это вновь — правда, уже с ответственностью за чужого человека — ему не хотелось. Можно было оплатить его долг, но это казалось ему слишком мерзким. И вот, опять. Он должен возвращаться в это время сплошной нервотрепки только ради неизвестного человека? Был ли в этом хоть какой-то смысл? Кто этот человек ему вообще? Они даже не были знакомы, и единственное, что связывало их — тот короткий промежуток времени, проведенный одновременно на шахтах. И может, Кайдзи сказал бы «нет» и бросил бы трубку, если бы не помнил то ползущее по спине холодное ощущение надвигающейся смерти. Перед ней не надышишься. Он хорошо помнил то, что случилось полтора года назад — и «Трясина» тогда, как и подобает ее имени, выпила из него все соки. Он боялся многого — отказать, разочаровать кого-то, вновь пережить все это — и страх этот схлестывался с мучительными воспоминаниями, которые останутся страшным шрамом в его памяти. Страх вернуться под землю, страх уже никогда не вырваться на волю вновь — это было ужасно, пугающе, н е н о р м а л ь н о. Он никому бы не пожелал пережить это, потому как подобное было хуже страха смерти — ты ведь не умрешь, ты будешь существовать. Как животное. Без цели. Без свободы. Под землей было плохо, под землей царил настоящий ад — и Кайдзи чувствовал возрастающую в душе панику от подобных воспоминаний. Он не хотел под землю. Он не хотел помогать кому-то. Но он не хотел, чтобы этот голос испытал бы то же самое, что и он полтора года назад. Отвратительное чувство выбора. Принимать на себя ответственность на чужую жизнь — самое мерзкое, что можно было только ощутить. Сначала были Фурухата и Андо, которых он тащил за собой, и что предали его. Потом были «сорок пятые», что отдали ему все выигрышные деньги, умоляя выиграть ради них. И Казуя, конечно же — всучивший ему пульт от страховки и взмолившийся о нажатии в нужный момент. Им всем было проще перенести ответственность за свою жизнь на чужие плечи. И Кайдзи их понимал. Он не был бы собой, если бы поддался мимолетному желанию бросить все. И, крепко, почти до треска, сжав трубку в руке, он прервал речь Сейи и хрипло пробормотал: — Хорошо. Я помогу. Он взглянул на часы. — В два часа ночи в императорском парке Синдзюку. Я буду ждать тебя. Зимой было холодно, и даже кожаные перчатки не спасали. Топчась на месте, пытаясь согреть себя и, что было самым главным, онемевшие пальцы на покалеченной руке, Кайдзи томительно оглядывался по сторонам. Он пришел на десять минут раньше и надеялся, что таинственный собеседник по телефону тоже так сделает — потому что, в общем-то, он и был ответственным за эту встречу. Но прошло уже пять минут от назначенного времени, а в парке Кайдзи до сих пор был один. Мысленно ругаясь самой нецензурной бранью, он трясущимися руками поднес зажигалку к зажатой в зубах сигарете. Но вскоре вдали показался темный силуэт, и внутреннее чутье подсказало Кайдзи, что это он. Вглядываясь в темноту, Кайдзи мучительно прищурился, пытаясь хоть как-то разглядеть таинственного собеседника по телефону. Фигуру незнакомца было видно плохо — к темноте и плохо работающим фонарям добавлялся и легкий снежок — и все что оставалось, это разглядывать, так это комплекцию этого незнакомца. Они были почти одного роста, это уж точно. Из самых четких — под мигающими фонарями, конечно — деталей Кайдзи смог отметить разве что окрашенные в светлый волосы, что несколько поразило его. Впрочем, это играло не слишком много роли. При нужных деньгах в подземелье можно было протащить все, что угодно. Стоя в едва освещенном фонарем месте, таинственный незнакомец не двигался с места, и Кайдзи забеспокоился. Вдруг подстава? Мало ли, какую подлость ему уготовил Хедо? Он небось до сих пор точил зуб на него за то, что у его родного сына таким наглым и честным способом увели два миллиарда. Он сделал осторожный шаг вперед и мгновенно замер, когда услышал голос. Голос этого человека. Вновь. Но уже без помех, без фальшивого вежливого тона и смягчения. Манерный и растягивающий гласные — он узнал его почти мгновенно. Трудно было не узнать. — Здравствуй, Кайдзи. Фигура сделала резкий шаг вперед. И все, что смог сделать Кайдзи — лишь удивленно захлопать ртом. Что-то внутри него вздохнуло с облегчением — он был рад. Неожиданно, но очень и очень рад. В этом не было ничего того, что могло заставить его радоваться, но Кайдзи попросту не сумел сдержать облегченной и растерянной улыбки. Если честно — он волновался. Не всегда, но когда вспоминал. Судьба этого человека не беспокоила его, он попросту не знал, куда тот пропал, но сказать, что ему было все равно, Кайдзи никак не мог. С их последней встречи Ичиджо — это был он — конечно, изменился. Что-то в его внешности разительности отличалось от того образа, который остался в памяти Кайдзи. И дело было не только в коротких светлых волосах в противовес длинным и окрашенным в огненный рыжий цвет. Дело было в манере двигаться, в жестах. Кайдзи прекрасно помнил, как бесился от одного только вида Ичиджо тогда в казино, от его аккуратных неспешных движений, слишком мягких — они начали приобретать острые уголки лишь под самый конец их безумной игры. Но сейчас от той манерности не осталось и следа. Сплошные острые углы. Когда Ичиджо сделал шаг вперед, Кайдзи успел было подумать, что сейчас на него наорут — ну, это было бы логично. Ичиджо явно был из того типа людей, которые любят больше говорить, нежели делать что-то иное, и он приготовился уже было морально дать отпор любым нападкам, ну или хотя бы успокоить его — гнев был оправдан, но чувствовать его Кайдзи не хотелось. Но он ошибся. Острые углы стали еще острее. А Ичиджо предпочел немое действие словам. Все, что успел сделать Кайдзи, когда тот резко приблизился к нему, почти беззвучно — издать удивленный вздох. А затем началось его наказание, грубое и впитавшее всю обиду и ненависть. Схватив Кайдзи за грудки, Ичиджо бесцеремонно швырнул его на землю, после чего сел сверху, не давая и шанса отползти в сторону или хотя бы вырваться. Он зажал руки своей, закрывая последнюю попытку дать отпор. Попытавшись было брыкнуться, Кайдзи почувствовал, как что-то очень острое и твердое больно впилось ему в бок — вестимо, что это было чужое колено — и зашипел от боли. Явно довольный услышанным, Ичиджо широко усмехнулся и занес кулак и резко опустил его вниз, впрочем, не особо успешно. Вырвав руку из захвата, Кайдзи схватил чужой кулак прямо перед тем, как то опустился ему на нос, но почти мгновенно Ичиджо грубо схватил его вновь и прижал руку обратно к земле. Очередную попытку вырваться и подняться он остановил прямым и до боли очевидным приемом — ударом лбом прямо в нос, отчего у Кайдзи на глаза навернулись слезы, а вокруг закружили звезды. Раздался тихий хруст — вскрикнув, Кайдзи резко откинул голову на землю, почувствовав, как по подбородку хлынула кровь. Затем Ичиджо вновь занес кулак. И ударил. И бил много-много раз. Это было сильно. И очень-очень больно. Но в уличных драках опыта у Кайдзи было намного больше, чем у Ичиджо. Расслабившись, он мысленно отметил момент времени, когда он мог успеть вырваться, не дав при этом вновь атаковать его ни головой, ни рукой — когда Ичиджо заносил кулак, после чего, выждав его, резко поднялся и со всей силы, которая у него была, ударил рукой прямо в чужой подбородок. Это был весьма хороший прием для дезориентации противника, от которого в глазах начинало плыть — и, кажется, это сработало идеально, потому как с тихим стоном Ичиджо резко откинулся назад, полностью потеряв инициативу. Ринувшись вперед, Кайдзи свалил его на снег и начал лихорадочно бить, никуда конкретно не целясь. У него не было особой цели избить Ичиджо, а вот у него подобная как раз была, из-за чего, через мгновение, у Кайдзи вновь попытались перехватить инициативу в драке. Они катались по снегу и били друг друга, из-за чего земля под ногами окрашивалась в алый. Кайдзи не мог сказать точно, сколько они дрались. Минут десять так точно. Но в конце оба сдались и отступили, рухнув на снег. Лежа на снегу, раскинув при этом руки в стороны, Кайдзи чувствовал, как хлещет у него из носа. С досадой отметив, что куртка теперь заляпана по самое небалуй, он затих и вслушался в тяжелое чужое дыхание рядом. Видимо, все — Ичиджо выдохся и больше даже не собирался выбивать из него все дерьмо. Это, несомненно, было очень даже хорошо. Терпеть дальнейшие издевательства над собой — пусть и чуточку оправданные — ему абсолютно не хотелось. Но дальнейший отдых на земле мог закончиться плохо, даже слишком — потому что мерзнуть в принципе вредно и плохо для здоровья, а бездействие, пусть и в таком удобном, но все же холодном снежку ни к чему хорошему привести не могло — и Кайдзи, покряхтывая и вытирая рукавом продолжавшую хлестать из носа кровь с лица (все равно куртка была изгажена), медленно поднялся. В волосах царили остатки сугроба, за шиворотом расположились морозные дали... В самом деле, Кайдзи не был уверен, где именно снега у него еще не было. Тряхнув головой, он попытался было стряхнуть снег с волос — но сам в этот момент осторожно косился вбок, прямиком на Ичиджо. Вероятно, тот и не собирался больше двигаться с места, потому как даже не шелохнулся, стоило Кайдзи нависнуть над ним. Ни на дюйм не сдвинулся. Потоптавшись рядом, Кайдзи не придумал ничего кроме глупых шуток, и, помявшись, выпалил: — Знаешь, если тебе нужна помощь, ты мог нормально попросить. Ичиджо молчал, смотря куда-то в темное небо. Поскребя затылок, Кайдзи растерянно вздохнул. — Не хочу перед тобой извиниться. Уж прости, ха-ха, но ты мудак каких еще поискать. Я, конечно... — Заткнись. Вздрогнув, Кайдзи помотал головой. — Что? — В задницу засунь свои извинения. И все, что ты там думаешь. Неспешно Ичиджо поднялся на ноги. Лицо у него было непроницаемым. Рассеянно Кайдзи отметил сбитые в кровь кулаки. — Я ненавижу тебя. Сломал мне жизнь, а теперь говоришь о призрачных извинениях. Какой же ты лицемер, Кайдзи. Строишь из себя невинную овечку, а на деле ничем не лучше старикашки. Под «старикашкой» он подразумевал вестимо кого. Ловким движением руки стряхнув с волос снег, Ичиджо развернулся на каблуке и побрел прочь. Не поворачиваясь назад даже, он вяло махнул рукой. — Ну, бывай. Я сделал, что хотел. И медленным шагом направился к выходу из парка. И вдруг Кайдзи показалось, что что-то тут было не так. И это «что-то» — это даже не его собственные мысли о произошедшем. Тут даже думать было нечего, в этом ключе. Их неприязнь друг к другу была взаимной, Кайдзи не был готов забыть иглы под ногтями, но он ощутил какое-то странное — почти незнакомое — опустошающее разочарование при взгляде на удаляющуюся фигуру. Наверное, дело было в этой фразе. Ничем не лучше старикашки. Как бы не старался Кайдзи абстрагироваться от своих деяний и побед, как бы не говорил себе, что все хорошо, он не мог забыть лицо Тонегавы перед тем, как тот ступил на раскаленную плаху — и в этой страшной уверенности он увидел себя, отрезавшего ухо минутой до. И это было страшно — не просто жалеть противника и сочувствовать ему, знать, каково это, быть на его месте. В такие моменты Кайдзи ощущал себя превосходно, ведь он победил — и это делало его ничуть не лучше тех злодеев, которых он так ненавидел и презирал. Может, в ту секунду, как «Трясина» сдалась под напором стальных шариков, он вновь почувствовал это — и именно поэтому сорвался с места и крикнул Ичиджо вслед ту до безумия глупую и наивную — Эндо не даст соврать — воодушевляющую фразу. Не для него, для себя — лишь бы убедиться в том, что он не чудовище. Потому что быть на месте Хедо — это страшно. Потому что мгновение назад он сам был на этом месте. Потому... Потому что он сломал человеку жизнь. Опять. Но это был не Тонегава, что промолчал об отключении напряжения на балках. Это был не Мураока, что решил обыграть Кайдзи и наживиться на нем, воспользовавшись простодушием и наивностью его друзей. Даже не Казуя — который, впрочем, тоже был исключением, хотя и сыграть позвал Кайдзи первым, шантажом разрушив узы Марио, Чжэня и их старшего товарища. Все эти люди сделали первый шаг в их взаимной ненависти первыми, атаковали, и Кайдзи лишь агрессивно защищался. В случае же с пачинко конфликт начал именно он. Кайдзи. Нет, конечно... Ичиджо был плохим человеком — без сомнения. Он жульничал с пачинко, был эгоцентричным самоуверенным засранцем, для которого сперва существовали лишь собственные потребности и желания, а затем уже чужие. Оправдывать его было глупо, он был шавкой «Тэйай», одной из тысячи, что легко разрушали чужие жизни. Проигрыш был хорошим уроком для такого заносчивого ублюдка. Но это было еще хуже. Эта разительная разница между тем напыщенным молодящимся павлином с ухоженным лицом и человеком, который едва не сломал ему нос — уставшим от всего, с грубо постриженными волосами, с посеревшим от затхлого подземного воздуха и чудовищных нагрузок лицом — тем, кто с отчаянным желанием убить по-настоящему вцепился ему в горло. Это было не наказание за вылазку в офис, болезненное, но безобидное, настоящее искренне желание лишить его, Кайдзи, жизни — в отместку за свою, поломанную навеки. И страшно было даже не это. А то, что Кайдзи не находил эти действия неправильными. Он сочувствовал человеку, который едва не сгубил его, Саказаки и Эндо жизни, который глумился над ним и, не стесняясь, называл «мусором». Ичиджо забивал ему иглы под ногти, а Кайдзи чувствовал, как иссякает его злоба, оставляя место лишь этому глупому чувству растерянности от собственных (и чужих) действий. Это была не противная жалость к обанкротившемуся Мураоке, который заистерил после своего же провала. Даже не пугающее уважение к Тонегаве при восходе на раскаленную плаху. Нечто иное. Не победа над злодеем с восхитительным послевкусием финала. Да и не было злодея «там» — лишь кто-то, кто пытался его изображать, и кто-то, кто совершал немного злодейские поступки, когда как настоящий посмеивался и пил вино, глядя на стычку между двумя фальшивками. Очень-очень глупая жалость к человеку, который этого абсолютно не заслужил. Кайдзи был очень простым человеком — он не отрицал, что зачастую эмоции брали над ним верх, и он шел на совершенно отчаянные действия, такие, что ни за что бы не согласился повторить в обычной ситуации. Наиболее ярким примером тому было собственноручно отрезанное ухо — оно было противным напоминанием о том, что Кайдзи пережил в ту далекую летнюю ночь. Ночь, когда вся его жизнь резко изменилась — встреча с Хедо. И потому, помня о страхе, пережитом тогда, об Ишиде и Сахаре, Кайзи сделал резкий шаг вперед — сам не зная, почему. О том, насколько это глупо — хотя бы потому, что его волновать это не должно — он думал уже позднее. — Погоди! Ичиджо даже не остановился. Вот упертый! Помявшись и почувствовав, как горят уши, Кайдзи сложил ладони рупором и крикнул: — Я могу помочь! Правда! Резко остановившись, Ичиджо обернулся — только для того, чтобы бросить в его сторону полный презрения взгляд. О, как же он его ненавидел!.. Но Кайдзи было плевать на подобное. Он уже привык превозмогать здравый смысл, и сейчас была именно такая ситуация, когда ему нужно было сделать это — помочь кому-то. Ведь у него была возможность! Ведь теперь он и правда хотел этого! — Я знаю, как ты себя чувствуешь! — он широко развел руки в сторону. — Это мерзкое и гадкое чувство, правда! Помощь от человека, который поступил с тобой вот так — это отвратительно! Но я правда не хотел ничего из этого! Помнишь, что я сказал тогда?! Взгляд Ичиджо, как показалось Кайдзи на мгновение, исказился до болезненной неуверенности, но через секунду вернулся к той же молчаливой ядовитой ненависти. — Разве объединиться с тем, кого ненавидит весь «Тэйай», и кто способен их обыграть, не лучший способ выкупить свою свободу?! Он мог выкупить Ичиджо. У него были семьсот миллионов — пусть это и была большая часть его сбережений. Но Кайдзи слишком хорошо понимал, что тот никогда не согласился на подобное. Гордость не позволит, как и ему самому. Это был очень легкий путь, даже слишком. Кайдзи не знал, почему вообще захотел помочь. Может, Эндо был прав, и он и правда был слишком наивным дураком, который лез туда, куда не стоит. А может, его очень подкупило поведение Ичиджо, ведь вместо мольбы о помощи или о выкупе он просто пришел и едва не сломал ему нос, не возжелав принимать от Кайдзи ни единой подачки. Вот она, гордость. Страшная штука. Иногда Кайдзи поддавался ей. — Сколько пустых громких слов. Выдавив из себя вялую улыбку, Ичиджо бросил на Кайдзи полный разочарования взгляд. — Что еще скажешь? Что пообещал мне новую игру? Прекращай это, лишь позоришься. Подобраться к нему и найти нужную точку, ту, которая убедит его пойти на сотрудничество, было тяжело. Кайдзи, запутавшийся в собственных мыслях и желаниях, замер в мучительном незнании о том, какие действия предпринять следующими. Он вглядывался в удаляющуюся спину Ичиджо и думал о тайнах собственной мотивации, что были слишком трудны для понимания. Зачем он вообще это делал? Хотел помочь? Насолить Хедо? Это ведь глупо. Это даже не касается его, ну вот ни капельки, он лишь стал источником проблем другого человека. Из-за этого. Да. Точно. Крепко сжав зубы, он тяжело опустил руки на колени и вцепился в них. В голое витала одна мысль, и это был его последний шанс. Все или ничего. — Я... У меня есть... Очень большая заначка. Больше, чем я выиграл у тебя. Тяжело выдохнув, Кайдзи во все глаза уставился в спину Ичиджо. Тот резко замер, услышав это, после чего медленно повернул голову, и взгляд его выдавал полное недоверие этому простому факту. Но и заинтересованность — иначе бы ушел. — У тебя очень большой долг. Пиздец какой большой, скажу тебе, — чувствуя, будто он балансирует на тонкой нити над пропастью неудачи, Кайдзи тяжело дышал. — Сколько ты принес с шахт? Миллион? Максимум, что ты сможешь сделать это выиграть десять или двадцать, и то, если повезет. Ну ладно, может даже пятьдесят, ты не глупый. Но не семьсот. Да-а-а, вот оно. То, на что решил сделать ставку Кайдзи в их разговоре. И не прогадал. — Я одолжу тебе десяток. Или больше. Для игры. Столько должно хватить, чтобы выиграть нужную сумму. А? Как тебе идея? Прищурившись, Ичиджо уставился ему в глаза долгим неприятным взглядом, словно прощупывая подвох. И Кайдзи мог его понять — он сам бы не поверил в такую щедрость с чужой стороны, будь это даже самый очаровательный и дружелюбный человек, какого он только знал. Но ему было плевать, как это выглядело, сейчас Ичиджо нужно было полагаться не на эмоции и их вражду, а на предложение повысить жалкую ставку в миллион в десять раз. — А если я проиграю? — наконец, произнес он. — Какой тебе смысл отдавать мне столько денег с таким риском? — Ну, все просто. Кайдзи широко ухмыльнулся. — Я верю в твою победу. — Ты жалок. Вздрогнув, он замер. Смотря на него с кривой ухмылкой, Ичиджо вдруг покачал головой и провел рукой по лицу, словно сомневаясь в чем-то. Они стояли в тишине под светом фонаря и падающим снегом почти несколько томительно долгих минут — во время которых Кайдзи едва сдерживался от того, чтобы сказать что-нибудь еще — ровно до тех пор, пока Ичиджо наконец не произнес еще одну фразу. — И я, потому что слушаю весь этот бред. Но ты опять сыпешь этими пафосными речами. Зачем? Подняв взгляд на Кайдзи, он скривился. — Почему тебе есть до этого дело? Ты должен ненавидеть меня, потому что люди не любят тех, кто им досадил. Как и я тебя. Но ты все равно предлагаешь помощь, глупо соришь деньгами, а в твоих словах нет ни капли злости из-за того, что случилось. Опустив голову, Ичиджо вновь потряс головой. — Я не понимаю... Все, пора было прекращать это. Все эти «не понимаю» и прочее-прочее. Не дослушав фразу до конца, Кайдзи сорвался с места. Буквально за несколько шагов он достиг Ичиджо, а когда тот вскинул голову, смотря на него со смесью удивления и отвращения, он, бесцеремонно, завел кулак за спину и со всей силы ударил в нос. Пускай это было не обязательно, пускай удар вышел куда более болезненным, чем должен был, пускай это абсолютно не подходило под всю речь Кайдзи о спасении — но так было надо. Потому что то, что творилось у него перед глазами, было абсолютно не тем, что он хотел бы видеть. Тяжело охнув, Ичиджо рухнул на снег перед ним и схватился рукой за нос, из которого начала хлестать кровь. Он лежал в странной скрючившейся позе, и стоя над ним, Кайдзи ощущал внутри лишь сухое раздражение и недовольство. Тогда, в конце их сражения, он где-то глубоко внутри надеялся, что что-то подобное случится, но абсолютно не так, как сейчас. Может, как в начале игры — когда оба они были полны уверенности. Но не это. — Заткнись, — рявкнул он. Когда ерзанье внизу прекратилось, Кайдзи зло заскрежетал зубами и громко цыкнул. — Нахера тебе что-то понимать?! Просто, черт возьми, заткнись и прими мою помощь! Но нет, это же так трудно, да?! На мгновение забыть о своей гордости! Взъерошив волосы у себя на голове, Кайдзи издал долгий протяжный стон и потряс головой, после чего резко указал пальцем на ошеломленного Ичиджо, продолжавшего лежать в снегу и смотревшего на него во все глаза. Кажется, он абсолютно позабыл о том, что из носа у него шла кровь, стекая в полуоткрытый рот и окрашивая зубы в противный оранжевый. — Посмотри на себя! Ты сейчас точно в таком же положении, как и я полтора года назад, когда мы встретились! Только ко мне никто с предложением дать денег для игры не подходил, мне пришлось брать их в долг у Эндо, а Саказаки так вообще вскрыл сейф начальника. А я тебе даю их просто так, без сраных процентов! Огромную, мать его, кучу денег! Так схера ли ты там что-то еще думаешь?! Просто так я это делаю, потому что добрый! Потому что сам был в шахтах! Ну же! Заткнись и соглашайся! И вместе с этим весь боевой запал Кайдзи ушел, оставив его измотанным и злым. Впрочем, он был даже немного рад — рад, что смог выговориться честно, сказать Ичиджо именно то, что думал. Это можно было бы назвать прыжком в обрыв, но Кайдзи было уже настолько все равно на это, что он был готов насильно заставить этого идиота перешагнуть через свою глупую гордость и согласиться. Он знал, что такие действия могли сделать с людьми — сам оказался в дураках, когда проиграл деньги Хедо после тяжелой победы у Тонегавы. Плевать на гордость, сначала надо было выжить, а потом уже думать об остальном. Присев и упершись одной рукой в колено, Кайдзи протянул руку Ичиджо и нахмурил брови. — Ну! Когда Ичиджо уже было открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, Кайдзи резко двинулся вперед и закрыл ему его ладонью, скривившись и зашипев. — Нет-нет-нет! Ты кивнешь и возьмешь меня за руку. Никаких споров. В конечном итоге, у него не останется иного выбора, кроме как согласиться. Кайдзи знал это мерзкое противное чувство, когда гордость еще давала о себе знать. Никто не захочет унижаться и признавать свое поражение так просто, тем более тому, кто один раз уже разрушил тебе жизнь. Но сейчас это было глупо — потом, когда все это закончится, Ичиджо может хоть сотню раз попытаться придушить его и обвинить во всех грехах. И это будет оправдано (почти). Но в данный момент он был не в той ситуации, чтобы ставить условия. И вновь протянув руку, уже более доброжелательно, Кайдзи выразительно посмотрел на Ичиджо. Только чтобы получить горсть снега в лицо. Ощерившись, тот зарычал: — Говна поешь, мудила! Ты мне едва нос не сломал! Но в конце он согласился. Правда-правда!