говорит и показывает

Шел день две тысячи сто тридцать пятый. Он не считал, но так подсказывало ему сердце. Заметка: врало оно часто. — ... для заполнения документа необходимо найти чистый гладкий лист — гладкий, я сказал! — у которого справа сверху небольшими печатными символами в столбец нужно указать отправителя, включая имя, фамилию и бригаду... В любом случае, что было важно, было уже начало июля. То время, когда нормальные — очень важное замечание — люди готовились и наслаждались праздниками (Танабата) и тратили деньги на всякую чепуху, вроде подарков. Раньше он тоже их тратил, пока не решил сыграть в подпольном казино. Говорил ему приятель, дескать, там так легко заработать, сразу же обогатишься! Будешь плавать в деньгах, как эти ваши утки из детских мультфильмов, нарисованных янки. Он янки не любил, но перспектива поплавать в деньгах показалась до безобразия симпатичной, да и дружище так отчаянно смотрел на него, обхаживал!.. Ну, ладно, согласился. Правда приятель-то хорош языком чесать оказался, да вот только стоило ему узнать о том, что тут играют в долг, как сразу же сбежал, поджав хвост. А он не сбежал! Он был храбрее! Хитрее! А еще глупее! Потому что проиграть несколько миллионов якудза смог в тот вечер только он. Но ничего, якудза ребята добрые — не очень, но терпимо — они сразу же предложили ему расплачиваться не органами, а здоровьем. Нашептали на ухо, что без процентов возместить деньги их покровителям можно, но только нужно согласиться. Ну он и согласился, потому что терять было нечего. Хотя, наверное, все же надо было отказаться. Но что-то подсказывало ему, что это была лишь условность. Плевать всем было, согласен он или нет. Это было что-то вроде пожелания доброго здоровья — все уже забыли, почему делали так, и никто никому ничего не желал, потому что самим нужнее будет. Ну, в любом случае... — ... для бланков формата A-35-44 необходимо использовать лишь черные чернила, помимо этого в требования входит заполнение бланка печатными символами в строку... Сколько он был уже на шахтах? Лет пять? Кажется так. Может, меньше. Да, определенно меньше, года три. Тут было неплохо. Нет, плохо, конечно, если сравнивать, но ребята тут были отчаянные, а потому родные, никто особо не умничал и не выпендривался — все уже довыпендривались, собственно, да и особо неприятных личностей не водилось. Ну, почти. Были, конечно, некоторые... как, например, один бригадир, который решил, что можно сжульничать в бросании костей. Его потом быстро переучили, что так делать не стоит, тут все же все свои, а он так нехорошо поступил, ай-яй-яй... И еще парочка, но они тоже быстро сдались. Быть таким человеком — нехорошим, коротко говоря — значит быть одиночкой. С такими не водились. Сперва это могло показаться вполне себе терпимой перспективой, но человек — существо социальное, и все такое, в этом духе... Под конец первого месяца сдавались самые крепкие, их радушно принимали обратно в общество и даже покупали банку пива. Того бригадира тоже простили — он, конечно, той еще собакой оказался, но все же любовь к деньгам разделяли все, да и не особо противный он был, ну, если подумать. Но весь такой строй — насколько он помнил — длился до тех пор, пока на поверхность не вылез один парень. — ... необходимо указать точное количество необходимой поставки с серийными номерами одеял — они, кажется, находятся внутри — и подушек, помимо этого... Он, собственно, и раскрыл бригадира с его фальшивыми костями. Поначалу, конечно, никто не верил в победу, кроме дружков его, но потом, когда этот малой сорвал куш в семьсот миллионов — у него тогда глаза на лоб полезли, стоило ему подумать, сколько это банкнот — все мгновенно поняли, что парень-то, парень!.. В общем, чертовски хороший парень. Легенды о победителе мгновенно втиснулись в байки местных любителей почесать языком, и, может, так бы среди рассказов и шуток оно все и осталось, если бы не одно небольшое событие. — ... дату нужно поставить того дня, когда ты будешь относить бланк начальству, документ должен быть представлен в двух экземплярах и быть подписан бригадиром, или несколькими бригадирами, если прошение идет от двух и более бригад... Ну, строго говоря, именно с него все и началось. В шахты сослали ме-не-дже-ра — ну и слово придумали же — того казино, в котором происходили все эти события. Когда он его в первый раз увидел, то подумал, что неужто им наконец женщин подвезли, а то, конечно, солидная мужская группировка иногда нуждалась в разгрузке, ну и так далее без подробностей. Сомнения отпали в тот момент, когда тот гаркнул на главного уже в их бригаде. Ему почти моментально, единогласно и молча был объявлен бойкот. Потому что таких как раз не любили. Быть противником в игре с их новым кумиром это было одно, но задницу старику-председателю лизать и пинать под ребра — уже другое. Да даже первое скрепя сердцем бы простили, но вот рукоприкладство (ногоприкладство?) было уже за гранью общего терпения. Он сразу же подумал о том, что через пару дней этот лощеный умник будет с голодным видом терзать взглядом банку с пивом, которую будет жадно пить кто-нибудь по соседству, но этот крашенный — определенно точно — умник не только не смотрел на яства, которые притаскивали главные по бригаде едва ли не каждый вечер, он и спустя месяц не заговорил ни с кем не иначе как по делу. Тогда-то все и началось — эка невидаль! Ну, может и не тогда, а чуть пораньше, но где-то в это время, когда почти пошел месяц, а никаких изменений не наметилось. Они даже лезть к нему пытались, сначала с кулаками — почти получилось, но локтем в глаз кто-то тоже получил, а затем уже с более мрачными намерениями, ведь мужчинам хотелось любви во всех ее физических и телесных смыслах, а рожей вышел тут только один, но все пошло крахом. Или не пошло. Он помнил только то, что случилось с ним — стоило ему только запустить руку под чужую майку и уже наклониться, чтобы вообразить, что под ним лежит горячая француженка, которые чего только с языком там не умели, как этот... этот, в общем, вцепился ему зубами в губу и прорычал, что если они к нему еще раз сунутся, то откусит он уже что-нибудь другое. — ... шариковая ручка не подойдет, нужна только гелиевая, помимо этого необходимо указать уже слева вверху имя получателя, то есть, вашего непосредственного начальника, но лучше всего подать прошение на имя господина Куросаки, потому что так работа пойдет быстрее... Больше его не трогали. Большинство. Но, казалось бы, должен был подействовать на него всеобщий бойкот, да вот только вертелся этот хрен очень умело, и, воспользовавшись тем, что документацию с руководством половина бригадиров заполнять не умела — из-за чего прошения о новых постельных принадлежностях или хотя бы газетах отклонялись одно за другим — а он-то ее как раз знал, он начал... Начал... Ну, деловое общение — тоже общение? Пусть и за деньги. За чужие. Бригадиры объявили амнистию и заявили, что кто старое помянут — тому глаз вон. Ему это ой как не понравилось, потому что после прокушенной губы между ними началась самая настоящая война. Прекратилась она через неделю, потому что ему, не этому ме-не-дже-ру, надоело. Правда, спустя столько же, вернулась в первоначальное состояние, но куда более статичное и безобидное. Безобидное по мнению его самого, впрочем. — Джунпей! А ты что тут забыл? Да, его звали Джунпей. Тенрю Джунпей. Роскошное имя. Главное не встречаться с чертовыми янки. В прачечной горел приглушенный желтый свет, дававший на выцветшие стены странный бежевый оттенок. Это было спокойное место — спокойней комнаты бригады так уж точно, и если там тишине не давали наступить десятки голосов, то здесь ей лишь слабо препятствовал тихий гул работающих стиральных машинок и чье-то бормотание себе под нос. На широкой длинной лавке, стоящей прямо перед сушилками, такими старыми, что, казалось, работали они лишь на одной своей силе воли, сидело трое — два бригадира, бригад А-04 (их собственной, Цуруми-сан) и E-35 соответственно, и еще тот человек, который уже столько времени вызывал у него недовольство одним своим существованием, человек, прокусивший ему губу, человек!.. — Джунпей-кун? Это говорил Цуруми-сан. Недоуменно моргнув, Джунпей понял, что за всеми этими мыслями и разглядыванием — бурением взглядом, точнее выражаясь — своего нового злейшего врага, который демонстративно показывал ему оттопыренный средний палец, он забыл, зачем сюда пришел, однако грязная рубашка в руке быстренько соизволили сослужить ему напоминанием. Фальшивым — это был лишь повод. Махнув ею бригадиру, он неспешно пошел к одной из стиральных машинок. Тем временем нудная бюрократия на лавке в прачечной продолжалась. Злейшая немезида, громко щелкая ручкой, чертила на черновике то, что необходимо было указать в чистовом варианте прошения, адресованного начальнику подземного города. Иногда Джунпей не понимал, был ли старик-председатель странным или нет. Знали ли эти совершенно невообразимые подробности заполнения документов все работники «Тэйай» или же это просто этот тип зазубрил их настолько хорошо. И если последнее — то почему его направили сюда вместо простого понижения? Очень много вопросов. Аж голова болела. — Бланк типа «14» требуется исключительно для прошений медикаментов и предметов, близких к ним — то есть, всякие бинты и повязки и так далее входят сюда. Но так как их покупка делается за счет того человека, которому они требуются, то в бланке требуется указать не свое имя, а имя заявителя, а еще желательно выбить с него подпись. Но в бланке типа «14» это совсем не обязательно, потому что главное требование — предоставление необходимой суммы перика... Документ надо подавать главному в медицинском отсеке, но я бы посоветовал идти сразу к начальству... Да, желательно указать фирму и производителя... Если бы Джунпей был обязал выслушивать это, то он бы уснул еще на упоминании номера бланка. Но бригадиры слушали. С приходом в подземные шахты этого наглого крашенного ублюдка все поменялось — теперь с документами страдали вовсе не рабочие, которые раньше не могли добиться необходимого, а начальство, которое не могло игнорировать столь грамотно составленные прошения. Может, только за это его и простили — того, на кого накинулись в первый же день и попытались избить. Такая двойственность была мерзкой, а потому Джунпей решил держаться своего курса до конца — если он будет ненавидеть этого умника, который посмел пнуть Кайдзи-сана под ребра, а это был болезненный удар, уж Джунпей-то мог подтвердить, то будет делать это вечно. Вечно-вечно-вечно-вечно. У него не было причин прощать этого засранца. Он не заслужил этого — и Джунпей был рад напоминать ему об этом всякий раз, когда давалась возможность. Их стычки и мелкие драки стали делом настолько привычным, что никто уже не разнимал их, даже не пытался. Что-то вроде маленькой местной традиции — ублюдок из руководства, бывший, и он, простой дурак из шахт. Они были как две крайности, стихии, что не способны были ужиться вместе — потому что Джунпей ценил честность, а бывшая подстилка председателя была типичнейшей крысой, что привыкла скрываться по углам и бояться своего хозяина. Самый мерзкий тип характера, что существовал — мерзкий эгоистичный человек, который заботился лишь о себе. Но даже вместе с этим, вместе с их ненавистью и общей неприязнью, вместе с тем, что у этого жалкого человека не было права даже заикаться о своей чести, Джунпей не мог сказать, что он не чувствовал совсем крохотную толику уважения. В этом не было ничего странного, и он не удивлялся подобным чувствам — в конце концов, он был не единственным, кому не пришлось по душе появление подобного человека в шахтах, и если его нападки считались почти безобидными — настолько, что каждый из них отделывался максимум парой крупных и болючих синяков и разбитым носом, то некоторые принимались за месть верхушки «Тэйай» весьма настойчиво. Джунпей знал об этом, бригадиры знали об этом, все знали — но никто ничего не делал. Потому что всем было плевать, настолько, что даже перемирие не помогало. Травлю эту начал не он, но он же активно ее поддерживал. Но ни разу за все это время Джунпей не увидел и не услышал, чтобы крыса из руководства замолила о пощаде или зарыдала от жалости к себе — вот уж настоящий загнанный в угол зверь! Рычал, огрызался, делал все что угодно — но все это было сделано с агрессией. И Джунпей был восхищен подобным, настолько, что даже решил отложить свою маленькую войну. Когда бригадиры покинули прачечную, там повисла тишина — насколько можно было сказать так при шуме работающих машинок. Виновник всех терзаний Джунпея о необходимости нынешних действий продолжал сидеть на лавке, просматривая какие-то бумажки под неярким светом лампы. Он и так посадил себе зрение за все это время — за почти год их знакомства — и взятые у кого-то очки вряд ли особо помогали в спасении. Раздавался нервный стук ногтей по дереву, и когда Джунпей решил уже сдаться и задать вопрос первым, его опередили. — Тебе что-то нужно, глупая макака? Сказано это было с нескрываемым отвращением, а взгляд, поднятый на него, лишь подтверждал это. И, чувствуя ненависть к себе, Джунпей почему-то двинулся вперед — резко, почти беззвучно. Он за пару шагов преодолел пространство между ними и протянул руку вперед, что было воспринято в корне неверно, но, в тот же момент, весьма здраво. Объект его ненависти отшатнулся и отполз на лавке чуть назад, но Джунпей оказался проворней — успел схватить беглеца за запястье. И сжал. Крепко, так, что в ответ услышал шипение, состоящие из боли и ненависти, где первой было куда больше. — Ты здорово устроился для жулика. Он прищурился. — Кто это сделал? Джунпей говорил, конечно же, о запястье. Перебинтованное неплотно — явно самостоятельно — оно не скрывало страшные следы от чьего-то грубого обращения. Содранная кожа и никак не заживающий синяк говорили только об одном — и Джунпей, обладая весьма плохими, но все же какими-то, знаниями о медицине, понял, что несчастная рука попросту не успевала зажить, как ее тревожили еще и еще. А такой захват делался лишь в одном случае, в том самом, в котором когда-то давно этот ублюдок прокусил ему губу насквозь. Но Джунпей был Джунпеем — понял с первого раза, что обращение тут нужно иное, но на шахте было множество других людей, таких, кто сумел бы избежать подобной участи и наслаждался бы содеянным всякий новый раз при встрече. Общение с бригадирами, работа с бумагами — лишь отличный повод сбежать от реальности и людей, что были слишком голодны до грубой телесной любви, той, что и «любовью» назвать было сложно и мерзко. Похоть — вот, что это такое. Мерзкое и грязное. Как бы не ненавидел Джунпей корпоративную крысу, сидящую перед ним, он все равно был зол. Ему казалось, что сейчас Ичиджо отведет взгляд в сторону или огрызнется, потому что он всегда так делал. Да и это было нормально для подобной ситуации, когда человек со стороны лез в твои собственные дела. Но то ли Джунпей толком не знал Ичиджо, то ли тот решил, что следовать шаблонам поведения рядом со своим противником было бы слишком глупо, он сделал это — настолько быстро, что Джунпей даже глазом моргнуть не успел, как почувствовал результат сего молниеносного действия. Буквально за мгновение Ичиджо вырвал руку из хватки, прыжком забрался на лавку с ногами и, схватив лежавший на горе бумаг степлер, запихнул его в рот Джунпею. Они оба так и замерли — один со степлером во рту, а второй с ним же в руках. Взгляд Ичиджо пылал абсолютно невероятным возмущением, и, стоило издать ему лишь один маленький звук, как корпоративная крыса выпустила зубки в коварной усмешке и цапнула за несчастную и не без того прокусанную губу — и защелкнула степлер. Джунпей взвыл и отшатнулся назад, хватаясь за проколотую щеку. Он споткнулся о порожек и упал на холодный кафельный пол. Опустив руку с грозным канцелярским оружием, Ичиджо с усмешкой осмотрел его, словно оценивая пробивную силу своего нового лучшего друга в делах с наглыми интересующимися людьми. Еще раз щелкнув им, для солидности, отчего Джунпей вздрогнул и на всякий случай попятился назад, Ичиджо с гордым видом опустил руку и злобно оскалился в довольной усмешке. — «Kangaro», пробивает до двадцати листов. Еще и из хорошего металла. Неплохо, да? В ответ ему донесся лишь озлобленный скулеж Джунпея. — Что, не понравилось? — Ичиджо возмущенно поджал губы. — Мне тоже не нравится, когда всякие обезьяны хватают меня своими грязными руками, только почему-то нормально слушать ты не хочешь. Он не менялся — был все таким же агрессивным и грубым. Нормальная защитная реакция на нападки, но только вот сейчас Джунпей пришел вовсе не для того, чтобы вновь устраивать потасовку с вполне очевидным результатом. Конечно, кое-кто был изворотливей и быстрее, но Джунпей был куда сильнее — и, в конце концов, победителем всегда выходил он. Ну, может, кроме того случая с прокушенной губой. На память об этом у Джунпея остался шрам, а у виновника этого несмываемого следа позора — трещины на ребрах, уже, правда, зажившие. Продолжая держаться рукой за раненную щеку, Джунпей по-быстрому смахнул набежавшие слезы — потому что такое было допустимо лишь слабакам и нытикам — и медленно поднялся с пола. Ладно-ладно, этот ублюдок подготовился, даже слишком хорошо подготовился, стоит заметить. Подобное вызвало у Джунпея радостный оскал. Значит, он пришел вовремя. К нужному человеку. Пока он копался, Ичиджо вернулся на место и стянул с себя очки, после чего начал возиться с бинтом на руке. Движения его были дерганными, словно одно лишь прикосновение к синяку причиняло огромную боль, и, судя по плотно сжатым зубам, все было несколько хуже, чем Джунпей мог себе представить. Он, конечно, был во всяких ситуациях — и многое пережил, но до такого состояния себя не доводил. Потоптавшись у входа, он прокашлялся и гаркнул — так, чтобы Ичиджо наверняка услышал: — Вообще-то!.. — Не интересует. Джунпей открыл рот и многозначительно поднял палец. И тут же опустил его. — Чего-чего?! — Оглох что ли? Не интересует, — Ичиджо кинул на него испепеляющий взгляд. — Если ты сюда приперся и не начал драку, значит тебе что-то от меня нужно. Только плевать мне на это хотелось, поэтому вали со своими просьбами или требованиями, или в следующий раз я опробую дырокол. Ого, а он, оказывается, еще более проницательный, чем казалось! Это тоже было хорошо. Проведя рукой по подбородку, продолжая морщиться от боли в щеке — воображение уже вовсю разыгралось от угрозы познакомиться с дыроколом, чьи последствия могли оказаться куда более устрашающими, чем атака степлером — Джунпей исказил губы в наглой ухмылке. Сколько бы корпоративная крыса не строила замки вокруг себя, у нее все еще были слабости, и самой главной из них была свобода. Та, которой не было. У них у всех, кто работал тут, были с ней проблемы недостижимого характера, но долг близкий к миллиарду был только у одного человека. Долг, который даже Джунпею казался слишком нереальным. Такие суммы не выплачивались. И Джунпею казалось более гуманным предложить совершить самоубийство, чем бросить гнить сюда. Старик-председатель, воистину, обладал весьма изощренной фантазией. — Значит, накопить денег на выход наружу тебе тоже не хочется? Ичиджо лишь тихо фыркнул. — Сам справлюсь. — Опять мухлевать будешь? Признание в этом тут каралось весьма строго. И особенно это познал на себе один из бригадиров, тот самый, что стал первой ступенькой Кайдзи-сана в выходе на поверхность. Можно было бесконечно восхищаться этим поистине невероятным поступком, победой, и Джунпей не собирался останавливаться. Кумиров надо было искать среди равных себе, и Кайдзи-сан был именно таким. — Конечно. Солнечно улыбнувшись, Ичиджо даже бровью не повел. Подобная наглость и честность заставили Джунпея нервно закашляться, но он сдержал очередной порыв полезть вперед с кулаками. Ну да, вообще, о жульничестве Ичиджо знали все. Нельзя было столько выигрывать — но он продолжал делать это. И главная проблема была в том, что до определенного момента никто не мог разгадать секрет этого успеха, ровно до тех пор, пока тот не раскрылся. Настолько изощренной и странной ловушки даже Джунпей себе придумать не мог, но Ичиджо ее сотворил — и, после раскрытия, подставил Оцуки, с которым и совершал свою аферу. И если на его сообщника нашелся компромат, то Ичиджо остался чист. И это пугало. И поражало. Он и правда был монстром в подобного рода делах — во лжи и обмане. Опыт работы в казино давал о себе знать. И именно поэтому Джунпей хотел его себе в напарники. — Или ты думаешь, что я собираюсь делить свой выигрыш с кем-то? Да уж, хороший вопрос. Хотя Джунпею нужно было это вовсе не ради денег. Хотя, конечно, ради них, но не тех, о которых говорил Ичиджо... — Послушай... — Отвали. — Йон-джо. В прачечной повисла тишина. Это было оружие, которое Джунпей использовал до безобразия постоянно — игра слов и чисел в чужой фамилии, то, что выводило Ичиджо из себя со скоростью звука. Никакие угрозы или побои не заставляли того пылать гневом настолько, как он делал это после подобного безобразия с собственной фамилией. Резко вскинув голову и вперившись взглядом в Джунпея, ухмылявшегося слишком широко для невинной шалости, корпоративная крыса медленно поднялась со своего места. То, что он тянул руку к дыроколу, не составило труда догадаться, и виновник этой вспышки гнева примирительно поднял руки, словно немо уговаривая Ичиджо остановиться от такого поспешного действия — потому что без элемента внезапности эта атака не сработает. Но Ичиджо был слишком импульсивен для этого, и через мгновение он уже оказался рядом, зажимая заветное оружие мести и канцелярии в руках. Только вот Джунпей успел уклониться и схватить его за больное запястье, после чего, заломив его за спину, прижал к себе. Медленным движением, стараясь игнорировать возмущенное сопение над ухом, он выхватил дырокол из чужих рук и отшвырнул его подальше, после чего чуть ослабил хватку, однако, все еще не давая Ичиджо возможности вырваться. — Послушай, Сан-джо. Джунпей не мог не признать, что в душе он был полным идиотом. — Мне твои деньги не нужны. Можешь их хоть в задницу себе засунуть, я ничего не скажу. Тихое рычание в ответ и бешеный взгляд Ичиджо давали понять, что стоил ему освободиться, как Джунпей моментально получит. Бил он, конечно, не так сильно, но общая костлявость позволяла наносить весьма болезненные точечные удары локтями и коленками, а наглость возводила это в абсолют — драться с Ичиджо не любили, а потому делал это только Джунпей. Другие методы, которыми, собственно, и пользовались иные неприятные личности, казались ему грязными и скучными. Где он еще сможет от души поцапаться с человеком, который не сбегает после третьей же драки? — Но у меня есть дело наверху. Небольшое такое дельце. И если ты выберешься, мне это будет выгодно. Понимаешь, к чему я клоню? — Я не буду еще и тебе на выкуп денег тратить, — взъярившись, прошипел Ичиджо. Что ж, хорошая попытка. Джунпей вяло улыбнулся и сжал раненное запястье слишком крепко, заставив Ичиджо болезненно зажмуриться и отвернуться. — Расслабься. Тебе не надо будет напрягаться, ты просто пойдешь кое-куда и возьмешь кое-что. Никто даже на пути у тебя не встанет. И если ты согласишься со мной, в обмен на это, конечно же, сотрудничать, то я не только приму на себя всю ответственность в случае провала нашего плана, но еще и помогу тебе разобраться с парой неприятных моментов, которые тебе тут определенно досаждают. Он отпустил раненное запястье, намекая на него. Полагая, что сейчас Ичиджо ударит ему в челюсть, Джунпей крепко сжал зубы, чтобы не прикусить себе язык — но этого не произошло. Вообще ничего не произошло — словно весь боевой настрой пропал за мгновение. Может, дело было в упомянутой «защите», ведь, как было известно Джунпею, жилось кое-кому весьма и весьма несладко. Сверля подавленным затравленным взглядом пол, Ичиджо опустил руку и потер больное запястье и поджал губы. Он отвел взгляд в сторону, отворачиваясь от Джунпея. — Зачем тебе это? Голос его звучал слишком тихо для того человека, что несколько мгновений назад обещал расправиться с Джунпеем дыроколом. — Что, уже ты оглох? — Ичиджо злобно покосился на него. — Сказал же, есть дельце на поверхности. Если выйдешь наружу, то поможешь мне с ним. По некоторым причинам... Скажем, я могу доверять только тебе. — Думаешь, я не предам тебя, как Оцуки? Откуда такая уверенность? Ичиджо смотрел на него без тени улыбки. Слишком серьезно. И Джунпей ответил ему тем же. — За один выход ты при всем желании не успеешь накопить семьсот миллионов. Твой автомат был одним такого рода, да и Кайдзи-сан обладал феноменальной удачей, о которой мы с тобой можем только мечтать. Ты вернешься сюда... И, поверь, я узнаю, если ты ничего не сделаешь. И убью тебя. Это была не шутка. Может, Джунпей и был дураком, но он скрывал достаточно много устрашающих фактов. — Я знаю, как подстроить убийство так, чтобы все выглядело как нервный срыв, зашедший слишком далеко. Криво улыбнувшись, Ичиджо покачал головой. — Хороший аргумент. Он опустил голову так, что волосы застилали лицо. Словно прятался от Джунпея, намеренно. — Ты тоже плохой человек. Как и я. А строил-то из себя... — Пусть это побудет нашим общим секретом. А иначе... Да, впрочем, Ичиджо и без этого все понял. Он двинулся в сторону дырокола, и Джунпей проводил его взглядом, щурясь при этом. Нехорошо было признавать, что они оба были из одной — а если не одной, то очень похожей — среды, но это располагало к доверию. Со стороны одной корпоративной крысы, конечно же. Ичиджо не нравился Джунпею, и это было взаимно, даже слишком, но среди остальных подземных заключенных именно этот прохиндей и был самым надежным товарищем в попытке выбраться наружу. Кто знает систему лучше тех, кто был ее частью? Манипулировать чужими слабостями было не в духе Джунпея, это-то, как раз, было по части Ичиджо, но сегодня им пришлось поменяться ролями ради достижения этого шаткого мирного договора. Джунпей играет, и Ичиджо помогает ему жульничать. И потом выбирается на поверхность. Все просто. Главное, что он выполнит его небольшую просьбу там, под солнцем, а остальное уже было не важно, как и то, победит ли Ичиджо или нет. Джунпей осознавал, что сам Ичиджо прекрасно чувствовал эту грязную манипуляцию, но позволял обманывать себя ровно до тех пор, пока ему предоставляли неплохие и даже выгодные условия. И поэтому он так быстро — слишком быстро — согласился. Кто не захочет хоть ненадолго забыть о своих проблемах? Особенно о тех, что так и норовили поймать за углом и отделать из-за простой ненависти? О, как желал этого Джунпей. Но он сдержался. Сейчас решалась уже его судьба. — Я приду к тебе с обсуждением плана через пару дней, — проговорил он, наблюдая за тем, как Ичиджо собирает канцелярию в одну кучу. — Можешь пока подумать на досуге о новых идеях для мухлежа, ну или же придумаем это вместе. Но пора было уходить. Ичиджо промычал себе что-то под нос и кивнул. Если бы они были друзьями, то Джунпей обязательно подбодрил бы его. Но они ими никогда не станут — потому что слишком разные. Потому что слишком похожи. Один, что решил играть в «новой» жизни под землей в честного человека, и второй, кто не скрывал своей истинной натуры. Один, что и правда не терпел двуличных мразей и старался действовать наиболее честно там, где мог (за что и оказался тут), и второй, что был таковой, пробуя все для собственной же победы, даже насилие (за что и оказался тут). Их союз был слаб, но этого было достаточно, чтобы выжить. Напоследок Джунпей обернулся. Ичиджо сидел рядом с аккуратной стопкой бумаг и уткнулся лицом в ладонь. Он не шевелился, застыв, подобно статуе, и жизнь в нем — нервозность, раздражение и прочие скрытые эмоции — выдавала слегка дрожащая рука со страшными ранами на запястье. Такие так просто не пройдут и останутся и потом, как шрамы, напоминая о пережитом. Снисходительно улыбнувшись, Джунпей бросил: — Ни-джо! И уклонился от прилетевшего в него несчастного дырокола.