говорит и показывает

... последний раунд завершился. И в помещении повисла гнетущая тишина. Не веря своим глазам, Кайдзи с ужасом смотрел на разложенные на столе карты, а в голове у него вертелась лишь одна мысль. «Невозможно». Так не бывает. Он собственными глазами видел, насколько страшной может быть игра в «камень-ножницы-бумага», намного более простая вещь, но он не мог поверить, что игра в кой-кой, затянувшаяся на несколько часов подряд, была настолько... Безумной. Интенсивной. Ужасающей во всем понимании этого слова. Ему пора было уже давно перестать удивляться подобному, потому как жизнь только и подсовывала такие мгновения, но всякий раз Кайдзи поражался — и в этот раз ничего не изменилось. Он чувствовал, как замер сидящий прямо перед ним Ичиджо, видел непередаваемую гамму эмоций в лице Мураоки и Миеши, видел все это — и собственными ушами слышал, как ранее невозмутимый Казуя тихо выругался, после чего поднялся со стула, привлекая всеобщее внимание, и разрушил мгновение тишины всего парой слов, сказанных настолько спокойно, будто бы он не видел все это собственными глазами, и будто бы не огласил свои мысли только что крепким тихим словцом. — Победитель... Правильное имя. — ... Ичиджо Сейя. Он указал на него рукой. И все. Тишина оборвалась в ту же секунду настоящим гулом. И хотя игра была зрелищем лишь для ограниченного количества людей, тех, кто знал играющих, кто относился к корпорации «Тэйай», тех, кто... Кто устроил настоящую шумиху вокруг, непонятно радостную или же запаниковав в ужасе. И Кайдзи не знал, к кому принадлежит, он мог лишь глупо улыбаться, смотря на стол, на ту комбинацию, давшуюся им таким тяжелым жульничеством и риском, такими глупыми поступками, что хоть и не могли сравниться с тем, что творил он во время игры на «Трясине», но все равно были по-настоящему безумными и ненормальными. Как и вся эта игра. Да и какое «их», это победа была не его, это была победа этого придурка впереди, который даже звука не издал за все это время. И хотя победил вовсе не Кайдзи, и хотя выиграли они лишь часть суммы — большую, по-настоящему, меньшую его куша в прошлом году на сто миллионов, и хотя впереди их ждали еще триста, он все равно не мог описать свои эмоции иначе, как очень глупая, очень по-наивному дурацкая радость, от которой и слова не выходили нормально, лишь какое-то счастливое бульканье. И в этот момент Кайдзи понял, как чувствовали себя Эндо и Саказаки. Чжань и Марио. Это точно было оно, это чувство. Это странная беспомощная радость, когда твое участие в игре было минимальным, но оно было — потому что поддерживать это тоже важно, очень даже! И пусть поражение в его случае не завершилось бы ничем фатальным, как с теми, кто вспомнился, и пусть, по сути, он пришел сюда только ради одной цели — чтобы нагнать ужаса на Мураоку и смутить его, что привело лишь к худшим последствиям и более жестокой игре, и пусть он чувствовал на себе пожирающие и полные ненависти взгляды со стороны противника, он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Это было так прекрасно, так сладко, так... Все, что он смог сейчас — с трудом подняться на ноги и на дрожащих ногах подойти к главной, нет, правда, звезде этой игры, после чего опустить руки ему на плечи и медленно, словно боясь спугнуть наваждение, стиснуть в объятиях. Они по-настоящему знали друг друга всего каких-то пару дней, а он уже позволял себе подобное — что-то по-настоящему дерзкое и некрасивое в их обществе, то, за что обычно бы он обязательно получил по шее. Но в ответ Кайдзи не услышал ничего из того, что ожидал, лишь почувствовал, как мелко дрожат чужие плечи и гулко бьется сердце. Он и сам так жутко волновался, что, казалось, не уснет этой ночью нормально, но все это было абсолютно не важно, потому что сегодня ночью они имели право отдохнуть от всех забот, забыть о том, что впереди ждала такая же игра. В конце концов, они победили. Ичиджо победил. И это было до безумия прекрасное и безобразное чувство. И не вслушиваясь в шум вокруг, в гул голосов и криков людей Казуи и Мураоки, Кайдзи замер. И время вокруг будто бы остановилось, вместе со всем этим шумом и суетой. И единственным, что двигалось сейчас, была фигура перед ним, что вдруг ожила после мертвого молчания после объявления победы и медленно, словно тоже боясь пропажи этого прекрасного настоящего, подняла голову на него. И смотря в чужие светлые глаза, Кайдзи думал о том, что это второй раз, когда он видел настолько искренние слезы — первый остался где-то далеко в прошлом, страшном и забытом. Тогда то были слезы поражения и страха, а сейчас — безумной радости, той, что заставляла Кайдзи чувствовать сжимающуюся с каждой секундой хваткой на руках, некрепкой, но сильной. — Ты победил, — выдохнул Кайдзи. «Это первая ступень», — хотел сказать он, но решил не портить сладость столь яркого ощущения. И правда, хоть на сегодня, но стоило забыть о будущем и прошлом, наслаждаться лишь мгновением, тем, что повторится лишь однажды и больше никогда. И оно будет стоить того, яркое, прекрасное, такое же, как и победы Кайдзи. Горько-сладкое ощущение, знание о том, что ты победил, но разрушил чужую жизнь. Но то был Кайдзи, тот, кто слишком беспокоился о чужих людях. И почему-то это страшное безразличие Ичиджо по отношению к другим, то, что сгубило множество жизней, показалось ему по-настоящему правильным. Иногда надо было думать лишь о себе. Кайдзи так не умел. — Я... Не знаю... Что это? — голос Ичиджо дрожал. — У меня улыбка... не сходит... Как глупо-то, а? — Очень, — согласился Кайдзи. — Ты хочешь... сказать... что это нормально? Вопрос звучал как-то неуверенно, и Кайдзи еще раз кивнул. — Абсолютно. — И что... все это взаправду? Подумав, Кайдзи все же кивнул. Еще раз. — Конечно. Ты победил, — добавил он спустя мгновение, видя очередную долю недоверия в чужом взгляде. — Обыграл своего противника. И выиграл целых четыреста миллионов иен. И... Не знаю, что еще добавить. У тебя слезы текут. Вместо ответа Ичиджо промычал что-то совершенно невообразимо неразборчивое, после чего громко шмыгнул носом и залился слезами вновь, продолжая все так же глупо улыбаться, и взгляд на это зрелище отчего-то грел Кайдзи душу. Все же он был слишком простым человеком, Эндо был прав. Настоящим дураком. Радовался за тех людей, которые пытались его уничтожить. Никто в здравом уме бы так не поступил, а он делал это с завидной регулярностью, тратил деньги на тех, кого толком не знал, спасал чужие шкуры, помогал — и все лишь потому, что так велело ему сердце. Умные люди так не поступали, но иногда Кайдзи казалось, что он слишком глупый человек. Очень-очень. И то, что Эндо отнял у него деньги — это правильно, так и нужно было. Потому что вместо того, чтобы требовать свои несколько десятков миллионов сейчас назад, Кайдзи мог только плакать вместе с сидящим перед ним придурком, похлопывать его по спине в абсолютно бесполезной попытке успокоить и радоваться. Радоваться, радоваться, радоваться. Но не совсем искренне. Все дело было в «противнике». Почему-то Кайдзи не смог упомянуть Мураоку иначе. По имени, а не назвав его общим словцом. Продолжая чувствовать, как мокнет у него кофта от чужих слез, он во все глаза жадно смотрел на бледного подобно смерти Мураоку, того, кто оказался в дураках во второй раз, из-за него, Кайдзи. И в его пустом взгляде он не видел ничего — лишь разбитую пустую оболочку, полностью уничтоженную очередным крупным проигрышем. С их игры прошел всего год, но Кайдзи, подобно жнецу, вернулся назад и потребовал еще. И в итоге его общий выигрыш составил почти девятьсот миллионов, огромную до ужаса сумму, которую трудно было вообразить. И все это за год — почти что — он потерял. Мураока. Какому-то проходимцу, которого решил обмануть. Иногда судьба была слишком жестока. И зная обо всех грешках Мураоки, помня его ложь и обман, ненавидя его всем сердцем за то, что он переманил Миеши и Маэду к себе на сторону, он все равно не мог чувствовать себя полностью счастливым. Разорять людей было плохо. Он знал ужас долгов — и даже своим врагам подобного не желал, даже таким мразям, как Мураока. В этой игре сразились два ужасных человека, что крушили чужие жизни столько раз, что не счесть, и одному Кайдзи помог — хотя это тоже было абсолютно глупым и неверным решением. Но больше всего его пугало другое. Человек, что говорил Мураоке что-то на ухо, слишком тихо, слишком неразборчиво, в то время как взгляд его был устремлен на Кайдзи с холодной ненавистью. И если бы это был сам Мураока, он бы понял и принял это, согласившись с причиной — но это был не он. Тот, кого он считал другом. Тот, кто помог ему выбраться на поверхность. Тот, кто пытался обмануть его год назад и развести на деньги. Миеши. В ту секунду, как взгляды их встретились, тот резко отвел его, но Кайдзи знал. Так просто это не кончится. И, продолжая крепко сжимать в объятиях настоящего победителя этого адского аттракциона, он думал о том, чем может это отразиться в будущем, искренне надеясь, что он просто слишком много думает. Какой прок Миеши мстить? Не он же разорен. Все равно что тот человек, работавший вместе с Ичиджо — бугай, обещавший сломать ему нос — побежал бы мстить за поражение своего босса. Но ведь этого не случилось, ничего. Мести не было. И, насколько понял Кайдзи из слов Ичиджо, тот даже не думал о подобном. «Я не хочу, чтобы Миеши мстил ему». Но ему было плевать на настоящего зачинщика. «Я не хочу разбираться с чужим дерьмом». Но он и так слишком глубоко влез туда. Поздно было бежать. И, опустив взгляд вниз, Кайдзи чувствовал лишь мерзкое отвратительное чувство, бегущее по венам. Иногда он бы до жути беспомощен там, где сам напортачил. Но это было неважно, правда! Конкретно сейчас. Ему стоило уделить внимание куда более значимым событиям, тому, что они будут делать дальше — или же, что случится этим вечером. Отпускать подобное событие без праздника было бы глупо, и пусть это была лишь первая ступень в достижении чужой мечты и свободы, к которым он не имел никакого отношения, он все равно собирался сделать так, чтобы и этот шаг остался в памяти теплым и радостным воспоминанием. Ведь именно таким он и был, верно? От мыслей его отвлек Казуя, выросший сзади. Приспустив очки, он с заметной иронией осмотрел Кайдзи, после чего указал пальцем на сидящего поодаль Мураоку, словно вовсе не беспокоясь о том, что тот осознает о чем ведется речь. — Ну, таких денег у него нет. Около ста миллионов имеется, успел нажить с нашей встречи, но остается еще достаточно весомая часть. — Опять продадите имущество, как и тогда? — высохшими губами произнес Кайдзи. Медленно Казуя покачал головой с таким видом, будто бы в этих словах не было никакого смысла. — Нет у него никакого имущества, — и поспешил добавить, с гнусной ухмылкой. — Живет он у твоего приятеля. Бывшего приятеля. — И что же вы будете делать? Пора было проявить стойкость. Пора было показать, что он тоже гнусный мерзкий человек. — Как нам получить наличку? — Не кипишуй, Кайдзи-кун, все просто. Мы повесим на него долг. Особый. Не в силах сдержать оскал, Кайдзи бросил возмущенный озлобленный взгляд в сторону Казуи. В чем-то тот никогда не менялся, и этого было не изменить. Но он помог им сегодня, и, пожалуй, в этот раз он простит эти мерзкие слова и поступки. — Разберете его на куски и продадите на органы? — Этим весь долг не выплатишь, — серьезным тоном возразил Казуя. — Он «особый» тем, что без процентов. Грубо говоря, вместо того, чтобы платить деньги тебе, оставшуюся сумму долга он будет платить нам. Сразу. Как только получит. Но так как это не долговое обязательство... Не его, то и процентов мы с него не возьмем. И только в этот момент Кайдзи понял кое-что, отчего взглянул на Казую подозрительным взглядом. Тот не выглядел веселым, хотя раньше бы он заливался хохотом от произошедшего. Может, и было в нем что-то неплохое, хотя и проскальзывало иногда то, что должно было остаться в прошлом. Стоило бы привыкнуть к тому, что Кайдзи наворотил слишком много в этом человеке, и старое иногда всплывало, пусть и перекрывалось новым. — Никаких шахт?.. — О нет, Кайдзи-кун, — прищурившись, Казуя покачал головой. — На поверхности в своем казино он нам гораздо выгодней, чем запертый под землей. А потому мы его не тронем. Внезапно, Кайдзи вытаращил глаза и уставился на Казую так, что тот явно озадачился причиной подобного поведения, но стоило ему повнимательней присмотреться, как он заметил, как намеренно избегая слов Кайдзи указывает на человека, стоящего рядом с ним, но так, то всего этого немого указания он не видел. Конечно же ему не хотелось оглашать это вслух, хотя бы потому, что это была действительно больная тема, но чем больше он думал об этом, тем больше соглашался с тем, что это было слишком несправедливо. Почему Мураока имел право остаться на свободе, когда как... — Это его казино, Кайдзи-кун. И все полученные деньги принадлежат ему. А я работал на «Тэйай», сам догадаешься, кому они шли? Это был Ичиджо. Продолжая упираться лбом в чужое плечо, он смотрел прямо вниз, будто бы ему и видеть не надо было всех этих потайных жестов и символов. Прикрыв глаза, он сжал губы в тонкую линию, после чего фальшиво счастливым тоном продолжил под немое сопровождение взглядом Казуи и самого Кайдзи: — Не считай это несправедливостью. Все честно. Нет, не было. Но Кайдзи решил не озвучивать эту мысль, заместо этого обернувшись обратно к Казуе. Оставался еще один вопрос, интересовавший его все это время, и ему, несмотря на абсолютное нежелание знать подобное, все же нужно было спросить. По многим... причинам. — Твой папаша наблюдал за этим, верно? В ответ Казуя прищурил глаза и медленно отвел взгляд в сторону, после чего выдавил из себя неискреннюю фальшивую улыбку и произнес своим типичным лживым тоном: — На свободе сейчас официально не он, а какой-то Тенрю. Неужели ты думаешь, отцу будет интересно смотреть на игру бродяги и неудачника, что когда-то проиграл тебе? Кайдзи ответил ему долгим взглядом, и, помедлив, Казуя медленно кивнул. — Разумеется. — Что?! Резко вскинув голову, Ичиджо в ужасе уставился на сына председателя, но дальнейшего сказать ему не дал Кайдзи, крепко схвативший его за волосы на затылке и прижавший лицом к своему плечу. Крепко сжимая зубы, он поджал губы и, продолжая нервно и быстро гладить чужую голову и чувствуя исходящую от тела дрожь, резким тоном бросил: — Заткнись. Не важно. Это все не важно. Все будет хорошо. Он уткнулся носом в чужую макушку и еле слышно пробормотал: — Никто нам не помешает. — Что ты хочешь сделать? Стоя около роскошного лимузина одного богатенького наглого ублюдка и раскуривая с ним на пару его, не Казуи, собственные дешманские сигареты из соседнего ларька, Кайдзи недоуменно уставился на замершего поодаль Ичиджо. Тот и от курева отказался, ничем это не аргументируя, и если это еще можно было как-то понять и объяснить — не то, что Кайдзи собирался делать это — то отказ от возможности прокатиться до дома с ветерком на роскошной машинке казался ему достаточно глупым и неясным. Сам Кайдзи, хотя и жутко не любил этого признавать, всегда соглашался на подобные предложения Казуи не ради экономии времени, а потому, что внутри всегда водилась дорогая вкусная выпивка, за что, впрочем, он всегда отчитывал этого мелкого пакостника, мол, дескать, как же так, еще совершеннолетия не достиг, а уже можешь отличить виски от бурбона. А сейчас-то был такой повод опробовать все это и тут, и дома!.. Едва не выронив сигарету изо рта, успев зажать ее губами в последний момент, Кайдзи недоверчиво покосился сначала на до жути серьезного Ичиджо, после чего медленно, стараясь не отрывать глаз от местного победителя, любимца толпы и просто удачливого ублюдка, перевел взгляд на Казую, который и бровью не повел. Вестимо, того подобные хотелки не интересовали, но вот Кайдзи все же не мог понять, с чего бы тот решил пойти пешком, да не просто пешком, а еще в гордом одиночестве. Поплакать что ль захотелось? — Не, ты давай поясняй. Куда намылился. Когда после такой победы человек шел не праздновать, а становился ужасно серьезным и пытался куда-то свалить, дело начинало пахнуть чем-то не тем. И сейчас был именно этот случай! И как с Эндо! Пока Кайдзи с Саказаки пили отравленное винишко за милую душу, тот только и думал о том, чтобы забрать деньги. Но что же сейчас? Ичиджо и так получил наличные в руки (чемоданы валялись в лимузине), да, он мог сбежать... Но там был не весь долг. А отслеживающее устройство не дало бы ему уйти слишком далеко. В этом не было ровно никакого смысла, и, смущенный этим противоречием, Кайдзи уставился на него с недоумением. Но в ответ Ичиджо лишь усмехнулся. — Помнишь, я рассказывал тебе о человеке, под чьим именем вышел сюда? Медленно Кайдзи кивнул, ощущая на себе удивленный взгляд Казуи. Ну конечно. Та часть рассказа, что следовала после драматичного ее завершения. Момент, когда «Ичиджо Сейя» отказался от идеи выйти на поверхность, но зато на это согласился «Тенрю Джунпей». Но большего об этом странном парне он ничего и не знал, Ичиджо обошел его личность достаточно резко, словно намеренно не собирался выдавать каких-то подробностей, а может, он просто бесился от одного воспоминания об этой, как он называл его, макаке. — Он согласился мне помочь не из доброты душевной. Наш уговор состоял из нескольких частей... И одной из них было то, что мне нужно осуществить сейчас. Ну, знаешь, — Ичиджо весело хмыкнул. — На волне удачи. — И? Нетерпеливо Кайдзи вскинул бровь. Он все еще не понимал. — У этой глупой обезьяны есть деньги для его выкупа, — почти по слогам проговорил Ичиджо с таким ядовитым удовольствием на лице, что Кайдзи почти передернуло. — Но только он не может до них добраться, потому что его наебут. Все. Кроме меня. — Потому что у тебя огромный долг? Ичиджо смерил его взглядом и радостно кивнул. — Нет, тупица, потому что я самый честный, самый добрый, самый ответственный среди спиногрызов на шахтах... Конечно же это потому что у меня огромный долг. — И ты идешь его доставать? Неизвестно куда? Когда в ответ ему, чуть помедлив, кивнули, Кайдзи выхватил из кармана мобильный и швырнул его прямо в Ичиджо, молясь всем богам, что тот не слажает и поймает внезапную подачу. Но то ли боги были сегодня на их стороне, то ли рефлексы у него были слишком хороши, но Ичиджо все же успел поймать его дрянную старую раскладушку прямо перед тем, как она столкнулась с асфальтом и превратилась в симпатичную горстку бесполезных деталей. Облегченно выдохнув в мыслях, Кайдзи, не меняя при этом выражения лица с озадаченного и угрюмого, бросил: — Ты что, совсем тупой? Нет, то есть да, но... Ичиджо вылупился на него с возмущением. — На, позвони, если что случится. Смотри не просри! И скажи, где ты будешь. — Кайдзи. О-о-ох, как же он не любил этот тон. Иногда Кайдзи прекрасно понимал, почему этого придурка нигде не любили. То есть, если логически подумать, то такой человек точно должен пользоваться успехом, при всей их неприязни друг к другу, затихшей на эту неделю, Кайдзи не смог бы не признать, что у этого кретина рожа была смазливой и даже симпатичной, он не был тупым, в общем, вроде бы, одни плюсы. Но абсолютно невыносимый характер делал это все просто сборищем примечательных черт под соусом из самых ублюдских его привычек и особенностей, ведь таких людей — которые бесят — принято ненавидеть, а он мало того, что бесил тебя, так еще был красивей и умнее, что явно подчеркивал большую часть времени, ну, до того, как его отправили гнить под землю. И даже сейчас он выглядел точно так же, вызывал желание дать себе по ебалу за все это поведение. Может, в этой войне Кайдзи надо было принять сторону Миеши? Ну ладно-ладно. Пошутили и хватит. Хотя сейчас этот придурок наверняка плохо пошутит, о-о-о-о да, он только и делал, что плохо шутил в такие моменты, считая себя маэстро хорошего юмора... — Прекрати проявлять эти странные акты заботы, — отчеканил он со спокойной улыбкой. — Я знаю, что мне делать и как. Но если тебя это так сильно волнует, что ты не будешь способен нормально сидеть и выжрешь всю выпивку до того, как я вернусь, то так уж и быть. Мысленно Кайдзи поклялся себе, что когда-нибудь придушит этого дебила или закопает его в снегу. Обязательно. Некоторым вещам просто суждено было сбыться, и эта — его маленькая месть за все хорошее — была первой на очереди по необходимости. — Касуми. Кайдзи недоуменно заморгал, когда Казуя буркнул почти удивленное «о-о-о». Что? Кто? Улыбнувшись взглядом, Ичиджо приложил палец к губам, после чего развернулся на каблуке. И, так и не проронив ни единого слова, он исчез в ночной темноте, там, где его ждали нужные деньги. И может, Кайдзи бы даже рванул следом за ним, не чтобы помочь — чтобы просто очутиться рядом, не давая каким-то страшным внутренним страхам разрастаться до невообразимых размеров, но его отвлекли — то был голос позади — и он так и не двинулся следом. Резко развернувшись, Кайдзи едва ли не вскрикнул от неожиданности. Там стоял Миеши. Не обращая внимания на бывшего товарища, он с поклоном протянул Казуе некую бумагу, после чего деловым тоном отчеканил: — Все подписано, молодой господин. — Вот и отлично, — Казуя довольно улыбнулся, после чего запихнул бумагу во внутренний карман пиджака. — Скажи своему боссу, пусть сильно не переживает. Ему еще весь долг отрабатывать, а для этого много нервов нужно. Он рассмеялся хриплым громким смехом, но ни Кайдзи, ни Миеши не улыбнулись даже. Их первая солидарность за два долгих года. Успокоившись наконец, Казуя стер пальцем набежавшие слезы и криво улыбнулся. — Я шучу. Кажется, он говорил что-то еще, по делу — о бумагах и оформлении долга, и Миеши даже кивал в ответ, отвечая очень даже в тему, но Кайдзи их не слушал. Он продолжал смотреть вслед исчезнувшей в темноте зимней ночи фигуре и думать о том, как глупо он поступил, не побежав следом за ним. Но стоило ли идти сейчас? Наверное, скорее нет, чем да. В конце концов, шанс уже был упущен. «Я слишком много думаю об этом», — с напряженной улыбкой подумал он, после чего, проведя рукой по голой шее — дурацкой новой привычке после внезапной стрижки — резко обернулся к Казуе и севшим голосом сказал ему: — Поехали отсюда. Заброшенный особняк возвышался перед ним, как цитадель чужих разрушенных мечтаний. Глупая маленькая девочка, которую охранял Джунпей, так и не смогла отомстить за свою гордость и померла в жалком одиночестве, пока ее любимая цепная псина боялась очернить ее руки в грязной крови разборок якудза. Какая жалкая история о падении и гибели из-за простого страха и наивности. Такая же, как у него, только хуже — потому что она уже свершилась, а ему было лишь суждено написать свою собственную, ту, в которой он будет победителем, ту, из которой он выйдет счастливым человеком, что больше никогда не повторит своих ошибок. Потому что так он решил — и в будущем лишь он сам желал отвечать за собственную судьбу, не отдавая ее чужим людям в руки. Какой жалкой ложью все это оказалось... Двухэтажный дом в дикой смеси традиционно японского и европейского стилей — такая безвкусица. Будь у него под ногами половицы, они обязательно бы поскрипывали от старости и сырости — типичное клише для забытых всеми мест, подобному этому, ведь, судя по разрухе и выбитым мутным стеклам, здесь не были уже множество лет. Как и говорил Джунпей. Стоило ступать намного осторожней, чтобы не наткнуться на слабое место в крыше и не очутиться под завалом из камней и сгнившего дерева, что станет финальной жирной точкой его истории, завершившейся очень глупо. Хотя, если подумать... Вся его история была очень глупой. Он был неудачником в худшем смысле этого слова — потому что не был неудачлив на самом деле. Жизнь наградила его тем, чем обделяла иных, он был красноречив, умен, не обделен красотой, и любой другой человек с подобными чертами добился бы оглушительного успеха, на что надеялся и он. Но почему-то не случилось. Но ему не на что было жаловаться, у него была стабильная — пусть и тяжелая — работа с хорошей зарплатой, подчиненные редко шептались о нем за спиной, начальник видел в нем потенциал, но... Почему-то не работало. Почему-то жизнь не становилась лучше. Он застрял на одном и том же месте почти четыре года, с того момента, как стал менеджером, и дальше ничего не шло. Год за годом он тонул в собственной убийственной стабильности, той, за которую иной бы отдал все — а он терпеть не мог все это и желал иного. Может, его бесконечные жалобы и стали тем, что повлекло за собой приход такого чудовища, как Кайдзи. Человека, что обрушил его жизнь, эту глупую стабильность, за один щелчок. Как там говорили? Хочешь уничтожить человека? Не убивай его. Уничтожь то, чем он дорожит. Может, где-то глубоко в душе он любил свою жизнь. Ее стабильность. И понял цену всему этому лишь в ту секунду, как ему зачитали приговор и отволокли в подземный ад. Это было его наказанием за самоуверенность и желание достичь чего-то того, что он никогда бы не смог заслужить. А все потому, что он был неудачником, самым худшим из них. Никому не интересным человеком с бесполезными стремлениями. Но ничего. Сегодня все это изменилось. Он сделал первый шаг навстречу новой счастливой жизни. Он был в этом уверен. Как сказал Джунпей, сейф располагался на втором этаже самого дальнего крыла, в таком месте, где даже сам он ни за что бы не спрятал подобную сумму денег. Может, в этом и был план — чтобы спрятать что-то, нужно было поместить его на самое заметное место. Человеческая психология ни за что не будет подозревать в до тупости очевидном месте тайник, а он там был — и есть, до сих пор, судя по тому, что наговорил ему Джунпей. Пыль вокруг, целые чистые стены и двери, не изгаженные рисунками всякой шпаны — все это лишний раз доказывало теорию о том, что это место и правда никто никогда не обыскивал. А может, дело было не в очевидности местоположения тайника, а в том, что это место принадлежало якудза. Когда-то. И пусть следы семьи Касуми затерялись в истории, все здесь было пропитано их духом — и трусы, почуяв в воздухе чужое влияние, мигом бы упорхнули, страшась даже вступить на некогда подконтрольную таким людям территорию. Замерев, Ичиджо остановился на балконе второго этажа — внизу раскинулись разбитые и искаженные временем останки фонтана с тянущимися в небо длинными острыми трубами и букетом из ржавого тонкого металла. Некогда красивый стеклянный потолок покрылся трещинами и мутной пленкой, как и ограждения балкона с изображениями сцен из классической литературы. Ведя пальцем по стеклу, оставляя на нем чистый след, Ичиджо исказил губы в кривой усмешке, остановившись на сцене с убийством дракона. Красиво. Мертво. Как и хозяева этого места. Но нельзя было отвлекаться. Спрятанный в этом же месте, сейф скрывался за одной из плиток под полом, а панель ввода к нему — в горшке, прямо в нем. Свежая технология, дорогая, и воспользовались ею лишь один раз. Какая жалость. Осторожно вынув из горшка искусственные выцветшие от солнца и времени хризантемы, Ичиджо краем глаза проследил за окружением. Вокруг было пусто, тихо. Мертвая тишина в лучшем ее проявлении. Когда пароль был введен, он аккуратным движением подцепил плиту на полу пальцами и поднял ее, после чего уставился вниз — на открывшуюся ему сокровищницу. Да, пятьдесят миллионов крупными купюрами выглядели не так впечатляюще, как могли бы. Но все равно выглядели. Дрожащими руками достав плотно упакованные в целлофановый пыльный мешок деньги, Ичиджо внимательно осмотрел их и, убедившись, что те не собирались рассыпаться в труху от хода времени, по-быстрому перекинул в заранее притащенный с собой пакет, самый обычный, в каком никто бы не заподозрил такую ношу. И, когда деньги оказались в пакете, когда он поднялся на ноги и выпрямился, он так и не сумел сдержать глупой улыбки. Поджав губы, Ичиджо смотрел на мутные рисунки перед собой и думал о том, что он победил. Он сумел одолеть такого опасного противника. Это было трудно, это было жутко сложно, но все же ему удалось. Может, судьбе было не окончательно наплевать на него, и в будущем у него был шанс — такой же, как и у этого придурка Кайдзи. Зажить хорошей беззаботной жизнью, такой, что каждый новый день будет радостным новым началом, а не возвращением к мучениям. И никакой сошедший с ума старик больше не будет ему указом, и не... Улыбка мгновенно спала, когда Ичиджо услышал звук позади. И обернулся. Даже опьяненный победой, он всегда был готов к самому худшему — спасибо Кайдзи, что научил быть настороже всегда. А потому подобное появление не стало для него огромной неожиданностью, но, впрочем, все равно было неприятным — настолько, что он ненарочно сделал шаг назад, будто бы отступая в страхе перед стоявшим на лестнице человеком. Тем, от кого он начал ожидать неприятностей еще в первый день их знакомства. Человеком... ... что предал Кайдзи. В проходе стоял Миеши, тот подчиненный Мураоки, что вызвал подозрения у Ичиджо в самый же первый день. Он видел много подобных людей — тех, что подчинялись кому-то искренне и без отдачи, жаждущих самого лучшего для их покровителя. Но таковые обычно величали тех, кто относился к ним соответственно, тех, кто хотя бы сделал для них нечто невообразимо важное. И Ичиджо очень сомневался, что Мураока был таким человеком для этого Миеши — зато таким был для него, наверное, Кайдзи. Тот самый, которого он предал ради нового босса. И тот взгляд, с которым он встречал их двоих в казино... Он замер в мучительном ожидании, прижимая к себе пакет с деньгами, хотя явственно понимал, что цель Миеши тут была абсолютно иной. И, смотря на него во все глаза, Ичиджо уже просчитывал варианты действия — но мгновенно позабыл обо всех них, когда услышал речь. Тихую, неспешную. Дрожащий тон противоречил взгляду, обращенному прямиком на него. Нервно барабанящие по плечу пальцы — спокойной позе. — Кайдзи-сан был прав. Когда говорил, что в «Тэйай» работают страшные люди, — он вымученно улыбнулся. — Вот вы, вроде бы, уже давно не оттуда. Но хватка чувствуется. С какой безумной уверенностью вы пришли и разрушили чужую жизнь... Улыбка его померкла. Выпрямившись, Миеши поднял взгляд полный желчи на Ичиджо, кулаки его крепко сжались. — ... то, что я так долго возводил вновь. Не «мы», «я». Вестимо было, что когда к Мураоке заявился Кайдзи, то ведущим был именно он — хозяин казино, его менеджер, тот, кто своей силой мог заставить подчиненных выплачивать ему огромные суммы денег лишь потому, что он мог позволить себе устрашить их одним лишь взглядом. Но Кайдзи был подобен острому ножу, и всякий раз, стоило ему выступить против кого-то, он разрезал оболочку и оставлял лишь ее ядро, искренние чувства и настоящее «я». Так было с Тонегавой. Так было с Казуей. Так было с Мураокой. Так было с ним. И узрев настоящую личность под пеленой страха, ведомый стал ведущим, невидимым кукловодом, медленно строившим свое светлое будущее. Опасный человек с маской глупого наивного добряка — тот, кто сумел очаровать Кайдзи своей лживой наивностью, своими простыми чертами, тот, кто стал его первой ступенью в выходе на поверхность и своей же — туда же. И сейчас все его планы рушились один за другим. Сначала из-за Кайдзи. А потом из-за него. Ичиджо. Самые страшные люди скрывались в чужих тенях. Вздох. Он сделал шаг ближе, и, вперившись в него хищным взглядом, Ичиджо прищурил глаза и прошипел, достаточно угрожающим тоном, чтобы дать понять об одной единственной своей цели. Уйти отсюда. А то, что будут делать эти глупцы, просто вставшие на его пути, его ничуть не волновало, и никогда не будет. Ведь главное, что он победил. — Прекрати сыпать пафосными речами, — он покосился вниз, на высохший фонтан, прикидывая высоту прыжка. — Что именно тебе нужно? Но Миеши его словно не слышал. С лицом просветленного и лихорадочным блеском во взгляде он протянул руки вперед, и только в тот момент Ичиджо заметил крепко зажатый меж пальцем нож, после чего с глупой счастливой улыбкой проговорил: — Но ничего. Я уже знаю нужное решение. Спросил о нем даже молодого господина. И он дал добро. Добро? Казуя? Резко отведя одну ногу назад, Ичиджо наклонился вперед, готовясь пробиться вперед. Он хорошо был знаком с маниакальными наклонностями сына председателя, спасибо личному опыту и рассказам от Кайдзи. И пусть последний наплел ему с три короба о том, что он пытается сделать из этого чудовища человека, ему трудно было верить. Потому что Ичиджо хорошо знал его папашу и понимал, что яблочко не могло упасть далеко. — Как там говорится? Не связывайся с человеком, которому нечего терять. Сейчас я покажу, как много можешь потерять ты. Нет человека, которому принадлежит долг, то нет и долга. Верно? С этими глупыми речами, полными надменного самолюбия, ожидаешь услышать такой же тон — гордый, наигранный, но Миеши проговорил все это с абсолютно спокойным выражением лица, после чего, перехватив нож в руке поудобней, двинулся прямо к своей цели, чье исчезновение будет ему на руку. И не видя в его взгляде ничего, кроме больной уверенности и ненормального блеска, Ичиджо понял, что... Он умалишенный. Стал. Как проигрыш ударил по Мураоке, так он ударил и по его подчиненному, но если из первого он высосал все жизненные силы, оставив будто бы пустой оболочкой, то второму придал их слишком много, вбив в голову бредовую неверную идею. И тем, кто посодействовал этому безумному действию, этому ненормальному поступку, был молодой господин. И почему-то сейчас Ичиджо, не взирая на неприязнь к этому мальчишке, вдруг показалось, будто бы тот сделал это не нарочно, лишь решил подбодрить в своей странной устрашающей манере. А вот Миеши воспринял это слишком буквально. Свернув пакет покрепче, Ичиджо швырнул его вниз, в высохший фонтан. Сейчас надо было позаботиться о другом, а достать его впоследствии проблемой не будет. Шахты научили его действовать в подобных ситуациях, и как бы ему не хотелось думать о подобном, но он был благодарен Джунпею за их регулярные стычки, что оставили свой след — и когда Миеши замахнулся для удара ножом, слишком далеко отведя руку назад (каков дилетант), Ичиджо почти в один прыжок оказался рядом с ним и наотмашь ударил его в подбородок, лишая возможности четко видеть. Но даже вместе с этим он едва успел отскочить в сторону в тот момент, когда Миеши все же ударил — выдержав паузу и выждав нужный момент. Еще бы чуть-чуть, и нож плавно бы вошел ему снизу вверх в подбородок, но в итоге столь внезапная и правильная, в какой-то степени, атака оставила лишь небольшую царапину на щеке. В этом случае лучшей защитой было нападение. Неустойчивая позиция при отступлении — плохо. Противник, что увидел это — худо вдвойне. Точный и болезненный удар коленом в живот, направленный на использование всех этих неудач — совсем отвратительно. И, почувствовав, как подбирается к горлу желчь, Ичиджо отшатнулся назад и почувствовал, как чьи-то плотно сжатые кулаки ударяют его прямо по затылку, заставляя упасть на пол. В голове зашумело, и, плотно сжав зубы, Ичиджо резко крутанулся в сторону, чувствуя, как уклоняется в самый последний момент, прямо перед тем, как ему на лицо должна была опуститься чужая нога, ломая нос. Подскок на ноги. Удар. Миеши бил точно, использовал нож, но удар в колено заставил его ослабить позицию и выронить свое оружие, отчего то с громким звоном, прорезавшим мертвую тишину помещения, укатилось к краю балкона, замерев почти у самого обрыва вниз. И, не в силах дотянуться до туда, Миеши в ярости бросился на него, намереваясь вцепиться руками прямо в горло. Прямо как тогда. И то ли болезненное воспоминание, смешанное с жутким страхом, то ли еще что-то — словно второе дыхание — заставило Ичиджо броситься вперед. Это место притягивало кровь. Он не заметил, как выпал из кармана чужой телефон. И они воспевали песнь о павших тут некогда людях новой, окропляя ею пол. Из носа текла кровь, рассеченная бровь мешала обзору, но это было неважно, правда — потому что он был не один такой, этот ублюдок тоже. В одежде, щедро изгаженной своей и чужой кровью, с кучей ссадин и медленно цветущими синяками на теле, следами того, что они бились всерьез — они продолжали свой танец смерти. Но за всем эти Ичиджо чувствовал... Одну маленькую интересную деталь. Действия Миеши были резкими, точными, он знал как бить, и, может, в итоге у него опыта было даже больше, чем у Ичиджо, но даже за всем этим становилось ясно, абсолютно ясно одно — то, что он не стремился убить его прямо здесь и сейчас. Почему-то медлил, не использовал подвернувшиеся попытки. Боялся? Никогда не убивал? Или же выжидал более изощренного момента, чтобы нанести финальный удар? В конце концов, не стоило недооценивать этого человека. Когда очередным ударом Ичиджо опрокинул его на пол, он, не теряя времени, схватил сопротивляющегося Миеши за грудки и потащил к краю балкона, после чего прижал его прямо к хлипкой ограде. Та зазвенела в немом предупреждении о том, что конструкции могли и не выдержать столь грубого обращения, но сейчас его это не заботило. Позабыв обо всем том, что он говорил себе ранее — о том, что он не такой, как Джунпей, не такой, как мусор из подземелья, он с ожесточением вцепился в чужое горло и крепко сдавил руки, практически наслаждаясь каждым мгновением, как глаза его противника постепенно закатывались, а кожа приобретала нездоровый синюшный оттенок. То же, что случилось с ним тогда. От чего его спас Джунпей. Но у этого ублюдка не было союзников тут, что значило, что он вновь победил, что судьба любила Ичиджо, а не... Опьяненный собственной победой, он пропустил удар коленом в живот, отчего ослабил хватку и отшатнулся назад, схватившись за него. «Дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!», — взвыл он в мыслях, виня себя за проявленную глупость, после чего, словно предчувствуя опасность, резко вскинул голову. И с ужасом увидел, как Миеши опускает лезвие ножа вниз. От этой атаки не уйти. Он не успел. Мир раскололся и потемнел. В ту секунду, как острие ножа впилось в его плоть и медленно, словно намеренно издеваясь, вгрызлось глубоко в бровь и опустилось вниз, через глаз, все вокруг замерло. Остановилось. Не было больше времени, мыслей и страха. Была лишь она одна, темнота, полная ужасающей горячей боли, такой, словно его голову попытались расколоть и вырвать оттуда все, что делало его — им, тем человеком, что стоял здесь секунду назад и поддался собственным алчным желаниям, тем человеком, которого наказала судьба за подобные эгоистичные мысли. Тем... У него было имя. Точно. Он умер? Вспышка. Миеши навис над ним со страшным лицом, занося нож вновь. Для последнего удара. И, узрев капельку сознания в его глазах, он резко опустил нож вниз, но не преуспел — повинуясь каким-то неясным инстинктам, Ичиджо в последний момент успел сделать лишь одно, то, что вряд ли можно было назвать особо успешным действием. Старательно игнорируя боль в залитом кровью и оттого ослепшем глазу, он выставил вперед ладонь прямо за мгновение до того, как лезвие ножа вонзилось бы ему в лоб. Пробитая насквозь ладонь отдала яркой вспышкой боли, и, взвыв до темени в глазах, Ичиджо крепко схватил лезвие, царапая пальцы. Словно не чувствуя давления сверху, с каким Миеши пытался ударить ножом, он медленно убирал опасное лезвие прочь от себя, ощущая в тот же момент, как по израненным пальцам стекает кровь и горячими каплями падает ему на лицо. Но это все неважно, правда. Он словно позабыл о боли. И, пересилив неожиданно ослабшего от подобного действа Миеши, Ичиджо рывком отшырнул его нож в сторону, после чего одним ударом в лицо отбросил его назад. Вскрикнув, тот резко откинул голову, чем и воспользовался Ичиджо, вновь попытавшись схватить его за горло. Но в этот раз неудачно. И удачно тоже. Словно прочтя его мысли о том, что именно он собирается сделать, Миеши рывком дотянулся до лежащего чуть поодаль ножа, после чего лягнулся, отбрасывая Ичиджо назад. Оба они тяжело поднялись на ноги и вновь сцепились в дикой безумной пляске жизни и смерти, завершившийся столь быстро и глупо. И вовсе не в его, Ичиджо, пользу. Извернувшись, Миеши вогнал нож прямо в бедро. В ноге вспыхнула адская боль, и, взревев, Ичиджо отшатнулся назад и рухнул на пол, не в силах больше стоять. Схватившись за рану, он взвыл и крепко, до крови, вцепился зубами в губу, стараясь поднять голову и отбросить хотя бы чуточку этого всепоглощающего ощущения, совсем немного, самую малость, и все для того... ... чтобы не дать Миеши добраться до него и убить. Но он не успел, и вялую попытку отбиться тот проигнорировал, лишь сплюнув крови на пол. Так же резко вынув нож из плоти, он уставился с хищным взглядом на то, как по-новой взвыл Ичиджо, после чего схватил его за горло и потащил все к тем же перилам с узорами на стекле, проделав там ровно то же, что и он сам творил мгновение назад — и, словно отражение, швырнул его прямо на хлипкую ограду, после чего крепко вцепился прямо в горло, рыча себе под нос так тихо что-то, что Ичиджо едва услышал его за всем тем шумом в ушах и диким пульсом в голове. — Умри наконец. Умри. Умри. Умри, умри... Воздуха стало не хватать. Он вцепился в чужую руку в надежде, что это хоть что-то изменит — но сил его было настолько мало, что на это даже не обратили внимания, лишь крепче сжали пальцы на его горле. Медленно хватая, царапая, почти вгрызаясь ногтями в чужую кожу, он пытался вырваться из хватки до того момента, как ослабеет окончательно, но не получалось. И, словно зная это, Миеши выдавил из себя почти тоскливую довольную усмешку. Взгляд его был холоден подобно льду. Адреналин медленно отступал. В глазах плыло. Руки слабели. Прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда прямо как тогда ... «Я что, умру здесь?» Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет. «Но как же... Как же...» Пальцы Миеши крепко сдавили его горло. «... я не... успел... Джун...» Что-то хрустело. Наверное, то были его кости. Слабые, сломавшиеся под чужим натиском. «Кай... дзи». Но он ошибся. То были не кости. Судьба, словно сжалившись над ним еще раз, дала ему последний шанс спастись — и, когда опора под ним затрещала, когда Миеши резко отпустил руки, пытаясь сделать шаг назад, Ичиджо из последних сил распахнул глаза и схватил его за грудки — и вместе они вдвоем, с оградой из стекла и сломанного железа, полетели вниз, под градом цветных витражей. И, видя в глазах Миеши неподдельный испуг, Ичиджо был готов ликовать — настолько, что позабыл о собственном страхе и боли. Крепко держа его за одежду, он улыбался такой же бешеной улыбкой, какой думал о поражении Кайдзи несколько лет назад. Ведь сейчас он был точно так же уверен в том, что этот бой завершится, он выживет и все закончится хорошо, а этот гнусный убийца получит свое. И гнусный убийца получил. Сполна. Только вот... ... он сам был таковым, что и не учел в своих диких мольбах судьбе. И когда восхитительно дурманящее чувство невесомости завершилось, и когда осколки стекла градом осыпались на пол, звоном оглашая завершение боя, и когда Миеши мешком ударился о землю рядом, теряя сознание на мгновение, и когда он сам упал вниз и сохранив его, Ичиджо... ... подумал... ... что маленькая боль в боку — это лишь небольшая плата за свершившееся. И, приподняв с трудом голову, он с удовлетворением уставился на лежащего ничком Миеши чуть поодаль, что в куче пыли и битого стекла сейчас видел лишь тень и изнанку собственного сознания. И с этим прекрасным пьянящим чувством победы — ведь именно он сейчас встанет и закончит их бой — Ичиджо опустил взгляд вниз. На источник легкого дискомфорта в боку, тот, что не заставил улыбку на его устах даже дрогнуть. Из его кишок торчал окровавленный ржавый штырь.