говорит и показывает

Зима в этом году была суровая, неприятная. Кайдзи зимы, если признаться, не любил — и не только потому, что холодно было. Погода мерзкая, небо постоянно темное, на душе кошки скребут. Да и именно зимой случались главные его несчастья, начиная от судьбоносной встречи с Эндо и заканчивая игрой с Казуей на такую сумму денег, что голова, признаться, шла кругом. Летом, конечно, тоже дерьмо случалось, но зимой оно было как-то... Побольше. Кайдзи сказал бы даже, что «более значительно», но нет, просто концентрация всякой мерзости превышала уровень на одну неделю. На один день! Игра на «Эспуаре» длилась сколько? Четыре часа? А играл он с Казуей сколько? Почти всю ночь, если считать от начала матча с Мураокой и заканчивая спешным побегом от приспешников «Тэйай». Боже, сколько дерьма... Уйти от преследователей удалось, и теперь жизнь Кайдзи напоминала дешевый роад-муви, в котором он вместе с двумя комичными сайдкиками странствовал по всей Японии и нарывался на неприятности. Можно было подискутировать, дескать, с чего он решил что это он тут главный герой, а не Марио или Чанг, но на некоторые вопросы давать ответы не стоило. Тем более, один человек когда-то давно подметил очень дельную мысль. Каждый считает себя главным героем своей собственной истории. И таковым был и Кайдзи. Бредя по ночной улице, он пытался закурить. Зажигалка отчего-то решила, что сегодня работать не будет, и уже которую минуту Кайдзи пытался объяснить ей последовательными действиями, состоящими из щелчков и стука пальцем, что сегодня был не выходной, и что ей следовало бы вести себя вежливей. Но зажигалка таинственно молчала, и, рассерженный этим, Кайдзи швырнул ее прямиком в мусорное ведро. Не то, что она очень дорого стоила, но было неприятно. Курить хотелось просто жутко. За своими злыми мыслями он едва не упустил момент, когда рядом раздался голос, а чья-то рука вдруг поднесла ко рту зажигалку, дав прикурить. Опомнился Кайдзи лишь после того, как машинально поблагодарил незнакомца, и, вздрогнув, медленно поднял на этого человека взгляд. Ему было интересно, кто еще гулял в одиночестве в снежную ночь. Вместе с этим человеком, они уставились друг на друга, пока вдруг Кайдзи не распахнул глаза и не прошептал сдавленным голосом одно лишь слово, так, что сигарета выпала у него изо рта и упала вниз, на снег. Но Кайдзи не видел этого, пораженно смотря перед собой. Он видел... — Сахара? Сахара смотрел на него в ответ и улыбался своей типичной глупой улыбкой. Он стоял тут, живой. Настоящий. Кайдзи хорошо помнил их последний день вместе — чертова «Дорога Храбрецов», открытое окно, из-за которого Сахара сорвался и рухнул вниз. С высоты в несколько сот метров. После такого не выживают, но тот почему-то стоял рядом с Кайдзи сейчас, целый и точно не мертвый. И продолжал улыбаться, вертя зажигалку в руках. Дрожащими руками Кайдзи коснулся его руки, после чего недоверчиво взглянул в глаза. Ничуть не изменился. Словно пришел из того самого дня, когда сорвался вниз. — Ты же умер, — пустым голосом пробормотал Кайдзи. Руки продолжали дрожать, и он крепко сжал чужую куртку, так, что ткань затрещала. Сахара мог вырваться, рассмеяться, но он не делал ничего из этого, лишь улыбаясь и смотря на Кайдзи с таким странным энтузиазмом, что тот готов был поклясться — это либо приведение, либо что-нибудь похуже, что заведет его на тот свет. — Я же своими глазами видел, как ты, идиота кусок, вниз упал. И разбился. — Ну, а я выжил. И вот я тут, — со смехом ответил Сахара. — Как-то так. Он наклонил голову набок. — Смотрю, все лицо в шрамах. Меня всего-то пару лет рядом не было, а ты... Казалось, словно он читал нотации. Только вот глазами продолжал улыбаться, да и знал Кайдзи — уж кто, а Сахара точно не стал бы зачитывать ему претензии по таким глупым поводам. И в тот самый момент, когда Сахара вновь улыбнулся, Кайдзи наконец ощутил его — осознание. Что Сахара, каким бы образом это не случилось, был все еще жив, что это точно был не фатом или галлюцинация. И когда оно достигла своего пика, ровно в ту самую секунду ноги у Кайдзи подкосились, и он тяжело осел в снег, не в силах пошевелиться. Только слезы продолжали катиться из глаз. Раньше он бы стушевался и не стал демонстрировать чувства перед Сахарой столь открыто — они, конечно, были приятелями, но не настолько близкими. Но сейчас ему было плевать на все это — подобное осталось в прошлом, таком далеком, что и не вспоминалось. И Кайдзи, очень мужественно шмыгнув носом, разрыдался. Он продолжал держать Сахару за куртку, и тот, продолжая улыбаться — пусть у самого уже тоже катились слезы по лицу — медленно присел на колени и присоединился к плачу. Тот медленно перерастал в смех, потом вновь в плач, и так несколько раз, пока они вдвоем сидели, обнявшись, посреди пустой снежной улицы. Вокруг было тихо, темно. И, сидя под тусклым светом фонаря, Кайдзи чувствовал абсолютную беспомощность. Никогда он не испытывал нечто настолько странного теплого где-то в груди, и, судя по глупому выражению лица Сахары, тот тоже. Но это было абсолютно не важно. Главное, что они встретились. Вновь. И в этот раз их разлучит разве что смерть; не мнимая, настоящая. Но Кайдзи был готов дать отпор любому, кто притащит ее за собой. Ведь в этот раз он был не один.