..ОН подарил вам право свой путь выбирать Но вы стали как дети в Бога играть… — Кто как Бог? — Никто как Бог.
17 сентября 1945 года. Люнебург. Теплые лучи утреннего солнца небрежно проникали в большие окна мрачного здания, в котором через несколько мгновений должен был начаться процесс, призванный осудить и наказать виновных в жутких бесчинствах Верховного. Тяжёлый, временами слишком горячий воздух, неприятно давил на сознание Юджил, которая сидела в первом ряду небольшого зала заседания, взволнованно прикрывая рукой свой уже довольно внушительный живот. До родов оставалось чуть больше двух недель, но она не могла не явиться на процесс, где рассматривалось дело ее любимого мужчины и отца их будущего ребёнка. — С тобой всё в порядке? — легонько накрывая ладонь побледневшей от напряжения девушки, спросила Каоринайт. — Да, просто… Я очень боюсь, что… — Успокойся, сегодня только первое слушание. К тому же, наш адвокат сделает все возможное чтобы смягчить приговор Кунсайта. Всё будет хорошо, вот увидишь. — Надеюсь, — тяжело выдохнула Юджил и бесцельно уставилась на дверь, через которую с минуты на минуту должны были привести заключённых.***
Время тянулось бесконечно долго, отзываясь в висках блондина тошнотворной пульсацией. С момента его заключения под стражу прошло уже семь с половиной месяцев и за это время он ни разу не видел Юджил. Где она? Что стало с ней и их ребенком? Кунсайт мог только догадываться… Конечно, господин Феллер, приходящий к мужчине практически ежедневно чтобы рассказать о ходе дела, не раз упоминал, что теперь девушка живёт вместе с Каоринайт и та заботится о ней как о родной сестре, но сердце Элерта было не спокойно. Ко всему прочему, он до сих пор не знал что произошло той ночью в лагере, когда его арестовали Союзники и это разъедало его изнутри. — Ты готов? — послышался за спиной блондина спокойный голос адвоката. — Нет, — честно ответил Кунсайт, но это уже никак не могло повлиять на ход событий. Через мгновение в камеру зашёл конвоир и защелкнул холодную сталь наручников за спиной первого генерала. — Идём, — громко произнес он и небольшая делегация медленно двинулась к залу заседания. Узкий коридор, с противно спертым воздухом, неприятно ударил в лицо мужчины, но он даже не моргнул, уверенно продолжив свой путь. Серые стены сменяли друг друга, превращаясь в мрачный калейдоскоп декораций, суливших стать для Кунсайта последними в этой жизни, но он был и не против. Скорее наоборот, он молил Господа чтобы его приговор оказался смертным, но теперь от него мало что зависело, в общем-то, даже и вовсе ничего. — Сам генерал Элерт, надо же, какая встреча! — за спиной блондина послышался до боли знакомый голос. В одно мгновение широкая спина мужчины напряглась и покрылась мурашками. Естественно, он знал кому принадлежал этот мелодичный баритон, знал и ненавидел его всей душой. С секунду помедлив, Кунсайт безразлично обернулся. — Верховный… Я рад, что мы встретились здесь, — сделав акцент на последнем слове, произнес Элерт и лицо брюнета за доли секунды превратилось в бездушную маску. Непримиримое пламя ярости и злобы заплясало на дне сапфировых глаз, но тут же потонуло в холодной стали властного взгляда первого генерала. — Хорош… — тут же промелькнуло в голове Верховного. — А ведь именно поэтому я и выбрал тебя… — И ошибся. — Нет, я ошибся лишь тогда, когда поверил Берилл и согласился отправить тебя в Аушвиц. Кстати, эта дурочка застрелилась сразу после казни своего капитана, глупо, не правда ли? — едко произнес Мамору, неотрывно следя за реакцией Элерта. Блондин медленно распрямился, прожигая ледяным взглядом своего командира. — Так тебе не рассказали? — весело засмеялся брюнет. — Я приказал повесить их четверых на глазах у всего лагеря и знаешь что? Зрелище было просто потрясающим… Я думал, что Берилл хватит удар прямо у висельницы, но она нашла в себе силы дойти до кабинета и уже там… В общем, я ожидал от нее чего-то большего, — безразлично пожал плечами Верховный и, не скрывая злорадной ухмылки, громко крикнул на конвоира: — Долго ещё? Я не привык ждать! — Ничего, подождёшь… — хрипло прошипел сопровождающий его лейтенант и вновь уставился на стену. — Проходите, — наконец, массивные двери открылись и в глаза всем обвиняемым ударил яркий свет. Кунсайт резко повернул голову в сторону, словно осеннее солнце могло оставить глубокие ожоги на его лице. Верховный же, даже не шелохнулся. Колонна обвиняемых медленно пересекла зал и вскоре остановилась возле объемной трибуны, где для них уже были подготовлены несколько десятков стульев. Спустя мгновение, всех рассадили по местам, согласно занимаемым должностям и тяжести обвинения, вменяемому им военным трибуналом. Первый ряд безусловно достался самому Верховному, его верной соратнице, а также жестокой убийце, на чьих руках была кровь нескольких сотен заключённых — Усаги Цукино и, конечно же, правой руке кровавого диктатора — первому генералу армии Верховного, Кунсайту Элерту. Чуть позади разместились и остальные, лица которых блондин припоминал с большим трудом, видимо, многие из них работали в Берген-Бельзене, поэтому они и казались ему незнакомыми. Зловещую тишину нарушил звонкий мужской голос генерала-майора юстиции, который и открыл этот злосчастный процесс. Во время обвинительной речи Кунсайт сидел молча, упрямо пронзая пол под своими остекленевшими глазами. Стыд и позор, омерзительным ярлыком прибитые к его имени, выжигали в нем остатки изломанной души, превращая хрупкое существование в настоящий ад. Боль, скопившаяся в его сердце, разрывала изможденную грудную клетку и лишь белоснежные волосы, аккуратно спадающие на загорелое лицо, напоминали, что перед собравшимися сидит именно Элерт, а не кто-либо другой, послуживший куклой для битья обезумевшего от страха и ненависти к жестоким убийцам общества… Отовсюду доносились чьи-то громкие голоса, видимо, собеседники о чём-то спорили. Среди них наверняка был и Мамору, но Элерту было наплевать. Его душа горела от боли, а серые, почти бесцветные глаза, так и не смогли оторваться от пола, ведь единственное, чего он боялся больше собственной смерти, это увидеть осуждение во взгляде Юджил, сожаление о том, что она была рядом с ним, разочарование в нем, как в любимом мужчине и отце ее будущего ребёнка… — Генерал Элерт, — наконец, раздался голос одного из обвинителей. Кунсайт покорно поднялся со стула. — Вы проходите по всем четырем статьям, рассматриваемых в рамках нашего заседания, это: «Заговор с целью захвата власти в стране», «Преступления против мира», «Военные преступления», «Преступления против человечности»… Сердце мужчины пропустило удар. «Против человечности…» — последние слова больно полоснули по слуху изможденного генерала. Десятки, нет, сотни пар глаз тут же всплыли в его сознании. Сейчас он отчётливо видел замученные лица тех, кого годами спасал от ужасной участи погибнуть в стенах Аушвица… Тех, кого сумел вывести из этого страшного места, но ещё большей душевной болью в нём отзывались размытые образы тех, кому он так и не успел помочь, тех, кто умер во время побега, и, конечно же, тех, кого так безжалостно расстреляли солдаты Верховного в день его собственного задержания… — Вам есть, что сказать в свою защиту? — тихий монотонный голос обвинителя буквально выдернул его из мучительных воспоминаний. Обжигающий холод наручников, намертво сковывающих его запястья за широкой спиной, неожиданно напомнил о себе. Помолчав ещё пару мгновений, Элерт, бесцветно ответил: — Нет. Я виноват. По залу прокатилась волна изумлённого негодования. Все присутствующие здесь люди были уверены, что никто из преступников не допустит даже призрачной мысли о своем раскаянии. И уж тем более, никто не ожидал, что самым слабым звеном в главенствующей цепочке Верховного, окажется Элерт. — Я виноват, — уже громче повторил Кунсайт и уверенно выпрямил спину, вонзаясь безжизненным взглядом в обвинителя. — Я был главным смотрителем Аушвица. На моих руках кровь миллионов человек и я прошу чтобы вы избрали по отношению ко мне высшую меру наказания. Я требую расстрела… Господин Феллер, сидевший в двух шагах от своего подзащитного, нервно заелозил на стуле, пытаясь скрыть от посторонних глаз побагровевшее от злости лицо. Сколько он потратил сил, сколько времени чтобы смягчить наказание одному из главных приближенных Верховного, и вот теперь… Всё летело к чертям, разбиваясь о нерушимую уверенность первого генерала. Нервы Юджил сдали и она бессильно вылетела из зала, пытаясь заглушить отчаянный стон, вырывающийся из самых глубин ее поломанной души. Кунсайт обречённо смотрел ей в след, но это было его хорошо обдуманным решением, не терпящим препирательств с чьей бы то ни было стороны. Он знал, что бедная девушка никогда не будет счастлива рядом с ним, ведь его дурная слава будет следовать за ними по пятам, тем самым, обрекая их обоих на нечеловеческие страдания. Его сердце разрывалось от боли, но он знал, что поступил правильно, он верил, что Юджил когда-нибудь сможет понять его и простить за столь жестокий выбор. Он хотел в это верить… — Вы… Вы уверены? — поправляя крохотные очки на довольно массивной переносице, ошарашенно спросил генерал-майор. — Я всегда уверен в своих решениях. Именно поэтому я здесь. В зале воцарилось молчание. Когда Кунсайт вернулся на своё место, он буквально каждой клеточкой ощущал неодобрительный взгляд Каори, прожигающий огромную дыру в его груди. Женщина кипела от злости, сжимая тонкие пальчики в хрупкие кулачки, но ее бледное лицо, больше походившее на бездушную маску, не выдавало ни единой эмоции. Видимо, фамилия Элерт наложила и на нее свой едва уловимый отпечаток. Время шло, а обвинитель с ещё большим остервенением продолжал зачитывать новые факты и записи из жуткого дела правящей верхушки кровавого предводителя. Наконец, допросив всех, сидящих за широкой трибуной, он слегка перевел дух. — А теперь, обвинение готово представить вам… — Кунсайт неосознанно вжался в стул, словно предчувствуя то, что через мгновение появилось на огромной стене, под лучами старенького проектора. В тот момент его сердце словно остановилось… Крупным планом, на чёрно-белом снимке, застыли безжизненные лица тех, кого он так боялся увидеть все эти месяцы, пребывая в столь необходимом ему, спасительном неведении. Длинные, бывшие когда-то насыщенно медными, кудри бездыханного Зойсайта, все ещё небрежно развевались на ветру, прикрывая от объективов фотоаппарата остекленевшие глаза третьего генерала. Неестественно бледное лицо молодого капитана легло жуткой тенью на слегка засвеченную плёнку, а Хотару и Ал будто и вовсе безмятежно спали, а не были прикованы тугой веревкой к покосившейся от времени висельницы. Горячие слезы мощным потоком заструились по искаженному от боли лицу Элерта. Он был там, он видел их всех всего за несколько часов до убийства, он был там… Был… И не смог спасти ни одного из них. — Нравится? — растягиваясь в жуткой улыбке, вкрадчиво спросил Верховный. Его угольно-черные волосы выгодно подчеркивали глубокий сапфировый цвет, горящих адским превосходством глаз. Кунсайт бессильно взвыл и длинные белоснежные пряди хаотично рассыпались по его широким плечам. — Животное… Я ненавижу тебя… — отчаянно хрипел он, задыхаясь от нестерпимой боли, разливающейся обжигающим ядом по неестественно пульсирующим венам первого генерала. — Я ненавижу тебя… Чертов ублюдок… Громкий смех Верховного заставил в ужасе содрогнуться весь зал. — Жаль, что ты решил отклонить мое приглашение и исчез со своей глупой девчонкой! — словно добивая блондина, продолжал смеяться Мамору. — Ты должен был видеть все с самого начала! Ты должен был присутствовать там, Элерт! — сорвавшись со стула, взревел он и, что есть сил, пнул генерала в область солнечного сплетения. Кунсайт громко захрипел и из красиво очерченных губ тут же хлынула тонкая струйка крови. — Хватит! Остановите заседание! Увести их! — тут же подскочил к Элерту Феллер и сознание медленно покинуло первого генерала…