Мертвец

Июнь, 23, 11й лунный день. Сассекс, Англия. — Дождь будет, — хмуро произнес Кроу, глядя в окно и машинально вертя вилкой в порции картофельного пюре. Тонкие металлические зубья оставляли бреши в мягком холмике, рвали его изнутри, и холмик постепенно превращался в подобие вихревой воронки или вулканическую гору с разверстой пастью. Кроу думал о том, что если налить сверху красного соуса, тогда и впрямь будет казаться, что это вулкан. Отправлять кулинарный шедевр в желудок после такого Кроу не стал бы. В красный соус добавляли перец, от которого весь рот и дыхательные пути горели так, словно какой-то псих поджег их изнутри Адским пламенем, глаза слезились и нос распухал чуть ли не вдвое. Кроу терпеть не мог красный соус, и потому проект «съедобный вулкан» замер на стадии разработки. — Довдь будить, — раздалось ломаное писклявое эхо, источник которого, Форрест Натаниэль Урхарт двух с половиной лет от роду, в пятый раз за несколько минут неуклюже громыхнул миниатюрной серебряной ложечкой по краю керамической тарелки. — Угу, — отозвался Кроу и, взглянув в тарелку, сжал губы. — Мордредова мать. — Еще одно упоминание этой мадам, и кое-кто схлопочет молчанку до конца дня. Кроу повернул голову и его взгляд наткнулся на невозмутимое лицо, обладательница которого привычным движением отрезала ножом кусок стейка из мраморной говядины. Дейз не любила картофель, к мясу этой фифе всегда подавали гарнир из брюквы и стручковой фасоли. А «молчанка» означала заклятие Немоты, знакомое Кроу не только понаслышке. — Кто, Форрест? Дейзи зыркнула на него исподлобья своими раскосыми глазами, и выражение ее вечно хмурого скуластого лица при этом едва ли поменялось. — Я не хотю, — Форрест снова громыхнул вилкой по тарелке. Дейзи повернула голову, довольно резко, словно этот звук молоточком от клавесина ударил по ее шейному нерву. Выглядело это со стороны как отменная реакция квиддичного охотника на пас квоффлом. Тонкие серьги-кресты в ушах Дейзи качнулись в стороны, как мини-маятники. Тик-так. На ее лице редко можно было прочесть хоть что-то, кроме «я думаю, думаю, думаю, все время о чем-то думаю». Этот раз не был исключением. — Доедай. — Неть. — Силу свою оставляешь. — Не-е-е-еть, ни будю. Кроу только успел моргнуть, а взявшаяся откуда-то палочка в руке Дейзи уже описывала полукруг. Вернее, полумесяц. Дейзи пробормотала заклятие себе под нос, и неряшливо разбросанные объедки исчезли не только с тарелки Форреста, но и с его части стола и рубашки с коротким рукавом. — Свободен. — Ува-а-а, — Форрест среагировал так быстро, что когда прозвучала последняя «а», его блондинистая макушка мелькала на расстоянии примерно двух ярдов от стола на пути в летнюю террасу. — Плеск, займись. — Да, мисс Дейзи, — скрипучий голос няни-домовухи, кинувшейся было убирать тарелки за «маленьким господином», спустя долю секунду — хлоп! — раздался уже с террасы. — Кто это бежит к нам такой ма-аленький? Это ма-аленький мистер Форрест попрыгу-унчик! Кроу поковырял вилкой в тарелке. Настроения не было от слова «совсем». Аппетит тоже куда-то делся. И все проклятые тучи, будь они неладны. Туч было столько, что, увидев их из окна кухни-гостиной, Кроу подумал о необходимости строительства плотин. Минимум, три, максимум, бесконечность. Если не ковчег. Пожалуй, ковчег подойдет. Кто бы еще помог со строительством… Форрест — мелкий и глупый, ни минуты не сидит на месте, все время носится, поджигает занавески стихийной магией и раскидывает игрушки, иногда ею же. Бедная старая Плеск едва успевает за ним присматривать, но ни усталости, ни недовольства по этому поводу домовуха ни разу не выказала. Просить помощи у Дейзи Кроу стал бы в предпоследнюю очередь (последняя предназначалась отцу). Прошло больше полугода с тех пор, как с его сестры сняли Надзор, а супер-пупер-ведьма с выпускного курса Хогвартса, Кроу знал, вряд ли станет заморачиваться постройкой вручную какого-то там ковчега. Она его просто наколдует, и все. Скучно. Не по-летнему грозные, не по-июньски густые, грязно-серые тучи плыли с западного горизонта туда, где начинался лес. Плыли, плыли и плыли, заслоняя небо. Им не было конца. — Я хотел полетать. — Дождь закончится — полетаешь. — Он еще даже не начался. А как начнется, так будет лить весь день, как по закону подлости. Дейзи выдохнула носом, прожевывая кусок, и кивнула на тарелку брата. — Ешь, не бухти. — Я не бухчу, — отозвался Кроу, но вилку все же воткнул в кусок стейка. Воткнул и поковырял ею из стороны в сторону, надеясь оторвать кусок идеально прожаренного до хрустящей корочки мяса. — Я тебе не сова, чтобы бухтеть. — Нож возьми. — Не возьму, — буркнул он, и кусок оторвался. — Бухтишь, как старый дед. Кроу вздернул голову. Светло-голубые детские глаза в россыпи темных ресниц встретили взгляд орехово-карих, с рыжеватыми ресницами, будто от солнца выцветшими. Дейз улыбалась не только углом рта, но, кажется, и глазами. Такое нечасто случалось, но все же. И, вот тебе раз, это случилось снова. Кроу невольно замечал — в такие моменты его старшая сестра внезапно хорошела. Правда, не до такой степени, чтобы стать красавицей, как мама. Но улыбка однозначно делала ее похожей на женщину. — Сама ты старый дед. То есть, бабка. Дейзи только усмехнулась в ответ и снова принялась за еду. — Есть такое. Когда я была как ты, мне казалось, что семнадцать — уже много. — Дейзи Урхарт — семнадцатилетняя бабка, — хохотнул Кроу и добавил с той непосредственностью, какая бывает только у девятилетних мальчиков: — Спешите, только в нашем цирке и только сегодня, легендарная бабка-подросток. Он ожидал, что Дейзи усмехнется, слегка поведет бровью в ответ на его шутку и примется доедать то, что осталось в тарелке. Но ладонь с зажатой в ней вилкой замерла на несколько секунд в воздухе. Замерла и Дейзи, глядя будто сквозь его лицо. — Ты чего? Дейзи моргнула. — Да так, — отозвалась она бесцветно, и на ее не-так-чтобы-красивое не-так-чтобы-девчачье лицо снова упала тень. Ясно, подумал Кроу. Опять эта дама улетела на свою планету невеселых мыслей. — Просто я не Урхарт. Теперь настал черед руки Кроу зависнуть в воздухе. Его рот так и остался открытым, готовым принять в себя кусок бифштекса. В такой позе, с открытым ртом и не донесенной до рта вилкой, он скосил взгляд на Дейзи. Его рот захлопнулся, зубы стукнулись друг о друга, — клац! — и в кухне-гостиной Урхартов — просторной, светлой, чистой, со вкусом обставленной как антикварной, так и просто красивой мебелью — повисла пауза. Дейзи глянула на брата как ни в чем не бывало. Только на этот раз она не сказала «доедай». Она сказала: — Моя фамилия — Мальсибер. Дейзи Мальсибер. Кроу моргнул и, нахмурив брови, уставился на кусок мяса, который вдруг показался ему странным и каким-то совсем не аппетитным. — Почему это? — Потому что, — просто ответила Дейзи и раньше, чем она успела добавить что-то еще, Кроу скривил лицо от внезапной догадки. — Ты что… вышла ЗАМУЖ в Хогвартсе? Дейзи смотрела ему в лицо секунды две, а затем фыркнула. — Вот это сейчас было смешно. Но она не смеялась. И он не смеялся. Смеялся Форрест где-то на летней террасе, смеялся своим визгливым кряхтящим смехом. А затянутое тучами небо, тем временем, начинало угрожающе клокотать. — Тогда почему? Ты не Урхарт. Почему? Ты что, приемная? — Нет. У меня другой отец, Кроу, вот и все, — просто сказала Дейзи, глядя ему в лицо с видом благодушного ментора. — Так бывает. Я думала, ты давно это знаешь. Прости. — За что «прости»-то? Дейзи пожала плечами и подалась вперед, опираясь на согнутые локти. Ее любимая майка с изображением грозного оскалившегося крылатого черепа и пересекающей костяной лоб черной строки с надписью «Слишком быстро жить» чуть съехала и оголила плечо, выставив на обозрение серую лямку лифчика. — Я тебя огорошила. — А почему ты с нами живешь? Вопрос этот, казалось, огорошил уже Дейзи. Она медленно моргнула, и Кроу поспешил оговориться: — В смысле, где твой отец, почему ты не с ним? И вправду, почему? Это всегда было странно, хоть и привычно. Видеть, как эта взрослая девочка с длинными волосами тусклого некрасивого цвета, девочка, не похожая ни на кого из родителей, ходит по дому, сидит в шезлонге на летней террасе и распоряжается домовиками в отсутствии папы и мамы. То, что Дейзи старше и живет в этом доме дольше него, куда дольше малыша Форреста, было так привычно, как спать ночью, ходить в туалет, есть ложкой из тарелки или летать на метле. Последнее для Кроу было самым любимым на свете занятием. Дейзи же не только не летала, а еще и боялась высоты. Это было как-то… ненормально. Дейзи — хорошая ведьма, вряд ли нашелся бы тот, кто захотел бы с этим поспорить. Учится в школе магии, неплохо, вроде бы, учится и колдует неплохо… а на метле летать боится. Даже мама, и та иногда не прочь полетать вместе с Кроу или покатать на взрослой метле малыша Форреста. Но Дейзи… ее на метлу ничем не затащишь. Даже силой, если найдется кто-то, кто осмелился бы применить к Дейзи Ур… Дейзи… …кто осмелился бы применить к ней силу. Этого никогда не делал даже отец с его спокойным властным голосом главы Комиссии по обезвреживанию опасных существ и довольно строгими методами наказания — домашний арест, бойкот, «молчанка» или лишение десерта на целую неделю. Он никогда не наказывал Дейзи. Никогда не поднимал на нее руку. Кроу подозревал — это из-за того, что Дейзи не доставляет проблем. И она действительно не доставляла никому никаких проблем. Вообще никаких. Единственный раз за всю жизнь отец — чужой отец, не ее отец — сделал ей замечание по поводу крутой одежды, косметики и тех самых «крестов» в ушах. Дейзи приняла замечание к сведению и после в его присутствии никогда не красилась и одевалась исключительно в девчачьи наряды вроде платьев с юбкой до колен и ниже. Что тоже выглядело странно, ведь Дейзи с ее вполне обычной для женщины фигурой — разве что слегка угловатой — платья не шли совсем. Никогда, никакие. Она жила здесь летом, зимой на Рождество и на Пасху, эта крутая девочка с жестким взглядом, которая могла отнять голос в наказание за плохое слово и сделать так, что маленький Форрест и даже Кроу, который намного его больше, взмоют под потолок и повиснут в воздухе вверх ногами. А могла иногда пустить их в свою комнату на пару часов, поиграть в прятки-догонялки и смешно пошутить, едва ли при этом улыбаясь. Такая вот Дейзи… не Урхарт. Она не спешила отвечать на его вопрос. — Где он? — спросил Кроу снова, как только Дейзи поднялась с места и щелкнула большим и средним пальцами. Возле нее тут же материализовался домовик. — Убери здесь. — Слушаюсь, мисс Дейзи. — Где он? Дейзи повернулась, и в этот самый момент снаружи, за широкими окнами длиной от пола до потолка, громко, но не так, чтобы оглушительно, громыхнуло. «Началось», — подумал Кроу, глядя в лицо Дейзи, похожее на грозовую тучу, в лицо Дейзи, которая, в свою очередь, смотрела в его лицо своими темными глазами с нависающим над ними широким лбом и думала. Думала. Кроу был уверен, думала она так же мрачно и тяжело, как смотрела. — Далеко. Тебя не устраивает, что я живу здесь? Только честно скажи. — Меня? — Кроу вздернул брови. — Да меня устраивает. Честно-пречестно. Просто… — Я поняла. Решила спросить на всякий случай. А мой отец, он… — Дейзи на пару секунд запнулась. — Они с мамой давно разошлись, а потом она вышла замуж за ми… вашего с Форрестом отца. И вот, мы все живем вместе. Мы семья. — А почему они разошлись? — спросил Кроу. Дейзи снова моргнула, но своих тяжелых глаз не отвела. Кроу видел, как за ее спиной, далеко в небе, за оконными стеклами, в гуще туч блеснула яркая молния. — Как это обычно бывает... поссорились. Не поделили что-то. Характерами не сошлись. Я была такая, как Форрест сейчас, поэтому не помню ничего. И его не помню. — М-м, — протянул Кроу задумчиво и отложил вилку в сторону. — Я не хочу доедать, можно я не буду, пожалуйста? — Это из-за того, что я сказала? — Да нет, — Кроу снова скривил лицо и отодвинулся на стуле. Домовой эльф Чоп, довольно молодой по чужим, эльфийским меркам, инициативный, добродушный и вечно что-то себе под нос напевающий, щелкнул пальцами, совсем как Дейзи до этого, и тарелка последней приподнялась на пару дюймов в воздух. Приподнялась и поплыла в сторону прямо по воздуху. — Говорю же, хотелось полетать, а тут эти тучи дурацкие. Он отвел глаза и, глянув в окно, подумал о том, что все происходит как в какой-нибудь волшебной книжке. Напряженный разговор, не так, чтобы приятный, но будоражащий кровь, увлекательный, происходит одновременно с ухудшением погоды, наплывом туч и раскатами грома, возвещающими о том, что вот-вот, еще мгновение, и ливанет. Ливанет… За Форреста, забавляющегося на летней террасе, можно было не волноваться. Пока жива старушка Плеск с ее неусыпной бдительностью и эльфийской магией, он никуда оттуда не денется и уж точно не окажется внезапно под гнетом ливня…

***

«Проклятье, — думал Кроу за ужином, который разделил не только с Дейзи и Форрестом, но и с родителями. — Проклятье, проклятье, проклятье…» Отец привычно вышагнул из зеленого пламени в камине гостиной около шести-тридцати вечера и щелкнул пальцами, призывая Чопа или Комри, еще одного домовика Урхартов. — Ужин. — Да, господин, сию минуту. Хлоп! Кроу видел это с летней террасы, куда, раздираемый злостью, тоской и напряженным ожиданием стихийного бедствия, вышел незадолго до этого. «Быстрее начнется — быстрее закончится», — сказала мама впопыхах после того, как, напевая, выпорхнула из воронки портала примерно за два часа до того, как из камина появится отец. Она и посоветовала старшему сыну выйти на террасу после того, как чутье подсказало ей, почему ее сын торчит возле окна, по-стариковски сцепив пальцы на уровне груди и сосредоточенно надув губы. — Разводишь тучи силой мысли? — хихикнула мама, прежде чем поцеловать его в щеку. Кроу почувствовал легкий запах ее духов и повернул голову. Мама подмигнула ему. — Пробуй, пробуй. Может, получится. Ты очень похож на отца, когда вот так стоишь. — Мам, — сказал он, и она снова к нему повернулась. — М? Вопрос застрял у него в горле, как только он снова увидел выражение ее лица. Как всегда располагающее, позитивное, светлое лицо женщины, изящными быстрыми движениями ухоженных рук разгоняющей всякие мысли и события, которые были хоть сколько-нибудь тяжелыми, хоть каплю мрачными. По крайней мере, Джеральдин Урхарт — которая (Дейзи знала, а Кроу — нет) была Эббот, перед тем, как стала Мальсибер, затем — Фоссетт, затем — Симмонс, затем — Рочестер, и вот уже восемь с половиной лет как сделалась Урхарт — производила такое впечатление. — Разгони тучи, если ты крутая. — Кто, я крутая? — она округлила глаза с видом наивной школьницы, а затем кивнула в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. — По-моему, это вон к той мадемуазель наверху, — она снова подмигнула, говоря «мы-то с тобой знаем, что Дейзи не просто девочка, не такая, как я» и затем добавила, с привычной Кроу быстротой переменив тон на заботливо-материнский: — Выйди-ка, развейся. Нечего здесь торчать. Давай-давай. Забежите, как начнется. — Да он никак не начнется, — буркнул Кроу, и ответ услышал уже из другого конца комнаты: — Быстрее начнется, быстрее закончится… иди, кыш! Но вернулся отец. Чоп с Комри организовали ужин. Кроу вернулся вместе с Плеск и Форрестом, недовольным, что его беготню по лужайке прервали. Дейзи-не-Урхарт снова снизошла до них из своей комнаты наверху, одетая в кремовую блузку без рукавов, заправленную в голубую плиссированную юбку чуть ниже колен, и белые туфли-лодочки. Они вместе отужинали, как всегда, в молчании, которое в большей степени прерывала мама с рассказом о том, как прошел день рождения ее подруги в Хогсмиде… Но вопреки всему — как предвестникам, так и ожиданиям — прокля̀тые тучи все висели, нагоняя тоску, висели, как Дамоклов меч над головой, и не выплевывали чертов дождь. Тучи издевались. Идиотские тучи над ним издевались. «Ну, ничего, — думал Кроу, лежа в постели. — Я покажу вам еще. Вот сейчас все уснут… и я, Кроу Железная бита, покажу вам Мордредову мать». Он сам едва не уснул, несколько часов героически, отчаянно борясь с сомнениями, зевотой и привычно одолевающим натиском сна. Он буравил взглядом движущиеся постеры любимых «Торнадос» и думал о том, что эти ребята летают в любую погоду. Работа у них такая — летать. Мечта, а не работа. Внезапная, как новость о том, что Дейзи — не Урхарт, Дейзи — не дочь его отца, Дейзи — чужая девочка, мысль о том, чтобы показать тучам Мордредову мать, выйдя им навстречу с метлой в правой руке и с воображаемой битой загонщика наперевес — взять настоящую, из набора юного любителя квиддича, было бы проблематично, не попавшись никому на глаза — выйти, оседлать метлу и взлететь… Полчаса спустя Кроу уже знал, что нужно делать. Он щелкнул пальцами, молясь, чтобы перед ним появился Чоп, но на его зов материализовалась Плеск. — Что угодно, мо… — Тс-с! — прошипел он и, украдкой покосившись на дверь, наклонился вперед и прошептал: — Говори шепотом. Плеск, мне нужна моя метла. Принесешь? — Но мой юный господин, там ведь дождь, вы можете… — Плеск. Мне. Нужна. Моя. Метла. Сейчас. Это приказ. — Слушаюсь, мой юный господин, — покорно прошелестела старая домовуха и с громким «хлоп!» растворилась в темноте. Кроу насчитал восемь секунд прежде, чем Плеск появилась снова и со свистящим выдохом протянула ему метлу. — Теперь открой окно. — Мой юный… — Окно, Плеск. Приказ. — Слушаюсь. Длинные узловатые пальцы домовухи щелкнули в слабом свете ночника, и одновременно с ними щелкнула оконная задвижка. Судя по тревожной интонации Плеск, Кроу ожидал, что окно распахнется и в спальню влетит порыв ветра, раздувая шторы и сметая альбом для рисования, карандаши и журналы комиксов с письменного стола. Но ничего такого не произошло. В комнату дохнуло озоном, и Кроу услышал звук таранящего оконное стекло косого ливня. Неба не было видно, как, впрочем, и земли. Не окно — сплошной черный прямоугольник. — Не сахарный, не растаю, — проговорил он, садясь на метлу. — Только полетаю чуть-чуть. И это, Плеск… отцу-маме ни слова. Это приказ. Если что, я тебе щелкну. Загаси ночник. — Да, мой юный господин. Ох, мой господин! Не… Вжух! Кроу не до конца понял, как это случилось. Ноги сами оторвались от пола, и метла пришла в движение. Секунда — и он уже на улице. Тяжелый мокрый воздух бьет по лицу, врывается в ноздри, заставляя морщиться, отворачиваться, кашлять. Он не откидывает со лба челку, как это всегда бывало в сухую погоду, не заставляет ее стоять торчком. Теперь все наоборот — челка липнет ко лбу, а пижама, промокшая насквозь за пару мгновений, — к телу. Кроу не чувствовал холода, но лететь, рассекая сплошной дождь, было не так, чтобы приятно. Он различал слабый свет фонарей внизу, но и только. Когда он вылетел в окно, часы в кухне-гостиной показывали тринадцать минут после полуночи. В доме царила тишина. Кроу повернул метлу в обратную сторону и, взяв повыше, попытался представить то, что представлял всегда, когда летал днем, зимой и летом, весной и осенью, в хорошую погоду — громадный стадион, просто невообразимо громадный, куча болельщиков, которых во время игры не то, что не видно — их не слышно за свистом ветра в ушах. Просто Кроу не до них. Он — загонщик. Мистер Железная бита. Он главный на этом поле. Не охотник, не вратарь и не ловец — он. От него, не от ловца, зависит, сколько продлится матч — пять минут или пять дней. У него в руках оружие, способное не просто остановить игру, а вывести из игры ловца. Все, что от него требуется — постоянно, изо дня в день тренировать навык меткости. Над головой громыхнуло так, что Кроу зажмурился, вжавшись в метлу, и рефлекторно спикировал вниз. Дождь барабанил с такой силой, словно и не дождь это был вовсе, а град. Мокрый насквозь Кроу чувствовал себя так, словно летит на метле под водой, если такое возможно. Плавать он умел. Кроу вполне неплохо плавал для мальчика девяти лет, но плавать на метле — это слишком даже для Кроу Железной биты. «Чертов идиотский дождь… ну ничего, еще посмотрим. Я сейчас. Только передохну. Только немного передохну. И снова попробую. Просто я не был готов, Кроуфорд Железная бита никогда не летал под таким дождем. Но мне девять. А когда будет двадцать девять, я буду известен как Кроу Урхарт, Железная бита, покоритель ливня. К тому времени я сто двадцать раз полетаю в такую погоду. Даже не сто двадцать, а двести двадцать. Я буду играть в квиддич в Хогвартсе, я пройду в команду и буду тренироваться. И меня уже ничто не остановит… Кроу Железную биту не остановит никакой чертов дождь». С этими мыслями Кроу приземлился на мокрую траву футах в тридцати от дома, приземлился так, словно маленькое худое тело девятилетнего мальчишки прибило к земле сплошным потоком воды. Тучи смеялись над ним. Тучи издевались над девятилетним Кроу Урхартом. Пока он бежал, сжимая метлу в руке, бежал босыми ногами по мокрой скользкой траве, в небе сверкнуло два раза — оба раза так, словно молнии нервно подмигивали — и один раз громыхнуло, будто кто-то послал в небо взрывную волну. «Если бы у меня была палочка, я бы попытался это сделать. Я бы взорвал к Мордреду эти тучи. Я бы…» Добравшись до крытого навеса возле главной входной двери, Кроу юркнул под него и, тяжело дыша, привалился спиной к стойке. Под навесом было темно. Фонари освещали задний двор, на который выходило окно его спальни. Здесь же Кроу не мог разглядеть ничего, кроме собственной мокрой руки, сжимающей тяжелое древко мини-метлы. Да и то, он смог сделать это лишь когда немного отдышался и его глаза слегка привыкли к темноте. — Черт, — выругался он вслух, не слишком громко, сквозь зубы, по-мальчишечьи кривя лицо. — Даже Плеск будет ржать надо мной, как лошадь. — Что за Плеск? Кроу вытаращил глаза и оцепенел. Показалось ему или нет, но голос прозвучал совсем рядом, прозвучал откуда-то спереди, с другой стороны навеса, ближе к входной двери. Кроу тряхнул головой. Может, ему показалось? Может, его долбануло молнией и он спятил, сам того не зная? Может… — Что за Плеск-то, а? Кроу почувствовал, как тело деревенеет от ужаса. Он боялся повернуть голову, боялся шелохнуться. Сумасшедший ливень не утихал, он таранил крышу навеса. Вода текла с нее потоком. А голос совершенно точно прозвучал еще раз, откуда-то из темноты. Взрослый. Мужской. И все же какой-то странный. Не молодой и не старый. И вкрадчивый, и нет. Спокойный и не очень. С запозданием Кроу подумал, что этот голос чем-то напоминает отцовский. Но интонация… она другая. Она рваная. — Ну, — повторил голос. — Говори, раз начал. — Я… — выдавил Кроу, чувствуя, как, несмотря на то, что он весь мокрый от макушки до пят, у него пересыхает в горле. В голове мелькнула мысль: сесть на метлу и улететь. Улететь. Но страх сделать движение и быть схваченным (именно так, схваченным, утащенным в темноту, растерзанным когтями) оказывался сильнее. Кроу Железная бита вмиг позабылся. Их было только двое: Кроу Урхарт и голос из темноты. Голос, у которого были когти. — Я… Я… ты кто? — Я первый спросил. — А… что… что ты спросил? — Я спросил, что за Плеск. — А… — Кроу чувствовал, как мысли стали немного проясняться. Главное — не двигаться. Никаких лишних движений. Нельзя двигать ничем, кроме губ. Надо говорить. Только негромко. Не громко… — Плеск это… д-домовой эльф. — Хм… кхм… не помню. А Комри что, все? — Н-нет, — Кроу с трудом проглотил слюну. — Комри т-тут. — А Плеск зачем? — Она… она няня. Няня для Ф-форреста. — Кого? — Ф-форреста. М-моего брата младшего. — Мхм. Кроу вздрогнул. Не нравилось ему это «мхм», хищное, похожее на звериный рык. Главное — не двигаться… главное — его не бесить. Все будет нормально… все будет… — А тебя как звать? — М-меня… Кро… кроу. Кроуфорд. — Кроуфорд? — К-кроуфорд Урхарт. Пара секунд молчания, и голос ответил полушепотом: — Понятно. Кроу старался дышать неслышно. Что-то в этом «понятно», еле различимом на фоне ливневой атаки, показалось ему… ему показалось… — А… ты… ты кто? — Я? — отозвался голос, после чего, казалось, на пару секунд задумался. — Хм, я… я Смерть. — См… — слово застряло в горле. Парализующая волна страха накатила снова. Разумеется, он не смерть. Он — тот, кто принес ее. — Я. Смерть. Смерть — это я, — повторил голос задумчиво, почти нараспев. Из всего бешеного хаоса мыслей Кроу смог вычленить одну — он понял, как это звучит. По-человечески. Даже слишком по-человечески, чтобы это была действительно Смерть. Хотя… Смерть может принимать разные обличья. Она может… она может всё. — А… чья… ты смерть? Голос странно фыркнул — точнее, не голос, а тот, кто им говорил — и со свистом втянул воздух через зубы. — Хочешь, твоей буду. — Н-нет, — произнес Кроу, чувствуя, как по ногам течет. — Н-не надо. — Не надо так не надо. Кроу выдохнул носом. Его босым ступням было холодно на голом камне. Холодно и шершаво. Он очень хотел сесть на метлу и взлететь. Он хотел проснуться. Просто проснуться у себя в спальне, в теплой кровати. — Я… можно… я хотел бы… — Окажи мне одну услугу, Кроуфорд. Кроу снова проглотил слюну. — К-какую? — Передай своему отцу кое-что. — А… ч-что? — Дай мне руку. Кроу почувствовал, как цепкие пальцы страха сжимают его сердце в кулак. — З-за-зачем? — Дай. Не откушу. Последнее прозвучало тише, но так, что Кроу более не сомневался — он кусается. Этот человек, он кусается. Проглотив слюну, он зажмурился и стиснул зубы, но протянул отяжелевшую, деревянную, как у Пиноккио, руку в темноту. «Сейчас… сейчас вопьется… вонзит зубы… сейчас…» Его указательный палец почувствовал прикосновение, и Кроу вздрогнул всем телом. Чужие пальцы, гладкие и сухие, теплые, когтистые (Мерлин, я не хочу, не хочу, хочу домой, пожалуйста, пусти меня, пожалуйста!..) заставили его указательный палец согнуться и прижаться к внутренней стороне ладони. То же самое случилось и с большим. С безымянным. С мизинцем. Когда остался средний палец, чужая ладонь легла сверху. Мгновение, и все. Кроу открыл глаза и моргнул. Он ничего не понимал. — Передай ему это. Скажи… от Седого*. — От… мне… — до Кроу доходило через страх. — Мне п-показать ему ф-фак? — Да. — Н-но я… не по… это об-бязательно? — Желательно, — отозвался голос. — Если учесть, что ты вылетаешь на метле в адский дождь через окно. — Я… — Твой отец — самая поганая мразь из всех, что я знал. Когда-нибудь поймешь, но если на своей шкуре убедишься, будет хуже. Гораздо. Кроу почувствовал, как его коробит от этих слов. Он не знал, возмущаться ли. Тон, которым это было сказано, не требовал возражений. Не допускал их. Кроу начал догадываться, в чем дело. — С-седой… это… — Седой — это Седой, — глухо произнес голос. — Имен у него много, и большинство дал твой отец. — Я не… Он не успел договорить, как мимо него пронеслось. Пронеслось. Кто-то или что-то резкой живой волной из плоти и крови прошло мимо, оставив след в виде запаха, который мигом ускользнул, но Кроу успел понять — так пахнет животное. Он, наконец, повернул голову, чувствуя, как больно отозвалась затекшая шея. Что-то — Седой, Смерть, кто-то, таящий ненависть на его отца, не на него, кто-то, похожий на человека, зверя, на сгусток тепла, злости, боли — что-то убегало в ночь, убегало быстро, как показалось Кроу, на четырех лапах. Кто-то… Стена ливня, казалось, поглотила его. Стоя у крепления в мокрой насквозь пижаме, босой, с оттопыренным средним пальцем правой руки, Кроу часто дышал, глядя в ночь, думая, что еще минута, и он растворится в ней. В ночи. В стене. В воде. Растворится…