Мертвец

1:45 p.m. Август, 25, 13й лунный день. 2 суток до полнолуния. Помещение было довольно тесным. Вдоль стен друг за другом ютились, как гребцы в лодке, деревянные прямоугольные столы на четверых посетителей каждый. Всего столов было шесть. Дальний угол занимала декоративная пальма в цветочном горшке. Место кассира находилось у противоположного угла и пустовало. Барной стойки не было, зато были посетители — двенадцать человек. Билл не без опасений закрыл за собой стеклянную дверь забегаловки с незамысловатым названием «Enjoy Cofee!» на углу довольно людной Норброк стрит и, вдыхая запах не слишком свежей выпечки, прошел в помещение. Портал, перенесший его за угол дома номер восемь прямо из рабочего кабинета — серебряный маггловский пятипенсовик, присланный ему срочной почтой — покоился в кармане жилета. В кафе играла музыка, негромко, но так, что при желании можно было разобрать слова за шумом редких голосов. Самым удивительным в этом месте был глубоко пожилой джентльмен с седой бородой до колен, в длинной звездчатой мантии и такого же цвета шляпе-конусе, совершенно спокойно сидевший за одним из столов в компании чашки кофе и вазы с пирожными. Краем глаза Билл заметил, как один из посетителей невзначай окинул быстрым взглядом его самого, одетого в кожаный жилет поверх светлой футболки и прямые джинсы с заплатами на бедрах и коленях, пока он шел вдоль столов. Человек, чья вопиющая экстравагантность, похоже, не смущала никого из присутствующих, вскинул голову. — Билл, мой мальчик, — произнес Альбус Дамблдор прежде, чем тот успел поздороваться. Голубые глаза смотрели поверх очков-половинок так, словно их обладатель только что заметил подошедшего, хотя на самом деле, Билл был уверен, Альбус узнал о его появлении ровно тогда, когда подошвы его ботинок коснулись асфальта на Норброк стрит, ни минутой позже. Билл пожал протянутую сухую старческую ладонь, думая о том, что сказал бы на все это тот, кого им с Дамблдором предстояло обсудить здесь и сейчас. — Благодарю вас, сэр. Рад, что вы нашли время. — Не обессудь, что я вырвал тебя с обеденного перерыва. Он покачал головой, выказывая искреннее сожаление, и Билл готов был поклясться, что слышит. Рваную усмешку и скрипучий голос, слишком отчетливый, чтобы это могло быть плодом его собственной фантазии. Два педика. Мгновение — шотландское солнце, весеннее и нежаркое, слепит глаза, касание длинных пальцев, убирающих прядь с виска, и обзор на холмы за Черным озером заслоняет вытянутое лицо сероглазого мальчишки, чьи длинные волнистые волосы собраны в не слишком надежный пучок на затылке (вот-вот лопнет, и они волной упадут на плечи), а запястья унизаны браслетами, среди которых затесался небрежно скрученный гриффиндорский галстук. Наваждение исчезло, оставив тошнотворно сладкий мертвый след в сознании. В голубых глазах напротив мелькнула характерная искра. Способность проникать в чужие мысли и видеть суть. Я здесь не при чем, мой милый мальчик. Ты и сам это знаешь. — Я бы с радостью принял тебя в своем кабинете, — сказал величайший чародей Британии, как ни в чем не бывало поднимая чашку и задерживая ее в воздухе, прежде чем сделать глоток. — Но в последнее время мне, знаешь ли, все больше приходится решать проблемы между делом и на бегу. На бегу от тявкающих министерских собачонок, подумал отчего-то Билл и эту мысль буквально вытеснила другая, как только Дамблдор взял в руки пирожное — «Нет, ты только глянь на этого мастера хитровыебанных трюков. Артист!». Мысль, сопровождаемая тем же горьким чувством, возникающим наплывами, как приступ пульсирующей зубной боли, которая берет тебя целиком и не отпускает, тем же пронзительно-лучистым взглядом поверх края чашки. — Добрый день, сэр, — произнесла подошедшая хозяйка кафе — женщина средних лет в слегка выцветшем голубом костюме — прежде чем поставить перед Биллом точно такую же чашку с дымящимся напитком. — Я так понимаю, это для вас. — Благодарю, мадемуазель, — Дамблдор наградил женщину совершенно очаровательной улыбкой и добавил: — Мы с моим другом позовем вас, когда закончим. Здесь очень вкусный кофе, мой дорогой, лучше чем делают гоблины в этом твоем банке, — сказал он и рассмеялся с таким невинным кокетством, что Биллу пришлось буквально душить рвущийся наружу то ли смех, то ли кашель. Хотя на самом деле все происходящее не так, чтобы веселило. То, как затравленно хозяйка придорожного кафе глянула на них обоих, усилило это чувство. Билл подумал о том, что скорее всего она, как и все прочие гости ее кафе, видит двух молодых мужчин, один из которых, голубоглазый и одетый с истинно лондонской щеголеватостью, подмигивает своему спутнику и усмехается в аккуратную рыжую бороду. Любезный сэр, прошептал морок ему на ухо. Билл заставил себя отхлебнуть из кружки и почувствовал, как кофе обжигает губы. — Я слышал, адаптация проходит весьма неплохо. Билл качнул головой, стараясь не думать о том, что в беседе с профессором Дамблдором ему, по большому счету, можно не утруждать себя ответами вслух. — Смотря чья адаптация — негромко ответил он, усмехнувшись, и следом поймал себя на мысли — это же Ллойд, в конце концов. — О, да, — глаза за половинками очков снова блеснули. — Не один я заметил это. Это по-прежнему он, несмотря ни на что. — Мальчик, которого мы знали, вырос, — продолжил Дамблдор, голос которого отчетливо выделялся на фоне негромко жужжащих незнакомых голосов. — Стал мужчиной, которого мы видим теперь. Это одна и та же личность, что очень важно. Билл глянул на него и, отставив кружку в сторону, сцепил пальцы в замок. — Важно для чего, сэр? — негромко спросил он и добавил одним взглядом – вы знаете, видите, я пришел не как член Ордена, а как человек, ближе которого у Ллойда никого не осталось. Я надеюсь на малое, но был бы рад узнать, что я реально могу сделать и чем все закончится для него. — Я тоже, — ответил Дамблдор тихо, прежде чем в его глазах мелькнула искренняя печаль, — очень хотел бы это знать, мой милый Уильям. Я правильно понимаю, ты пока не решился говорить с ним начистоту. — Не то, чтобы не решился, — усмехнулся Билл. Не решился. — В любом конфликте есть, как минимум, две стороны. Чтобы иметь представление о том, что это за конфликт, я должен… Дамблдор внезапно улыбнулся и выставил указательный палец свободной руки. — Именно, — сказал он почти шепотом. — Мне очень нравится то, что ты сказал. Особенно мне нравится то, что ключевые слова — не «я должен», а «иметь представление». Вот, почему ты стал школьным старостой. А вовсе не из-за оценок, как думают твои родители. Дамблдор подмигнул ему. Билл кивнул, натянуто усмехнувшись, ощущая привычное прикосновение к щеке костяного клыка, снабженного защитной магией. — Ллойд раз и навсегда выставит тебя за дверь, но не позволит участвовать в этом деле. И будет совершенно прав. Ты ему очень дорог, Билл. Дорог как память. И я, в свою очередь, не стану кормить тебя ложными надеждами и обещаниями хотя бы потому, что ему это вряд ли понравится. Но ты все же узнаешь то, что тебе знать необходимо. Съешь пирожное. Билл глянул на вазу, содержимое которой, судя по всему, оставалось неизменным, хотя Дамблдор до его прихода успел ее, как минимум, ополовинить. — Съешь, прошу тебя. Ты неважно выглядишь. Я слышал, ты и твои коллеги недавно принесли Непреложную клятву. Это большая ответственность, я уже не говорю о том, какая это нагрузка на нервную систему. — Это наша работа, сэр, — ответил Билл, беря из вазы заварное пирожное, по виду которого было ясно — в этом заведении экономят как на шоколаде, так и на креме. — Точнее, ее издержки. Некоторое время он молча ел пирожное, и Дамблдор неприкрыто наблюдал за этим процессом. Флер c ее очаровательной, совершенно искренней прямолинейностью и сочетанием почти раболепной покорности с немалой долей своеволия, пришла на ум также внезапно, как пришла в его жизнь. Парадоксальным сочетанием, какой была и сама девушка, впервые увидев которую, он потратил немалую долю сил, чтобы собрать воедино мысли. «Tu es gentil. Как этйо по-англесски… Вас п’гиятно видеть…» — Пойми меня правильно, я не хотел бы разглашать суть нашей сделки по некоторым причинам. Но я готов поклясться здесь и сейчас, что эта сделка взаимовыгодна. Билл кивнул, чувствуя, как съеденное встает липким недвижным комом в его желудке. — Что же он получит в итоге? — Свободу, — просто ответил Дамблдор. — Столько свободы, сколько ему необходимо. Если я все правильно рассчитал, а я рассчитываю далеко не на один-единственный исход, он справится с поставленной задачей и в итоге обретет возможность осуществить задуманное. И да, — он слегка улыбнулся и покачал головой. — Об этом тоже лучше не спрашивать. По крайней мере, пока. Билл усмехнулся и проглотил слюну. Чашка кофе вызывала отторжение, хотя выглядела вполне прилично, да и сам кофе был вполне обычным. — Прошу прощения, сэр. У меня в голове плохо все это укладывается. Ллойд и сделка. Планы. — Ты прав, — ответил Дамблдор совершенно серьезно. — Договориться с ним стоило немного бо̀льших трудов, чем я себе представлял. Понимаешь, он не столько невнимателен вообще, сколько принципиально наплевательки относится к вещам, которые не считает важными. — О важном он молчит, как правило, — глухо произнес Билл, думая о том, за все время их общения в школе Ллойд ни разу не посвятил его в ту самую суть. Он приходил ночью, дождавшись, пока все уснут, отодвигал полог и ложился рядом с тобой в постель. Да… он делал это, потому что ему было скверно. Он слишком рано потерял мать, это было страшно. Ты ни разу не выгнал его, потому что чувствовал — он пришел не из прихоти. Ему было скверно. «Мне было приятно, что он приходит. Поэтому я не выгонял. Я думал о том, что причины могут быть разными. Я знал, они есть, но никогда не спрашивал о них. Ждал, пока он сам расскажет, но он молчал». — Не всегда, — Дамблдор снова улыбнулся, но его взгляд при этом остался серьезным. — Мы обсудили все, что действительно важно в нашем общем деле. Он был настойчив, и мне пришлось открыть несколько карт, открывать которые я изначально не планировал. Однако я добился того, что было важным для меня — он согласился сотрудничать. — То есть, подписал контракт, — глухо подытожил Билл, не считая нужным озвучивать то, что стало совершенно ясным. Это то, что я боялся услышать. Это будет… — Возможно, самое тяжелое испытание из всех, что он когда-либо проходил, — произнес Дамблдор, чеканя каждое слово. При этом в его голосе ощущалась Сила. Человека, способного повернуть вспять время и влиять на все на свете. Сила, смешанная с усталостью глубокого старика от жизни как таковой. — Но и это не будет означать конец его пути. Многие думают, что Ллойд приговорен, что ему недолго осталось, но на самом деле все это — только начало. — Он уйдет, — произнес Билл почти шепотом, глядя в лицо напротив и чувствуя (мгновение), словно сила эта ударила по нему самому. Сила истины, к которой он оказался не вполне готов. — Да, — ответ показался ему еще тише, и Дамблдор добавил, не раскрывая рта и не вставая со стула, а только приподняв подбородок и от этого став визуально чуть выше. Я надеюсь, у тебя хватит мужества принять это. Билл проглотил слюну, глядя в лицо напротив, после чего ответил… Его отсутствие ощущалось так, как ощущается отсутствие недавно ампутированной конечности. Я называл это «фантомный Лэд». Так магглы пытаются остановить кровь в простреленном боку, накладывая чистые тряпки и фиксируя их бинтами, осознавая, что рана эта смертельная, что скорее всего это конец. Было больно, но что-то заставляло верить, что смерть не наступит. Наверное, это было чувство, что все это какая-то чушь, меня обманывают… Дамблдор слегка приподнял уголок губ. — Но дело не в этом, — сказал Билл, чувствуя, как губы сами по себе растягиваются в улыбке, а глаза щиплет то ли от прямого попадания солнца, внезапно вышедшего из облаков и осветившему теневую сторону улицы, то ли от осознания того, что давно забытое ощущение вернулось. Ощущение опустошенности и тоски. С той лишь разницей, что он уже не мальчишка и потому обязан смириться с любым исходом и жить дальше, потому что ничего больше не способен сделать. Ни на что повлиять. Мужества у меня хватит. Но если мне снова скажут, что его не стало, боюсь, сэр, я не сразу поверю в это.

***

8:47 p.m. Август, 26, 14й лунный день. 1 сутки до полнолуния. Неровные звуки плыли в коридор сквозь узкую щель дверного проема, сливаясь в незнакомую, непонятную, рваную мелодию. Неожиданно яркой вспышкой из далекого детства пришли воспоминания о молотке… «… для забивания гвоздей и скоб в стены! Отличное дополнение к моей суперколлекции, как считаете?» Биллу было семь, а его брату Чарли — на год меньше, когда отец принес новую крутую штуку из мира магглов с таким видом, будто выиграл в лотерею по меньшей мере сотню галлеонов золотом. Штуку, до Мордреда напоминающую… «Будь я проклят, это он, Билли! Это Мьёльнир!» «Это просто молоток». «Блин, давай представим, что это Мьёльнир! Это же просто!» И хотя весил молоток чуть больше двадцати фунтов и имел деревянную ручку, ощущение, что мышцы и связки рук, живота, плеч вот-вот лопнут от натуги, пойдут одной глубокой трещиной, по которой непременно хлынет кровь из поврежденных сосудов, было похожим. Та же ноющая боль в результате попыток поднять молот, который словно врос в пол гаража, пустив для верности сотню-другую корней. Попытки, все до единой, оказались безуспешными. А затем пришла мама и испортила все веселье, просто подняв молот с земли и убрав его на высокую полку рядом с коробкой штепселей. «Блин, ма! Мы играли в Могучего Тора!» «Поиграли и хватит. Не дай Мерлин, отхватите себе и друг другу пальцы. И не говори плохие слова, Билл! Какой пример ты подаешь брату?!» С каждым новым нажатием на клавиши, с каждым погружением в бездну очередного аккорда и следующей за ним ноты по шаткому настилу разбегались воображаемые трещины. Еще пара звуковых залпов, и (конец) пол рисковал провалиться совсем. Щель увеличилась, как только он подошел и открыл дверь, как делал уже несколько раз, чувствуя, что с каждым разом это становится гораздо большей необходимостью, чем дышать никотином. Чем работать. Заниматься сексом. Чем… Черт возьми, думал он, заставая Ллойда лежащим на постели с сигаретой во рту, сидящим на столе, согнув ногу и опираясь подошвой ботинка или босой ступней в сидение стула, проглядывая очередной выпуск «Пророка» с неизменной пустотой слепого глаза и сигаретой, зажатой между пальцами правой руки, на которой были все, кроме мизинца. Черт возьми, Лэд, я ведь не бросил тогда по-настоящему. Я ничего по-настоящему не бросил. Мысль вернулась и на этот раз, когда глазам предстала картина движения согнутой в локте руки в ткани серой футболки — глубокий старый шрам делил предплечье надвое, открывал потемневшие ссохшиеся рубцы на голых мышцах — и медленного, издевательски медленного, взятия пальцами сразу нескольких костяных клавиш, пожелтевших от времени и хранения в темноте. — Какого драккла, — произнес Билл, невольно морщась оттого, как резко ворвалась в уши эта какофония. Он расстроен, Лэд, даже тугоухий я это слышу. Но и в этой музыке чувствовалась гармония, нарушить которую можно было разве что окончательно порвав струны или разбив инструмент тем тяжелым, что попадется под руку. — Я пытался, — произнес он, в очередной раз подняв руки. — Честное гриффское. Билл заметил на коже ладоней множественные следы неглубоких кровоточащих царапин. — Еще одно подсунул? — Мхм, — Ллойд кивнул, растягивая рот в нервной ухмылке и выпрямляя спину. Низкий стул негромко скрипнул, и в поле зрения Билла попали (волосы… на его руке седые волосы, руки разорваны, и на них седые…) лежащие в углу осколки керамической чашки с оставшимся на них вязким темным следом. Чуть левее покоилось разоренное, раздавленное гнездо докси, чьи трупы — вернее, то, что от них осталось, были беспорядочно разбросаны возле гнезда. Пол вокруг был забрызган их кровью. — Этот Кричер… мстительный старый хрен со здоровенным шилом в заднице. Но он, по крайней мере, не дает мне скучать. — Я очень рад, — отозвался Билл, пройдя вглубь комнаты и взмахом палочки захлопнув за собой дверь. Он скосил взгляд и поймал себя на том, что ожидал увидеть что угодно, только не отсутствие реакции. Что угодно, только не еще один негромкий корявый слепок звуков вслед за отстраненно-задумчивым движением руки. Когда финальный аккорд поглотила тишина и деревянная крышка захлопнулась, издав звук, похожий на клацание зубов, Билл снова взмахнул палочкой, убирая остатки разбитой кружки и сказал:  — Слышал, жуткая дрянь эта «волчья отрава».  — Глотали и хуже, — последовал ответ после недолгого молчания. Билл посмотрел на него и мысленно приказал себе заткнуться. Заткнуться и не выказывать эмоций оттого, что зрачок стал практически незаметным в потемневшей до грязно-серого цвета радужке, белок глаза начал краснеть и его площадь заметно уменьшилась. Профиль вытянулся, кожа была цвета свежевыстиранной простыни (кости готовятся к трансформации, Господи, начинается), а на скуле то и дело ходил желвак. — Лэд. Здоровый глаз глянул исподлобья (он привыкает к тому, что боли нет, хотя она должна быть, это естественно). Ллойд выгнул спину и сделал это совсем по-волчьи. Что ты задумал? — Чего только не сделаешь ради детишек, — произнес медленно, ровно, оглядывая свои руки, кровоточащие кисти рук, которые исцарапали докси перед тем, как он откусил им головы и выплюнул на пол. Жуткая дрянь. Он глядел на свои руки с какой-то звериной задумчивостью. Слизать кровь или не надо? Слизать или не надо? Глядел еще мгновение, а затем вскинул голову, лысую, лишенную левого уха, пока еще человеческую голову, и Билл увидел подтверждение своим словам. В здоровом глазу читалась смесь беспомощности и раздражения… Меня посадили на цепь. Меня посадили на ЦЕПЬ! Меня УСЫПЛЯЮТ как бешеную собаку. Я НЕНАВИЖУ их всех. Я НЕНАВИЖУ!!! — У твоих братьев уже завтра будет возможность поглазеть на жутко опасную тварь,  — сказал он глухим утробным голосом. Его челюсти уже начинали трансформироваться, заметно изменился прикус и голосовые связки претерпевали изменения. Ему становилось трудно говорить. Уже завтра он, скорее всего, не сможет этого делать. Он не сможет нормально говорить. — Пока есть возможность. Единственное что, — он наклонил голову. — Его нельзя будить. Иначе это будет последнее, что они увидят в жизни. Билл покачал головой. — Они не придут, Лэд. Господи, кем ты нас считаешь? — Как хотите, — он пожал плечами. — Я предупредил. Истина была до смешного простой. Седой был всегда. Оборотни не поселили его и даже не разбудили. Они взрастили. Вшивый волчара, жестокий убийца, кровавый монстр был в нем изначально, Ллойд родился с ним, вырос с ним, и в прошлые годы он не особенно прятался. Глядя на него теперь, стоя перед ним в запертой комнате, Билл понимал — это и есть он. Такой, каким должен быть. Таким должен был стать со временем худой мальчишка с ободранными кулаками, приходивший к нему по ночам и залезающий под одеяло, смотрящий сквозь темноту со смесью вызова и беззащитности, приходивший, чтобы просто уснуть, согретый теплом чужого тела. — У тебя прикольные родственники, — прохрипел он, слегка покачиваясь на стуле и глядя на Билла снизу вверх. — Я не понимаю только… что они делают здесь? — В Ордене для всех есть работа, — отозвался Билл, наблюдая, как сжимается и разжимается знакомый кровоточащий кулак. »…он справится с поставленной задачей и в итоге обретет возможность осуществить задуманное» — Я бы посмотрел, — он ухмыльнулся, и Билл инстинктивно подался вперед, когда бледное лицо напротив содрогнулось в непривычно сильной конвульсии. Что ты задумал? — Я бы… посмотрел, как твоя матушка отмудохает этого лорда кухонной скалкой. Черта с два он после этого возродится. Билл не сдержался и фыркнул, чувствуя, как теряет контроль. Что ты, к чертовой матери… Смех не повлек за собой никакой реакции. Ллойд не двигался с места и по-прежнему не отводил пристального взгляда. Он замер, наблюдая. Выжидая, что будет дальше. Что ты сделаешь, узнав самое худшее? Кто ты такой? Смеясь, Билл подошел к останкам подложенного домовиком гнезда докси и со всей силы (смириться с любым исходом) пнул его ногой. Гнездо отлетело в сторону, с негромким хрустом врезалось в ножку кровати и развалилось на части.