Планы на переворот власти откладываются на неопределённое время. Спасибо господину Чону.
Над головой уже нет объёмных облаков, дирижаблей и летучих кораблей. Нет девушек в изумрудных платьях с турнюром. Нет дворцовой стражи на площади. Нет даже ясного света. Зато у Чонгука есть слепое знание о временности их пребывания здесь. Первую незаметную в его вере трещину дала ночь под ржавым мостом среди труб, мусора и стоячей воды. Настолько незаметную, что он вряд ли когда-либо докопается до первопричины. Чимин брезгливо осмотрелся вокруг: «не хорошо», думал он, но лучше они уже вряд ли найдут, да и людей поблизости не было. Он снял свое двубортное пальто и расстелил его подальше от труб, где было сухо. Столица всё равно его уже не увидит, а значит и жалко быть не должно. — Здесь же грязно. Чонгук сказал это таким обидно-жалостливым тоном, будто Чимин делает это развлечения ради. Он даже рад, что Чонгук не видит его лица, ведь вокруг темнота, да и стоит он к младшему спиной. Чимин зол на него больше, чем когда-либо. После продолжительной паузы он спокойно выдыхает, иначе не получается, иначе сорвется, а это им ни к чему. — По-твоему, через час или два появится кто-то и предложит нам ночлег? Сжатые в кулак пальцы ногтями впиваются в кожу — свои перчатки Чонгук обронил ещё наверху. Легкая боль не даёт тошноте подступить к горлу, а главное — позволить себе ответить Чимину. С обеда только и делает, что читает нотации — достал. Через несколько часов они просыпаются под ржавым мостом спиной к холодной стене, подальше от труб, на новом пальто Чимина. Чонгук был первым и, потирая глаза одной рукой, вторую держал ещё спящий Чимин, надеялся разогнать туман перед глазами, позабыв, что это не поможет. Местные ароматы по всей видимости лучших «парфюмерных домов» не позволили даже задуматься о голоде, а ситуация, сложившаяся с этим фактом, перестаёт казаться слишком уж плачевной. Едва уловимый свет позволяет уличить очертания, и сон полностью отступает, когда та-а-ам, вдали, Чонгук устанавливает перед глазами большую коробку. Бьёт плечом в плечо Чимина, чтобы тот просыпался. — Смотри, если в неё свалены старые протезы, я не останусь здесь ни на-а-а минуту, — несерьезно говорит Чонгук, когда Чимин утыкается и сонно мычит ему в плечо. Несерьезно потому, что хочет думать, что она пустая, потому что воображение уже нарисовало протез ноги, заржавевшую голову лошади, шланги, и всё это плавает в гайках, зубчатых колёсиках и болтах. Ему о таком в детстве рассказывали. Чимин, не думая, встаёт и направляется проверять. Не проснувшись полностью, он счел это прекрасной идеей. Трёт глаза и чем ближе подходит, тем больше приходит в себя. С каждым шагом в нос бил усиливающийся смердящий запах. Думает: хорошо, что на другом конце моста не было труб, а то не было бы, где им устроиться. А потом он останавливается и видит, что это не коробка, а клетка — ржавая с открытым верхом. — Чонгук, — говорит твёрдо и громко, — мы уходим. Пак спокойно разворачивается и не спеша, чтобы не напугать, возвращается. Чонгук отряхивает его пальто. — Там было что-то страшное, да? — серьёзным тоном, но без серьёзного подтекста. — У нас много дел. Чимин берёт его за руку и широким шагом тащит младшего за собой наверх. У того от такого темпа заплетаются ноги. Запах исходил не от стоячей воды, а от мёртвых тел, сваленных в клетку на другом конце, под мостом. Газовые горелки и фонари разгоняют густой туман на улицах. Можно передвигаться, не боясь в кого-то или во что-то врезаться. Прохожие оборачиваются на них, но понять, почему и как, из-за скрытого лица за масками или гогглами, невозможно. Чонгук держится за Чимина, пытаясь спрятаться. Следуя ржавым указателям, они вышли к центру, где видимость лучше, фонарей больше, а люди не обращают внимания на двух путников. И наконец нашли лавку обмена, что на их счастье оказалась пуста. Когда колокольчик двери оповестил хозяина о гостях, тот, отдыхая под стойкой, был готов их гнать: в начале месяца одни дети да забегают, пытаются всучить почти ржавые прутья или пластины. Но меняется в лице, завидев аристократов. Первый, кого он увидел: высокий молодой человек. Пренебрежительный взгляд отталкивал. Из-под цилиндра виднеется чёрная, уложенная на бок, длинная чёлка, с прилизанным концом к щеке, и собранный недлинный хвост, переброшенный через плечо. На парне тёмно-серый сюртук с чёрным воротом и бархатной лентой заместо галстука; виднеется серый жилет. На манжетах рубашки отсутствуют запонки, что говорит если не обо всем, то о многом. Парень не с таких уж и верхов. На нём светлые широкие брюки с серебристыми галунами и кожаные туфли на невысоком каблуке, которые носят во дворце. Вот сиди и гадай, кем он был. Он держал в руках сложенное пальто. Второй, что ниже ростом, явно думает не о том, о чём его спутник. Он присматривается и уровень заведения — это последнее, что его волнует. Выглядит богаче, чем первый. Зачёсанные назад черные волосы, белая рубашка с кружевом, рукава закатаны, темно-красный бархатный жилет с тройным отворотом, и черными вставками выпуклых узоров. Зауженные к коленям чёрные брюки и узкие сапоги с закругленными углами маленькой серебряной пряжкой по бокам. По-хорошему, их и ограбить можно. — Я могу вам чем-то помочь? — почтительно интересуется владелец лавки за стойкой. — Сколько Вы дадите за золотую цепь? — спрашивает Чимин. — Необходимо взвесить. Молодой человек указал на деревянные весы у края стойки взглядом. Чимин изогнул бровь, будто чувствовал неладное, а потому тот достал два небольших груза с написанными на них «500» и «100» грамм. Взвесил, и для достоверности даже предложил проверить взяв их в руку. Чимину этого оказалось достаточно и он достал из нагрудного кармана золотые часы. Под сверкнувшие глаза хозяина лавки напротив принялся снимать с них цепочку. Чонгук же смотрел на это так, будто старший идёт на преступление, чем заставил юношу за стойкой в какой-то момент напрячься. Потому обмануть в ставке тот не решился, как планировал изначально. Их аристократическая одежда и брезгливый взгляд второго парня навели на мысль. А не прислали ли со столицы проверку? — Вам хватит на то, чтобы остановиться в таверне, в центре, на месяц с проживанием и питанием, а еще посетить несколько баров с развлечениями. Если сумеете мудро распределить расходы, то и на экскурсию по городу в поезде останется. Чимин прикидывает в уме: это многим больше, чем рассчитывал. Стоит ли верить? Раздумья прерывает ещё один гость. Парень в гогглах с красными стеклами опускает с лица на шею в цвет стекол платок и с порога заявляет, что хочет взять в долг. Чонгук смотрит на него и одет он приличнее тех, кого он уже успел увидеть. Ботинки на высоком каблуке, чёрный камзол с короткими рукавами, тёмно-синяя рубашка, жилет с латунными пуговицами, длинные кожаные митенки с часами на одной руке и тремя рядами ремней, переходящих в кобуру на другой. Он тоже не местный — делает вывод Чонгук. — Хён, Вы уже и так должны, — напоминает юноша, на что вошедший поднимает на голову гогглы, задирая чёрную чёлку, и в умолительном жесте складывает руки. — Я дам тебе скрипку, как залог за прошлый должок, а ты закроешь на него глаза и подкинешь пару монет на пропитание. Я все отдам! — А… тут очередь, — вмешивается Чимин, снимает с весов цепочку и кладет её на стол перед парнем. — Я был первый. — Ох, — взгляд вошедшего падает на цепочку и он подходит к Чимину. — Тише. Тише. Тише, — парень почти что падает на стойку и накрывает своей рукой руку Чимина, не позволяя ему отдать золото. — Господа, я готов дать вам больше, чем сомнительные условия с не менее сомнительными развлечениями. Или что вам ещё тут предложили? Я утраиваю сумму. — Не Вы ли только что просили в долг? — иронично подметил Чонгук, на что их новый знакомый кивнул головой. — Время. Перерыв на обед! — смекает владелец лавки, что вот он его шанс не влезать в минус с его вечным должником и, возможно, избежать проверки. Скрывается за небольшой дверью сбоку от его стойки, и припадает к ней ухом. Выжидая, когда его заведение вновь опустеет. Чимин одергивает руку вместе с цепочкой, парень смеётся. — Позвольте представиться, меня зовут Ким Тэхён. Я ученый-изобретатель. Раньше работал в Новом городе на Санбрейк. Не подумайте, меня не выгнали. Просто никто не готов к переменам, что предлагали мои наработки и исследования. Вы согласны? У меня есть дом и работу предложить могу, очень нужен помощник. Вы… я смотрю, не от хорошей жизни распродаете тут золото, которое было бы мне очень кстати.На «Санбрейк» Чонгук вздрагивает, и, вроде как, ответ приходит сам собой. На имеющихся фактах всё сходится, кроме одного…
— Я могу подумать? — Чимин отнёсся к нему с большим подозрением, чем к тому юноше, но было здесь что-то, что располагало, а значит, у Ким Тэхёна есть шанс. — Ну, если первый капитан сомневается в моей искренности, то он может жить в таверне и оставаться с вуалью счастливого неведения тонкостей нашего города. И… да, ты, — Тэхён обратился к Чонгуку, — в лице попроще будь. Тут таких не любят. Гляди и без головы останешься. — Ох, — хмыкает Чон, — как и ты, в скором времени?… из Санбрейка никто не уходит.
— Звучит как тост, — тянет Тэхён, возвращает назад гогглы с платком и идет к выходу, предполагая, что его новые друзья последуют за ним.* * *
Тэхён живет в центре Нижнего города, совсем недалеко от лавки обмена, через квартал, на «живой улице», в доме театра, на шестом этаже. Вокруг надземные переходы закрыты и не имеют окон, простираются через весь центр. Через каждые двадцать метров стоят часовни, которые служат лестницами. Переходы также соединяют высокие здания, верхушки которых теряются в густом тумане, а кафедральные окна первых трех этажей, по всей живой улице, раздражают резким контрастом. По старым скрипучим рейсам ходит поезд — единственный транспорт в городе. За ним шлейфом тянется серое облако. Снуют люди в потрепанных одеждах, без лишних деталей. Почти у всех закрыты лица. Вот такими картинами пестрит их новый мир. Живая улица зовётся так, как на ней проходят все мероприятия города, вечерами отдыхают молодые люди и выпивают рабочие. Кафе, живая музыка, уличные актёры, шарлатаны, торговцы, профессиональные попрошайки. А утром можно встретить чистильщика и ловца крыс, но это как и в любом другом районе. Нижний город — людской муравейник, думает Чимин, и совсем не хочет быть его частью. Нижний город — гниль, думает Чонгук и совсем не хочет в ней перепачкаться. У Тэхёна в квартире две комнаты: одна завалена мусором, то есть, как он поправил Чимина, крайне нужными ему в исследованиях вещами. Но как хлам не назови, хламом он и останется. Ясно, что если половину из этого выкинуть, хозяин вряд ли хватится пропажи, но Чонгуку намекнули, что хитрить не стоит. Лучше всё убрать и рассортировать, а если втянется, то помыть, а если нет, то отмыть он всё всегда еще успеет: ни сегодня, значит завтра. На окнах двухсантиметровый слой сажи и Чон к ним не подходит, будто боится подхватить заразу. Чимину всё равно. Он только рад: это ведь не спать под мостом. Тэхён не просит рассказывать о своей жизни или планах на будущее, это выходит само собой, когда он делится собственными. Чонгук рассказывает о себе даже больше, чем просили, упуская детали того, как попал в Нижний город, пусть даже это и бессмысленно. Тэхён всё знает, только не спешит делиться откуда. Чимин кажется безумцем, расписывая идеи захвата власти в королевстве, о фантастической цели уничтожить границу между Новым и Нижним городом, о желании объявить Верхний своей столицей. Нижний город — это старый город, в котором находятся шахты и фабрики, живут, так называемые, отбросы, бедняки, беженцы, пролетариат. Новый город построен над Нижним. В нем живут чины и аристократы, высший класс населения Восточного королевства. Так как это главный промышленный город, в нем находится головное отделение Санбрейка. Санбрейк — это единственная организация, занимающаяся научными исследованиями, особенно в промышленной инженерии. Имеет базы во всех крупных городах четырех королевств. Любой человек, мнивший себя учёным, подается в Санбрейк. Кому-то везет, и его приглашают, а кто-то должен добиваться собеседования. Не у всех выходит, но именно поэтому все и мечтают там работать. Всё, что есть сегодня, начиная от часов и заканчивая паровым двигателем, существует только благодаря учёным этой организации. Сторонники теории заговора верят, что глава Санбрейка — монарх, почему-то именно их Восточного королевства. Все потому что никто и никогда не видел главу или действующего наследника этой организации, да и слухами на этот счет обросло одно лишь имя, и было неизвестно, существует ли такой человек вообще. Его даже упоминать боялись. Было ещё и предположение о том, что всем заправляет дом Канов. Единственные родовые дворяне, что не живут в столице или в Верхнем городе, а устроились в Новом, недалеко от самого Санбрейка. Но, кто бы ни стоял у власти, суть теории состояла в том, что лучшие умы королевств собраны в одну кучу для того, чтобы было легче их контролировать и тормозить развитие мира. А ещё, оттуда нельзя уйти. Вернее, можно, но выход есть только на тот свет. А Верхний город — город в небе, дом приближенных монарха и дворяне. «Как ты ушел из Санбрейка?» Чонгук задает вопрос в лоб, потому что тоже хочет знать секреты Тэхёна, потому что должен перестать бояться, что завтра он проснётся от того, что королевские слуги придут за ними, потому что хочет понять его мотивы, потому что, в конце концов, почему это ни он, ни Чимин никогда не ставили под сомнения его слова. Тэхён не отвечает, вытаскивает из верхнего шкафа коробку, из которой на стол перед Чонгуком ставит откидной пенал с ножницами, склянки с густой однородной массой, пару грипперов с сережками и ещё два небольших контейнера. — Вопрос времени: когда несколько розыскных листовок дойдут с Нового города. Молись, чтобы это произошло раньше, чем сюда зашлют шпионов. Он усаживает Чонгука на стул и оборачивает вокруг шеи ткань, на плечи сверху ложится пластиковая плёнка. Тэхён ничего больше не говорит, Чонгук только знает, что ему лучше не спорить. Всё еще думает о чужих мотивах, пока Тэхён состригает его длинные волосы. Чонгук смотрит как они падают на пол и осознаёт, что он действительно в Нижнем городе. Пока Ким разводит краску в миске, Чон мысленно прощается с прошлой жизнью, только сейчас, столкнувшись лицом с тем, что он если и ни никогда, то не скоро точно увидит свой дом. Чонгук осознаёт, что, в отличии от Чимина, винить ему некого. Но от этого же становится легче, ведь его никто не заставлял, и он совсем не жалеет. По крайней мере, могло быть хуже. Кожу головы начинает щипать, когда Тэхён мажет по корням волос краской. — Левое или правое? — Что? — Выбирай. Чонгук неуверенно произносит «левое», и Тэхён всматривается ему в лицо, просит закрыть глаза и не дёргаться. — Ты же меня не убьёшь? — А вам в академии рациональность и логическое мышление не преподавали? Хотел бы избавиться — продал бы тебя столичной страже или местным перекупщикам ещё в первый день. Зачем мне было нянчиться с тобой неделю? Запах спирта. Чонгук морщится, но глаза всё ещё не открывает, Тэхён проводит ватой по носу. — Мне рассказывали, что люди в Санбрейке в принципе странные. Так что мог и нянчиться от скуки. — А ты прав. Ну, как думаешь, кто даст за тебя больше? — Судя по всему, Ким Тэхён. Чонгук буквально слышит как уголки губ Тэхёна дернулись и сформировали улыбку. А сам он вскрикивает и раскрывает глаза, когда чувствует укол в переносицу. — Я же просил не дёргаться. Тэхён вытаскивает иглу и вытирает марлей кровь, ждёт несколько секунд, пока она остановится и ещё раз протирает спиртом. Чонгук шипит и кусает губы; спирт заходит под кожу и жжёт. Ким смотрит на его попытки держаться так, будто это не больно, и снисходительно улыбается. Вот не мотал бы головой, кровь бы не пошла. А потом продевает двухсантиметровый металлический штифт и фиксирует его с двух сторон шариковой застёжкой. Переносицу щиплет. Чонгук пытается на неё подуть, как Тэхён протыкает ему левое ухо насквозь и тут же мочку правого. — Больно! Младший вскрикивает в возмущении, Тэхён склоняется перед ним с довольным лицом и рассматривает проделанную работу. — Ничего не сделали толком, а глаза уже на мокром месте. Что за чудо? Тэхён снимает перчатки и смотрит на время: почти полчаса. Идёт греть воду, оставляя Чонгука плакаться в одиночестве. Детки со столицы слишком нежные. Через двадцать минут Тэхён показывается в дверях и кивает в сторону ванной комнаты — пора смывать краску. И Кима совсем не заботит удобства младшего: он больно давит на шею, заставляя нагнуться над ванной ещё сильнее, льет то слишком горячую воду, то холодную, потом ещё и мыльная пена попадает в глаза. Пальцы Тэхена путаются в уже коротких волосах и больно тянут, когда он вымывает краску. В какой-то момент Чонгук почти решил, что Ким, выливая ему голову ведро с водой, ждёт, когда тот захлебнётся, но полотенце падает на голову раньше, чем кончается воздух в лёгких. В следующий раз Чонгук кричит, когда Тэхён заканчивает его причесывать. После того, как насухо вытер волосы, и разрешил посмотреть в зеркало.Чертов Ким Тэхён выкрасил его черные волосы в грязный болотный цвет.
Чонгук хватался за короткие волоски и почти впадал в истерику. Его волосы были мягкими как перья, а стали жёсткими, как солома. Они теперь лишь цветом отличаются от тех, что были у автора данного безобразия. У него на переносице торчат два черных шарика, у него вдоль левого уха воткнута черная «игла», а в правом ещё один черный шарик. — Ещё пару процедур и цвет будет как пшеница, обещаю. И хихикает так, будто это смешно. — Меня же теперь никогда не пустят в столицу. А вот и его «могло быть хуже». — Если тебя это утешит, то в столицу ты не попадешь по иным причинам. Скептично и с небес на землю, такой тон был у старшего, и, к его великой радости, просыпается Чимин. Заходит в ванную, трёт глаза, видит Чонгука и без лишних слов готовится к своей очереди под пляшущих в глазах Тэхёна чертах. В отличии от Чонгука, Чимина знает в лицо вся столичная армия, так что его преображение должно быть более резким, но Паку всё равно. Он не держался за такие мелочи как «аристократический вид». Тэхён, разводя краску, как бы невзначай интересуется, насколько сильно Чимину нужен глаз, и не обидится ли, если Ким случайно обожжёт ему радужку. Тэхёну на забаву, Чонгук от услышанного скалится. К вечеру у Чимина серые волосы, проколоты брови и уши, хной расписана шея и в правом глазу серого стекла линза. Тэхён говорит, что даже если будет наводка, никто никогда не поверит, что почти слепой человек мог служить в армии или то, что в их-то время кто-то, и уж в тем более военный, поступится своим глазом. Таким жить до конца дней среди шахт. — А сам-то продолжаешь как ар… достойный человек выглядеть. По непонятной Чонгуку причине, Тэхён запрещает вешать ярлыки и считать аристократов выше только потому, что живут они над Нижним городом, ведь Чонгук сейчас сам где? Эту воспитательную беседу Тэхён провел ещё в первый день их знакомства. Если бы Ким хотел, то написал бы книгу о воспитании строптивых, правда, приручать ему их некогда, как и книгу писать. Но пример Чон Чонгука должен остаться в истории. Чонгука потряхивает: были сказки о Нижнем городе, которые он слушал по детству, а есть ужасы, в которых он оказался сейчас. Так как он сейчас, выглядят только спятившие или заклейменные подопытные ученых из «Санбрейка». Он слышал о таком.Минуточку.
— Джентльмены, вас не то что по листовкам люди, вас в глаза матери не узнают, а меня, чтобы я не сделал, найдут, даже если я буду притворяться женщиной, так что на эшафоте предпочел бы выглядеть достойно. — Твоим палачом стану я, если мой непотребный вид создан тебе на забаву. — Вот Чимину всё нравится, — Тэхён указывает за спину. Пак действительно был доволен, он не отходил от зеркала с тех пор, как Ким разрешил смотреть. — Чимину и в петле болтаться бы понравилось, — бросает Чонгук, покинув комнату.Проходили уже. Этот Пак Чимин вообще не от мира сего.
Чимин и Тэхён вечерами спорят. «Переворот власти невозможен», — говорит Тэхён. «Это изменить индустрию промышленности невозможно», — отвечает Чимин. И каждый оставался при своём мнении. Они относились к этому, как к соревнованию. Победит тот, кто будет первым. По крайней мере, таким было негласное правило. — Если Тэхён создаст что-то мощнее парового двигателя, то Чимин сможет без проблем перевернуть этот мир, — Чонгук комментирует новый спор, как бы невзначай, пока моет посуду. А потом и вовсе жалеет, что вмешался. — Я и без него справлюсь. К тому же, у меня нет ста лет времени. — Я свои наработки скорее продам в столицу, а не мнимому узурпатору. — Ох, так и вижу: «Сбежавший безумный ученый Санбрейка просит аудиенции у монарха. Сенсация!» — Я сам ушёл, сколько раз повторять? Сюда я переехал по личной инициативе, мне тут работать намного легче. И никакой аудиенции мне просить не надо: монарх сам жаждет, чтобы я предстал перед ним. — Да кто в своём уме сам сюда переедет? — взрывается Чимин. — Несостоявшийся адъютант и человек избежавший смертной казни? — Туше.Иногда Чимин задумывается, а не свернуть ли Тэхёну шею?
Тэхён много рассказывает о местных правилах. Тут нет порядка, людей с верха ненавидят. Пожиратели грехов — это просто красивое название для оправдания убийства и каннибализма. Ночью лучше никуда не выходить, если главари не знают тебя лично, днем носить очки, и нет, не потому что могут узнать, а смог разъедает глаза. Поругаешься не с тем человеком — в лучшем случае, проснешься без ноги. Но если будет невмоготу, то Тэхён делает хорошие протезы. Именно поэтому он может расхаживать в такой одежде, именно поэтому он может всем говорить, кто он, ведь кроме него в городе больше некому позаботиться о людях К тому же его больше принимают за местного сумасшедшего, ведь из Санбрейка выходят только трупы. А вот Чонгуку лучше прекратить расхаживать в таком виде — делал акцент Тэхён. Он не упускает возможность лишний раз напомнить о волосах, пирсинге и сюртуке, который смотрится так, будто он считает себя лучше остальных, раз нашёл такое богатство. Точно без головы останется, а тут уже протезы не помогут. Цилиндр забрать у него вышло, а сюртук нет. «Зачем им вообще нужен этот ребёнок?» Каждый раз вздыхал он с намёком для первого капитана. А Чимин с радостью накупил себе «местной одежды», всё-таки обменяв свою золотую цепочку от часов в лавке обмена, лишив своим видом дара речи молодого человека за стойкой, который признал в нём того самого аристократа лишь по одежде и Тэхёну за спиной. Еще Тэхён спокойно говорил о таких вещах, которые наверху зовутся «страшилками на ночь». Взрослые имеют привычку пугать ими детей, в то время как сами не верят даже в самую безобидную. Чонгук и в детстве не верил. — Эй, — шепчет Тэхён за спиной так, что по позвонку бежит холод, — увидишь высокую фигуру с деревянно-механическим протезом вместо руки — беги так быстро, как только можешь, и сделай все, чтобы он не увидел твоего лица и не запомнил твою одежду, телосложение, рост или даже голос. Запомни, в городе только один такой, у кого пальцы сплетены железной проволокой. Остальные не так опасны, — тихо смеялся на ухо и бил пальцами по чужим плечам. — Он оторвет тебе руки и сломает ноги. Говорят, он заставляет есть собственную сырую плоть, а ещё то, что, как наскучит, зашивает нос и рот, а затем ждет, когда жертва задохнется, чтобы отдать своему подельнику — вору трупов. Вор трупов — молодая девушка, но не дай ей себя обмануть. Она настоящий монстр. Там, смотри, иногда и не труп ей для экспериментов нужен. — Прекрати его пугать, — твердый голос Чимина обрубает очередную попытку Тэхёна заставить остаться Чонгука дома. — Пугать? Господа, клянусь, я лично еле ноги унёс от этого потрошителя с протезом. Он меня ещё не нашел только потому, что дело было в столице. А вор трупов так вообще украла у меня чуть ли не самое дорогое в жизни. Нахальная особа. Всё мечтаю увидеть новость о её кончине или приглашение на публичную казнь. Увидите девушку с татуировкой культа скитальцев на лице — дайте ей пощечину от и за меня. — Конечно, будто по городу ходят люди с протезами. Всех с внешними дефектами сразу ссылают без возможности выйти в нижние города на востоке или западе. Что придумал? потрошитель с протезом терроризирует столицу. — А скитальцы разве не выдумка? — аккуратно вступает в беседу Чон. Скитальцы — в народе легенда или скудная группа культистов, не заслуживающая внимания. История такая: элитный отряд убийц подчиняется напрямую монарху, чтят его как бога, и не имеет связи с сенатом. Но много чего говорят, на то это и легенда. Сторонники теории заговора против монарха очень любят эту тему. — Видишь, он просто пытается тебя напугать и делает это неумело. Тэхён пожимает плечами отходит от Чонгука, тот успевает выдохнуть, как снова слышит шепот над ухом: — Но на твоем месте я, правда, был бы аккуратней.