* * *
Сыльги копалась между полок в кабинете Хосока. Знала, что где-то должно быть что-то более интересней, чем дорогой алкоголь. Чонгук помогать наводить беспорядок отказался. Когда Сыльги, наконец, достала то, что так усердно искала, попросила помочь Чонгука сложить всё в сумку для того, чтобы незаметно вынести. Позже они держали курс на пустующий гостиный зал. Девушка большую часть времени жаловалась на бесконечные практические и теоретические уроки. Говорила о том, что слышать она ничего не хочет о Санбрейке и всё что с ним связано. Громко и резко согласилась, когда Чонгук спросил, правда ли в том, что все там странные, а затем сменила тему разговора. — Один раз я сбежала в город, — голос Сыльги звучал грустно. Чонгук смотрит на её расслабленно-недовольный вид, который стал таким, скорее всего, из-за воспоминаний о чём-то, нежели она правда была недовольна. — в столице много-о, бедняков. Мне нашли простое платье и шляпу. Я сменила одежду, когда зашла в пекарню, и эти идиоты не заметили, как я её покинула. Их, кажется, сослали вниз охранять фабрики — слышала мельком после того, как их отчитали. Я даже не помню, как точно они выглядели — у меня охрана меняется часто. — И зачем же ты сбежала? — М, было интересно, правда ли это, что я не смогу без охраны. Думаю, это одна из причин. Я просто думаю, что хотела погулять в одиночестве. Тогда я познакомилась с Айрин, — и она больше не выглядит раздражённо, она будто пытается не быть раздражённой. — Я виделась с ней иногда, мне получалось сбегать чаще. Это было весело. Я имею ввиду, она жила в поместье, и её, как и меня, съедала тоска. Мы быстро нашли общий язык. Её не ограничивали, и я думала, она счастливица. Скорее всего, это было связано с тем, что её сестра готовилась к замужеству и всем было не до неё. Чонгук плотно сжимает губы: это не похоже на весёлый разговор. Ему от чего-то неловко, а ещё хотелось сбежать. Это не то, что он должен или хотел бы выслушивать. Он думал о том как здесь оказался и подвернётся ли ему момент уйти без лишнего шума или каких-то странных обязательств. Он не должен был соблюдать хороший тон, поэтому ему просто можно встать и уйти. — Мы должны были встретиться возле книжной лавки, недалеко от центра столицы. Меня схватили и увезли далеко оттуда, пока я её ждала. — Схватили?! — Это не длилось долго. Я даже не до конца всё поняла. М-м, семья Айрин ненавидит мою семью или Санбрейк, что, наверное, одно и то же. Меня хотели обменять на главу филиала — не знаю, зачем. Наверное, они думали, что я много знаю. Их казнили, с того дня охраны стало больше, уроков стало больше, а ещё Чон Хосок в моем личном распоряжении. Я думаю, через пару лет нас заставят заключить брак, если я, как того хочет дедушка, не встану за какие-то его дела в Санбрейке. Отвратительные перспективы. Чонгуку совсем было непонятно, чем больше она недовольна и что ей не нравится. У него сложилось далеко не самое положительное впечатление о юной Кан, как её звал Хосок. Избалованная, самоуверенная, наглая, шумная и глупая. — Замужество или Санбрейк. А чего же ты тогда хочешь? — Не знаю, — говорит девушка. — Вот ты сам знаешь, чего хочешь? Её резкий тон никак его не задел, и он не считал, что как-то задел её. Он знал, что хотел, чего не хотел и его мало что неустраивало. — Хочу заниматься бизнесом; моя семья владела железными дорогами. Отец говорил, что хоть кто-то должен будет перенять семейное дело. Потому что мой брат… он был военным. — и чтобы звучать убедительно, добавляет: — Вся причина в этом. — Бизнесом? Ты думаешь, это легко? — Кондитерский дом или что-то вроде него — я люблю шоколадные пирожные. Можно начать с этого. Мисс Суён заварила мне мятный чай — никогда такого не пробовал, а с ним пирожные казались ещё вкуснее. Поэтому я подумал, что существует множество вариаций того, что можно соединить и приготовить. Вот, это то, что я хочу.* * *
— Что за неприглядное зрелище, — тянет Сыльги, после чего Чонгук выхватывает у неё бутылку из рук, и посмеивается, когда он кашляет после того, как залпом выпил чуть меньше половины бутылки. — В первый раз? — Это, км, отвратительно, — у него немного слезятся глаза, горло всё ещё першит, а теперь ещё и горит. — Мои друзья всегда использовали трубки. Помимо пары бутылок, которые они стащили у Хосока и смешали всё с фруктовым соком, Сыльги отыскала коробочку нюхательного табака. И несмотря на то, что она дала вполне чёткие инструкции, порошок всё равно каким-то образом попал Чонгуку в горло. — Держи, — протянув ему платок, она вздохнула. — Если кто-то нас сейчас найдёт, будут проблемы. — У тебя, — промакивая ткань под нижним веком, говорит Чонгук. — Я младше, а значит, не всё понимаю, — и пока девушка не успела вспылить, он уверенно и самодовольно заявил: — Поверь мне, это всегда работает. Попадает или самому старшему или самому проблемному, а меня жалеют и хвалят. Чонгук засмеялся, пока рядом не раздался строгий голос: — Ты правильно подчеркнул, что попадает не только старшему по возрасту, но и проблемному.* * *
— Я буду вечность здесь работать?! — вскрикивает Чонгук и кидает щётку на землю. — Я замерз, мои пальцы почти что окоченели от холода! Хосок сидел в кресле, цеплял зубочистками дольки яблок и наблюдал за тем, как отбывают своё наказание подростки. Чонгук должен был чистить лошадей, а Сыльги водить их через препятствия, следя за тем, чтобы конь перепрыгивал лишь через черные, а белые обходил стороной. — Вечность не будешь — через месяц тебя ждёт академия, поэтому будь усерден. — Моя мать об этом узнает! — кричит Сыльги, на что Хосок спокойно ей отвечает: — Ваша мать, юная Кан, лично просила меня учить вас конному спорту. Не доверила это даже учителю, поэтому будет рада услышать об успехах из Ваших уст.* * *
Тэхён, имевший определённую славу среди узкого круга лиц, решает эту самую славу расширить так, что о нём знать будут даже те, кто не умеет читать или же лишён слуха. Хосок его высмеял, но пообещал в этом помочь. Как именно — не уточнил, но зарёкся исполнить желание Тэхёна. По его виду младший понял, что мог и не рассчитывать на добрую славу. Возможно, ему следовало воспользоваться услугами тех, кто занимается презентацией знатных лиц в королевстве, но вовремя одумался. Им будут интересоваться больше только в том случае, если его поведение, пусть и по слухам, будет вызывающим. Тэхён не думал о своих мотивах. Вернее, он хотел бы верить в то, что ему нет дела до истинных мотивов своих поступков. Он держал эту мысль в своей голове до тех пор, пока не поверил в неё. Ему не нужно, чтобы в нём видели личность, о которой надо говорить, ему не нужно, чтобы его, наконец-то, заметили, ему не нужно доказывать всем, что он существует.* * *
Первый раз Тэхён задумывается о том, что что-то с ним не так, когда они выехали с бригадой штатных врачей за пределы разбитого на бывшей Северной границе лагеря на лошадях. В его блокноте появляется запись «одышка», а поразмыслив над этим вечер, он перелистывает на прошлые дни и натыкается на однотипные, казалось, незначительные заметки: «аппетита нет второй день», «руки дрожат», «скальпель потяжелел». Бригада была собрана в качестве поддержки, военные врачи на передовой не справлялись. Добрый жест короля. Но Тэхён знал, что столь благородная причина — лишь прикрытие для того, чтобы он и ещё пару человек спокойно добрались до нужного места. Нежилой участок, на котором проходили полевые испытания. — Я абсолютно точно понимаю две вещи. Первая: ты что-то хочешь сказать, — Тэхён сидит неподвижно, говорит почти сквозь сжатые губы. Юнги всматривается в цвет его белков уже сорок секунд, Тэхёну кажется, ещё пять и его глаз высохнет. — Вторая: это не вирусная инфекция. — Не двигай головой и смотри в нижний угол, — Юнги отходит для того, чтобы вернуться с пипеткой. Тэхён не успевает уточнить, в какой из углов ему смотреть, как маленькая капля, сорвавшаяся с пипетки, начала жечь и щипать. Юнги жёстко останавливает руки, которые уже потянулись к глазу. — Они грязные. Не прикасайся к лицу грязными руками. — Я был в перчатках весь чёртов день, Юнги, — он часто моргает и сильно жмурится для того, чтобы унять раздражение. — День был чудесен, Тэхён, не придумывай. Посмотри на меня и закрой второй глаз, — он всматривается дольше, чем сорок секунд, а благодаря капле, попавшей на глаз, дискомфорта от не моргания ещё не возникло. — Ты, кажется, убавил в весе. Есть ли что-то что ты можешь мне рассказать? Тэхён смотрит на Юнги и не знает, должен ли что-то говорить. Поэтому не говорит ничего.* * *
О том, что желудок отвергал любую еду, Тэхён не стал сообщать Юнги. Это не было чем-то таким, о чём он должен был поставить его в известность. Но это было тем, что вызывало раздражение.* * *
Чем больше Тэхён проводил времени в Санбрейке, тем больше в нём горело желание воплотить задуманное. Он не говорил о своих планах на будущее Юнги, потому что ещё не до конца был уверен в реализации. Больше вдохновения ему подарили вылазки полевых испытаний. Он наблюдал за тестами, иногда участвовал в обсуждении и делал полезные для себя пометки. Спустя недолгое время его имя действительно было у всех на слуху, что также придало ему какую-то уверенность в своих начинаниях. Он был занят работой даже дома и совершенно не брал выходных. Юнги сказал: «похоже, ты нашел то, что так давно искал» — и это был совершенно не тот ободряющий или поощряющий тон. Скорее, настораживающий. Тэхён, как никто другой, знал, что этот тон может означать, но, ослеплённый своей идеей, новым началом и неиссякаемым вдохновением, просто проигнорировал его слова.* * *
Было что-то интимно личное в том, что Юнги продолжал быть в нём заинтересован. Это не совсем то времяпровождение, которого он всегда хотел, и, если разбираться, оно было тем, что могло сделать его несчастным, но это то, к чему он привык. — Слишком быстро, — говорит Юнги, его пальцы у него на запястье. Тэхён пришёл с жалобой на кашель, но Юнги зачем-то решил проверить давление. — А теперь отвечай коротко и честно. С каких пор и как часто у тебя скачет пульс? — Давно. Не помню насколько. Год назад он подскакивал до двухсот ударов. Примерно после моего выпуска. — Это случается после физической активности или… — Ни это, и ни какой-то стресс не является причиной. Это происходит внезапно и в самый обычный момент: во время чтения или прогулки. Я замерял свой пульс раньше, поэтому ничего из этого на него влиять не может. — Обмороки? У Тэхёна не то, чтобы не было желания отвечать на подобные вопросы, но он снова застал тот момент, когда Юнги не был похож на настоящего человека, потому замедлил. И дело было совсем не в том, что он давно его таким не видел. Тэхён считал, что к такому привыкнуть нельзя. Острый взгляд и безразличный голос всегда нагоняли на него холодный страх. — Последние два месяца, может быть, раз в несколько дней. Обычно сердце начинает колотиться и появляется страх, гнетущий как при панике. Это не длится долго, если я задерживаю дыхание или глубоко дышу. — Боли? — Давящая и жгучая. Больше вопросов он не задавал. Молча поставил укол, который заставил Тэхёна гореть изнутри, будто все его внутренности обожгли горячей водой. А потом, когда пульс и давление пришли в норму, и Тэхён мог идти по своим делам, Юнги просто ему сказал: — Пульс идёт на повышение и в конце останавливает сердце. Твои проблемы с дыханием возникли из-за того, что сердце не справляется и в лёгких копится жидкость. Всё не так плохо. Придёшь на днях, когда будешь свободен, сделаем ингаляции. Юнги не сказал, что он завтра умрет, и Юнги не выглядит так будто он завтра умрет, но и не выглядит так, будто это что-то незначительное. Тэхён не может подавить образовавшийся в груди дискомфорт. Слова Юнги кажутся странными, но сердце Тэхёна не может остановиться сейчас, потому что он был убежден, что оно перестало биться, когда ему было десять.* * *
Дышать становилось с каждым днём все сложнее. Он думал, что его редкие боли в груди прекратятся после лечения, которое ему назначили, но всё только усугубилось. Юнги говорил, что есть в болезни такой период, когда симптомы становятся сильнее, а все недуги увеличиваются для того, чтобы через какое-то время спасть и успокоиться. И ему действительно становится лучше. Весной, когда его мокрый от крови кашель сменяется синими лепестками. Горло было раздражено и разодрано изнутри. Всё, чего хотелось, это запить всё большим количеством холодной воды. Но Тэхён не мог ни пошевелиться, ни отнять свою руку от горла. Когда оцепенение спадает, он поднимает свою голову и видит перед собой Юнги. «Ничего страшного не случилось», — говорил его вид, который, на удивление, успокаивал.* * *
Боли в груди стали меньше, аппетит не появился, а сон не то нарушился, не то пропал. Тэхёна мучили кошмары, после которых он просыпался вымотанным и уставшим, поэтому перспектива отсутствия сна не являлась проблемой. Алкоголь стал тем, что работало хорошим переключателем между сном и бодрствованием, обманчиво работал против ночных кошмаров или бессонных ночей, но не помогал с ними справиться. Знакомый врач вводил в вену морфий, как что-то, что поможет ему не впасть в алкогольную зависимость. Тэхёну хотелось с кем-то об этом поговорить, но быстро понял, что ему не с кем. Наверное, он мог говорить только с Сехуном, но Тэхён не ответил на его последнее письмо и не хотел использовать эту возможность как причину. И вместо того, чтобы забыть об этом, он сжёг все письма с адресом для того, чтобы подстраховать себя на случай, если он не будет понимать, что делает. Довериться кому-то — было чем-то противоестественным, тем, чему противился весь его организм, выворачивая желудок наизнанку.* * *
— Как скоро я умру? — Не сравнивай себя с Южной принцессой. Склонен полагать, что смогу оттянуть этот момент до того времени, пока не найдётся лекарство. Я давно изучаю этот вопрос и, возможно, мне повезло, что мы столкнулись с этим сейчас. — Используешь меня как научное пособие? — Раскалённый котел вместо сердца не поставишь, Тэхён. Если оно завтра у тебя остановится, я не смогу его завести. У меня есть вариант с погружением в сон. Когда-то были популярны эксперименты с заморозкой животных, а позже выдвинули теорию, что можно таким образом продлить жизнь и человеку. Проблема в том, что у меня не было подобной практики, и я, если честно, не знаю, как можно будет «разбудить». Тебе выбирать. Я вижу три варианта. Подумаешь или дашь ответ сейчас? Юнги терпеливо ждал ответа. Весь его вид выдавал заинтересованность в Тэхёне как в том, кто даст ему разрешение на только ему известные действия, и как в том, кто будет полезным. Тэхён смотрел на него с грустной благодарностью. Юнги не виноват в том, что Тэхён никогда не понимал очевидного. Возможно, сейчас он казался беззащитным, его глаза отчего-то стали влажными. — Я теперь понимаю, почему ты так любишь театр, Юнги, — говорит Тэхён. Ему было больно гораздо сильнее, чем он позволял себе показать. — У тебя отсутствуют эмоции — ты всё же не человек. Страх сменился досадой.* * *
Количество выпитого никак не повлияло на его мозг положительно и только усугубило состояние. Вместо расслабления его охватила паника. Тэхёну впервые страшно настолько, что находиться наедине с самим с собой некомфортно. Он не понимает, как такое возможно и почему он кажется самому себе чужим. Руки трясутся, когда он открывает камеру в револьвере и считает, сколько потронов у него осталось. Он не хочет ждать смерти от остановки сердца. Его приводило в уныние сколько не факт самой кончины, а то, что он, как всегда, ничего не может с этим сделать. Он не хочет быть для Юнги подопытным. Он знает, чем это может закончиться, и совершенно не хочет проводить с ним больше положенного времени для того, чтобы в конце оказаться ненужным. И он не хочет, чтобы его погружали в какой-то временный сон, просто потому, что он боится и не понимает, как это возможно. Он смотрит на револьвер в своих руках и не может избавиться от мысли, что этот кусок металла не сделает свою работу.* * *
Были вещи, которые ему, наверное, знать не следовало. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, подслушивающим разговор старших в библиотеке дворца. Тэхён не совсем принял ситуацию и, может быть, не до конца её осознал. Требовалась тишина для того, чтобы расставить всё по своим местам. Хотел бы он оставаться в счастливом неведении.* * *
Тэхён забросил всякую работу. Последние несколько дней он бродил по городу в надежде на то, что его внутренние страхи рассеются, и ему станет если не лучше, то легче. Правда состояла в том, что, видимо, Тэхён всё же проклят. Вероятней всего, так и было. Слова Юнги всегда имели определённое значение, так, может, и эти не стали исключением?«Те мыши, что родились в доме, в котором уже живет кошка, не чувствуют её запаха. Понимаешь, что это значит?»
— Когда ты окружён врагами, совершенно теряешь бдительность. Я понял, что это значит, хён.«Нельзя потерять что-то, если у тебя изначально ничего нет».
— Я не должен бояться потерять свою жизнь. Она никогда мне не принадлежала: ни когда были живы родители, ни когда Сокджин оставил меня в живых. Как можно говорить о щедрости, дорогой брат, если это не жизнь, а сплошная череда сожалений. Это не потому что он пьян и не потому, что считает, что умрёт завтра. Он жжёт все свои записи, потому что они бессмысленны. Потому что они бесполезны. Тэхён не может осознать то, что мог поверить в такие глупости. В миру, где кто-то дёргает за ниточки и направляет тебя в нужное им русло. Там, где каждый его шаг расписан кем-то наперёд. Он даже не знает: ему позволили услышать тот разговор, который открыл ему секрет их мира, или же это произошло случайно. — Никогда не интересовался всеми этими теориями заговора, даже не слышал ни одной, но, — он присел напротив камина, среди дров догорали последние бумаги. Он даже ещё мог прочесть несколько предложений. Лёд в стакане с виски давно растаял, поэтому он предположил, что слишком глубоко ушёл в свои мысли, — я думаю, ни одна из них не подошла к истине так близко, как сделал это я. Он хотел так много, верил в то, что это имеет смысл и он сможет всего достигнуть, но реальность оказалась такова, что всё, что он может, это лишь то, что ему позволили. — Я думаю, что действительно ненавижу Санбрейк. Он, наконец, находит самый логичный и доступный ему выход из сложившейся ситуации. И ему всё равно. Он это сделает, нарушив чьи-то планы или же сыграв им на пользу. Утром Тэхён просыпается, как он решил, в последний раз лишь для того, чтобы забрать все свои вещи из Санбрейка и сбросить их в ближайшую помойку.* * *
Перед глазами Тэхёна мелькали цветные точки, он несколько раз жмурится, стараясь их прогнать, но те лишь множились. Когда глаза успокаиваются и картина перед ними нормализуется, он наглым образом осматривает молодого офицера перед ним. Чистый без опозновательных нашивок чёрный мундир. Тэхён знает — цепной пёс. Они все были для него кем-то вроде живой мебели. Наверное, Хосок или Сокджин мечтали о том, чтобы он в определённый момент стал таким же и облачился в чёрное, но вариант с Санбрейком от Юнги его спас. Так он думал и, как всегда, ошибся. Была ли его жизнь лучше, если бы он остался в армии для того, чтобы потом служить теневой монархии перед ним как офицер? Был бы он счастливее, если бы он выбрал Хосока как того, на кого он хочет быть похожим? И, в конце концов, насколько щедрым в действительности оказался Сокджин, сохранив ему жизнь? Навряд ли Тэхён надеялся на долгую беседу, да и напоследок с кем он хотел бы завязать разговор был бы Сехун, но Тэхён не был уверен, что вечно занятой мистер О соизволит его навестить. Ещё Тэхён не был уверен, что станет его ждать. «О, важная персона. Должно быть, собака Хосока». Эмоции менялись резко: от обиды на Хосока, злости на Юнги, ненависти к Сокджину до жалости к самому себе. Он точно не помнил, что говорил, и более того не помнил, что делал, но когда вид кирпичной стойки заменяется небом, по которому плывут дирижабли, соображает, что сказал лишнего. Ему не хочется вставать — ему вполне комфортно лежать на земле и глядеть в небо, прислушиваясь к будничному шуму города. Казалось, беспорядочные мысли пришли в порядок, и его затуманенный алкоголем разум прояснился. «Самый амбициозный работник Санбрейка»— не звучит как комплимент, скорее как насмехательство. И это совершенно не та слава, которую он хотел себе заработать среди армейских служителей. Потому что Тэхёну не хочется, чтобы о нём говорили как о том, кто работает на благо королевства. Потому что он не собирается тратить свои последние дни, исполняя замыслы тех, кого он мечтает вычеркнуть из своей жизни. «Я всё равно умираю. Поэтому хотел бы выбрать время сам. Хотел бы хоть что-то выбрать сам». Тэхён вглядывается в офицера, присевшего рядом. Он не выглядит как элемент живой мебели, как другие офицеры, которых он видел в штабе Хосока. По сравнению с ним это Тэхён всегда был на грани подобного состояния. «У этого, как ты выразился, слабака, забрали право выбирать, забрали мечту, забрали будущее». Что этот офицер может о нём знать? Тэхён сам не до конца себя понимает. Но совершенно точно знает, что по-настоящему сильный человек может пойти на столь отчаянный шаг. Повешение, рассечение вен, отравление или пуля в висок — это лишь вопрос метода, он ещё не думал об этом. Но у него, правда, больше ничего нет. Вещь, за которую можно жить или умереть — какая разница, если всем этим, всем им распоряжается Юнги? Если бы у него была хоть одна причина. Он бы, может быть… — Я предпочту составить тебе компанию сегодня и даже завтра, но никак не через много лет, которые могут и не настать. …бросил им всем вызов и доказал, что принимает свои собственные решения без их участья.