***
Мы шли после смены по Ruseløkkveien, чтобы выловить автобус у Национального театра, но нагретый воздух источал приятный тёплый запах, а сумерки только-только опускались на город, и мы, очарованные этим мгновением, решили, что спешить нам некуда, и, не сговариваясь, зашагали медленным прогулочным шагом к Karl Johans. Мне необходимо было свернуть за парк у Королевского дворца, но Тарьяй, двигавшийся в противоположном направлении, этого знать не мог. Я не потратил ни секунды на то, чтобы раздумывать над неудобным мне маршрутом, потому что сегодня мне просто хотелось слушать его болтовню о всякой ерунде и наоборот пытаться вникнуть в заумные факты и выдержки, что он подцепил из своих книг, с которыми не расстаётся дольше чем на одну рабочую смену. Иногда мы по несколько долгих минут просто молчали, и я поражённо отмечал, что млел от уютности этого молчания и спокойствия, которое окутывало меня, как только я оказывался рядом с этим человеком. Мысли лениво ползали в голове. Мы отходили всё дальше от главной улицы, вглубь нешироких уютных переулков, и ощущали, как тёплый вечер окутывал Осло, наполняя его изумительной, почти плотной тишиной. Она была немного душной, даже таинственной, а значит умела хранить секреты, и я решил, что здесь и сейчас можно говорить о чём угодно. — Тарьяй. — М? — расслабленно отозвался он. — Можно спросить тебя кое о чём очень личном? Он удивлённо на меня взглянул. — Спросить можешь, а насчёт ответа я подумаю. Я обнаружил, что волнуюсь, как школьник на первом экзамене. «Да какого чёрта?» — Тебя всё-таки интересуют парни или нет? В ответ я получил только его любопытный взгляд. — Случается. Я не знал, что дальше делать с этой информацией, но других вопросов во мне тоже не нашлось. Тарьяй ухмыльнулся. — Ты просто так спрашиваешь или с какой-то целью? — Просто так, — честно ответил я. Тарьяй бросил на меня ещё один заинтересованно-изучающий взгляд, но ничего не сказал.***
«Случается»… Выяснилось, что этот ответ ровным счётом никак не удовлетворил моё любопытство. Эта проблема почему-то продолжала волновать меня. Ещё больше меня волновала моя беспокойность и тревожность по этому поводу, о которой я постоянно спрашивал своего внутреннего Хенрика и чаще всего слышал в ответ одно лишь фырканье, которое в итоге распознавал, как своё собственное. Хенрик в голове был уверен, что информация о том, что у Тарьяй иногда «случались» парни точно не вызывала эту тревогу. Скорее эта информация меня влекла самым бесстыдным образом. Меня стали одолевать фундаментальные мысли о собственном самообозначении. «А не латентный ли ты бисексуал, Хенке?» И ничего кроме как попытаться проверить это мне в голову не пришло.***
На следующее утро мне в голову постучалась изумительная идея — попытаться посмотреть на мужчину под другим углом. Посмотреть так, будто я мог бы быть заинтересован в чём-то большем; посмотреть, как на сексуальный объект. Мысль была дикая и одновременно раздражающе смешила меня, заставляя усомниться в собственном психическом здоровье, но лучшего я не придумал. Первым оказался Френде, который чуть не снёс меня с ног в дверях кухни, торопясь обслужить огромный стол, который сегодня с самого утра был практически забит под завязку. Он выглядел взмыленным и слегка потрёпанным, так как яркая, энергичная норвежка с сильно выраженным северным акцентом, гоняла его туда-сюда то за новыми столовыми приборами, то за стаканом воды, а потом долго пыталась выяснить у него дорогу до Chateau Neuf, оставляя его совершенно без сил, а меня с душащим приступом смеха. От этого зрелища я совсем не смог сконцентрироваться и представить Френде в роли мужчины, которого бы мне захотелось поцеловать. Я встал в проходе у вешалок для одежды, найдя хороший обзор, и окинул взглядом весь зал. Вот, например, тот парень — симпатичный, стройный, уверенный. Мог бы я погулять с ним так, как гулял когда-то с Леа? Как с человеком, на которого имею виды? Делиться с ним чем-нибудь откровенным, завлекать его, заигрывать? Вероятно, мог бы, если бы нужно было привлечь. Но «нужно» и «хотелось» совсем не складывались в единый пазл. Вот тот мужчина, постарше, с грубой щетиной, отливающей рыжеватыми полосками, в местах, где его касались проскользнувшие лучи солнца. Сидит в индивидуальном кресле, поодаль от большого стола, медленно и тщательно пережёвывает мясо из открытых раковин моллюсков, немигающим уставшим взглядом глядя куда-то прямо перед собой. Допустим, я обхожу его столик, кладу руки на его напряжённые плечи, разминаю их… Если бы моё воображение было одушевлённым и могло подойти ко мне со спины и ударить по темечку, то наверняка бы оно так и поступило, мол, какого хрена ты со мной творишь, бесценный ты мой хозяин? Но я упорно продолжал экспериментировать. Массаж — недостаточно интимно. Я попытался вообразить, как кладу руки на его скулы, веду пальцами по линии волос на подбородке, и попробовал представить его в своей постели и… Воображение начисто отказалось работать. Меня передёрнуло изнутри и я поспешно отвёл взгляд к окну. Мелькнувший за ним курьер был слишком молоденьким, почти мальчишкой. «Нет, мальчишек мы в постель брать не будем!» Проследив за несколькими его шагами, я осознал свою мысль и, изумлённо крякнув, отвернулся и от него. Через несколько минут я озадаченно вздохнул, понимая, что эксперимент не удался. Одни мужчины мне казались симпатичными, другие — нет. С одними было бы вполне не стыдно пофлиртовать, а с другими — неприятно. Я дошёл до того, что отыскал в зале ресторана по крайней мере двух парней, которых при необходимости, пожалуй, смог бы поцеловать. Попытка представить с ними секс ни к чему не привела. Мне не было противно или неприятно — я просто не мог вообразить мужчину в своей постели. Может быть, дело в том, что все эти мужчины гетеросексуальны и не привлекают меня, потому что вообще не хотят привлекать мужчин? Это казалось притянутым за уши, но я вспомнил о Тарьяй, который имел такой опыт и который умел выглядеть весьма привлекательно. И вот мы вернулись туда, откуда пришли… Тарьяй. Правда вернулись мы туда с очень недвусмысленными мыслями, на которые мне еле-еле хватило смелости. Всё, до чего я додумался, — нужно всего лишь попросить Тарьяй поцеловать меня. Это было самым простым и логичным способом проверить, привлекают ли меня мужчины. Поцеловать его — и всё сразу станет понятно. Стало интересно, как отреагирует он на такую просьбу. Мне казалось, что если я честно объяснюсь, если скажу о своих подозрениях о самом себе, то он не станет отказывать, а поймёт. Врать я не видел смысла: раз уж дело всё равно должно закончиться поцелуем, то стесняться и умалчивать правду просто глупо и по-мальчишески.***
Меня мандражило целый день. Я смотрел на Тарьяй в белой обтягивающей рубашке и рабочем фартуке и осознавал, что никогда не думал о том, какой он под одеждой. Как могло бы выглядеть его тело? Накачен ли у него пресс? Есть ли у него волосы на груди? Украшают ли его живот родинки или, быть может, его спину уродуют застарелые шрамы? Было странно думать об этом, но я бы не назвал эти мысли неприятными. Беспокоило совсем другое — я собирался попросить его о безумстве, о поцелуе ради эксперимента, ради моего интереса, и почему-то имел наглость думать, что он воспримет это нормально; что это его не обидит; что не посчитает меня больным ублюдком. Я весь день пытался подобрать момент, чтобы подойти к нему. Но на самом деле только оттягивал его. Ни в один из перерывов я не решился завести его в подсобку и внятно изложить свою просьбу. Смена уже подходила к концу, а у меня так и не созрело даже маломальского плана. Когда ресторан наконец закрыл двери за последними посетителями, я был уже на взводе. Все, кроме дежурного по смене, который остался на уборку зала, вывалили на улицу одной галдящей толпой. Мы с Тарьяй не сговариваясь отстали от всех на десяток шагов, при этом не перекинувшись ни полуфразой, шли молча до самой улицы имени моего тёзки*, пока я не заметил по взгляду Тарьяй, что он вот-вот начнёт прощаться со мной и свернёт в сторону своего маршрута «работа-дом». Я подумал, что если не найду смелости и самообладания прямо сейчас, то уже никогда не решусь сделать задуманное. Либо сейчас, либо больше никогда в жизни. Пан или пропал. Поэтому я легонько цапнул Тарьяй за джинсовку на предплечье, привлекая его внимание. Он посмотрел на меня, озадаченно вскинув одну бровь, и я, снова без единого слова, мотнул головой в сторону плотно стоящего ряда деревьев. Он не возражал.***
— Хенрик, возможно, это не моё дело, но мне весь день кажется, будто ты хочешь мне что-то сказать, но никак не наберёшься духу. Мы бродили по Slottsparken куда я потащил Тарьяй в надежде, что в тихом, приятном месте, в окружении зелени, при полном отсутствии людей и света мне будет легче изложить свою просьбу. Куда там. Я весь день так и этак пытался начать нужный разговор, но каждый раз слова застревали в глотке, а нервы напрягались так, что изнутри начинала бить дрожь. Следовало признать, что идея поцеловать этого парня не казалась мне непривлекательной. И осознание этого факта делало задачу ещё более трудновыполнимой. Я медленно вдохнул. Потом выдохнул. Уверен, это одна из тех ситуаций, когда нельзя показывать свой страх. Хотя я всё же надеялся, что это был не страх, а всего лишь волнение. — У меня действительно есть кое-что на уме, но ты посчитаешь это странным. — Может, и так. — Пожал плечами Тарьяй. — Но мне кажется, что если ты ещё хотя бы день проведёшь в таком напряжении — тебя просто по стене размажет. Слова совсем не хотели выговариваться. В моём горле будто висели толстенные ржавые цепи, которые мешали мне дышать, не говоря уже о том, чтобы выдавить какие-то полноценные слова наружу. — Чёрт возьми… — выругался я, понимая, что веду себя как юная девственница на первом свидании. После чего резко остановился, задрал голову и сообщил веткам, оказавшимся надо мной: — Уменяестьподозрениечтомненравятсямужчины… — еле разборчиво выдохнул я одним словом и замолчал. В ответ раздалась идентичная тишина, поэтому я решил, что прямо сейчас в морду мне не дадут, и, глубоко вздохнув, продолжил уже с большим толком: — И я хотел попросить тебя поцеловать меня… чтобы выяснить этот вопрос. И решился посмотреть на него. Ожидаемого удивления на его лице не обнаружилось. Зато у него отчётливо блеснули глаза. Не говоря ни слова, он шагнул ко мне, обнял меня за талию и поцеловал с неожиданной настойчивостью. Характеристика «неправильно» явно не подходила. Впрочем, как и остальные отрицательные определения, — я даже вспомнить их не мог. Это было на самом деле потрясающее. Так ново, напористо, тягуче. Уверенные губы скользили по моим губам, и попытки перехватить инициативу категорически пресекались — это была невообразимо захватывающая игра. Такая приятная, что я мгновенно расслабился и обнял его за плечи, одновременно пытаясь прихватить его губы своими. Невероятно, но он отступил, будто решил, что теперь мне можно дать немного воли, что теперь я не испугаюсь того, что чувствую, не оттолкну его, не ударю, не сбегу. И если это было тем, что он подумал — он был чертовски, ужасающе прав. Я немедленно воспользовался этой дозволенностью и свободой — приласкал языком, прикусил его влажную губу, потянул. Его губы были своенравные, властные, слегка настойчивые и податливые одновременно, раскрывающиеся мне навстречу, разрешающие, впускающие, но бойкие и непокорные одновременно. Я никогда не целовал таких губ и мне это дьявольски нравилось. Я перебрался рукой на его шею, а он крепче прижал меня к себе за талию. По телу прошла знакомая волнительная дрожь и она, к моему ужасу, напоминала желание. Едва я подумал об этом, как моё тело предательски подтвердило эту мысль, немедленно отреагировав на тёплое и сильное касание мужских рук. Я запаниковал, понимая, что это уже слишком, и разорвал поцелуй, тут же отступая от Тарьяй на два шага. Вопреки моим ожиданиям, он смотрел на меня с невозмутимой ухмылкой. И только в глазах отражались, казалось, искорки вожделения. Я пытался отдышаться — у него, надо сказать, таких проблем не было. Либо он ничего не почувствовал, либо очень хорошо контролировал своё возбуждение. У меня же всё слишком очевидно читалось на лице и в области паха — и меня это не слишком устраивало. — Кажется, мы выяснили, что парни меня привлекают, — заключил я просто для того, чтобы что-нибудь сказать. Да и не было смысла отрицать очевидное — он и так всё понял. — Нет, Хенке, мы, кажется, выяснили, что тебя привлекаю я, — усмехнулся он. Моё тело было полностью согласно с этим утверждением. Но я не собирался так просто сдаваться. — Но ты же парень. — Ага. — Он неопределённо пожал плечами. — Но только один из катастрофически огромного числа. Чтобы эксперимент был более точным, тебе нужно сделать выборку и повторить это ещё хотя бы с десятком парней. Тогда ты сможешь составить какую-то статистику и сделать вывод. Пока есть только я. — Он издевательски ухмыльнулся. Я мрачно посмотрел на него. Озвученное предложение почему-то меня не вдохновляло. Возможно, я, хоть и смутно, но всё же отдавал себе отчёт в том, что вышеупомянутый десяток будет целоваться куда хуже и куда менее приятней, чем он. Тарьяй, тем временем, чуть склонил голову набок и шагнул мне навстречу. Я снова запаниковал и даже судорожно дёрнулся, главным образом потому, что это его движение снова воодушевило некоторые части моего тела. — Не дёргайся ты, — произнёс он, подходя почти вплотную. — У тебя ветка в волосах. — Он запустил только два пальца в копну моих волос, а я охнул от удовольствия и неожиданности. Он всего пару мгновений покопошился у корней, касаясь кожи, а я уже пожалел, что минуту назад, выбирая между желанием сбежать и желанием наброситься на него, не выбрал первое. Тарьяй плавным движением откинул сухую веточку в сторону и отошёл на шаг назад. Можно было вздохнуть. — Пойдём отсюда. Уже поздно, — сказал он будничным тоном и встал на тропинку, ведущую к выходу из парка.