***
Я заявился в его перерыв в привычный ему угол в подсобке, где он сидел с очередной книгой, — как всегда с ровной спиной, с бесстрастным выражением, в белой рубашке, ещё и солнцем из окна освещённый. Солнце в тот момент явно решило подыграть ему, окончательно доводя меня до бешенства: — Ты издеваешься? Он издевался. Сейчас это начало казаться мне очевидным. Он очень медленно положил на страницу закладку, медленно закрыл книгу, медленно её отложил и медленно поднял на меня взгляд. К этому моменту я почти готов был его убить. — Над кем? — сдержанно спросил он. — Надо мной! — выпалил я. — Я над тобой издеваюсь? — наигранно удивлённо переспросил он. — Ничуть. Самым ужасным было то, что он был красив, как чёрт. То, что спорить с ним я сейчас никак не смог бы, — было ещё ужасней. — Ты, может, хочешь присесть и рассказать мне, в чём твоя проблема? — раздражающе спокойным голосом спросил Тарьяй. — Ты специально делаешь всё это? — Не понимаю, о чём ты. — Он с непроницаемой маской профессионального садиста невинно смотрел мне прямо в глаза. Я кипятился. — Все эти, — я сделал пальцами кавычки в воздухе, — «случайные» столкновения в дверях, эти ёрзания задницей по всем столешницам подсобки, эти касания пальцами моих ладоней, когда передаёшь полотенце! Ты же знаешь, что необязательно вкладывать мне его прямо в ладонь? Его, чёрт возьми, можно просто подбросить мне в воздухе, как делают это нормальные люди… — Оу… — коротко выдохнул он, и я понял, что ляпнул. Я вообще только сейчас осознал, что вываливаю на него свой гнев, хотя собирался сказать совсем другое. Тарьяй поднялся со стула и, взяв свою книгу подмышку, направился к выходу. Я растерянно смотрел ему вслед, одновременно ощущая стыд и всё ещё нарастающую злость. На него, на себя, на нелепость момента, на раздражающе монотонное капанье воды из крана, на маму в конце концов. Он остановился у самых дверей и, не оборачиваясь ко мне, кинул через плечо: — Нет, я не издевался. Я хотел помочь тебе разобраться в собственных желаниях. И ушёл. Больше за эту смену я ни разу с ним не столкнулся.***
Как по волшебству эротические сны мне сниться перестали. В ресторане я сталкивался разве что с Сондре, кувшины с морсом и водой мне передавал Матиас, полотенца висели теперь только исключительно на своих крючках — казалось бы живи и радуйся. Но так паршиво я себя не чувствовал никогда. Тарьяй ходил по-прежнему невозмутимый. Его глаза не выражали ни обиды, ни грусти — ничего. Мы говорили на отстранённые темы, выполняли совместную работу, оставались с командой после закрытия на пятничное пиво, но мне почти никогда не удавалось поймать его взгляд. Он больше не отставал со мной от всей компании по дороге на остановку, не заходил в подсобку во время моих перерывов и больше никогда ничего не вкладывал мне в руку. Меня ужасало то, насколько я расклеился от этого. Внутренний Хенрик стукнул меня по голове прямо изнутри, заставляя признаться себе в том, что мне этого всего не хватает. Ещё через неделю моё нутро стало ныть от тоски по нему…***
Как это произошло я не мог бы теперь вспомнить и под угрозой расправы. Я просто очнулся, когда понял, что преследовал его всю долгую дорогу из ступеней по направлению к туалету. Я даже не уверен, что дал ему справить нужду, — пелена сошла с глаз в то мгновение, когда я нашёл себя, прижимающего его к стене пустой уборной. К счастью, пустой. Ведь я даже не стал проверять! Он, наверное, увидел что-то такое в моих глазах, что вынудило его осторожно положить руку на моё плечо и чуть заметно отодвинуть меня от себя. Это не был отвергающий жест, а скорее напротив — успокаивающий и ободряющий, без всякого намёка, но мне захотелось немедленно отбросить его руку, разделяющую нас, и вцепиться, скомкать рубашку на его груди, а затем прижать к себе. Крепко, до одури. — Прости меня, — не выдержал я душащей тишины. — За то, что сказал тогда, за то, что накричал… — Это ты прости, — тихо проговорил он. — Я просто хотел помочь тебе… Если бы я знал, что ты настолько остро чувствуешь, я бы не стал ничего делать. «Остро хочу тебя, ты хотел сказать?» Я не выдержал. Схватил его за предплечье и силой опустил его руку, давая мне возможность сократить расстояние. Несмотря на эту грубость, я очень осторожно и аккуратно обнял его, давая ему время и возможность сказать «нет». Он не сказал… Тарьяй прижал меня к себе, проводя кончиками пальцев вдоль позвоночника. По спине тут же побежали мурашки, а в паху немедленно сконцентрировался жар. — Что же ты творишь!.. — выдохнул я, непроизвольно вжимаясь в него ещё сильнее. Моя шея почувствовала горячий вдох. Кажется, Тарьяй не ожидал такой реакции. Да я и сам не ожидал. Не ожидал, что просто его дыхание начнёт сводить меня с ума. Волоски под затылком поднялись дыбом — я будто превратился в оголённый провод под напряжением. Весь накалялся и трещал. Его рука поднялась к моей груди и плавно опустилась по ней к животу, задевая сосок, ставший вдруг особо чувствительным. Его рука скользнула на моё бедро чуть уверенней, и я тут же — не помня себя — раздвинул ноги. Всё моё тело трепетало от предвкушения, но когда его длинные пальцы ловко освободили пуговицу из петли моих брюк и зарылись в волосы в моём паху — я неверяще уставился туда. «Что я делаю? Что ОН делает?» Я вдруг почувствовал, что совсем не готов; я не знал, что на меня нашло; я даже не рассчитывал на такое; я не знал, что этим закончится. Я не был готов. Тарьяй почувствовал моё резкое напряжение в мышцах — его рука не сдвинулась с места, так и оставшись лежать прямо там. Меня раздирало от диссонанса — страх и неуверенность боролись во мне с готовностью отдать что угодно, лишь бы Тарьяй не убирал руку оттуда. — Хенке, — произнёс тихий голос у моего уха, — ты же знаешь, что я не сделаю ничего против твоей воли? — Да… — услышал я свой собственный придушенный шёпот. — Тогда определись, продолжать мне или нет? Ни секунды заминки: — Да… — И остатки разума: — То есть нет! — Но он уже успел едва скользнуть чуть ниже на моё первое «да». — Ох, да! — Это такая изощрённая месть за полотенце? — томно ухмыльнулся он. «Что? Какое полотенце?» Разум еле функционировал, справляясь с распознаванием речи и осознанием происходящего. Он был полностью сконцентрирован на тактильных ощущениях — тёплая, слегка шершавая рука вот-вот должна была коснуться моего возбуждения и ничего другого не имело сейчас значения. Он сжал второй рукой моё бедро, а той, которая меня интересовала сейчас больше всего, обхватил подпрыгивающий от возбуждения член и сжал его в кулаке. Я смутно понимал, что вот-вот кончу просто оттого, как хорошо в его объятиях, и в таких обстоятельствах уже совершенно не имело значения, где конкретно будут его пальцы. — Тарьяй, прошу тебя… — Я вскинул бёдра навстречу невыносимой руке. — Так всё-таки «да»? — шепнули мне на ухо. — Расскажи мне… — Да-да-да! Да! — Последнее «да» предназначалось его ладони, которая наконец-то была там, где так хотелось. Которая развратно разгуливала по всей моей длине, сжимая и поглаживая точно там, где это было так необходимо, так желанно. Долго трудиться ей не пришлось: понадобилось всего дюжина движений, чтобы меня сотряс ослепляющий оргазм. Я на несколько секунд потерял зрение, пока не начал приходить в себя и всё перед глазами не заплясало яркими пятнами. Я невольно вцепился в тело, которое дарило наслаждение. Было чертовски хорошо. Было чертовски отвратительно… Я только что кончил в руках парня от нескольких его прикосновений, умоляя его и хныча. От этого хотелось провалиться под землю и желательно навсегда. Я смотрел в его глаза и не видел его. Мой взгляд затуманила пелена отрицания и смущения. Мои штаны и его ладонь были в моей сперме, и я чуть не захныкал от того, насколько ужасным это ощущалось. Оргазм был знатный: мои мышцы почти не слушались меня, но мне пришлось собрать оставшиеся крупицы сил, чтобы расцепить свои пальцы на его рубашке и отодвинуться от него хотя бы на десяток сантиметров. В его глазах тут же стрельнула грусть. От этого зрелища у меня вылетели все мысли из головы, оставив только желание стереть это чувство из их прошибающей зелени. — Тарьяй, я… — Не нужно, — мягко остановил он меня, отходя от меня к стене. — Я всё понимаю. — Прости… — Я не знал, что ещё сказать. — Не извиняйся. — Он прошёл к раковине, подставляя испачканную ладонь под струю воды и снова вгоняя меня в стыд за это воспоминание. Я развернулся на месте, покраснев до самых пальцев ног, и рванул к дверям. — Хенке, — раздалось за моей спиной. Я остановился как вкопанный, но повернуться к нему не смог. — Не ходи в таком виде по ресторану. — Конечно, — отозвался я и чуть было нервно не рассмеялся, представив лицо мамы, заметь она меня в штанах, полных белесых разводов в причинном месте. Я всё-таки нашёл в себе кроху мужества, чтобы повернуться напоследок в дверях, перед тем как вылететь из уборной. Меня проводили печальным взглядом.