x X ♕ X x
Когда Джеук видит на пороге своего дома Наён, то думает, что сейчас она выглядит лучше, чем в их первую встречу. Благотворительный ужин, ознаменовавший начало лета, проходил в особняке депутата Квона. Хёджон отказывается ехать, сославшись на плохое самочувствие и усталость, так что Джеук отправляется один, чуть разваливается на заднем сидении и жалуется Тэхёну на то, что его жена в последнее время непредсказуема. Тэхён лишь поджимает губы в улыбке. Вечер проходит слишком скоротечно, Джеук встречает несколько партнёров по бизнесу и обменивается приветствиями, как раз общается с амбассадором одного испанского бренда, когда взгляд цепляется за нечто странное на периферии. Джеуку никогда не нравились привилегированные гости и встречи, которые могут скрываться за подобными вечерами. Нечестное ведение бизнеса рано или поздно разрушит все упорные труды – он знает это, он видел, как это происходило не раз. В его личной философии ведения бизнеса не было места нечестным манипуляциям и отмыванию денег. Джеук создавал всё это всегда лишь для своей любимой и их детей. Он не хотел, чтобы им пришлось столкнуться с крахом нечестного бизнеса, шантажом и грязью, учил их не принимать поспешных решений, которые могут повлиять на всю их жизнь и контролировать каждое своё действие, которое окажет на них влияние. Сейчас, когда Боншик руководил их филиалом в Японии, а Хэсу и Юбин имели свой бизнес, Джеук думает, что всё это время воспитывал их правильно. Поэтому, когда он видит, как один из не самых приятных знакомых депутата Квона, председатель Чо обнимает слегка пошатывающуюся девушку, провожая её вглубь по коридору, это наводит совсем не на правильные мысли. Джеук оглядывается, забывая о своем собеседнике, и чуть хмурится. — Простите, мистер Моркез, — улыбается Джеук мужчине, и иностранец мило улыбается в ответ, — Мне нужно ненадолго отойти. Мы ведь продолжим при личной встрече? — Конечно, буду ждать звонка, — испанский акцент искажает корейскую речь, Джеук кланяется милому низкорослому мужчине: — Мои представители свяжутся с вами. Буду очень ждать встречи, чтобы мы могли обсудить стратегию цифровизации уже более подробно. Джеук отходит в сторону, ставит бокал с шампанским на ближайший к выходу столик и медленно идёт по коридору, поворачивает направо, туда же, где заметил председателя Чо. В коридоре горят несколько канделябров – не сильное освещение, напоминает мрачные замки, хотя депутат Квон любил подобный старый стиль. Джеук проходит по коридору несколько дверей, когда слышит какое-то странное хныканье и останавливается у приоткрытой двери. Оглядывается по сторонам и немного толкает дверь внутрь. Комната похожа на стандартный гостиничный номер, Джеук видит кровать далеко у стены, в центре комнаты небольшая софа со столиком, на которой неловко замер председатель Чо. Увидев Джеука, он сразу начал улыбаться: — Президент Ким, моё уважение, — председатель привстаёт с дивана и кланяется, Джеук почти готов закатить глаза, но замечает согнувшуюся рыжеволосую девушку рядом с председателем. Кажется, ничего страшного не случилось. — Что здесь происходит? — спрашивает он, изображая удивление, на что председатель Чо сразу подскакивает и отходит от девушки, словно от чумной. — Милой леди стало плохо и я предложил проводить её в комнату для отдыха, чтобы её вдруг не стошнило прямо на гостей. Кажется, она чем-то отравилась. Председатель Чо слегка кланяется Джеуку, замерев рядом, но тот ни разу не верит в его сказки, подмечая неаккуратно сбившиеся на софе подушки и девушку в коротком платье, всё так же согнувшуюся на ковре рядом. Джеук вздыхает. — Вы сделали своё дело, председатель Чо, и можете быть свободны. Ему не нужно повторять дважды, председатель тут же испаряется, кланяясь на ходу и не переча. Джеук шумно вздыхает, возводя глаза к потолку. Он не может ничего сказать, не зная всей ситуации и действительно ли девушку увели против её воли. К сожалению, он не может сделать этому маленькому проныре ничего плохого. Когда за председателем закрывается дверь, Джеук наконец переводит взгляд на девушку у софы. На ней насыщенно красное платье, слишком короткое, как раз во вкусе молодых девушек. Высокая платформа туфель и маленькая дамская сумочка, виднеющаяся из-под подушек. Джеук делает несколько шагов ближе, слыша, как девушка тяжело дышит, останавливается на расстоянии пары шагов, держа дистанцию и присаживается на корточки, осматривая на видимые повреждения. — С вами хорошо? – спрашивает он участливо, пытаясь рассмотреть лицо гостьи, но рыжие волосы слишком густые и скрывают всё лицо. Девушка молчит пару секунд, а затем шевелится едва заметно. — Аджосси, — выдыхает шёпотом, слегка приподнимая голову, позволяя прядям повиснуть и лицезреть своё лицо. Освещение в комнате приглушенное, не располагает к рассмотру, но Джеук помнит эту небольшую родинку под глазом, знает, что тёмные при освещении глаза на самом деле отдают зеленью. Джеук моргает, изумлённо уставившись на молодую девушку перед ним. — На... Наён? Правильно? Наён? – Джеук смотрит на особу, удивляясь, что она не такая уж незнакомка. Он помнил её. Маленькой девочкой, которая бегала вокруг отца, жалуясь, что её младший брат подкладывает ей насекомых на одежду. Джеук не помнил имени мальчика, но тот был копией своей старшей сестры, они были погодками, но смотрелись словно близнецы. Как так получилось, что девочка из его воспоминаний оказалась сейчас здесь... в такой ситуации? — Аджосси. – выдыхает Наён еще раз, слегка шатается и Джеук быстро реагирует, подхватывая девушку и помогая ей прислониться к дивану. Решив, что разберется с этим позже Джеук достаёт телефон и набирает номер водителя, просит его зайти в дом и отключается. Найдя кувшин с водой в буфете у стены, он дает девушке выпить воды, ощущая запах алкоголя и сигар. Странная комбинация, для молодой леди это слишком, больше похоже на председателя Чо. Джеук выходит, чтобы встретить водителя, просит его помочь дойти ей до машины. Наён хватается за свою сумочку, словно за последнее спасение, а затем, с помощью, водителя медленно бредет вон из комнаты, в обход главному залу на выход. Джеук проходит по гостевому залу, прощаясь с некоторыми людьми, обещая связаться с ними на неделе, а затем идёт на выход, натыкаясь на председателя Чо на балконе. Тот, увидев Джеука, почти выплевывает содержимое бокала обратно, кланяется, увидев, что на него смотрят, и замирает, наблюдая, как Джеук исчезает из его поля зрения. Наён разлеглась на сидении за водителем, устало моргая и держа руку на своём животе. Джеук залезает внутрь и командует отправляться домой, машина тут же трогается, покидая владения депутата Квона. Джеук некоторое время молчит, уставившись на дорогу, а затем переводит взгляд на девушку рядом. Она была так юна, чуть старше Сону и Виктории. Её отец, Чхве Джоншин, имел бизнес, Джеук помнил о нём слишком хорошо. Они были партнёрами, поддерживали очень хорошие отношения. Господин Чхве жил в Сеуле, но держал свой бизнес исключительно в Кённаме, не желая расширяться на другие провинции, поэтому постепенно он стал лишь одним из многочисленных партнёров конгломерата семьи Ким. Хотя Джеук всегда относился к нему как к другу, не затрагивая бизнес. Он так ничего и не говорит на протяжении всей дороги. Просто наблюдает, как за окном проносятся здания города, сменяются лесами, превращаются в сельские виды. Они проезжают мимо озера, поднимаются в гору и въезжают в пределы особняка. Машина останавливается у главного входа. Джеук берет сумочку Наён, а водитель помогает девушке медленно доковылять до двери. На улице уже темно, Джеук включает несколько ламп в коридоре и гостиной, наблюдает, как Тэхён помогает девушке присесть и выпрямляясь, подходит к боссу, склонив голову: — Господин. — Можешь быть свободен, — Джеук похлопывает парня по плечу, — До обеда ты мне завтра не понадобишься. — Доброй ночи, — водитель уходит, тихо прикрывая за собой входную дверь, и Джеук, подождав несколько секунд, поворачивается к Наён. Девушка сидит на диване сгорбившись, Джеук быстро оглядывается и идёт к шкафу, где, как он помнил, должны были лежать медикаменты на экстренный случай. Наён молча принимает от него таблетки и стакан с водой, сразу глотает, даже не спрашивая, а затем, сжимая стакан в руках, склоняет голову: — Спасибо вам, аджосси. Джеук качает головой, смотря на девушку сверху вниз. — Не думал, что когда-либо такое скажу, но выглядишь ты ужасно. Я попрошу супругу помочь тебе с одеждой, а пока посиди здесь, я попробую найти тебе что-нибудь от тошноты. Наён опускает голову ещё ниже. Джеук, вздохнув, направляется на кухню, ищет небольшую шкатулку с более действенными медикаментами, перебирает названия, пока не останавливается на одном. Вернувшись в гостиную, он обнаруживает Хёджон в халате поверх пижамы. Она стоит в проеме из коридора, удивлённо уставившись на сжавшуюся на диване девушку, а затем переводит взгляд на супруга, вошедшего в комнату. Джеук открывает рот: — Дорогая, это... – Хёджон резко прерывает мужа, тихо, но достаточно зло шепча, и подходит к девушке. — Ким Джеук, что ты за человек такой? Сперва нужно было направить юную леди в душ, ты что, не видишь, как она выглядит? Совсем не умеешь обращаться с девушками в плохом состоянии. Джеук закрывает рот, поджав губы, и думает о том, что никогда не видел, чтобы его жена находилась в подобном состоянии, а его дочери уж точно не напивались – или он об этом просто не ведает, так что откуда ему знать, в конце концов. Супруга стреляет в него убийственным взглядом, помогает Наён снять туфли и, приобнимая, провожает её на второй этаж. Джеук тяжело вздыхает, трёт лицо руками и направляется следом. Он принимает душ и переодевается в домашнюю одежду, спускается на первый этаж в гостиную, устроившись в кресле и просматривает почту на планшете. Через полчаса на лестнице слышится шум, Хёджон спускается первой, кутается в халат, затягивая его на поясе и присаживается в кресло напротив супруга, тяжело вздыхая: — Бедная девочка. Джеук ничего не отвечает. Наён спускается спустя пару минут, чуть пошатывается, но выглядит уже значительно лучше. Весь макияж полностью стёрт, лицо больше не кричит яркими цветами. Вместо короткого вызывающего платья какая-то большая серая футболка, которую Джеук в последний раз видел на Виктории, и спортивные штаны. волосы аккуратно причесаны и убраны в хвост. Джеук, увидев застывшую в проеме девушку, откладывает планшет и кивает на диван: — Присаживайся. В комнате тишина, слышны лишь звуки ночи через открытое окно, Наён шуршит, присаживаясь на диван, и смотрит слегка затравленно мутными глазами. — Аджосси, спасибо. Не стоило, но... Спасибо, — девушка поворачивается и быстро моргает, склонив голову перед Хёджон, — Аджума, я благодарна за то, что вы сделали для меня сегодня. Могу ли я... Переночевать у вас эту ночь? Завтра вы меня больше не увидите, я обещаю, это не то, чем... — Да что за глупости, девчонка? — Хёджон вздыхает и качает головой, — Ты останешься у нас в любом случае сегодня, посмотри сколько времени. А теперь кто-нибудь объяснит мне из-за чего мой муж привел юную леди в беде домой? Что с тобой случилось? Наён молчит, не поднимая головы, и Хёджон поворачивает голову в сторону мужа, приподнимая брови и требуя объяснений. Не того, кто эта девушка и почему она здесь, а что с ней случилось. Джеук понимает. — Помнишь господина Чхве из Ульсана? – Хёджон с секундной заминкой кивает, грустно улыбаясь, — Это его старшая дочь Наён. Хёджон удивленно пищит, поворачиваясь к девушке: — Наён-и? – Наён еще больше съеживается, но Хёджон встает с кресла, подсаживается к девушке ближе, на диван и берет её руку в свои, — Ох, я видела тебя в последний раз, когда тебе было пятнадцать. Сколько тебе сейчас? — Двадцать шесть, — Наён поднимает взгляд, смотрит на Хёджон большими грустными глазами и Джеук видит, как Хёджон качает головой: — Столько времени прошло. Я помню, как вы с Сону всё время просили сводить вас в Кёнбоккун. Ты стала очень красивой, — Хёджон запинается, но всё же говорит, ещё сильнее сжимая руку девушки, — Вся в мать. Как твои младшенькие, у них всё хорошо? Наён кивает и тихо шепчет благодарность. Джеук наконец подает голос: — Расскажи, что ты делала на вечере и как оказалась одна с председателем Чо. Хёджон молча смотрит на мужа с лицом полным отвращения. Джеук лишь молча склоняет голову в знак подтверждения. Председатель Чо имел дурную славу и не нравился никому. Наён пытается сказать. Начинает говорить и запинается, сбивчиво шепчет и почти сразу же прерывается, начиная трястись от рыданий. — Аджосси, пожалуйста, не думайте ничего плохого обо мне и моих младших. Они совершенно не имеют к этому никакого отношения. Понимаете? Я просто пытаюсь... пыталась... Это... – Наён замолкает и закрывает лицо руками, шмыгает носом. Джеук и Хёджон переглядываются растеряно и Хёджон подсаживается еще ближе, приобнимая девушку. — Ну-ну. Успокойся и расскажи всё с самого начала, дорогая. Тебя никто не осуждает, — Хёджон машет рукой и Джеук безмолвно направляется к кувшину, наливает воды в стакан и подносит его девушке. Та залпом выпивает всё и кивает благодарно, вытирая дорожки слёз со щёк. — А теперь ещё раз и спокойно, хорошо? — Хёджон смотрит на девушку ласково, — Мы никого не осуждаем в этом доме. Наён молчит некоторое время, успокаивается, а затем смотрит чуть опухшими глазами на Джеука: — Я видела ваш венок на похоронах родителей. Вы ведь знаете, что случилось. Джеук кивает, а Хёджон опускает голову, выражая сочувствие. Страшная авария три года назад, в ливень водитель не справился с управлением и врезался в машину семьи Чхве. Об этом много говорили в новостях, сделали почти трагедией национального масштаба, развели целую пропаганду безопасной езды под сильный ливень. Джеук был на похоронах, но не подходил к скорбящим детям близко, он видел их, окруженных родственниками, плачущих и дрожащих. — Что случилось? — осторожно интересуется Джеук и Наён горько кривит губы в подобии улыбки. — Наши дяди и тети говорили, что позаботятся о нас. Пытались выведать кто стал наследником всего состояния, чтобы забрать его себе. Как стервятники накинулись на всех, пытали Хосока и Тэхёна. Все делали ставки на Тэён, даже на Соён. Ей было десять, понимаете? Никто не думал, что родители сделали наследницей меня, — Наён смаргивает слезы, — Написали в завещании заботится о младших. Брат матери плевался ядом о том, что как его зятек мог допустить передать всё наследство мне, тогда еще замужней, ушедшей из семьи. Наен вертит в руках стакан и слегка дергает плечами: — Кто-то пытался оспорить завещание, но у них не получилось. И когда все поняли, что они ничего не получат, то мы внезапно перестали для всех существовать. Словно нас никогда ничего не связывало, — Наён снова шмыгает носом, — Я ходила к каждому, молила о помощи, но никто не хотел помогать, не получая ничего взамен. Я осталась одна и должна была позаботиться о младших. Обо всём. Джеук слегка откидывается в кресле, размышляя. Он совсем не интересовался этими детьми. Видел их родственников на похоронах и в голове даже мысли не возникало, что что-то может быть не так. — Из-за смерти родителей и долгого перерыва из-за скорби с нами стали прекращать отношения партнёры. Мы стали нерентабельны как поставщики и все думали, что мы закроемся теперь, когда отец умер. Продадим бизнес. Я стала тратить все силы, чтобы держаться на плаву, — Наён поджимает губы и смаргивает слезы, — Мой муж подал на развод. В комнате на некоторое время устанавливается тишина. Хёджон смотрит на девочку грустно, и Джеук знает, что её материнское сердце разрывается. Супруга не могла представить, если бы подобное случилось с кем-то из их детей. Её сердце разрывалось каждый раз, когда что-то случалось. Когда Юнми разбили сердце, когда Юбин сталкивалась с издевательствами, когда они узнавали, что Чанхи вновь подрался из-за разговоров о нём. Джеук знал и чувствовал то же самое. Это было важным, но ничем по сравнению с тем, что было бы, если бы они погибли. — Где сейчас твои младшие? – спрашивает Хёджон аккуратно, поглаживая девушку по спине. — Я отправила Соён и Тэён в летний лагерь на последние деньги, — Наён неловко признавать это, и она вновь стыдливо опускает голову, — Тэхён уехал на курсы в Китай, а Хосок поступил по стипендии в Сеульский университет. Он сразу же переехал в общежитие, хотя впереди еще три месяца, но так у него была возможность получить лучшую комнату и присмотреть освободившиеся должности на кампусе. Наён смотрит на их с Хёджон переплетённые руки, затем в лицо женщины и переводит взгляд на Джеука. — Аджосси. Я, правда, пытаюсь держать бизнес отца в целости. Я живу в офисе, чтобы обеспечить заводу постоянную работу и своевременные поставки в магазины. Но этого недостаточно. Люди не слушают меня, наши родственники, они... Они говорят обо мне плохие вещи, я знаю. Никто не хочет связываться с кем-то вокруг кого столько слухов и нам тяжело. Я думала, может... Может, если я познакомлюсь с кем-то из круга повыше, кто-то, кто имеет более веское слово, нам станет чуть легче, — щеки Наён горят от стыда, она трёт глаза и качает головой, — Я знаю, что не должна вести себя так и одеваться так тоже, но... У меня просто нет выбора. Я не знаю, что я делаю. — Ох, деточка моя, — Хёджон притягивает Наён к себе и обнимает, пока та слегка дрожит в её объятиях, — Давай мы подумаем над этим с утра, хорошо? Мой муж что-нибудь придумает, но не этот ужас. — Тебе нужно отдохнуть. Ты выпила и тебя тошнит, — Наён встречается с теплым взглядом мужчины и прикусывает нижнюю губу, — Спи сегодня в гостевой комнате. Мы подумаем, что можно сделать в твоей ситуации завтра. С утра Чанхи и Хансоль удивленно кланяются Наён, сидящей на месте Дахё, еще больше удивляются похмельному супу у девушки, но не говорят ни слова. Они завтракают впятером – младшие улетели на Чеджу два дня назад, поэтому в доме тихо и пусто. Хёджон старается побольше наложить Наён в тарелку, а та лишь смущённо принимает всё с благодарностью. После завтрака Джеук и Наён остаются наедине в кабинете Джеука и тот просит рассказать Наён как идут дела у их семейного бизнеса со всеми подробностями и проблемами. Наён неловко, но она рассказывает всё. Он говорит ей ни о чем не волноваться, подождать еще неделю и ни в коем случае больше не ходить по благотворительным вечерам в таком виде. Когда Наён удивлённо хлопает глазами, Джеук закатывает глаза: — Одевайся так, если тебе нравится. Не одевайся так, если ты пытаешься привлечь этим инвесторов. Уважай себя, как личность, Чхве Наён. И Наён кивает. Так что, когда она появляется на пороге дома семьи Ким на каблуках, в обычной футболке и короткой юбке, Джеук начинает довольно улыбаться. Наён пытается следовать его совету – делать так, как ей нравится, уважая свои принципы. Совсем не похожа на ту, что предстала перед ним в их первую встречу спустя столько лет. Наён энергично кланяется, проходит в дом с маленькой улыбкой и кричит «аджума, Наёни пришла», спеша через коридор в сторону кухни. Джеук закрывает дверь, усмехаясь. Очевидно, это он вынес решение на совете директоров о приобретении компании одного из их давних партнёров для сохранения бизнеса в Кённаме. И точно он сделал небольшое вложение в маркетинг для сохранения отношений с партнерами в этих районах. Вся любовь Наён всё равно ушла к Хёджон. В его жизни всё сводится к любви к Хёджон и не то, чтобы он против на самом деле.x X ♕ X x
— Ты не обязан этого делать, — говорит Хансоль Чанхи, ставя миску с обедом на небольшой столик и усаживаясь на пол, прямо напротив брата. Чанхи скромно смотрит на старшего. — Не обязан. Но я хочу. Чанхи невыносимо одиноко и пусто. Не потому, что особняк пустеет, ведь все улетают к нуне на Чеджу. Дома родители и Хансоль, все занимаются своими делами и время течет слишком размеренно и медленно, никто не пристает с внезапной драмой или упавшими на голову проблемами. И это убивает. Чанхи чувствует, как внутри всё тянет: он был слишком груб, слишком нетерпелив, ранил этим самых близких и дорогих людей. Но он не мог что—либо с собой поделать. В какой-то момент постоянное сидение в четырех стенах начинает выводить из себя. Чанхи увязывается в дом престарелых за Хансолем, говорит, что поможет. Брат брал его с собой в детстве, когда работал вместе с матерью в домах для бездомных, Чанхи было восемь, когда Солю только исполнилось четырнадцать, но он уже твердо стоял рядом с матерью, подавал тарелки с едой для людей в очереди и уделял внимание каждому. Чанхи восторгался им, уважал за то, что тот выучился и стал работать социальным работником, и помогал, когда было время и желание. Чанхи помогает престарелым дамам с прогулками по саду, убирает в комнатах и наблюдает за игрой в падук. Он первым знакомится с Чунхёном. Они выходят из центра вместе, Чанхи слегка шаркает, бесцельно оглядывая улицу, и удивлённо замирает на лестнице, когда видит, как облокотившейся об ограду военный тут же привстает и машет ему... Нет, Хансолю. Чанхи видит, как брат светится, рефлекторно машет в ответ, а затем запинается и неловко смотрит на младшего брата. Не желая смущать хёна, тот молчит, но ничего не может сделать с улыбкой, которая предательски расплывается по всему лицу, когда незнакомец в военной униформе подходит ближе, обращая внимание исключительно на Хансоля, а затем словно замечает чужое присутствие и тут же кланяется Чанхи, представляясь. — Рад знакомству, хён, – Чанхи отвечает на крепкое рукопожатие, а затем неловко топчется, с интересом поглядывая на брата, — Я пойду один... Пожалуй. Увидимся дома. Чунхён улыбается ему на прощание и Чанхи еще раз кивает, а затем, опустив голову в капюшоне, спешит уйти подальше, чтобы не мешаться и не смущать. Он лишь один раз оглядывается назад, словно по чьей-то воле, когда видит, как парень берёт его старшего брата за руку и тянет за собой в противоположную сторону. Чунхён иногда встречал Хансоля и Чанхи он нравился. Его еще не представили родителям официально, но он был уверен, что мама будет от него в восторге. Почему Чанхи не нравится Уджин, он не знает. Однажды они выходят из центра вдвоём, болтая о совершенно бессмысленных вещах, когда слышат восторженное Хансоль-хён и поворачиваются, натыкаясь на белую шевелюру. Чанхи неловко замирает в стороне, недовольно наблюдая, как восторженный, словно щенок, Уджин спешит в их сторону и обменивается приветствиями с его хёном, а затем кланяется Чанхи, заставляя того неловко кивнуть в ответ. Уджин смотрит на Хансоля в благоговении, у него странные чувства восторга к этому брату Дахё и не мудрено – с таким отношением Чанхи, он выбрал наиболее приветливого и безопасного хёна из всех. Чанхи снова оставляют одного, но на этот раз он удивлён – слушает что-то о том, что Уджин договорился с Хансолем сходить в парочку магазинов выбрать подарок на день рождения Дахё и вообще-то он может присоединиться, но ещё чего, Чанхи дёргает плечами и, не прощаясь, разворачивается и идёт в сторону автобусной остановки, чувствуя, как внутри всё снова бурлит от неприятного чувства зависти. Дома почти постоянно была тишина. Виктория пропала – то ли по работе, то ли со своими странными друзьями-китайцами, никто не спрашивал. Мама постоянно уезжала по делам, а отец был на работе. Чанхи усаживался на диван в гостиной и сидел в тишине, ожидая, чтобы появилась хотя бы аджума, которая помогала убирать дом. Он сам во всем этом виноват. Никто его не заставлял поступать так, оставаться одному и сгорать изнутри от собственных разногласий, превращаться в грубияна, ранить словами близких ему людей, тех, кто пытался помочь. Ранить Минджуна. Чанхи закрывается в своей комнате, сидя в тишине на кровати и уставившись в одну точку. Каждый раз, думая об этом, он испытывал приступы неконтролируемого отвращения к самому себе и тянущей боли в груди. В первый раз он испугался до чертиков. Отношения в их семье всегда были особенными. Их обсуждали слишком много, Чанхи знал это с детства, поэтому они стояли горой друг за друга. Он обожал своих хёнов и нун, был тем младшеньким, о ком заботились и много баловали. Потом появилась Минкён, первая, кто стала называть его оппой и единственная, от кого услышать это было важно. А потом, Чанхи помнил до сих пор, родился Минджун. Четырнадцать лет он брал пример со старших и был самым лучшим хёном и братом для Минджуна, с гордостью говорил, что он был любимым хёном, потому что это было правдой, тогда, по крайней мере. Минджун был его любимчиком тоже, Чанхи не стыдился этого, даже когда все слегка поддразнивали их. Чанхи мог выделять кого-то из старших братьев, но Минджун, единственный, был особенным всегда. Поэтому Чанхи словно по голове ударяют, он не знает, когда это происходит, как, но что-то он осознает абсолютно отчетливо. Мысли, крутившиеся в голове несколько месяцев, неоформленные обрывки фраз, мимолетные эмоции, всё в какой-то момент щелкает, словно выключатель у света, срабатывает на безобидном мысленном сравнении и Чанхи замирает в порыве движения, понимая – это другое. Чувства другие. У Чанхи руки от испуга трясутся, когда он списывает всё на усталость и скрывается в своей комнате, закрывает дверь на замок, впервые, и с нервозностью в движениях падает на кровать, скребя пальцами дырки на своих джинсах. Он ведь не мог об этом подумать, верно? Как это ужасно. Его подростковый мозг под гормонами выдает совершенно аморальные мысли, заставляя испытывать жгучий стыд и неловкость. Чанхи нервно дергает плечами и кусает губы, в голове все слишком хаотично и зацепиться за что-то одно не получается. Он думает о том, что эта мимолетная мысль была ужасна, что такого больше не повторится, это ведь такое разочарование для семьи, разочарование в самом себе. Как он собирается в глаза им всем смотреть? Как он собирается смотреть в глаза Минджуну? Чанхи только качает головой нервно. Он никогда не оценивал своих хёнов и нун, так почему же в какой-то совсем крошечный момент в его голове проскользнула эта мысль, о том, что Минджун слишком его, слишком не должен быть с кем-то сейчас, когда он так юн и даже в будущем, повзрослев? Почему на какой-то миг он засмотрелся? Понял, что делает это уже не впервые? Чанхи успокаивает себя, что это нормально, что он просто проводит с младшим больше времени, чем с остальными, естественно он проникается и его аспектами жизни. У Минджуна ведь сейчас возраст такой? Нынешние подростки ведь начинают дружить в четырнадцать? Чанхи оставляет это. Глубоко вздыхает, ощущая как на сердце тяжелеет, и пропускает пальцы через волосы, чувствуя усталость, но небольшое успокоение. Он забывает об этом, немного неловко мнется на следующий день, но забывает, пока Минджун не появляется на горизонте с грозным хён, ты нужен мне и Чанхи замирает, сглатывает, неосознанно тянется к младшему и принимает его в свои объятия, на секунду забывая о чём они говорили. Когда Чанхи видит вопросительный взгляд, то в приступе испуга понимает, что он всё прослушал. Слишком погряз в своих мыслях, засмотрелся на изящные движения и прослушал. Минджун улыбается, склоняется слишком близко и нагло зовёт по имени, без уважительной формы, от чего Чанхи внезапно чувствует словно его ударили куда-то в грудь, выбив весь воздух, не давая возможность дышать. Чанхи угрожает, что он хён вообще-то, но Минджун лишь закатывает глаза, его это никогда не останавливало. Он крепко обвивает свои руки вокруг талии Чанхи и, склонив голову, зовёт его помочь. Чанхи почти дрожащими руками держит все коробки, которые Минджун тащит вниз с чердака и при первой же возможности сбегает, снова. Внутри что-то сжимается, и он не может не думать об этом. Чанхи становится тяжело. Он знает, что плохо поступает, отстраняясь, но ничего не может с этим поделать, так ведь будет лучше, он уверен. Он с нервным тиком наблюдает за вечно спокойным и размеренным, таким отстраненным и холодным Минджуном, который, казалось, не замечает, что что-то в воздухе поменялось. Я стал ужасен, хочет закричать Чанхи. Я противен сам себе. Когда Виктория шутит, что скоро придет приглашение на бал дебютантов Чанхи срывается. Огрызается и грубит, пропадает, долго бродит по городу, пока не оказывается на пороге квартиры Сону, выбитый из сил и уставший. Брат ничего не говорит, но смотрит обеспокоено – о нынешнем состоянии Чанхи знают, кажется, все. Нарвался в школе на наказание, грубит при любом обращении, постоянно молчит и творит неподдающиеся объяснению вещи, сбегая из дома. Чанхи с благодарностью относится к брату, не ставшему расспрашивать. Когда мама сходит с ума из-за его выходок, он понимает, что поступает ужасно. Застает родителей вдвоем в их спальне, неловко замирает на пару секунд и выдыхает свою просьбу, почти безысходно и с мольбой. Просит отправить его в Японию, ничего не спрашивать и просто дать немного времени. Отец приоткрывает рот, чтобы что-то казать, но мать лишь взволнованно соглашается, берёт его руки в свои и пристально смотрит на опущенную голову. Чанхи улетает на следующий день, в обед. У Боншика в Японии спокойно. Нет семьи, незнакомая обстановка и город, чужой и далекий. Брат обеспокоен тоже, но дает пространство. Занят на работе и предоставляет возможность изучить город, посвятить время себе. Чанхи благодарен и думает, что это на самом деле помогает. Чувство вины и стыда притупляется, мысли очищаются, Чанхи наконец начинает разбирать эмоции по полочкам. Чувствуя жгучий стыд, граничащий с тянущей болью, набирается мужества и признает, хотя бы для себя, мысленно. Он испытывает чувства к своему младшему брату. Осознание ранит. Чанхи, замерев, смотрит на крыши Роппонги, а затем съеживается и прячет лицо в ладонях. Минджун всегда был важной частью его жизни, он не мог представить своей жизни без него. С самого рождения он стал важнее всего, всегда был на первом месте. В детстве это было нормально, Чанхи впервые стал хёном, это было нечто важное и новое для него. Он знал, что у многих с возрастом эти желания притупляются, но он никогда не чувствовал этого, всегда ощущая, что важен, что он несет ответственность. С тех времен, когда он действительно нёс за Минджуна ответственность прошло достаточно времени. Его младший брат всегда отличался от сверстников, повзрослел слишком быстро, был более спокоен и холоден, чем те, кто старше его, быть для него кем-то вроде защитника больше не требовалось. Минджун сам был похож на непробиваемую стену, строящуюся камень за камнем. Чанхи думал, что это и есть тот период, когда у каждого появляется что-то своё, пути расходятся, начинается взросление, появляется отдалённость. Только ничего подобного не происходило и Чанхи ощущал острую потребность быть рядом, быть главным для Минджуна, знать каждую его идею, мысль. Шутки стали остро ранить, отношение стало более осторожным. Чанхи стал смотреть и наблюдать, как сияют глаза, в аккуратно складываются губы, домиком хмурятся брови. Чанхи выдыхает, чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки. Он возвращается в Корею более спокойным, позволяет губам растянуться в фальшивой улыбке, чтобы сказать маме, что всё хорошо, улыбнуться уже чуть более искренне, видя обеспокоенное лицо Минджуна. Потрепать чужие волосы, обнять, сказав, что всё хорошо, закрыться в собственной комнате, слушая как сердце колотится где-то в горле и дышать через нос, пытаясь уверить, что всё будет хорошо. Хорошо не срабатывает так просто, Чанхи становится слишком частым гостям в Токио и Боншик правда предлагает ему занять гостевую комнату под себя и переехать совсем. Чанхи отнекивается, говорит о семье, эгоистично думая о мальчике, которого хочет видеть рядом, даже если это раздирает на противоречивые чувства. Он был ужасным старшим братом. Он был ужасным человеком, отвращение к самому себе тряслось внутри, заставляя оставаться беспокойным. Каждый раз его выводили из себя совершенно безобидные фразы и действия, Чанхи и правда начал задумываться о том, чтобы перебраться в Японию насовсем, закончить школу и сбежать из этого дома, никто и не догадается. Должно стать легче. — Я тоже могу уехать в Японию, — говорит Минджун как-то потеряно, слыша рассуждения Чанхи, и смотрит на брата долгим пронзительным взглядом, от него Чанхи становится холодно. — Ты остаешься в Корее, — говорит он уверенно. Будущее Минджуна предопределено. А вот о себе он даже позаботиться нормально не может. — Что, почему? — Тебе лучше быть здесь, — говорит он, пытаясь звучать равнодушно, хотя единственной мыслью в голове бьется со мной, — Кто-то же должен в конце концов стать владельцем всего этого. Сомневаюсь, что это Виктория, нуна слишком чокнутая для этого. Минджун обижается и это то, что Чанхи упускает из виду, старается упускать из виду. Несколько месяцев тянутся будто бесконечно, Чанхи почти ощущает, как они отдаляются друг от друга, не так ощутимо, но все вокруг видят, мама спрашивает всё ли нормально, а Дахё удивляется почему Чанхи не где-то с донсеном, ведь это всегда МинджунЧанхи, но никак не раздельно. Чанхи чувствует себя предателем и не знает, что он должен делать в этой ситуации точно. Когда Минджун стоит перед ним, почти кричит, что задевает, потому что младший никогда не повышал свой голос на него, но теперь его руки сжаты в кулаки и он требует ответов. Почему Чанхи почему закрывается ото всех и старается ускользнуть, почему ведет себя, как настоящий мудак. Чанхи знает, что Минджун имеет в виду не только нового парня Дахё, этого мальчишку, который словно в каждой бочке затычка, он говорит обо всём. О Японии, об одиночестве и о своей обиде тоже. У Чанхи нет ответов. — Прости, я... — Чанхи стыдно. Минджун не виноват в том, что он чувствует по отношению к нему. Для него Чанхи всего лишь любимый хён, старший брат, слетевший с катушек в последнее время. Он точно не должен страдать во всей этой ситуации, — Прости. Минджун, ты же собираешься лететь на Чеджу, да? Тебе не нужно собирать вещи? Минджун уходит с глазами, полными слёз, и Чанхи чувствует себя ещё хуже, чем до этого. Бьет подушку, швыряет её в стену, проклиная Бан Уджина за то, что он просто пришёл и довел всю ситуацию этим вечером до взрыва, заставил его расстроить Минджуна. Чанхи бесшумно выходит из комнаты, делает несколько шагов и останавливается перед чужой дверью, смотрит на оставшийся на двери скотч от сорванной таблички не беспокоить и, закрыв глаза на секунду, резко разворачивается и возвращается в собственную комнату. Так будет лучше, считает он. Считает до тех пор, пока не начинает лезть на стену от одиночества и съедающих чувств. Голос Юнми-нуны по телефону счастливый, рассказывающий, как дети веселятся, Дахё звучит радостной тоже, где-то там кричит Минкён, передавая привет. Минджун Чанхи не звонит. В доме никого нет, кроме него, когда он слышит звуки подъезжающей машины. В окно он смотрит, как Тэхён выгружает чемоданы из машины и помогает затащить их девушкам в дом. Чанхи прячет руки в карманах и неловко топчется, видя знакомую рыжеватую макушку. Он стоит еще несколько секунд, прежде чем медленно идти в сторону прихожей. Он лишь успевает заметить, как девочки скрывается на лестнице и останавливается в проходе столовой, наблюдая, как мальчик в дверях вдали замер тоже. Минджун выглядел загоревшим, на лице снова это холодное выражение лица и по глазам прочитать не получается, слишком много всего и Чанхи всегда был в этом плох. Он крепко сжимает кулаки в карманах, боясь. Боясь, что Миджун обижен, а он даже объяснить не может как сильно он хочет ударить самого себя. Он пытался оттолкнуть единственного человека, который верил в него безоговорочно, не думая о его чувствах, но готов был умереть, оставшись в одиночестве почти на месяц. Он должен извиниться и если сейчас Минджун отвернётся и поднимется на второй этаж, то да, Чанхи будет больно, но он заслужил это, он должен будет извиниться, потому что это то, чего он добился своим поведением. Минджун зрительный контакт не прерывает, словно проверяя, осторожно убирает дорожную сумку с плеча, и та падает у ног рядом. Он отдергивает свою большую серую худи, такую же как у Чанхи, парную, делает несколько шагов вперед и начинает радостно улыбаться, ускоряя шаг. — Хён, — сильное тело впечатывается в него, Чанхи чувствует, как тонкие руки обнимают его за талию, крепко вцепляются в бока, царапая даже через толстовку. Минджун прячет лицо, уткнувшись в его грудь и сжимает еще сильнее, бурча что-то совсем неразборчиво, — Я так скучал. Чанхи обхватывает младшего за плечи, обнимает, думая о том, что он стал ещё выше, скоро будет совсем с него ростом, мельком замечает, как покрывает всего его собой, закрывает от мира вокруг, как внезапно громко и быстро стучит сердце. Чанхи крепко сжимает чужие плечи, утыкается носом куда-то в висок и слегка покачивается из стороны в сторону, прикрывая глаза, вдаваясь в каждое ощущение пальцев по толстовке. — Я так сильно скучал, — выдыхает он наконец, чувствуя, как Минджун стискивает его талию чуть сильнее. Никто из них даже не делает попыток отстраниться, они обнимаются слишком долго, чтобы это считалось нормальным, но для них понятие нормальности всегда отличалось, и Чанхи этого достаточно, он извинится, попозже, когда сердце примет нормальный ритм, когда Минджун отдохнёт. Скажет, что он глупый и думал только о себе, ранил близкого человека, не подумав, и Минджун вправе требовать от него всё, чего захочет, потому что ему нет никакого оправдания. Но пока он только слегка жмурится, склонив голову и ощущает, как хватка чуть ослабла, а одна рука начала слегка поглаживать его по спине, словно успокаивающе, словно принимая все извинения заранее. Минджун всегда понимал его лучше всех. За долгие три недели Чанхи понял то, чего не давали пара дней в Японии. Минджун был главной частью его жизни и сбегать от него было куда более невыносимо, чем смириться и попытаться быть вдали, получая временное успокоение. Минджун был домом.x X ♕ X x