***
Оторвавшись наконец от имперских военных, Инсомния забурлила и запульсировала радостной жизнью, пряча в тени все невзгоды и нещадящие никого живого потери. Потери, о которых, конечно же никто не забыл, но жизнь продолжалась, а с ней, определённо, продолжала оживать и столица. Оживать в запахах выпечки, свежих продуктов, пускай, совсем незначительных мелочах, но ценность им придавали годы голодной и холодной войны, тощей рукой державшей всех выживавших за глотки. Гладиолус любил такую Инсомнию и был рад очутиться в тёплом, пусть и дождливом в последние деньки, городе. Витавшая в воздухе гарь сменилась на запах ванили, дрожжей и дождевой свежести. Метель больше не колошматила по лицу, с порывами ветра за ворот не сыпался снег, а ноги ступали по гладкой дорожке, чем главнокомандующий был несказанно доволен. Он обогнул забитый людьми маленький рынок, минуя людей, столпившихся кучкой вокруг мясной лавчонки, где продавец добродушно и с особой любовью к своему делу показывал вырезки. Оказавшись за пределами рынка, он прошёлся по вымощенной новыми плитами улочке и свернул за угол, а ещё спустя сотню метров оказался под дверью больницы. Игнис опаздывал, что было совсем не в манерах бывшего советника и офицера, и опаздывал сильно, погрязнув в делах наместника погибшего короля. Постояв ещё какое-то время под козырьком, Гладиолус таки решился зайти. И стоило ему сделать всего пару шагов, как перебранка, воцарившаяся между работницей регистратуры и посетителем, притихла. Женщина, только что во всю разглагольствовавшая с видом умудрённого политолога о несовершенстве нового правительства и остолопах при службе наместника, неловко попросила посетителя успокоиться и опрокинуть чарочку, якобы как и полагалось мужчинам в форме Мельдачио. А сам посетитель, матёрый охотник с побелевшим шрамом на переносице, от злости чуть ли не задыхался, покрываясь багровыми пятнами. — Да хоть сам король Ноктис приди сюда с того света, — даже не глядя на вошедших процедил он сквозь зубы, отчего Гладиолус оторопел, — если мне придётся сдвигать это захудалое местечко с мёртвой точки, то знайте, я сделаю всё, что мне будет по силам. — А если уж решились сдвигать целое здание, так для начала себя переместите к креслам, уважаемый, — внезапно поникшая мордашка работницы выглянула из-за окошка. — Я тут тоже, знаете ли, не для мебели нахожусь. Думаете, мне так нравится ежедневно слушать плач и надрывистые рыдания? Или такие вот возмущения? А? Уважаемый? — Я думаю, вас совесть давно не жрала, — отрезал охотник, пыхтя от ярости. — Не сомневайтесь, — женщина, зыркая мелкими глазками на Гладиолуса, принялась заполнять документы, и в последний раз буркнула: — Совесть нас поедает с лихвой. Они стояли около входа, возле большого стола, перекрытого со всех сторон стеллажами с маленьким стёклышком посередине, где среди сваленных в кучу бумаг можно было с трудом отыскать больничные карточки. — С дамами полагается быть помягче, уважаемый, — Гладиолус подошёл сбоку и опёрся плечом о мебель. — С дамами я и общаюсь как полагается, — холодно ответил охотник. — Ко всем отношусь по заслугам, лорд Амицития. — Надеюсь, ваши заслуги обойдут вас стороной, — убеждённо сказал бывший Щит. — Переживаете за людей? Надо же, неожиданно, — набрался наглости матёрый охотник и наградил Гладиолуса презрительным прищуром. — Только… Только честно можете признаться… Ну, знаете, от всей души мне сказать, с каких же чертей таких ваш парнишка сейчас разлёживается в отдельной палате со всеми удобствами, какие могут быть в наших условиях, а сестру мою запихнули в какую-то конуру? — Ваша сестра сейчас не единственная, кому нужна помощь, — вздохнул Гладиолус. — Всех не единственных и держат в каких-то бараках, будто рыбёшек в консервной банке, — хмыкнул охотник и закусил губу. — Так и знал, что слова о спасении — пшик, ерунда. Медальки получили и ходят довольные, сверкают ими на солнышке. А на кой-ляд тогда людей спасать, если банальный человеческий уют, мать его, в больнице — исключительно гвардейским персонам? Сдаётся мне, там все были равны. Гладиолус не нашёл, что ответить, молчаливо провожая взглядом мужчину. Охотник, невысокий, немного осунувшийся и явно голодный, развернулся на пятках. На вид он был старше чем есть, хотя точный возраст определить по седым вискам и морщинам, неприятно выступающим на смуглой коже, было непросто, учитывая тяжкий труд, который вложили дети Мельдачио в военное дело. Уяснив, что помощи ему не дождаться, охотник упал в мягкое кресло и ухватился руками за голову. — Помощь нужна? Врачей позвать? — Гладиолус, присев на корточки, приподнял за плечо корпус бедолаги. — Врачей? Да вы смеётесь надо мной!.. — выплюнул охотник, поглядывая исподлобья. — Думаете, я здесь отсиживаюсь от нечего делать? Или мне весело смотреть на больных? — Я надеялся, вы мне расскажете, — сказал бывший Щит, многозначительно глядя на мужчину. — Было бы что рассказывать. Я неделю не могу достучаться до этих, в халатах, всего раза два побывал у сестры с тех пор, как… как вывели её оттуда, где и ваш паренёк побывал… — А как попала она туда, знаете? — Гладиолус заметно напрягся, усаживаясь рядом, скрещивая руки у себя на груди. Охотник грустно усмехнулся, искоса глядя на оппонента. — Скажите-ка, лорд, не личные ли цели преследуете? — Достаточно того, что я просто выполняю свою работу. — Надеюсь, правда. Хотя… А, к чертям! Без разницы мне. Сестра помогала кому-то из охотников, сами понимаете, найти своё место в новом мире — труд нелёгкий. Вот и отправилась в старый Лесталлум. Отзванивалась постоянно, а потом попросту пропала. Я связался со штабом, сказали, мол, свалила другим помогать. До последнего надеялся, что она таки с придурью, хотя ей никогда не отличалась. И вот думал я, сбежала она с каким мужиком, или напортачила с кем и со стыду избегала общения. Знаете, как оно бывает: допустишь ошибку, потом век прячешь глаза. Это, конечно, не в её духе, но кто ж знает, что в головах у людей? Проживёшь так жизнь и всё равно знать человека не будешь. Мирно сидевшие на своих местах горожане неслышно переговаривались, перешёптывались и прятали лица за старыми брошюрками из пожухлой бумаги и медицинскими картами, когда и охотник, и Гладиолус одновременно поднимали глаза. Сам по себе охотник опасности не внушал, но лорд, пусть и защитник, умел приструнить одним взглядом, а заручив поддержкой человека в форме Мельдачио, уже вызывал недоумевающий тихий галдёж. Всем было ясно, если уж сам лорд главнокомандующий пожаловал в больницу, да ещё и решился оказать помощь крикливому наглецу, стоит помалкивать и привыкать к особым порядкам. — Знаю я, знаю, — не кривя душой сказал Гладиолус. — А дальше что? О диагнозах продолжают молчать или всё слишком серьёзно, чтобы озвучивать вслух? — А в этом и дело. Я даже понятия не имею, насколько всё паршиво теперь. Эти, — он указал на врачей, — молчат, постоянно молчат и отводят взгляды от меня. Говорят лишь, Ронда видеть меня больше не хочет. Да и понимаю я, вряд ли бы я захотел кого видеть после такого… — Ронда…— прошептал Гладиолус, призадумавшись. — Я учту это, как и все имена выживших. — Не переживайте, их было не так уж и много. Не сомневался даже, что примерно такой и будет исход. Что ж, как я и говорил, мне без разницы. Главное, убедиться, что сестра в порядке, — охотник расправил плечи и протянул руку. — Джейкоб Флетчер. Ваше имя, лорд Амицития, мне известно. Грех героев не знать. Цепкая и жёсткая хватка охотника шла ему под не менее суровую стать. Его сгорбленная фигурка в миг распрямилась, а лицо, исполосованное морщинками, будто разгладилось и посветлело. Моложе выглядеть он не стал, однако теперь Гладиолус не видел в Джейкобе обезумевшего от горя человека. Перед ним стоял крепкий мужчина, ещё не полностью собранный, но уже трезво мыслящий. «Как же им мало надо, чёрт возьми, — подумал он. — Всего-то пара слов о помощи близким». Как бы люди не пытались реветь в три ручья о прогнившем мире, Гладиолус с каждым днём убеждался в иной стороне. Возможно и существовали безумные гении да чудаки с желанием поставить весь Эос на колени, уверенность в балансе добра и зла не покидала голову молодого лорда. — Сделаю что смогу, — сказал Гладиолус после недолгого молчания. — Ничего не обещаю, конечно, но усилия приложу. — Спасибо, — разворачиваясь к выходу сказал Джейкоб. Такие слова говорил он крайне редко. — Уж простите за этот цирк, что я устроил. Не поймите неправильно, я просто забочусь о семье. Выполняю свою работу. Он нетвёрдо шагнул, будто убеждался в способности двигаться, и уже уверенно направился к выходу, как дверь распахнулась, а в проёме напротив замелькал гвардеец с галлоном воды. Невзирая на слепоту, шёл он быстро, слаженно, равномерно и в общем ритме со вторым пареньком в чёрной форме. Джейкоб слегка пошатнулся и с удивлённым лицом вышел на улицу, где посеревшее небо от туч не благоволило ничего замечательного. — Всё-таки притащил их, — бросил Гладиолус, поднимаясь с кресла. — И на кой-чёрт ему столько воды? Я понимаю, что Промпто давно нормально не пил, не ел, но галлоны, Игнис, галлоны! А ты мог и меня попросить, я бы в стороне не остался. — Врач настоятельно просил не напрягать руку, Гладио, — сухо сказал Игнис и поставил под ноги ёмкость. Юнец поступил так же, а на кивок, означавший, что его работа выполнена, ответил быстрым уходом. — Мы не знаем, что за существо тебя ранило и какие могут быть последствия. — Не раздувай из мухи слона. Проблем и так по горло, — Гладиолус глухо хлопнул по бинту на плече. — Мы частенько не знали последствий от ран, и что? Все живы. А меня хрен сломаешь какой-то царапиной. Не забывай, я некогда Щит Короля, а не обычный подрезанный мальчишка. — Не смей заверять о «простых царапинах», — вздохнул Игнис, уяснив, что справиться с упёртостью друга не в силах, и в споре истины им не найти. — Как Промпто? Врач уже разговаривал с тобой? — В ожидании, — Гладиолус устало потёр глаза. — Лучше скажи, что там с расследованием. — Ничего, — сказал Игнис на выдохе. — Совсем ничего. Одни утверждают, что видели наших гвардейцев и охотников в форме Мельдачио, другие — врачей, а третьи… А третьи рассказывают про каких-то чудовищ. — В чудовищах я даже не сомневаюсь, — Гладиолус вновь хлопнул рукой по бинту. — А вот про гвардейцев и охотников уже интересно. Последних я точно видел в лаборатории, и поверь, эту форму с какой-нибудь нифской не спутать. Я даже начинаю думать, что какая-то судьба повела Промпто туда. Маршал рассказывал, что у некоторых была дикая истерика при опросе. — Это правда, — согласился Игнис. — Это даже не удивительно. После случившегося я успел усомниться в способности Промпто говорить внятно. — Нет, не вздумай так говорить о нём, — буркнул главнокомандующий и уверенно продолжил: — Этот крепкий, многое повидал и побывал там, где простые жители не бывали. Так что выдержит, справится. — Боюсь, всё сложнее, Гладио, — понуро отозвался слепец. — К этому готовы мы не были, признай это. — А это наша работа — быть ко всему готовыми и держаться до последнего. — Как бы сейчас последнее нас не нагнало, друг. Очередь возле небольшого окошка, расположенного на стойке, разрасталась потоком бессвязной ругани и возмущений. Женщина старой закалки, буквально пустившая корни и вросшая в мягкое кресло, не гнушалась отправлять в дальние плавания посетителей, отнекиваясь беспросветной работой и обеденным перерывом. Один из врачей всё же вспылил на неё и, пристыженная за поведение и некомпетентность, женщина хамелеоном вмиг слилась со стенами, спряталась за монитором и тихонько указала на бланки кому-то из горожан. Толпа резвее зашевелилась, а через несколько недолгих минут и вовсе рассеялась, оставив работницу и врача практически наедине. Пара медсестёр, по обычаю, не дожидаясь приказа, замешкались, но были посланы заняться более важными делами, чем докучанием излишним вниманием. Врач, держа в руках папку с историей болезни, что-то рассказывал и коротко кивал. С присущей врачам некой дипломатичностью поспешил к гвардейцам и окинул их сочувственным взглядом, коим окидывал всех по привычке. Гладиолус нервно взглянул исподлобья, а Игнис, с лицом без кровинки, но уже заметными кругами под глазами, приподнял голову. Оба выглядели дико уставшими и измученными. Врач потёр переносицу, потянул воздуха, будто готовился выдать смертельный диагноз. — Первое, что стоит сказать о мистере Аргентуме, так это то, что он оказался несколько сильнее, чем предполагало его состояние, — начал он и умолк, обдумывая сказанное. — Скажу откровенно, я уже и не надеялся, что удастся спасти. Немногим удалось выжить, невзирая на куда меньшее количество травм. — Как сейчас он себя чувствует? — спросил бывший Щит. — Определённо лучше, — сказал врач, не меняясь в лице. — Впрочем, часы посещения уже начались, можете лично удостовериться. Список лекарств я оставлю в регистратуре. Увы, меня ждут больные. — Мы премного благодарны, — отозвался Игнис, потирая переносицу. — Большое спасибо… за всё. Врач отступил, позволил двум гвардейцам пройти вперёд, и уже возле двери одёрнул Гладиолуса: — Лорд Амицития, надеюсь, вы понимаете, что две недели — это не срок для выздоровления? Гладиолус согласно кивнул не отводя взгляд. — Когда мы выпишем мистера Аргентума, ему потребуется тишина и покой. Более того, никаких физических нагрузок до тех пор, пока он окончательно не оправится. — Я вас понял, — ответил Гладиолус. — Иг… Лорд Шиенция проследит за всем. А я уж тем более не допущу мистера Аргентума к службе. Будьте уверены.***
В палате Промпто постоянно что-то бренчало. Посуда норовила перевернуться и разбиться, рассыпав по полу овсянку с сухофруктами. Промпто и так был непоседлив, подобно котёнку, а радостный и уставший от безделья становился неповоротливым. Гладиолус несколько раз ловил на лету его кружку, а Игнис укоризненно мотал головой, тщательно скрывая лёгкую улыбку. Проблемы, выросшие кирпичной стеной на пути, крошились и осыпались. Казалось, в шутках, давно засевших в головах, в обычных житейских беседах, о коих позабыли, погрязнув в делах, находилось то самое счастье. Казалось, Промпто выздоравливал от заботы быстрее, чем от десятка лекарств. — Неправда! — крикнул Промпто сквозь смех. — Я тогда обогнал тебя, мой чокобо был хоть куда. Или она. Как вообще понять, кто из них он, а кто — она? Уверен, Игнис, ты точно знаешь ответ! — Смею расстроить вас, но соревнование выиграл я, — произнёс Игнис и в этот раз улыбку сдержать не сумел. — К слову, о половой принадлежности чокобо я действительно знаю достаточно. Твоя птица была девочкой. — Не зря я прозвал её Кэсси, не зря! Эх, милая, добрая Кэсси, укрывающая крылышками в холодной ночи, согревающая одинокого королевского рыцаря… — Ты бы лучше женщинам так говорил, — рявкнул Гладиолус. — Может, толку от твоих выходок было больше. Помнишь, как ты курил? И сколько же дамочек ты завлёк тогда? Вот то-то же. — Чего-чего?! — завопил Промпто и удивлённо уставился на друзей. — Это откуда такая информация? Кто этот предатель? Игнис тактично умолк и отвёл в сторону взгляд. Ещё в школьные времена, когда Его Величество Регис доверил ему сопровождение Ноктиса на машине, будущий советник частенько сидел около академии в ожидании. В долгом, томящем ожидании, пока терпение не подводило даже самых усидчивых. И в один такой день Игнис не выдержал, открывая дверцу машины, и даже не успел сделать пары шагов, как за углом разукрасилась маслом картина, где принц и его блондинистый друг отчаянно раскуривали сигареты. Впрочем, подобная шалость была не впервые. Двоих дико тошнило, а Гладиолус срывался на хохот, стоило им замелькать около стен Цитадели. — Игги, дружище, — издалека начал Промпто, — не из-за твоего ли неумения врать Ноктиса потом внезапно наказали? Регис, будучи мудрым, в тот день подавил тихий смешок, серьёзно так смерив позеленевшего принца. — Теперь ты знаешь причину, — выпрямился Игнис, не меняясь в лице. — Боюсь, Ноктис тоже догадывался. План Его Величества Региса сработал как надо. Лучше расскажи, зачем тебе два галлона воды? Мирно стоящие возле небольшой тумбочки ёмкости напоминали об обещании, данном в плену. Промпто едва попытался ответить, как кашель разодрал горло. Согнувшись, стрелок прикрыл рот, а когда заслезились глаза, закрыл ладонями всё лицо. Бронхит, который он подцепил в плену, проходил с осложнениями. Игнис сокрушительно качнул головой. В самом начале, посиневший, окоченевший и без сознания друг, обмотанный трубками да проводками, выглядел без малого жутко. Признаков жизни он не подавал, и лишь тоненьким писком разрывал тишину аппарат, уверяя в обратном. Пробуждение тоже было не из простых: лихорадило стрелка несколько дней, а скрутиться калачиком и дрожать под одеялом не позволяли капельницы и чудовищная боль во всех мышцах. Медсестрам тоже приходилось несладко. Стоило им на минуточку отвернуться, как стрелок рвался высунуть веснушчатую мордашку под солнечные лучи. Он и падал неоднократно, однако самостоятельно поднимался, успевая пожаловаться на боль в ноге. В итоге поражение он принял с достоинством, приглушив свою непоседливость холодным рассудком, который, как известно, просыпался у Промпто крайне редко, но в самый подходящий момент. — А-а-а, это… Это… — потянул стрелок, замешкавшись. — Это одна из важнейших миссий, которую я просто обязан выполнить! А, ничего вы не понимаете, парни. Я, может, романтик в душе. — Миссия, как я понимаю, не требует отлагательств, — заключил Игнис. — Стоит отметить, не будь ты таким безответственным, мы бы ничего не узнали об экспериментах. — Эй, и чего это сразу безответственным? Я, между прочим, людям помочь хотел, проверить всё, разведать. И вообще, я же извинился! Гладио, ну скажи ему! Скажи ему, что я извинился! — Извинился или нет, а задницу твою спасали мы. Как обычно, — Гладиолус начинал злиться, выдавая себя руками, сжатыми в кулаки. — Совсем сдурел. Сколько ещё отлёживаться будешь? Дел полно, но только не надейся даже, что пущу на службу. — Я бы и сам с радостью на улицу вышел, — с грустью вздохнул Промпто и смахнул со лба чёлку. — А знаете, на самом деле я как-то, ну… В один момент так испугался, что из-за меня вы пострадаете… И решил, пусть лучше умру там один, чем ещё и вы. Я понимал, к сожалению понимал, что им нужно и как быстро они свалят, заполучив нужное, поэтому… Наверное, так было бы правильней. Да? — Умирать — твоё наитупейшее решение, Промпто, — не раздумывая ответил Гладиолус. — Ещё тебя потерять не хватало. Тебе умирать максимум час, а нам век живи с этим. Думай хоть, что несёшь, идиот. Промпто помрачнел, насупился, ссутулился. Вина за случившееся в башне остро кольнула и пробежалась под рёбрами множеством мелких иголочек, словно коснулись оголённым проводком. Растерянный взгляд, устремлённый в одеяло, скрыть было непросто. — Как выжившие? Что с ними? Игнис закрыл глаза и поджал губы. Говорить о смертности спасённых или сумасшествии выживших не хотелось. Уверенным в силах Промпто принять правду он не был, однако и скрывать ничего не умел. Однажды умолчал о Пророчестве, и это гложило по сей день. — Промпто… — тихо произнёс он и осторожно присел с другой стороны на кровать. — Не будь тебя там, погибло бы куда больше. Промпто, зажмурившись, вытер проступившие слёзы. Он понял всё, лишние вопросы отпали сами собой. — Я даже фотографии сделал, парни… Только вот… Чёрт, не выходит, — он замолк и продолжил речь, когда Игнис положил ему ладонь на плечо. — Обидно, что ни один кадр не сохранился вместе с фотоаппаратом… Если бы я был хоть чуточку проворнее, то… — Хватит, Промпто, — Игнис поднял на него слепой взгляд, сжимая плечо стрелка. — Нам уже всё вдоволь известно. — Даже о женщине? В смысле, чуваки, эти галлоны вот ей. Я как-то пытался о ней расспросить, ну, знаете, хотя бы немножечко, а меня как-то быстро вернули в палату. Вроде как обещание, забота, и я ведь мужчина при форме, а мы, хе-хе, должны сдерживать своё слово при дамах! — Херовый подкат, скажу я тебе, — Гладиолус кивнул в сторону галлонов. — Не хочется расстраивать, но дамы больше по цветочкам и игрушкам. Муглы всякие, плюшевые чокобо… Так, навскидку варианты. Имя хоть помнишь? — Э-э-э, Ронда? Нет, Шонна. Нет, нет, Ронда, точно Ронда! — Уже хорошо. С братом её столкнулся, даже родственников не пускают. Тебя тем более выпрут пинком. А подкат всё равно херовый, друг. — Твои дамы тоже подобного не оценят, Гладио, — посерьёзнел Игнис, вспомнив всех женщин друга одного типажа: с винтовками, арбалетами и в охотничьей форме. — Сомневаюсь, что ты вправе давать советы на этот счёт. — Ну уж нет, Игги. Ты их видишь со мной теперь? Нет. Делай выводы. — У-у-у, мистер «Я-сама-серьёзность» заговорил о женщинах! Все слышали? Все запомнили? Это же… Это же… знаменательный день! О-о-о, нет, нет, событие века! — Не преувеличивай, Промпто, — одёрнул его Игнис. — Не парься, — хлопнул по плечу Гладиолус и уселся по правую сторону кровати. — Просто Игнис у нас джентльмен и о своих победах не разглашается. Пока не выпьет. — Можно подумать, у меня есть время выпивать. И да, Промпто, я могу говорить о женщинах. Только не желаю. Чего и вам советую, господа. — Да ладно тебе, просто признайся, мол, злой дядя наместник не разрешает глазеть на девчонок! Промпто звонко рассмеялся и снова неуклюже повернулся. В этот раз ни кружка, ни тарелка равновесия не сохранили и звонко разлетелись на крупные осколки. Промпто непонимающе поглядел вниз и виновато пожал плечами. — Эх, конец моему веселью… — раздосадовался он. — Ну ничего, скоро поправлюсь и хорошенько отпраздную это! — Опять напьёшься и будешь рассказывать всем, какой ты герой? — насупился Гладиолус, поднимаясь. — Давай уж без этого, нам есть с чем разбираться. Тварь та, что ранила меня, шныряет по округам. И ведь хрен где спрячется эта махина, а значит проблем поприбавилось. Дверь отворилась практически бесшумно, отвлёк характерный щелчок ручки. Промпто резко похолодел, побелел и быстро успокоился, когда в проходе появилась одна из работниц. Потрусил головой, отогнал желчь мыслей, виновато улыбнулся, посмотрев на пол. Медсестра, подобно каменной статуе, никак не изменилась в лице, лишь попросила уборщика разобраться с проблемой. Деликатно намекнула Игнису и Гладиолусу, дескать, время посещения вышло, Промпто нужно больше отдыхать и меньше напрягаться. Гладиолус недовольно хмыкнул, забубнил под нос, мол, слабаков из солдат делают, а выйдя за порог обернулся. Промпто, растерянно открывал рот в попытке что-то ещё сказать, а потом быстро заморгал и, сжав меж пальцев одеяло, еле слышно произнёс: — В общем… спасибо, парни. За всё. Бессилие от болезни и изнуряющее лечение брали верх. Поднявшаяся температура, пусть и не опасная, ломила тело. Промпто заснул, а проснулся когда уже было за полночь. Жалюзи он не закрывал, а потому видел тусклый свет за стеклом и немногочисленных горожан, расположившихся вдоль стен в креслах и на полу. Столпившиеся охотники рядом со стойкой уставшими лицами нагоняли тоску. Где-то в дальнем углу слышался плач. Промпто осторожно, беззвучно выглянул из-под одеяла и, без желания выдать себя медсёстрам, покинул палату. Персонал ночью не так досаждал, как в дневное время, а значило для Промпто это одно — он мог свободнее прогуливаться по коридорам. Будь всё куда проще, он бы и на улицу вышел, пусть через чёрный выход, где толпились и курили симпатичные медсестрички, во всю болтающие о суровости будней и отсутствии выходных. Поднимать на уши больницу, рассчитывая получить нагоняй за невнимательность к больным, им не на руку. А Промпто попросту надеялся на свой шарм и умение заговаривать зубы. Конечно, всё это обычно бывало совершенно иначе. Зачастую он получал неловкие извинения и протянутую ладошку с колечком на безымянном пальце. Однако когда срабатывало, хоть это случалось реже, Промпто отправлялся с довольной улыбкой и мыслью, что он не так уж и плох, как себя видел со стороны. Двигался он небыстро, придерживаясь за рёбра. Они ныли, и это до жути бесило, тормозило реакцию и движения, мешало свободно дышать. С перебинтованной головой и запястьями, с несколькими зашитыми ранами на груди и плечах, он всё меньше располагал к общению и больше к сочувствию. Последнего признавать не желал, ведь всегда хотел быть под стать тем бойцам, что вытаскивали пули не морщась. Он измотался, переоценив силы, и остановился возле стены, во всю усыпанной мелкими трещинками на облупленной краске. Приглушённо, будто под сводом подвала, слышались голоса: знакомый и спокойный — врача, возбуждённый, переходящий на крик — женский, хриплый, низкий и возмущенный — чужака. На момент ярый спор приутих, а потом разразился звоном битой посуды и скрипом двери. Она глухо стукнулась о стену, посыпая крошевом сухой краски плиточный пол. Из палаты, подгоняемая невидимой силой, будто умалишённая, неслась женщина. С поднявшейся из глубины души тревогой, она, спотыкаясь, цепляясь тканью рубашки за перила, бежала так, словно мчался за ней рабовладелец с кнутом. Врач, побелевший, дрожащий от боли и ужаса — лицо его исказилось — прижимал ладонь к чудовищно рассечённой губе со стекающей кровью по подбородку. Неловко, наверняка неловко и без злого умысла, она подкосила и Промпто, заставив прильнуть к стене, взвыть от резкой вспышки в темени. Перед глазами завертелись круги, ярким хороводом закружили и блёстки. Ноги сами согнулись в коленях, дыхание сбилось, в голове стоял гул. Врач тихонько сползал на пол, цеплялся за скосы покрасневшими пальцами и чуть слышно стонал. Прорывался сквозь хрипы, топот и звон протяжный девичий визг. Почуяв опасность, Промпто, выбитый из общего ритма, среагировал быстро и ринулся вниз по ступеням, откуда вибрировал крик истязаемого человека. Его движения, удивительно резкие и отточенные, подначенные усталостью от безделья, помогли растолкать сбившуюся полукругом толпу. Напротив полукруга, на подоконнике, хлипко поскрипывающего от маленьких шажков, застыла фигура. Вдали, куда был устремлён её взгляд, подмигивал город огнями высоток, по небу сквозь дымчатые тучки поблёскивали звёзды, а ниже, совсем ниже, почти под ногами, чернели кустарники и молоденькие деревья. Женщина хватила воздуха, зажмурилась: свобода внизу шумела, проливалась дождём, выла ветрами. С полоборота, когда она, будто на момент очухавшись, заводила вокруг глазами, Промпто узнал в обезумевшей женщине Ронду. Сообразила она, что произошло, уже на полу. Болюче давили и прижимали к плитке чужие руки, трещали бинты и пластыри, оглушали сумасшедшие крики. Мир вокруг плыл воском, стекал к ногам ротозеев, а руки продолжали притискивать и душить. Казалось, ей шептал на ухо мерзости, какие шепчут блудным девицам, тот врач из жестяной башенки. Его голос, — бархатный, с хрипотцой, — звучал боем литавр. Ронда сильно зажмурилась, задрожала. «Мне страшно! Стра-а-шно! Почему мне так страшно?» — Это приступ паники? — доносилось из глубины. — Наверное. А может просто свихнулась. Они сейчас все такие. «Я боюсь! Я боюсь, помоги!» Что-то мокрое плюхнулось рядом, ударило смрадом в ноздри. Ронда не видела, но слышала противный звук тряпки о плитку, чувствовала вонь и крепкую хватку на горле. Плечи Промпто гудели от напряжения, толпа, гонимая инстинктом, утягивала его за собой. Он прорвался вперёд, ближе к жертве, закованной в объятиях санитара, но хлынувший поток зевак вновь задержал. «Ты меня слышишь? Я здесь, смотри, я на полу! Помоги! Он так давит, так… Мне так… сложно дышать…» Никто не успел осознать, что случилось. Некогда чистая, пусть и потрёпанная временем больница, завертелась в водовороте крови и белых халатов, вспыхнула искрами, усыпалась битым стеклом под босыми ногами. Кругом всё шумевшее, живущее, перестало существовать, оставив лишь тонущий в глушащей тишине визг, раздирающий высохшее горло. Потом рука, ещё одна чужая рука внезапно вцепилась в живот, а вторая фамильярно задрала одежду. А потом прозвучал выстрел, второй. На третьем Ронда распахнула веки и, прикрывая голову, рухнула на пол. — Я должен был, эй… Я… Я… Был должен, — с ней заговорили. Кто именно она не решалась узнать. — Тебе придётся довериться мне, Ронда. Поднимайся, прошу, давай же! Нам надо выбираться отсюда. — Что? Что-о? Почему мы здесь? Почему это… Ты знаешь? Ты знаешь?! А я не… не знаю ничего! Не могу! Не понимаю! Не п-подходи!.. — Я не обижу тебя, — Промпто втянул воздуха и опустился рядом. — Просто помоги мне во всём разобраться, ладно? Смотри, я убираю оружие. Я ничего не сделаю с тобой. Ты веришь мне, Ронда? — Ты… Ты… убил его? Ты его убил? — её голос срывался на плач. — Убил человека? Как я могу верить убийце?! — А гвардейцу? — Промпто уже не видел слёз в отблесках света луны. Он слышал прерывистый всхлип. — Просто… придерживайся меня, ладно? Здесь ещё остались люди, я обязан им помочь.