Вот Падает снег На красное поле, На поле. И, Кажется, мне Больше не больно, Не больно. Как Алая нить Песенка льется И льется. Мне Некого хоронить – Значит, меня Никому не придется.
***
— Игги! Не умирай, Игги! Кровь пустилась струёй, ударяясь потоком в укороченную прилипающую к ране перчатку Промпто. — Нет, не ты, только не ты… — он бормотал под нос это вновь и вновь, крепче сжимая ладони на ноге Игниса. Грудь Игниса вздымалась и опускалась медленно. Даже слишком. «Вот же чёрт, а мы ведь в больнице, — подумалось Промпто. Он попытался заглушить истеричный смешок, который предательски прорывался сквозь все потуги его подавить. — Здесь всегда умирают». Кровь продолжала хлестать, заливая лужицей пол сквозь плотно сомкнутые пальцы стрелка. Игнис лежал неподвижно, его веки подрагивали — Борется… — вздохнул Гладиолус, сгибаясь пополам. Рёбра тупой и ноющей болью прошибали тело как током. Дышать становилось труднее, воздуха не хватало, сквозняк сквозь разбитые окна не мог выветрить спёртый запах зловоний. Свежепокрашенная, совсем новенькая поверхность стены холодила. Гладиолус не заметил, как сполз туда, где и стоял, размазывая телом алые брызги. — Гладио! — Не отвлекайся, я сам… сам. Промпто не почувствовал боли, когда ворот больничной рубашки упёрся ему в шею и резанул грубой отделкой. Не чувствовал даже слёз, катившихся градинами по щекам. Не слышал, как кто-то кричал ему в ухо: — Бинты, тряпки, что угодно, неси! Промпто был как в бреду, его отрезвила пощёчина. — Говорю, неси всё, что найдёшь! — бесстрашно и фамильярно кричал мужчина лет тридцати пяти на вид с неглубокой новёхонькой царапиной на лице, рассекающей лицо от брови до подбородка прямо посередине, цепляя губу. — Ты оглох? Стрелок рванул ткань рубашки и дрожащей протянул человеку, который отбросил в сторону уже размякшую красную тряпку. — Плохо дело… — прыснул мужчина, накладывая длинный лоскут словно жгут. — Он может не протянуть до приезда врачей. Длинная рана Игниса на предплечье оголяла мясо от локтя до костяшки безымянного пальца. Промпто поднялся на третий этаж, куда вела карта, указывая, что там, за углом возле женского туалета нужная дверь. Поодаль от двери лежала бездыханная девушка, её волосы сохли под коркой темнеющей крови, скрывая младенца с распоротой глоткой. Сверху в ногах громоздился мёртвый мужчина, прикрывавший её. Стрелок с трудом проглотил слюну, заполнившую рот. В темноте без труда Промпто отыскал дверь склада медикаментов, но ничего не нашёл. Стеклянные пузырьки осколками разбросались по мокрому полу; запах спирта, формалина и нашатыря противно ударял в ноздри. Пластиковые бутылочки лопнули от давления лап, а полка, покосившаяся набок, перегородила труп. Десятилетний мальчик с кишками наружу смотрел на Промпто мёртвым, полным ужаса взглядом. Промпто стошнило. Он вытер лицо, а скорее размазал всё рукавом и подхватил уцелевший флакончик водяного перца. Возле трупа ребёнка покоились надорванные упаковки с бинтом и ватой. Парнишку бы ничего не спасло, но у Игниса был ещё шанс. Промпто взял наспех несколько свёртков и вышел за дверь в коридор, полный смрада, разрухи и трупов, и только оказавшись внизу он вздохнул. — Вы врач? — спросил он, протянув мужчине всё, что нашёл. — Нет, — спокойно ответил мужчина и вылил на рану Игниса настойку водяного перца. Игнис взвыл и вновь отключился. До этого холодный и бледный как смерть, он наконец-то начал теплеть. — И я не буду лезть дальше, чем можно. Я остановлю кровь, а с остальным пускай медики возятся. Промпто спорить не стал, он понимал ситуацию, но не знал, почему медики их ещё не забрали. Гладиолус неохотно разлепил покрытые проступившими сосудами веки. Дышать становилось сложнее, он слышал хрип где-то в лёгких. — А вы… Вы как здесь оказались? — прохрипел Гладиолус, хватаясь окровавленными пальцами за левый бок. — Мы же… всех вывели… — Я застрял в подсобке. Сначала заел замок, а пока разбирался с ним — меня завалило. Меньше болтай и не двигайся — рявкнул мужчина на неудачные попытки подняться. — Ребро пробьёт лёгкое, если уже не пробило. Сиди, не рискуй, ты ещё своим нужен. Гладиолус послушно расслабился, и даже если бы хотел воспротивиться, то ничего бы не вышло. Буквально двадцать минут назад послушное и реагирующее на любой порыв мысли тело сейчас колодой пласталось в крови. Бессилие, накатившее силой, утянувшее в бездну, накрыло бывшего Щита. — Гладио, Игги… Промпто отчаянно окинул взглядом разбитых друзей. Хотелось рыдать. Он сдержался. «Это больница. Здесь умирают». Он замер, как неожиданно вспышка яркого света шаровой молнией ослепительно выскочила из темноты, осевшей на стены больницы. Звяканье шестерней какой-то здоровой махины, а затем громкий хруст раздался где-то правее от левого уха. Он не осознал, что случилось, пока запах окислителей не отрезвил. Не веря, Промпто поднял глаза: хорошо знакомые вычищенные стены, режущие взор своей белизной, вымостились перед ним. — Что?.. Нет, нет-нет-нет! Нет! Не может быть! Не может… А-а-а-а! Тело прошибло током. Крик, пронзительный, словно воскресный колокол, разбил тишину. — Ты всё ещё здесь, сын Беситии. — Нет, не может быть, мои друзья!.. Мои друзья… — Твои друзья теперь боль и слёзы, сын Беситии. Только они всегда будут рядом с тобой. — Я Аргентум! Промпто хотел развернуться на бархатный голос с еле слышимой хрипотцой, но шипы впились в запястья и шею. Он взвыл, дёрнулся, боль стала сильнее. Ошейник сомкнулся туже, пробиваясь остриями глубже под кожу, но недостаточно для того, чтобы пробить кадык. Запястья, посиневшие от плотно обмотанных наручней, покрасневшие от полос разодранной кожи, жгуче болели. — Где больница? Почему? Кто ты такой? — Это и есть больница, Промпто Бесития. — Нет, только не снова… Нет… — Сначала тебя нужно подготовить. Рычаг пугающе просвистел. Промпто очухался лишь когда содрогнулся в желании сложиться к коленям, но ошейник сжимал глотку так, что кровь брызнула на воротник. Алая капля из носа скатилась к верхней губе. — Хм. Нет, перебор. Дверца беззвучно открылась, однако щёлкнул затвор и привлёк внимание чуть больше, чем было нужно. Кто-то взмахнул рукой, Промпто плохо видел его. Перед глазами двоилось, плыло, стрелок заставил себя сфокусировать взгляд лишь когда перед носом возникла резная маска с подрагивающим левым глазом. — Посмотри, что ты наделал! Мистер Бесития не заслуживает такого обращения! Да, мистер Бесития? Промпто мог поклясться, что от владельца резной маски разило гнильцой. — Аргентум, запомни… — стрелок сплюнул сгусток крови. — Я — Аргентум. — Прекращайте артачиться, мистер Бесития, мы все знаем правду. Ведь так? Его голос отбойным молотом бил по ушам. Нахально, с извращённым блеском в глазах, он скользнул ладонью в чёрной перчатке по лицу стрелка, размазывая капельки крови. — Прекрасно, прекрасно! Я помню таких… Красивых, живых, но… пустых. А ваш взгляд, мистер Бесития, полон решимости. Вы всё ещё сражаетесь за право на жизнь. На его палец упала новая капля. Промпто бессильно повис на шипах. Человек в маске с нескрываемым наслаждением провел по губам стрелка указательным пальцем, очерчивая губы карминовой дугой. Промпто чувствовал, как под маской улыбка расползается шире и клацнул зубами. Перчатка порвалась, приоткрыв блестящий металл. — Ах ты паршивец! — взвизгнул человек в маске, проехавшись протезом по подбородку стрелка. Голова Промпто откатилась как шарик, изо рта хлынула кровь, растекаясь водопадом по подбородку. Зуб вылетел вместе со стоном и отскочил от кафеля к ноге человека в маске. Лицо горело от боли, кровь продолжала заливать глотку, но Промпто не жалел ни о чём. Протез. Он был прочный, двигался как родная рука, а значит принадлежал либо человеку высокого положения, либо был украден из медицинского центра в разгар погромов десять лет назад, охвативших провинцию Нифльхейма. Однако если же протез сохранился по сей день в идеальнейшем состоянии, размышлял Промпто, сплевывая кровь на себя, значит у человека в маске было достойное убежище. Глаза в прорезях маски зло засверкали, а масочник стальной хваткой сомкнул пальцы на щеках стрелка. Кусочек протеза, мелькавший сквозь дырку, блестел. — Давай, чувак, я готов, — выдавил смешок Промпто. — У меня много зубов! — Это правда. И очень красивых. Мне особенно жалко передние, но задних, мистер Бесития, я не увижу. За вашу дерзость. Удар прилетел с другой стороны, верхний зуб в конце челюсти выскочил в горло, поцарапав его. Задыхаясь Промпто откашлял зуб, сплюнув его с новым потоком крови. Пальцы масочника вновь сомкнулись на лице мужчины. Он потянул стрелка так, что тот немного оторвался от кресла и пополз вверх. Шипы остриями рванули по коже, раздирая уже подсохшие ранки, а человек в маске смотрел на избитого Промпто сверху вниз, величественно возвышаясь над объектом исследований. — Ты не умрёшь, Бесития. Его хватка ослабла резко, плюхнув Промпто как мешок с кирпичами назад. Руки и шея вспыхнули очередной волной боли. — Вот так надо, — сказал человек в маске скорее себе, чем второму мужчине, который всё время держался поодаль, в тени. — Так надо подготавливать. С этого надо и начинать. Второй мужчина кивнул даже не глянув на уходящего за дверь масочника, мысленно соглашаясь со всеми неозвученными командами. С профессиональной лёгкостью он ослабил путы на шее Промпто, но острые, нагретые теплом крови и тела, шипы уже справились с поставленной задачей. Рваные края чернеющих от засохшей крови ранок покрывались свежими еле заметными струйками крови. Мужчина склонился над ухом стрелка: — Будешь дерзить главврачу — я пришью твои веки к бровям, чтобы ты глаз не сомкнул, пока я буду готовить твою хилую тушку. Рыжий верзила вальяжной, размашистой поступью вошёл в помещение. В руках теребил шприц чуть больше пяти сантиметров с тоненькой острой иглой. — Нет-нет, это ещё не конец, — усмехнулся рыжий глядя на Промпто, который норовил отрубиться. — Тебя ждёт новый этап. — Новый что? Игла вошла в грудь слева по основание, стрелок от боли застыл, зрачки его стали шире, буквально заполнив всю радужку глаз. Сердце с чудовищной силой забилось, а дыхание перехватило. Через секунду рычаг опустился со свистом, крик Промпто, казалось, разбил стены на камни. Мужчина без маски вставил наушники в уши, включил Гиллеспи и расплылся в блаженной улыбке, пока Промпто, содрагаемый немыслимой болью, мычал: — Нет, не может быть… Не может… Сквозь шум разрядов завопила сирена, в лицо саданула ладонь. Веки Промпто распахнулись так широко, что защипали от влаги, затекшей прямо в глаза. — Игги, Гладио, пожалуйста… — Тут мы, тут, — облегчённо вздохнул Гладиолус, уже видя, как парамедики мчатся за ним. — Гладио! Боги, Гладио! Я тебя сейчас расцелую! — от резкого рывка вверх голова стрелка закружилась и разболелась. Он вытер испарину, выступившую на лбу, и поднялся на обе ноги. — Игги?! — Тише, любовничек, тише… Не греми… он жив и дышит, сейчас ему окажут помощь. — Что… Что случилось? — Промпто недоумённо взглянул на друзей и мужчину, продолжающим следить за состоянием Игниса. Он ощупал языком задние зубы, их не было и не было уже две недели. Значит об этом Промпто просто забыл. — Ты упал, чокобой. Упал и лежал, иногда дрожал, иногда кричал. Иногда всё вместе. Тебе снился кошмар. — Уф, да, ещё такой… настоящий! Боги, Гладио, мне столько надо вам рассказать… — Промпто дышал так часто, будто пробежал марафон. — Фух, святые чокобушки, просто сон… Ты как, чувак? Сколько времени прошло? — Полчаса, всего полчаса… — Гладиолус дышал всё так же отрывисто, держась за болезненный бок. — Я нормально… Жить буду. Дверь отворилась, парамедики влетели как ошалелые, прервав диалог. Двое толкали носилки для Игниса, ещё четверо — для Гладиолуса и Промпто. Ещё двое бежали к мужчине. — Сам я, сам. Я не ранен, — отмахнулся мужчина, показывая всем порез на лице. — А это — царапина. — Почему так долго? Советник ранен! — рявкнул Гладиолус собравшись духом и сурово смерив врача. Побитый, крепко сжимающий рёбра, сидевший на полу лорд-защитник всё равно казался в десятки раз огромнее всех. Под его тяжёлым взглядом у медика задрожали коленки. — Образовалась проблема, лорд Амицития… — медик замялся, пятерней откидывая волосы, глядя как укладывают лорда-защитника на носилки. — Какая? — не сбавил тона Гладиолус, пока его катили к машине. — Конвой, который к вам ехал… Он… Он… Он не доехал, лорд Амицития. Случилась трагедия.***
У Джереми день не задался во время ужина на работе, когда новый ординатор случайно опрокинул стаканчик со свежезаваренным кофе ему на рубашку. Пятно Джереми не пугало, а вот напиток жёг кожу болюче, дав полное право Джереми выругаться на паренька. Он быстро пожалел, что дал волю эмоциям, ординатор вообще-то виновником не был, а стаканчик с кофе просто криво стоял. — Ничего, Уилли, ничего… Если принесёшь мазь с прополисом, я всё забуду. Сейчас не следовало распугивать молодёжь, отваживая ту от работы: кадров и так было мало, уцелевших больниц ещё меньше. Грустно потянув воздуха Джереми вышел на асфальтированную стоянку, которую привели в порядок буквально неделю назад. Солнце медленно падало за деревья, подсвечивая листву красно-розовым цветом. Утренний ливень щедро окропил улицы, выудив наружу из присыпанных кучек на стройках мусор, опилки, сухую траву. А сейчас безоблачное небо готовилось засветиться блестяшками звёзд. Обойдя карету скорой помощи Джереми открыл задние створки, взял в хозблоке ведро с водой, добавил туда по привычке антисептик без запаха и принялся мыть машину. Когда же он разворачивался весь в мыслях о бренном, то зацепил ёмкость, промыв и без того хлипкий ботинок. Ботинок держался молодцом последние года четыре, с трудом найденный в куче мусора и камней на разбитой заброшке, и новые брать не хотел. Он верил, что обувь, прошедшая с ним пламенный Ад, заслуживала медаль за удачу. А сейчас эта обувь отклеилась от подошвы, оставшись в целости лишь на парочке сантиметров у мыска. Ему пришлось брать сменную обувь в раздевалке — кроссовки, которые он не любил. Джереми заразился суеверием с младых ногтей. Будучи семилетним ребёнком он наступил в рассыпанный рис, и вспомнил слова матери, серьёзной миссис Атткинс, дескать, плохая примета, в чём через пару часов убедился ребёнок, не ждавший найти домашнего ёжика дохлым. С тех пор Джереми верил в приметы. Верил, что если наденет кроссовки, то не сдобровать на дороге. А впрочем, выбора не было, поэтому мужчине пришлось надевать хоть и новую, но совсем неудобную обувь. Да и ездоком он был хоть куда: жил в южной части Лесталлума, за баранкой сидел с двенадцати лет и, как он шутил, с машиной обращался нежнее, чем с женщиной. — Один тут отдыхаешь? — прокуренный голос матёрой Анники послышался из-за спины. Крепкая и коренастая Анника выглядела уставшей, но всё ещё очень красивой. — Моей подружке пора сменить шины, а значит пока я свободен, — подмигнул Джереми, усаживаясь на ступени крыльца. — Главное, чтобы она потом не вырвала мне глаза, — Анника присела рядом, ближе, чем Джереми ожидал, и несколько вышедших водителей уже заметили химию, которая потихоньку сближала двух водителей карет. — А как же твоя девочка? Она мне голову не пробьёт? Вдруг ревнивая, а я и не в курсе. — Мальчик, — поправила Анника. — Мужчина. И нет, у нас свободные отношения. Трещали сверчки, переговариваясь между собой, трава бесшумно колыхалась от порывов лёгкого ветерка, а водители с добродушными улыбками курили за стаканчиком кофе, надеясь, что эта ночь, как и предыдущие, будет спокойной. Анника мечтала осесть вдали от больших городов, заиметь домик, трактор и пару котов, чтобы те мурлыкали у неё на груди по утрам, когда она в ленивые выходные бы смотрела из окошка на молоденькие деревья и мечтала о кофе в постель. Джереми же хотелось быть с Анникой. Он не любил тракторы и котов, но бросился бы прочь из этого города и вытерпел бы в кровати пушистых блохастых мешков, лишь бы Анника улыбалась ему по утрам. Он взял её за руку. Она ответила тем же. Ночь, полная чувств, опустилась на стоянку больницы.***
Медперсонал взволновался, новость их сбила с ног. Те, кто сидел на крыльце до последнего, видели как первые машины завозили тяжело раненных глеф и гражданских, щедро залитых кровью. — Что это? Что там? Что случилось? — мельтешила Анника перед глазами врачей, не решаясь сократить дистанцию и взглянуть на тела. — Скоро узнаешь, — прыснул врач, не поднимая глаз на водителя. Анника не сразу поняла, о чём речь, как её силой потянули за руку и потащили за руль. — Наш черёд, погнали. Они выехали позже всех. Джереми ехал первым, Анника сзади, а третий водитель плёлся в хвосте, блаженно слушая весёлые песни по радио. Водитель с хвоста, Виктор, не сказать, чтобы слегка раздражал Аннику — она его ненавидела и искренне желала ему увольнения в кратчайшие сроки, а потому ехала впереди. Виктор был неудачником и всегда плёлся в конце. Жена ему изменяла, все знали об этом. Виктор всё отрицал. Водитель из него получился сквернее, чем муж. Джереми же ехал быстро и гладко, сирены было велено отключить, а команда парамедиков, разместившись в кузове, готовились по прибытию выскочить по щелчку. Проезжая меж уцелевших многоквартирных домов, водители не заметили ни единого фонаря, по обычаю освещавшим путь ночным доходягам. В окнах не мелькали ни силуэты, ни лампы, ни свечи. «Опять, что ли, война? — задумался Джереми, поворачивая за угол Парк-Авеню. — Чрезвычайное положение, мать его, за ногу. Светомаскировка. Надо валить из этой страны к чёртовой матери, да и у той будет спокойнее…». Колонна карет выкатилась на дорогу будто из ниоткуда, жёлтые глаза фар судорожно метались по сторонам. Джереми чудом успел развернуться и объехать огромный камень в последний момент, как одна из карет влетела в кузов его, выкрутив вместе с другой машиной дугу. Медики как трубочки крутились по сторонам, цепляясь руками за лавку. Джереми поднял голову, боль резанула сразу, застилая глаза пеленой красных блесток. Анника, успевшая затормозить за мгновение до столкновения, кинулась к передней карете, как вдруг на неё обрушился заставляющий заледенеть вой. Из крыши одной из машин вылетел человек, протаранив тушей металл. Окровавленный, с содранной кожей, он прицелился на полусогнутых ногах как дикий кот, а затем прыгнул, приземлившись на капот соседней машины. Водитель затормозил, пытаясь сбить озверевшее существо под колёса, но тварь удержалась и разбила стекло, разодрав руку до мяса. Зубы молниеносно впились в кадык водителя, вырвав его. Существо победно заклокотало, грызя кусок плоти, большая часть которого падала ему под ноги. Одна ступня босая шлёпала в луже крови, вылитой из глотки водителя словно из разбитой бутылки; вторая, заправленная в белый больничный тапок, скользила. Исполосованная прорезями рваного металла футболка прилипла к окровавленной коже, кровь продолжала сочиться и тянулась следом, очерчивая узоры на влажном асфальте. Рядом с мёртвым водителем верещала медсестра, сползая под кресло, как вдруг занемела. — Райли? Райли, это ты? Её вырвали за грудки и с хрустом бросили наземь. Болезненный крик медсестры заглушил визг существа. — Нет, Райли, не надо, прошу… Существо, названное Райли, пропускало слова мимо ушей. Оно надвигалось уверенной и чёткой поступью к цели, роняя из пасти еду. Шлёп. Шлёп. Шлёп. — Райли… Райли не слышал. Его взгляд устремился в пробитую костью открытую рану на ноге медсестры. Райли хотелось есть. Он в грациозном кошачьем прыжке за долю секунды преодолел расстояние, но вдруг отлетел, визжа как свинья. — Вредно есть перед сном, — сплюнул Джейкоб, выставив перед собой обрез, наспех найденный в конфискованных вещах. Ошарашенный Райли воспрянул, потрусил головой и, не замечая прострел, с визгом бросился, войдя пальцами в кожу Джейкоба как в горячий пирог. Из рук выпал обрез, скатившись к колёсам. Охотник колодой упал. Медперсонал вместе с водителем бросились из кареты россыпью как тараканы. Ронда осталась одна. «Нет, нет! Я снова одна… Почему я всегда одна? Почему?!» — Джейкоб… — прошептала Ронда, забившись под носилками. Ей хотелось рвануть к брату, но она не могла. Ноги казались брусьями, вбитыми в пол. Слёзы мощным потоком омывали лицо. Райли занёс ладонь в новом ударе и не успел. Нагрянувший под шум суматохи Джереми въехал тараном в озверевшего Райли, тот скатился под капот и замолк. Водитель кареты облегчённо вздохнул. Пользуясь тишиной, накрывшей куполом проезжую часть, Ронда осторожно спустилась к брату. Её взгляд был прикован к бездыханному Райли, лежащему раскинув руки в разные стороны под каретой. — Проснись, прошу, Джейкоб… В полусне Джейкоб поймал нечёткую размытую фигурку распластавшегося Райли и, с непосильным трудом передвигая единственной целой ногой, взвалился на Ронду. Она согнулась от тяжести, но не бросила брата, буквально протаскивая обездвиженное тело на себе в кузов. На пороге возле носилок она его скинула с плеч, после чего подтянула за обе руки поближе к сиденьям. За ним тянулась непрерывная алая лента крови. — Не умирай, не сейчас, пожалуйста, не умирай… Тишину прервал резкий толчок, ужасающий скрип колёс и металла. Всё загремело, грохот сотрясал воняющий железом воздух. Карета Джереми перевернулась и зацепила в полёте соседнюю, где плакала Ронда, держа крепко за руку брата. Джейкоб скатился к стене, носилки сложились прям на него, тренога капельницы глухо стукнулась об висок, рассекая его. Ронда застряла ногой меж передних сидений, но вовремя зацепилась рукой за перекладину под потолком. Боль окатила жаром когда машина перевернулась ещё раз; ногу скрутило с чётко слышимым хрустом. — Джейкоб, а-а-а-а! Брат не слышал ни всхлипы, ни рёв, не чувствовал перевороты — он лежал под носилками на потолке, а из головы текла кровь. Джереми волчком вертелся на переднем сидении, как вдруг его со страшным режущим свистом проелозило по асфальту. Его машина задела мальчика Анники, снимавшую всё на телефон. Смерть Аннику встретила быстро. Из красивых голубых глаз с поволокой торчали острые льдинки стекла. Обессиленно рухнув к Джейкобу когда прогремел новый удар, Ронда рыдая дёрнула ногу. Боль пронзила тело почти сразу же, заставив женщину глушить горькие стоны рукой. Она закусила ладонь, а нога, выкрученная от колена до кончиков пальцев, горела огнём. Слёзы не прекращали поток, как вдруг металл разошёлся по сторонам как полотно. Два глаза, ещё человеческих, глядели в упор. Райли вышел из пустоты, из темноты, красный как демон, перебитый с оголёнными торчащими сквозь грудную клетку рёбрами и визжал. Ронда закричала вместе с ним. Громко, протяжно, нечеловечески дико. Казалось, земля затряслась, а вместе с ней тряслась Ронда крича. Райли заглох, Ронда застыла. Она не дышал, молчала. Взгляд, прикованный к ней, буравил не моргая. Ронда моргнула, медленно опустив веки. Райли не бросился и тоже моргнул. Медленно, грациозно Ронда приблизилась к брату насколько хватало расстояния из-за застрявшей ноги и спиной закрыла его. Аккуратно, без резких движений, она выставила ладони вперёд, приготовившись защищаться. Райли громко запрыгнул в кузов. Белоснежная от страха, подсвеченная синевой Ронда была в тон одежды, на которую Райли лил свою кровь. Ронда вжималась в тело старшего брата, страх вынуждал сердце биться как школьный звонок. Райли склонился, провёл языком от шеи до скулы и отпрянул, широко распахнув кровавые веки. Ронда не сдвинулась с брата, провожая взглядом молчаливого Райли, бегущего прочь по крышам машин. Он оттолкнулся от капота крайней машины неподалёку от лежащей без сознания медсестры, ловко отпрыгнул к фонарному столбу и ухватился за ветку высокого дерева, скрываясь в светлеющих кронах. Светало. Наступившую тишь нарушал еле слышимый плач. — Нет, только не ты, Анника, только не ты… — рыдал Джереми, держа на коленях голову женщины. Он взглянул на кроссовки. — Это вы, всё вы, проклятые мрази, — он запнулся, а потом прокричал: — Это всё вы! Телефон женщины, вылетевший из рук, покоился возле капота и всё ещё снимал не прерываясь. Джереми спрыгнул прежде уложив голову Анники на сиденье и поскользнулся. — Ботинки бы такого не допустили, — раздосадованно выпалил он, раскинувшись подле колёс. Виктор, не заглушивший мотор до отключки, случайно нажал на педаль. Он резко проснулся. Карета тронулась, толкнув стоявшую другую карету. Колёса мальчика Анники прокрутились вперёд. Джереми вздохнул, набравшись страха, но осознать ничего не успел. Колёса мальчика Анники мгновенно размазали его по земле.***