Sorry about your parents

Почему-то именно сейчас гробовая тишина была как нельзя кстати. Напряжение, повисшее в салоне автомобиля, вихрилось предгрозовой тучей, электризуясь разрядами тока. Но именно молчание не позволяло грозе разразиться. По крайней мере, пока что. Кэстрел, снедаемая злобой, горечью обиды и разочарованием, сидела, отвернувшись к стеклу и от нечего делать наблюдая за стремительно сменяющимся пейзажем — тёмные силуэты деревьев мелькали в предзакатном солнце, откидывая мрачные зловещие тени. Она всем существом чувствовала, что отец сейчас дико взбешён, но скрывает это за деланным спокойствием и уверенно ведёт машину по направлению к дому Розенталей. Правда, как заметила Кэс, по длинной дороге, и значить для неё это могло одно — разговор будет долгим и далеко не приятным. Наконец, Джонатан сдался и первым начал разговор, осознав, что Кэстрел сейчас не против помолчать и тихо позлиться на весь мир. — Ты не перестаёшь меня удивлять, Кэс, — девушка нехотя вздрогнула, так как голос отца прозвучал как-то слишком холодно и отчуждённо, плюс он редко называл её укороченным вариантом имени — значит, дела обстояли хуже некуда, и он не на шутку взбешён. Хоть и продолжает тщательно скрывать. — Сначала срываешься на всех подряд, а потом ищи тебя в барах. Мисс Крейн крепко стиснула зубы, ногти сами собой впились в нежную кожу ладоней, оставив на них видимый болезненный отпечаток, однако она, не теряя гордости и заносчивости, в таком же тоне ответила (но как бы ни пыталась, подавить раздражение было сложнее всего): — Могу напомнить, почему я так себя повела. — Из-за того, что узнала? Веская причина сбегать из дома без предупреждения, угонять машину Джервиса и зависать в баре, — язвительно протянул профессор, из-за чего в душе у Кэстрел с новой силой закипела злость. Он пытается вывести её, чтобы она сказала всё как на духу. Однако на то Кэстрел и его дочь, чтобы знать многие отцовы уловки, поэтому она решила держать себя в руках по мере возможности. — Не каждый день узнаёшь, кто твоя мать, — девушка искоса посмотрела на отца, сдерживая злорадную ухмылку. Она предчувствовала, что следующая фраза ударит по больному, знала, что не стоит её говорить, но человек в ярости и отчаянии всегда старается сделать другим больнее. Кэстрел едва слышно прошипела: — Сам-то не лучше себя повёл, когда узнал о собственных родителях. Краем глаза она увидела, как гневно полыхнули его глаза, а ладони до побеления костяшек сжали руль, — Кэстрел задела за живое, — однако в следующие же мгновения Джонатан сумел-таки подавить в себе раздражение. — Это другой случай, — мрачно буркнул он. — Чем же? — Тем, что тебя не унижали. У тебя были друзья. И тебя всегда любили. Мне продолжать? «Сейчас им всем больно делаешь ты…» — слова Константин назойливо засели в голове надоевшей пластинкой, которую невозможно сменить. Боль снедала изнутри, как кислота, как смертоносная инфекция. Осознание произошедшего никак не хотело укладываться в голове, поэтому оставались только бушующие эмоции, а разум пока молчал. И всё равно разговор с Эшли давал о себе знать даже сейчас. На короткий миг их взгляды пересеклись, они не говорили друг другу ни слова, однако всё было и так ясно. Наконец, Кэстрел отвела взор, снова отдав предпочтение разглядыванию пейзажа за окном. — Не нужно, — снисходительно, с толикой притворного равнодушия ответила девушка. Однако не так-то просто сохранять вид, будто тебе всё равно, когда внутри всё рвётся в клочья, вихрясь в урагане беспощадных чувств. Профессор, однако же, не намерен был отступать. Ну да, не зря выбрал длинный путь, иначе бы не поговорили. Он знал, что сейчас Кэстрел будет категорически препираться и злиться. И винить он её в этом не мог. — У тебя есть полное право злиться на меня и на Молли, — саркастичный смешок дочери Джонатан решил проигнорировать (понял, что она намеренно пытается его довести). — Но и ты пойми её… — Я знать её больше не хочу, а понимать и подавно, — гортанно рыкнула мисс Крейн. Профессор укоризненно взглянул на дочь, но та упрямо отказывалась смотреть ему в лицо — она избегала прямого зрительного контакта, не хотела, чтобы он знал, что творится у неё в душе. Но Джонатан и так знал. — Она не хотела такого расклада. — Значит, плохо хотела! — презрительно сплюнула Кэстрел, обернувшись к отцу и посмотрев исподлобья — наверняка, «украла» этот психологический приём давления у Константин, чтоб её. — Раз она оставила меня… позвольте поинтересоваться, ради чего?! Профессор спокойно взирал на Кэстрел непроницаемым взглядом, и спустя несколько мгновений в очередной раз разозлившаяся Кэс выжидающе затихла, испепеляя отца требовательно-уничтожающим взглядом. Он продолжил, на тон ниже обычного. — Молли тогда была моей студенткой. Она отдала мне тебя, потому что хотела закончить учёбу, — судя по тому, что Кэстрел по-прежнему обидчиво помалкивала, это можно было считать знаком, что можно пока что говорить дальше. — Она действительно любила тебя, Кэс. И только не пытайся отрицать, будто не замечала все эти годы этого! В глазах девушки на секунду промелькнула такая удручающая тоска, от которой невольно сердце сжимается в стальные тиски, однако в следующее же секунду Кэстрел тихо фыркнула. — Это её не оправдывает, — ледяным тоном отчеканила девушка. — Понимаю: ни её, ни меня ничто не оправдает, — снисходительно произнёс профессор, и — послышалось ей или нет? — в его голосе Кэстрел уловила нотки раскаяния. — Но мы оба хотели как лучше для тебя. Тут, что называется, Кэстрел прорвало. Злоба овладела ею, как бурный поток сметает удерживающую его плотину. — Как лучше?! — рассерженно вскрикнула девушка, теперь уже не намереваясь отводить взгляда — в них через край плескалось ярости и разочарования. Голос мисс Крейн дрожал от смеси негодования и обиды. — Вы оба лгали мне! Я знать не знала, кто моя мать, а тут на тебе — это не кто иная, как неподражаемая и самая лучшая мисс Рэндалл! Мать года просто, чёрт бы её побрал! Джонатан с силой крутанул руль в сторону, и машина съехала с шоссе на обочину, где он и притормозил. Ну, хорошо, так и быть — раз Кэстрел нарывается на неприятности, раз ей так хочется покричать и довести его до белого каления — она своё получит. Так получит, что потом пожалеет о том, что у неё вообще в мыслях возникла настолько плохая идея. Профессор обернулся к несколько опешившей внезапной сменой действия дочери, он был взбешён ничуть не меньше её, но в этом она сама виновата — видит Бог, он пытался взять ситуацию под контроль, но дело оказалось гиблым. — Если уж кому и жаловаться на плохих родителей, так точно не тебе, — сердито рявкнул Джонатан, на что Кэс невольно и едва заметно вздрогнула, осторожно прижавшись к двери. — Я бы запросто мог бросить тебя так же, как со мной поступили мои родители, но я этого не сделал! Я старался быть для тебя лучшим отцом, чтобы заглушить ту боль от осознания, что у тебя нет матери! Молли не переставала тебя любить все эти годы, ты и малейшего понятия не имеешь, насколько тяжело ей далось решение оставить тебя, но тогда она была уверена, что поступает правильно. И не тебе её винить! Она получила своё наказание, страдая от того, что родная дочь и не знает правду. Кэстрел резко отвернулась, из-за чего Джонатана будто ледяной водой окатили — гнев как рукой сняло, когда он увидел, что Кэс намеренно не смотрит на него: она старательно закрыла лицо волосами, обессиленно опершись на панель автомобиля и сидя как бы вполоборота. Девушка замерла как статуя, из-за чего Крейн похолодел от нехорошего предчувствия — резкая смена настроения ему не нравилась. Он увидел через некоторое время, как слегка подрагивают её острые плечи, а сама она по-прежнему не оборачивалась и не желала продолжать разговор, и из-за этого он почувствовал обжигающий, как тавро, укол вины. Редко когда Кэстрел можно было увидеть в подобном состоянии. Она беззвучно плакала. Тяжело вздохнув, Джонатан легонько погладил её по спине, по которой ниспадали светло-русые, сухие и ужасно ломкие волосы, но девушка была настолько поглощена болью и отчаянием, что не заметила этот жест. — Кэс… — сипло прошептал он, но та опять проигнорировала его обращение. И только спустя пару мгновений отстранённо, с особой болью в голосе, дрожащем от обиды, конкретно ни к кому не обращаясь будто, она прошелестела: — Почему мне так больно, папа? Джонатана будто наотмашь ударили, стоило ему услышать такое звонкое горе в голосе обычно спокойной и никогда не дававшей себе слабину Кэстрел. Однако и сильные люди имеют свойство «ломаться» под гнётом сокрушающих обстоятельств. Протяжно вздохнув, профессор прижал дочь к себе, — по её щекам молча текли прозрачные слёзы, оставляя неровные мокрые дорожки, а глаза потухли. Она обессиленно положила голову ему на плечо, будучи абсолютно не против нарушения личного пространства — отчего-то сейчас ей хотелось, чтобы кто-то успокоил её, кто-то близкий, пока никто не видит. Кэстрел безучастно смотрела перед собой, с трудом дыша и силясь не давиться слезами. — Рано или поздно боль пройдёт, милая, — тихо произнёс, аккуратно поглаживая дочь по голове, Крейн, — она и не возражала. — Конечно, сначала будет казаться, что она убьёт тебя, что эта пытка никогда не закончится. Но со временем… она утихнет. Девушка молча прикрыла глаза, теснее прижимаясь к отцу, на котором сорвалась буквально пару минут назад. Джонатан ощущал себя серьёзно виноватым перед дочерью, но сейчас слова было подобрать сложнее всего отчего-то. — Сколько себя помню, всегда была завистливой, — тихо продолжила Кэстрел, с трудом подбирая слова, будто ей было безумно стыдно сознаваться в подобном. — Я… я считала себя… неполноценной, что ли? И из-за этого из кожи вон лезла, чтобы доказать всем, что я ничуть не хуже других, — горькая усмешка девушки разрезала тишину, после чего она тяжко вздохнула, слегка покачав головой. — Но… я видела, как все относятся к Аннабель… как… — мисс Крейн запнулась, будто ей было ужасно стыдно произносить такое, поэтому она понизила тон. — Как к ней относишься ты… Профессору стало неловко от столь откровенного разговора с дочерью, который откладывался вот уже сколько лет. Но такое заявление отчего-то привело его в ужас — нет, не из-за того, что это было ложное обвинение; наоборот, сколько бы ни прокручивал он в воспоминаниях разных моментов, это откровение приобретало всё более чёткую логическую завершённость. Отчего-то в память врезались осколками стекла моменты, когда Аннабель, весело хохоча, в порыве чувств бросается ему на шею по приезде, — но сейчас он замечает другую деталь: шокировано-потерянный взгляд замершей позади мисс Розенталь Кэстрел, взгляд, в котором немо застыл вопрос «А как же я?». Но вслух она никогда такого не спрашивала, более того, делала вид, будто ничего не случилось. Или же случилось, но просто откладывала обиду в долгий ящик. Другой случай, когда Белль со свойственным ей добродушием и участием обсуждали с её «дядей Джонни» (опять же, Кэстрел постоянно уж чересчур неодобрительно косилась на подругу, когда та его так называла — неодобрительно и несколько раздражённо) самые разные темы. И опять — в тени, абсолютно молча, Кэстрел мрачно наблюдает за дискуссией. Теперь её серо-голубые глаза — это два горящих топаза; ей было завидно, завидно то, что она с родным отцом не могла также легко и просто поделиться всем наболевшим. «Чем я хуже?» — теперь уже так звучит полыхающий болью и злостью взгляд мисс Крейн. Она искренне не понимала, почему она, его дочь, никогда не ведёт себя также возмутительно и беспринципно, как Аннабель? Внутри все эти годы Кэстрел сжигала лютая ревность. Которую она осознавала и одновременно с этим отрицала. Да и сам Джонатан неплох — старательно игнорировал нарастающую снежным комом проблему. Хотя стоило расставить всё по местам ещё давно. Джонатан несколько виновато погладил дочь по плечу, но она была настолько поглощена болезненными мыслями и воспоминаниями, что не заметила столь незначительного жеста. А он и понятия не имел, что мог сейчас сказать и сделать, чтобы уверить её в обратном. — Кэсси, — девушка незаметно дёрнулась, скорее, от удивления, чем испуганно — отец редко называл её уменьшительно-ласкательно. Хотя Крейн и старался, чтобы его голос звучал как можно мягче. — Тебе никогда не нужно было ничего доказывать. Тем более, мне, — Кэстрел опустила взгляд, а он, протяжно вздохнув, продолжил гладить её по волосам. — Для меня ты всегда была и будешь лучшей. На это ей было нечего ответить. По сути, Кэстрел всегда знала, что всё это чистая правда, что ей ничего не нужно доказывать… что отец всегда гордился ей, пусть не всегда говорил это вслух, а если и говорил, то в непривычной для всех форме. Однако же всё равно пыталась быть лучшей, хоть это и не получалось. — Прости, что я так себя повела, пап, — хрипло прошептала она, по-прежнему не поднимая взгляда и не решаясь посмотреть ему в глаза. — Я… я всегда гордилась тем, что именно ты мой отец. Ты для меня был всем, я всегда чувствовала твою поддержку и… — здесь девушка запнулась, так как ей уж слишком непривычно было говорить это слово. — Любовь. Она прекрасно помнила яркие, словно вспышки старой фотокамеры, моменты из детства. Когда ей снились плохие сны, отец всегда приходил и успокаивал её. Плевать, что завтра рано вставать на работу, а после весь день читать лекции сонным студентам — он не мог быть спокоен, пока его дочка встревожена. Иногда Джонатан даже оставался с ней всю ночь, чтобы она, наконец, могла спокойно уснуть. Кэстрел всегда знала, что папа её защитит, что он всегда рядом и никогда не даст её в обиду. Никогда и никому. — Как я уже сказал, у тебя есть право злиться, — профессор обречённо вздохнул, покачав головой. — Прости. Мне нужно было сказать тебе обо всём раньше. — А что бы это изменило? — Кэстрел горько усмехнулась, отстранившись от отца и тыльной стороной ладони утерев уже высохшие слёзы. — Ничего толком. Как сейчас, так и тогда я бы чувствовала себя… потерянной, — мисс Крейн нервно прикусила губу, прикрыв глаза. — Мне не хочется ненавидеть мисс Рэндалл… но по-другому я не могу. Не знаю, поймёшь ты или нет, я действительно не хочу её ненавидеть. Но не могу. — За тебя сейчас говорит боль — она и вынуждает тебя злиться на Молли. — И всё равно прости, правда, — Кэстрел виновато попыталась улыбнуться. — Не знаю, что на меня нашло… хотя не исключено, что это издержки профессии. Когда ты учитель… поневоле должен скрывать за улыбкой боль, страх, печаль… дети не должны видеть свою всегда добрую мисс Крейн подавленной или расстроенной. Джонатан поневоле пожалел дочь. Кэстрел выбрала стезю преподавания назло ему, когда он твердил, что психология — её дело. Но она всегда была несколько упрямой и своенравной (есть в кого, ага): психологии Кэстрел предпочла педагогику. Отдать должное, ей это дело нравилось, дети её любили, и она с удовольствием готовила уроки или внеурочные занятия. Но что на самом деле скрывается за учительской улыбкой? Немало. Поэтому к лету Кэстрел эмоционально выгорала. Что бы там ни творилось в личной жизни, она это никогда не несла в школу. Но даже сильному человеку нужна разгрузка. И признание Молли стало для неё своеобразным выплеском накопленного негатива. — Но перед Джервисом придётся извиниться — угонять чужой автомобиль в порыве злости уже перебор, тебе не кажется? Мисс Крейн смущённо вспыхнула до корней светлых волос. — Без тебя знаю, — после секундной паузы Кэстрел кинула немного тревожный взгляд на отца и неловко кашлянула. — Ты же ведь никому не скажешь про… об этом всём? — Все секреты должны оставаться между психологом и клиентом, прекрасно знаешь же. — Я серьёзно. По не на шутку встревоженному и несколько умоляющему взгляду дочери, Крейн понял, что ей сейчас не до смеха. Кэстрел действительно было неловко от произошедшего, что она сама же и учинила. И не хотела, чтобы другие знали о том, в чём она призналась только ему. — Кэстрел, я твой отец, — смотря глаза в глаза дочери, спокойно и уверенно произнёс Джонатан. — Разумеется, я никому ничего не скажу. Но имей в виду: ты всегда можешь со мной обо всём поговорить. Поэтому я тебя сколько раз просил, не скрываться хотя бы от меня и рассказать всё, что тебя тревожит! Я… — … тебе больно смотреть на то, что меня что-то беспокоит, и ты начинаешь волноваться сам, — понимающе кивнула Кэстрел, слегка улыбнувшись. Закатив глаза, профессор покачал головой. Заведя машину, он снова выехал на шоссе по направлению к дому Розенталей. — Из тебя вышел бы лучший психолог, чем я, а ты из гордости не хочешь идти в психологию, — недовольно буркнул Крейн, на что Кэстрел пожала плечами. — Я уже устала объяснять, что психология и педагогика вещи слишком взаимосвязанные, — после некоторого молчания, бледное лицо девушки озарила победная улыбка. — И всё-таки, признай, ты был неправ. — В чём это?! — резко опешил Джонатан. Кэстрел испытующе смотрела на него, но в её глазах не было ни следа былой злости или обиды — только бесконечная благодарность и любовь. — В том, что главный инстинкт человека — это инстинкт самосохранения, то есть, твоя теория страхов несколько неверна. Как я и говорила, главный инстинкт любого живого существа — родительский. Даже инстинкт самосохранения отключается, когда потомству или, если угодно, наследию данного животного или человека грозит опасность. Сколько случаев было, когда абсолютно трусливый человек проявлял необыкновенную храбрость, стоило кому-то угрожать его семье? — Вот только не начинай, — недовольно фыркнул профессор. — Ты и сам перепугался за меня, — он вздрогнул, когда Кэстрел произнесла это вслух. Она как в воду глядела. — Иначе бы не ринулся искать. Как бы ни хотел признавать Джонатан, но она была абсолютно права. Бывший Повелитель Страха, великий и ужасный Пугало, и был до смерти встревожен, когда Кэстрел покинула дом и ломанулась неизвестно куда. Он с ног сбился, пока искал её, места себе от тревоги не находил. Как-никак, а дочь была одной из немногих радостей в его жизни. Отчасти благодаря Кэстрел он отрёкся от преступной жизни ради жизни более светлой. — Давай отложим эту весьма увлекательную дискуссию. — Потому что профессор Крейн не может подобрать контраргументы? — Кэс сдержанно и беззлобно рассмеялась. — Значит, я права. — Ну уж нет. «Отложим» значит… — … значит, «я потом придумаю контраргументы и предъявлю тебе». Крейн укоризненно покосился на дочь, но смягчился, увидев в её глазах искорки смеха. Он готов был сделать что угодно, лишь бы его Кэсси была по-настоящему счастлива. Она была права, когда говорила о том, что её несчастья и тревоги — это его несчастья и тревоги тоже. И сейчас, когда она рассказала всё, что было на душе, ему стало немного спокойней. Пусть впереди и предстоял разговор с Молли, но одной тревогой стало меньше, когда он нашёл их дочь. Стоит ли говорить, что теперь дорога домой казалась быстрой и лёгкой.