Цвет воронова крыла

      Мягкий желтый свет, исходящий от трепещущего огонька, грозящего вот-вот потухнуть от любого колебания воздуха, наконец, выровнялся, осветив нездорово-бледное лицо, обрамленное черными растрепанными волосами. Ворон созерцал окружающую его обстановку с присущей ему независимостью, но Белла не могла не заметить, что его серые глаза, изредка задерживаясь в одной точке, то и дело бегали по стенам, выискивая там что-то, а потом вновь будто зацеплялись за незаметную деталь, и взгляд его становился серьезнее и даже беспокойней. Его пальцы то и дело несильно сжимали натянутое по пояс одеяло, усмешка, появившаяся из-за мыслей о коне и обещания скорого выздоровления, казалась неестественной, и в целом он выглядел так, словно ему неудобно было сидеть, даже облокотившись на подушку и полулежа. Девушка с недоумением поглядывала на него, пытаясь оправдать его поведение, но никак не могла найти оснований для объяснения странному виду Баккета.       Когда он оказался под градом стрел, он смотрел перед собой прямо и без страха, лишь сдвинув темные брови к переносице. Когда появившийся шериф невольно отобрал у него последние капли воды, он лишь вздернул подбородок, словно гордо отвечая «ну и не нужно», не желая даже признавать, что хочет пить. Когда Уолкер признал, что поклялся убить его, и направил кольт прямо на сердце, Коул улыбнулся.       А когда Белла шепнула ему вечером, что ее отец хотел бы поговорить с ним, то раненый преступник, казалось, вовсе места себе не мог найти — он не ерзал, видимо, боясь даже шевельнуться, чтобы не потревожить затягивающуюся рану, но напряженно хмурился, отводил взгляд в сторону и в целом явно переживал. Сказать больше — боялся.       Переселенка с почти детским инстинктивным интересом смотрела на него и пыталась понять — что именно могло страшить его? Что Брайан не позволит ему находиться в своем доме? Это, скорее всего, означало бы, что он погибнет в степи, но Ворон играл со смертью каждый день, словно забавляясь этой безумной пляской и даже не вздрагивая, когда над его жизнью нависала угроза. Но — что тогда?       Ему, получается, все-таки важно, что о нем подумает мистер Голден?       И он, наверное, не хочет выглядеть как преступник?       Белла скрыла слабую улыбку.       Это было исправление, к которому Коул неизбежно должен был прийти для благополучного конца. Их общая история, странная и отчасти безумная, должна была и заканчиваться так же, как началась — так хорошо, что, казалось, почти не по-настоящему.       Она просидела над постелью все утро и день, ожидая, когда ее спаситель придет в себя — и после перечислила все ответы на так и не прозвучавшие вопросы. С Рокки все хорошо, о состоянии Ворона знают только Джей и ее семья, он скоро поправится, доктор, который его осмотрел, подкуплен и ни о чем не догадывается — похоже, этого ему было более чем достаточно.       Девушка уселась в углу на табурет, ожидая, когда отец придет. Где-то глубоко внутри она укорила себя за любопытство, но другая ее часть возразила, что Баккету, быть может, понадобится помощь, дополнительные аргументы и безмолвная поддержка.       Однако все-таки судьба распорядилась иначе.       Мистер Голден появился в дверях — суровый и молчаливый, он казался еще выше ростом, чем обычно. Ворон в тот же миг поднял голову, встречая пришедшего прямым и твердым взором, но переселенка все равно успела заметить, что холод в его глазах не настоящий.       — Белла, — тихо обратился к ней отец и взмахнул рукой в неприветливом жесте. — Позволь, мы поговорим с глазу на глаз.       Баккет, казалось, выпустил весь воздух из легких за пару мгновений. Дочь золотоискателя поднялась со своего места, покорно кивнула и, бросив на своего спасителя теплый взгляд, вышла из комнаты. Последним, что она успела заметить, было то, что родитель придвинул к кровати табурет, а Коул сидел, непокорно, совсем по-вороньи вздернув подбородок и с диковатой осторожностью рассматривая своего будущего собеседника.       Белла мягко затворила дверь и, замерев около нее, через миг прильнула ухом к пыльной дощатой стене. Надеясь на отличную звукопроводимость, она напрягла слух, однако мистер Голден, кажется, избрал мудрый путь — дочь едва сумела различить его речь в тишине. Он говорил не шепотом, но медленно и тихо-тихо, так что распознать можно было только личность говорящего, но не слова.       Девушка прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Легкая вибрация отцовского голоса чувствовалась кончиками напряженных нервов-струнок, передаваясь по стенке и двери, по полу и густому, пахнущему древесиной и какими-то мясными блюдами воздуху. Прервалась на миг — и Белла расслышала отрывистый и односложный отклик Ворона. Брайан заговорил все так же размеренно и со скрытым напряжением. И опять — короткий ответ.       Переселенка аккуратно и беззвучно приложила ладонь к стенке, стараясь ощутить хоть на йоту больше, но мистер Голден все-таки был осмотрительнее, чем она надеялась. Хотя, он, возможно, попросту избрал доверительный тон для беседы. Белла не знала, какой из вариантов верен — как не знала и то, о чем может рассказать Баккет, чтобы завоевать благосклонность ее отца. И впервые она не была уверена в том, что это произойдет.       Но постепенно она все четче могла разобрать, что говорит больше именно Коул, а не Брайан, и голос его звучит без дрожи и обретает уверенность с каждой секундой. Изо всех сил вжавшись ухом в стенку и словно стараясь пройти сквозь нее, — с такими щелями в домах и ее телосложением это было отчасти возможно, — Белла смогла различить нечто, похожее на «юность» и «семья». Видимо, Ворон рассказывал о том же, о чем в свое время узнала и она, и шериф — и снова повествовал в совершенно ином ключе, по-другому представляя одну и ту же историю.       — Белли?       Она вздрогнула, резко отстраняясь от двери и скрещивая руки за спиной.       — Что? — выпалила она, заливаясь краской и недоверчиво оглядывая брата с ног до головы. Тот наклонил голову вбок, осматривая дверной косяк, возле которого секунду назад стояла девушка, и прищурился.       — Значит, подслушиваем?       — А ты сам зачем пришел? — тут же парировала сестра.       — Умная, да? — хмыкнул Майк, прислоняясь к стенке и расплываясь в хитрой заговорщической улыбке. — Окей, как в старые добрые? О чем они там?       — Не разобрать, — покачала головой Белла. — Тихо разговаривают. Думаю, папа расспрашивает его о прошлом.       — И, как всегда, пока все в центре событий, Майкл Голден все пропустил, — негромко проворчал брат, задумчиво теребя вьющуюся прядь золотистых волос. — Может, ты мне расскажешь? А то я боюсь, он застрелит меня, если я попрошу его повторить.       — Он не застрелит тебя, он ходить еще даже не может, — со смешливой укоризной заметила дочь золотоискателя.       — Чтобы стрелять, не обязательно стоять на ногах, — не согласился парень. — Хотя, отец наверняка забрал его кольт себе.       — И кольт, и винчестер, — заверила его Белла. — А вообще, стыдно тебе должно быть. Он не настолько безумен, чтобы стрелять в того, кто приютил его дома. Расскажи ему, что ты покормил Рокки, он тебя еще обнимет, может быть.       Майк прыснул в ладонь.       — Если меня обнимет Ворон, я буду вместо тебя мыть посуду в течение целой зимы!       Девушка загадочно улыбнулась и откинула голову назад, ощущая макушкой жесткую стенку. Потолок над ее головой казался отчего-то высоким, хотя обычно она считала их домишко не очень-то и вместительным. В сумраке прохода темнели пятнышки от сучков на древесине. Голос Коула все еще был слабо различим в тишине, и сопение Голдена-младшего казалось ей подобным дыханию огромного металлического локомотива, бегущего по рельсам через степь.       — Его отец был убит, — вдруг сказала она. — Его повесили по ложному обвинению. Он мстил тем, кто дал неверные показания. Он сам признался, что горе отчасти затуманило его рассудок. Тем более что он и так рос без матери.       — Его мать умерла? — вскинул брови Майкл. — По легендам, она попросту превратилась в птицу.       — Это легенды, — пресекла его фразу сестра. — По другим легендам, он вовсе происходит из самого ада подземного, и что ж теперь?       — Да я не говорю ничего такого, просто знакомлю тебя с великой силой людского суеверия, — парень пожал плечами. Взгляд его карих глаз стал чуть печальнее, и, склонив голову, он уже тише переспросил: — Так… он сирота, получается?       Белла вздохнула.       — Он потерял отца в шестнадцатилетнем возрасте — это сирота или взрослый одиночка?       — В свои шестнадцать я бегал смотреть на соседских жеребят и воровал соседскую кукурузу, — невесело отозвался Майк и, помолчав несколько мгновений, добавил: — Мне жаль этого парня.       — Он убил всех, кто был виновен в смерти его отца, — не то возразила, не то просто сказала девушка.       — Ох-х…       — Тем не менее, мне его тоже жаль. Мне кажется, что он говорит правду, несмотря на то, что он в силах выдумать что угодно.       — Отца ему все равно не перехитрить, — поежился юноша, видимо, вспомнив, как Брайану удавалось всегда раскусить любую совершенную им шалость.       Белла задумчиво кивнула.       Сумерки сгустились давным-давно, и теперь они разговаривали шепотом в полнейшей темноте, даже не различая лиц друг друга. И, несмотря на то, что Майк говорил тихо и с хрипотцой, в его негромком голосе было что-то давно забытое, что было до боли родным для его сестры — словно он на миг стал тем самым забавным растрепанным любителем жеребят, отчасти приличным и заботливым мальчишкой, отчасти сорвиголовой с исцарапанными локтями и коленками. Во мгле не было видно, как он выглядел теперь, — высокий камтаунский Голден-младший в ковбойском стетсоне и с серьезным лицом, — и Белле почему-то казалось, что Майк через секунду-другую воскликнет шепотом «папа!», и они вдвоем, путаясь в одежде, расползутся по своим кроватям и замрут там, притворяясь спящими.       Думая об этом, она, как музыкант, разучивший незатейливую трактирную пьеску, механически выдала почти целиком всю историю Ворона, при этом думая о чем-то совершенно другом, далеком и теплом. Говоря об отце степного странника, она вспоминала о Брайане, рассказывая о лошадях, представляла молодую Чари и сгинувшую от какой-то болезни много лет назад старенькую Пайболд. И, так замечтавшись, они стояли в темном коридоре долго-долго, до тех пор, пока дверь тихо не отворилась.       Майк и Белла синхронно отлетели от дверного проема, издав тихий писк. Словно ослепленная слабым светом от пламени, трепетавшего над фитильком свечи, девушка прикрыла глаза рукой и сощурилась, а брат, оцепенев, молча уставился на отца, ожидая выговора.       Брайан посмотрел на них двоих с отстраненной нежностью в глазах, улыбнулся и приподнял натруженную ладонь, указывая на комнату.       — Все, проходите. Я закончил.       Его светлые, чуть выцветшие с течением времени короткие волосы были растрепаны над лбом, лицо было слегка усталым и задумчивым. Дочь и сын почти одновременно приподняли брови, безмолвно удивляясь его расположению, но молчали, пока отец не шагнул в густую темноту за их спинами. Обернувшись, Белла неуверенно позвала:       — И… как?       Но тишина ясно дала ей понять, что мистер Голден сказал все, что считал нужным сказать.       Майк покачал головой, слегка нахмурившись — в отличие от отца, он не отличался неразговорчивостью и считал своим правом хранить молчание лишь тогда, когда задумывался о чем-то важном. Но Брайан порой напоминал загадочного персонажа в книгах наподобие старого садовника или смотрителя заброшенного замка, который, обладая немыслимыми знаниями, считал нужным умалчивать обо всем, о чем только можно было умолчать.       Белла ступила в озаренную свечой комнату, окинула взором пустующий табурет, на котором миг назад восседал мистер Голден-старший, и, наконец, воззрилась на Коула. Тот, устремив наполненный неразличимыми эмоциями взгляд на складки покрывала, улыбался.       — Эм-м, можно? — бесцеремонно прервал молчание Майк.       Ворон медленно поднял голову, с опасением изучая пришедшего вместе с его старой знакомой, затем успокоено кивнул и почти измученно отозвался:       — Конечно, Голден-младший.       — А откуда вы знаете? — недоверчиво переспросил молодой конюх.       Баккет вздохнул и, откинувшись головой на подложенную ему под спину подушку, устало ответил, притом обращаясь даже не к вопрошавшему:       — Я теперь понял, отчего вы так хороши, миледи. Вся ваша семья чудесна. Если я в базарный день на другом конце Америки увижу кого-то из ваших родственников, я тотчас узнаю, что он вам близок по крови. Вы, Голдены, словно светитесь в толпе, как слиток из чистого золота среди дешевых сплавов. Я никогда не встречал таких, как вы.       Майк замер, кажется, даже приоткрыв рот.       — Вы поговорили с моим отцом… — чуть смущенно изрекла Белла, усаживаясь рядом с кроватью.       Коул прикрыл глаза.       — Верно.       — О чем?       — Если я возьмусь пересказывать весь наш часовой разговор, я тотчас умру обессиленным, — с иронией откликнулся темноволосый преступник. — Впрочем, вы не будете удивлены, если я скажу, что говорил с ним о своем прошлом и собственной личности. Однако вас все равно интересует то, как он отнесся ко мне, правда?       Переселенка кивнула, уже готовясь конкретизировать свой вопрос, но ее брат, отойдя от ступора, снова вмешался:       — Простите за дилетантство, вы маг?       Ворон улыбнулся, приоткрывая темно-серые, нездорово поблескивающие глаза; его ресницы слегка подрагивали.       — А вы?       — Нет?.. — обескураженный встречным вопросом Майк развел руками.       — Я знаю, смертный Майкл Голден девятнадцати лет от роду, — беззаботно подтвердил Коул.       Белла прикрыла рот рукой, стараясь не рассмеяться, боковым зрением рассматривая ошеломленного брата и уловив веселые искорки в глазах неуловимого всадника. Кареглазый парень с трепетным ужасом уставился на лежащего в кровати преступника, и Баккет, кажется, не вытерпев такого пристального рассматривания, по-дружески насмешливо прибавил:       — Твой отец говорил, что у него есть сын чуть младше меня, смертный. Не бойся, я не убиваю взглядом тех, кто отдает истекающим кровью волшебникам такие мягкие рубашки.       — Если вы не серьезно, то… — непонимающе-возмущенно начал Майк, но Ворон мягко прервал его:       — Извини за шутку, Голден-младший. Я не умею колдовать, я просто люблю заговаривать зубы людям. Оттого и только оттого я все еще жив. Потому что, как ни странно, пролежав без сознания пару дней на морозе, я бы умер.       Майкл, кажется, явно растерялся от такой быстрой смены настроения и неожиданного приятельского отношения к нему, и, окончательно смешавшись от неуместной теплоты в голосе незнакомца, отступил. Про себя решив, что брат уже заслужил пару уроков от сына коневода, Белла повторила:       — Как прошел ваш разговор с отцом?       Хозяин Рокки снова замолк, опустив веки, и девушка, засомневавшись, что он вовсе услышал ее реплику, переглянулась с братом. Но через мгновение Коул почти неслышно ответил ей:       — Хорошо. Я бы сказал, замечательно.       И — Белла в первый миг подумала, что после стольких бессонных ночей ей это привиделось — он вытер уголок глаза и с горькой радостью прибавил:       — Мне казалось, что я разговариваю с собственным отцом. Его голос очень похож на тот, по которому я так скучал все эти годы.       Майк опустился рядом с кроватью на колени, с оттенком сочувствия рассматривая их временного гостя. Где-то вдали скрипнула дверь, раздался негромкий возглас «иду!», и Голдены, повернувшись, застыли, напрягая слух. Ворона, по-видимому, это вовсе не волновало — утомленный долгой беседой, он неподвижно лежал, даже не вслушиваясь в посторонние звуки. Наконец, повернувшись обратно, Белла протянула руку, повинуясь какому-то странному порыву и словно не замечая, что ее брат рядом, притронулась к ладони Баккета. Тот шевельнул пальцами, перехватывая ее руку, и приподнял уголки рта. Майк взглянул на них двоих с ноткой укоризненного удивления, но девушка, даже поняв, что Голден-младший будет подкалывать ее по этому поводу и засыпать вопросами ближайшие две недели, все равно не обратила на него внимания. Сейчас ей казалось, что осторожное прикосновение является чем-то вроде бессловесной поддержки для ее друга, который нуждался в силе как никогда раньше.       — Что с вами случилось? — прошептала Белла.       В прихожей что-то загремело, заскрипело, и в сторону беседующих по коридору устремился кто-то неизвестный. Майк вздрогнул, с настороженностью оглядываясь на вход — он тотчас уловил в звуках приближения незнакомца неприсущую их семейству неосторожность и торопливость.       Шаги затихли, и на пороге показался Джей, с необычной для него скромностью потоптался у входа ту долю секунды, пока Ворон не разбил молчание хрипло-радостным приветствием:       — Уолкер!       — Баккет! — шериф вздохнул с облегчением, растрепал ладонью рыжие волосы, в которых запутались тающие снежинки, и прошагал к кровати. — Вы пришли в себя! Как давно?       — Около трех часов назад, — Коул поднял руку над кроватью, потянувшись к своему другу, и этот жест явно дался ему с трудом. Уолкер не сразу ответил на рукопожатие, и после с непониманием взглянул на своего некогда главного врага. Прищурившись и сжав чужую ладонь, преступник произнес: — Спасибо тебе, Джей. Я знаю, ты причастен ко всему этому, хоть и не знаю, как именно.       Камтаунский страж порядка сперва с недоумением моргнул, потом же расплылся в чуть неловкой улыбке и откликнулся:       — Да… да, есть такое. Я подкупил доктора, который спас тебе жизнь.       — Снова вопреки своему обещанию?       — Можно подумать, я дал бы тебе умереть… — насупился шериф и, задумавшись, вдруг потупил взгляд. Баккет приподнял брови и склонил голову набок в ожидании. В конце концов, обреченно вздохнув, рыжий юноша признался: — Черт, я забыл, как тебя зовут.       Ворон прыснул, затем прикусил губу, пытаясь подавить накатывающий на него приступ хохота, отпустил руку Джея и мучительно выдавил:       — Но мне же больно смеяться!..       Майк тихо фыркнул. Уолкер оскорбленно задрал подбородок, отворачиваясь.       — Мог бы и не смеяться, если не хочется.       Самый молодой бандит Запада втянул в себя воздух, еще несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и все-таки с усилием ответил:       — Коул. Меня зовут Коул.       — Точно, — протянул Джей, явно оробевший из-за присутствия Голденов, из-за этого же и ограничившийся лишь единственной колкой фразой: — Помнил ведь, что какое-то дурацкое. Еще хуже, чем фамилия.       — О да, крошка-шериф с птичьим именем, совершенно идиотское, — парировал Ворон, и в его тоне чувствовалось искреннее расположение.       «Мир между ними установлен на века», — улыбнулась Белла.       — Между прочим, моя кличка давно уже устарела, — кажется, Уолкер был готов рассмеяться в ответ, однако по старой привычке он насупился, хотя и лишь на миг. Но, вспомнив об изначальной цели своего визита, он вновь приподнял светлые брови и с плохо скрытым волнением спросил: — Так… Что с тобой случилось?       Коул слегка отрешенно взглянул на него, словно борясь с приходящей дремой.       — А ты… что слышал об этом?       — Тебя подстрелил Чед… — тихо выпалил Джей, замечая краем глаза, как взгляды Голденов обратились на него; он все-таки приложил явное усилие, чтобы не стрельнуть глазами в их сторону, облизнул пересохшие губы и продолжил, глядя прямо на своего собеседника: — Он сказал, что был в степи и случайно наткнулся на тебя. Они открыли пальбу и попали, но ты…       Шериф шевельнул плечами и замолк, подбирая слова.       — Не заметил этого?.. — нерешительно закончил он.       Белла заметила, как бескровная рука Ворона, дрогнув, скользнула к нижнему ребру, под которым зияла незажившая рана.       — Не заметил… — сипло повторил он и усмехнулся — по-старому горько и с ноткой сарказма. — Забавные люди.       Уолкер замялся. Голдены все еще не вмешивались в разговор, словно не желая оставлять выбранную ими роль молчаливых зрителей.       — Им просто так показалось, я знаю, но…       — Что же, думаю, ты догадываешься, что я это все-таки заметил? — Коул вымученно прикрыл глаза — видимо, рассказывать истории он привык так и только так. — Я, скорее, не замечал ничего вокруг себя. Тебя когда-нибудь дырявили насквозь, Джей?       Рыжий юноша торопливо отрекся:       — Не доводилось.       — Что же, мне теперь довелось, — негромко произнес Баккет. — Этот пьяница правда попал. И, как ни досадно признавать, легенды оказались ложью. Я не бессмертен.       И, когда я понял это, я почувствовал в один миг, как меня затопляет целая буря эмоций. И на первом плане был… даже не боль, не страх, а отвращение, скорее? Да нет; наверное, страх все-таки. Я осознал, что жил честью все годы своей жизни, слепо устремляясь лишь за ней и добиваясь ее самыми безумными и бесчеловечными поступками, и вдруг, в один миг, лишился ее насовсем. Я — тот, кого не могли поймать самые матерые охотники за бандитами, кого не могли догнать самые быстрые всадники, в кого не попал шериф, который никогда не промахивался, — умирал от пули, выпущенной дрожащей от похмелья рукой.       Это было мерзко. Но еще хуже было то, что я умирал прямо перед ними.       Если бы я упал там же, они бы схватили меня, и, бессознательного, притащили бы в город на посмешище. Весь город… да что там! Весь штат пришел бы поглядеть на меня, словно на убитого волка. Тот, что попал в меня, стал бы настоящим героем — еще бы, он ведь первый в истории, кто сумел попасть в такого опасного и неуловимого преступника!       Удача, сыгравшая мне на руку добрую сотню раз, отвернулась от меня впервые.       Я забыл о ней, забыл об огне, горящем под ребрами, о глупости подобной ситуации — я просто выпрямился так, что в глазах потемнело от вспышки боли, и погнал прочь что было сил.       Мне повезло с конем, иначе бы я не выжил, наверное. Перед глазами стелилась степь, но не пустая, какой я привык ее видеть. Всюду возникали города — пусть далеко на горизонте, но они были в зоне видимости, а значит, непозволительно близко. Я задыхался, не имея возможности даже глотнуть воздуха, но пришпоривал Рокки. «Быстрей, быстрей», — повторял я, словно безумец, но он, пройдя меньше двух миль, неожиданно замедлился. У меня почти не было сил, чтобы приударить его как следует, и я, медленно поддаваясь атакующей меня темноте, склонился над ним, не переставая шептать заклятое «быстрей», но он впервые в жизни не послушал меня. Он непослушно клонил к востоку, где, как я знал, располагался один из местных городков. Он вез меня в Камтаун, а я только тянул уздечку в противоположную сторону, желая погибнуть в гордом одиночестве.       Я не помнил, как боль постепенно заполонила все тело, и пелена забытья, наконец, накрыла меня с головой. Я успел только подумать мельком «спасибо», обращаясь не то к судьбе, не то к коню.       Я умирал один посреди степи без единственной невыполненной цели в жизни. Чего еще я мог пожелать?       Рокки был единственным, кто видел, как я без сознания свалился на землю из седла. Судя по тому, что мне известно, он бросился прочь, словно гонец, посланный за помощью. Мы были совсем недалеко от Камтауна.       Я еще не знал, что он спас мне жизнь своим непокорством.       … В комнате повисла тишина — не из тех, которые называют неловкими или мучительными. Она казалась естественной, словно разбивать ее вовсе не было нужды. Было сказано все и даже больше.       Белла сидела, не меняя позы, и все смотрела, как Баккет, явно утомленный своим рассказом, с облегчением замолчал, впав в полудрему. Его образ казался ей чем-то привычным и уже даже родным — он был не просто Вороном, который заговаривал людей, и не просто красивым бандитом, сводящим с ума единственным взглядом. Он был даже не тем, за кем хотелось бежать сломя голову и изнемогая от томящего чувства в груди. Коул стал еще ближе, чем мог стать недосягаемо прекрасный преступник — он стал тем, чье присутствие было естественным и приятным для молодой леди из Камтауна. Он казался кем-то наподобие Майка, теперь расположившегося на полу и положившего ладони на коленки.       Это странное чувство не то полу-сестринской заботы, не то тепловатой влюбленности впервые за несколько последних дней принесло ей успокоение. Теперь хотелось просто посидеть в мирной тиши, задумчиво глядя на безмятежно посапывающего Ворона, и погрезить о чем-то отдаленном.       Джей Уолкер, каким чудесным человеком ни был бы, все-таки не обладал такими понятиями об умиротворении, как мисс Голден. Поэтому, вытерпев всего минуту молчания, он все-таки с беспокойством спросил:       — Но почему ты выживал под самыми опасными обстрелами, а только сейчас позволил Чеду попасть в себя? Я не суеверный, однако…       — Господи боже, — Баккет приоткрыл один глаз и с недовольством воззрился на своего неуемного собеседника. — Может, ты дашь мне отдохнуть? Когда у тебя болела голова, я тебя не трогал.       — Но… — попытался было возразить растерявший весь свой пыл Джей.       — Миледи, не сочтите за грубость, — неожиданно сменил тон Коул, обращаясь к девушке уже без скользнувшего в голосе раздражения. Шериф окончательно стушевался, поняв, что его слушать сейчас никто не собирается. Страдальчески и отчасти даже мечтательно вздохнув, раненый продолжил: — У вас есть какая-нибудь легкая пища? Не могу сказать точно, но я около трех дней ничего не ел до тех пор, пока вы не принесли мне похлебку сегодня. Я не очень требователен, но предупреждаю, что мой желудок не имеет границ.       — Я бы предпочел это проверить, — буркнул Уолкер.       Ворон взглянул на него со снисходительной насмешкой.       — Ты сам на это напросился, крошка-шериф.