Цвет воронова крыла

      В кухне, наполненной несинхронным стуком столовых приборов, витали ароматы терпких пряностей, недавно купленных на ярмарке. Небогатая пища обыкновенных переселенцев, которую жители Европы сочли бы сейчас за ужин бедняков, казался четверке присутствующих в кухне людей самым прекрасным яством на земле.       Белла сидела, убрав ноги под табурет и с затаенным интересом поглядывая на присутствующих. Майка не было, — он, кажется, возился с Чари в конюшне, — и на его месте сегодня (впервые за все это время) расположился Ворон. Наблюдать за его поведением было интереснейшим занятием — если брат девушки по привычке ел, методично запихивая в себя вилку за вилкой, то Коул вел себя совершенно иначе. В его глазах так и читалась борьба с самим собой — он глядел на еду с настоящим пламенем в глазах, однако наброситься на ужин, сидя напротив неторопливо жующего Брайана, себе не позволял. Более того — он ел, время от времени останавливая блуждающий взгляд на фигуре мистера Голдена. Это казалось Белле отчасти забавным, а отчасти милым — практически так же делал и Майк: либо смотрел в стол, либо на отца. Переселенка смутно догадывалась, что ее гость волнуется, — как-никак, его впервые официально пригласили за стол наравне со всем семейством Голденов, — хотя по лицу Баккета было заметно, что он всеми силами старается вести себя независимо и спокойно.       Отвлекшись на секунду от едоков, Белла отодвинула табурет назад и взглянула на маму. Та, все не садясь за стол, негромко позвякивала кухонной утварью. То ли ей еще не хотелось есть, то ли она попросту задумалась, по старой привычке взявшись за уборку раньше, чем все остальные расправятся с ужином. На ее силуэте танцевали отблески от свечи — эх, и где та прогрессивная Европа с ее электричеством и новейшими технологиями?       Мягкие блики язычка пламени играли в золотистых отцовских волосах, ярко искрились в смоли Вороновой шевелюры. Непривычно длинные для местных молодых людей, темные пряди струились легкими волночками вниз и выглядели как-то незнакомо. Старательно отгоняя то и дело мелькающие в памяти шутки доктора, весь сегодняшний день Белла не могла отвести от своего знакомого глаз. Не то чтобы она сильно обращала внимания на его внешность, но сейчас, когда его волосы блестели чистотой, а резкий запах мыла чувствовался через десяток ярдов, он вдруг снова стал напоминать о том чудесном образе, который ему приписывали сплетники. Мертвенная бледность наконец-таки сменилась на привычный человеческому глазу здоровый цвет кожи, а улыбка в присутствии Голденов-старших перестала быть неловкой и печальной.       Впрочем, на последнее, скорей всего, влияние больше оказала еда. Наблюдать за тем, какими влюбленными глазами Баккет созерцает стремительно уменьшающуюся порцию, было настоящим развлечением. Собственно, так девушка и коротала время — поела она быстро, и в тарелке осталось не более одной-единственной ложки вареной крупы и небольшой кусок мяса. Вставать из-за стола не хотелось, и Белла, задумчивым взглядом очерчивая силуэт своего друга, мерно пошевеливала кривой ложкой из стороны в сторону.       — Вы наелись? — миссис Голден обернулась, рассеянно посмотрела на полупустые тарелки. Брайан и Белла молча кивнули, все витая в облаках, и лишь Коул, тихо кашлянув, отозвался:       — Да, спасибо.       — Тут остается… — обращаясь больше к самой себе, вздохнула Диана. — Чуть больше, чем на двоих. Может, кто-то хочет добавки?       Баккет шевельнулся, приоткрыл рот, видимо, понадеявшись на дополнительную порцию, но в следующий миг стушевался и скорбно напомнил:       — Майкл ведь еще не ел.       — А, верно… — все так же негромко и задумчиво сказала мисс Голден. — Куда он запропастился? Обещал ведь скоро прийти.       Брайан наконец-таки мотнул головой, стряхивая с себя оцепенение. Белла моргнула несколько раз, затем зажмурилась, пока короткие оранжевые вспышки не перестали мелькать перед взором, и открыла глаза. Ясность разума постепенно возвращалось, в сон больше не клонило, но теплый воздух в комнате был густым и тягучим, как сладкая ярмарочная карамель. Хотелось просто сидеть, положив голову на стол, и с отстраненной улыбкой созерцать то, как мама убирает после ужина, напевая какие-то старинные мотивы.       — А ведь и правда, должен был, — мистер Голден задумчиво посмотрел на дверь, словно ожидая, что сын появится там с минуты на минуту, а затем перевел взгляд на дочь. Та беззвучно вздохнула, тотчас догадавшись, какая участь ее ожидает. — Белла, сходишь, позовешь его?       Девушка поднялась с места, подхватила уже опустошенную тарелку и протянула матери, порадовавшись, что хоть одна обязанность незаметно исчезнет из ее вечерних дел. Но, стоило ей двинуться по направлению к двери, как в прихожей дважды оглушительно грохнула дверь. По коридору раздался быстрый перестук подошв зимних сапог. В проеме показался растрепанный Майк с раскрасневшимися от мороза щеками. Он дышал быстро и прерывисто, а в широко распахнутых янтарно-карих глазах плескалась паника.       — Чари, — коротко выдохнул он. — Совсем плоха.       Брайан резко поднялся с места, отодвинул стул.       — Насколько? — спросил он.       Майк нервно сглотнул, словно не решаясь ответить сразу; когда же заговорил снова, его извечно задорный голос теперь сделался совсем тихим и дрожал.       — Я думаю, она умирает, отец.       Замершая на миг тишина оказалась разбита громким шумом — миссис Голден резко поставила на дощатую столешницу тяжелый металлический котелок.       Муж бросил на нее короткий взгляд, убеждаясь, что все в порядке. Ответом ему был полный тревоги взгляд. Майк вздохнул и зябко пошевелил плечами. Его буроватый силуэт отчерчивался от темноты коридора лучиками догорающей свечи.       По своей привычке не проронив ни слова, мистер Голден нырнул в низкий проем двери и зашагал к выходу из дома. Майк шатнулся в сторону, растерянный и сбитый с толку, и направился следом. Белле не оставалось ничего, кроме как вскочить и последовать за ними двоими.       В конюшне стоял спертый запах сена и конского пота. Издавна казавшийся переселенке родным и уютным, он теперь резко ударил в ноздри, заставив ее закашляться. Белла прикрыла нос и рот ладонью, вглядываясь в густую полутьму, в которой виднелся лишь выхваченный из мрака профиль отца.       Чари лежала на полу, тяжело похрипывая. Время от времени она поводила заостренными ушами, медленно моргала. Замутненный и даже затравленный взгляд метнулся по низкому потолку, и застланные страхом глаза уставились на хозяйские лица, словно стремясь выискать в них что-то спасительное. При взгляде на кобылу сердце в груди болезненно сжалось. Девушка отвернулась — думала, что свыклась с видом больных и раненых, но, как оказалось, жестоко просчиталась. Вид чужих страданий и даже мысли о них все еще приводили ее в ужас. Оттого-то она терпеть не могла, когда соседский паренек пытался развеселить ее местными легендами о маньяках в лесу и злобных духах, населяющих берега заболоченного озерца.       — Бедная моя девочка, — тихо и взволнованно проворковал мистер Голден, присаживаясь на корточки и подавая свечу сыну, чтобы не докучать лошади ярким светом. Чари шевельнулась, болезненно всхрапнула, подаваясь вперед и касаясь высохшим темным носом руки своего владельца.       Белла стояла, не в силах отвернуться. Ей казалось, что жутковатый запах прелой соломы и приближающейся смерти окружает ее со всех сторон (да так оно, по сути, и было), но выйти обратно на холодную улицу она побаивалась. Это бы показало ее малодушие. С умирающей славной лошадью надлежало побыть.       — Миледи, — раздался сзади осторожный шепот, и чьи-то ловкие руки отодвинули ее в сторону, освобождая проход. Переселенка вздрогнула, — и как он умудрился пробраться через скрипящие ворота, не издав ни звука? — но молча пропустила его вперед. В глубине души шевельнулась слепая, беспочвенная надежда — а вдруг он, названный вестник смерти, прирожденный конюх, все-таки посоветует что-нибудь, и немолодая кобыла встанет на ноги снова, поддавшись умелой заботе его холодных белокожих рук?       — Коул, ты?.. — обернулся Брайан, и Белла не без удивления заметила блеск той же самой веры в чудо — последнего рывка души перед осознанием неизбежного. — Ты взглянешь на нее?       — Конечно, мистер Голден, — отозвался Баккет. И, вопреки ожиданиям, голос его прозвучал совсем не так воодушевленно, как того хотелось семейству переселенцев.       Он небрежным движением откинул назад упавшие на лицо темные пряди волос, присел на корточки рядом с больной лошадью, прошептал что-то вроде «ну, как ты?..». Майк вытянулся вперед, то ли из профессионального интереса, то ли из откровенного страха за жизнь своей подопечной пытаясь поймать каждое плавное движение Ворона. Тот закрыл глаза, подвинулся ближе к Чари, провел пальцами по вздувшимся от напряжения венам на ее гладкой морде. Она вытянулась навстречу, тоже прикрыв веки, тяжело дыша. Несмотря на обычай пегой кобылы быть безразличной ко всему происходящему вокруг, Белле показалось, что Чари сейчас каждой клеточкой кожи ощущает его ласковые, успокаивающие прикосновения.       «Он был бы прекрасным врачом, — подумала Белла, даже не заметив, что тревога о настоящем сменилась грустными воспоминаниями о жизни ее друга. — Если не для людей, то хотя бы для лошадей. На них он все равно не держит зла. И никогда не стал бы. Сколько жизней он мог бы спасти ковбойским скакунам, продолжи он дело своего отца при мирных обстоятельствах…».       На шее почувствовалось чье-то горячее дыхание, и прежде, чем она успела отскочить в сторону или догадаться, кому принадлежит идея подобных проделок, прямо в ухо ей шумно всхрапнули. Едва не вскрикнув, дочь золотоискателя вздрогнула и рывком обернулась. Из темноты мимо нее глядели два темных, как беззвездное небо, глаза.       Баккет коротко бросил что-то себе под нос, и Белла была готова поклясться, что он выдохнул беззлобное адресованное Рокки «вот ведь дурень».       Чари не обратила внимания на сочувствующий взгляд чужого мустанга. Вытянув шею вперед, она доверчиво положила голову в ладони незнакомого пришельца. Казалось, это не могло быть реальностью — чтобы та равнодушная ко всему Чари, которая отдергивала морду от прикосновений любых чужих конюхов и гостей, вдруг так безропотно подчинилась Коулу, которого видела второй раз в жизни — а в сознании так вовсе впервые?       Белла так крепко задумалась, глядя на склоненного над исхудавшей лошадью Ворона, что чуть не отшатнулась назад, когда он отстранился от Чари, с горечью отводя глаза в сторону, и покачал головой.       — Мне жаль, мистер Голден, — произнес он с явным трудом, — но я бессилен. Это ее последние часы, а может быть, даже и минуты.       Брайан замер, устремив опустевший взгляд на затихшую лошадь. Майк по-прежнему не шевелился, и, кажется, даже не дышал. Белла знала — его любимицей всегда оставалась именно спокойная Чари, а не взбалмошная Марби. Поэтому именно для его доброго сердца смерть немолодой лошади станет тяжелейшим ударом.       — Спасибо, — еле слышно сказал отец, и Белла так и не смогла понять, было ли это адресовано склонившему голову Коулу или отдававшей все силы для их семьи умирающей Чари.

***

      Снег ложился ровно, укладывался в красивые сугробы. Мысли, похожие на колючие снежинки, не хотели уютно ложиться друг к другу вплотную. Вместо этого они взбешенно носились из стороны в сторону, больно задевая сердце острыми кончиками хрупких лапок-веточек.       Белла замерла во дворе, глядя куда-то в пустоту. Все вокруг было светлым-светлым, несмотря на темноту туч, и ей казалось, что это поможет справиться со странными терзающими душу ощущениями. Если бы смерть Чари оказалась не более чем запиской на обрывке желтого листка, посланного на другой конец Америки, было бы легче. Но она видела, как лошадь тяжело хрипела, видела, как она в бессилии лежала на полу, а вокруг нее столпилась вся семья, безмолвно внимающая тихим и наполненным горечью словам Баккета.       «Это ее последние часы».       Было не столь больно по-настоящему, сколько по-детски страшновато. Прямо там, за ее спиной, по конюшне хозяйски бродила жутковатая, неуловимая смерть, и она была совсем рядом. От этого понимания становилось больно, и холод, безжалостно забирающийся под толстую ткань зимней грубо скроенной кофты, казался теперь родным, знакомым и настоящим. Он был частью истинной жизни, меняющейся, текущей, быстрой, и, пока она его чувствовала, она была жива.       Стало чуть лучше.       Девушка обернулась на негромкий звук. Остальные члены семьи давно вышли и отправились домой — видимо, обсуждать дальнейшие действия. Несколько минут назад Ворон нетвердой походкой, но по-прежнему держа спину прямо, прошагал в дом, не торопясь и не подавая виду, что морозный ветер треплет край рубахи, поверх которой он не удосужился напялить никакой куртки. Это было в его привычке — лучше замерзнуть насмерть, чем попросить у кого-то дать на несколько минут верхнюю одежду.       Воротца скрипнули — Майк выбрался из полутемной конюшни, удрученный и подавленный, как никогда. Его золотистые волосы, раньше всегда светившиеся посреди снежной равнины, как маленькое солнышко, теперь казались потускневшими.       «Умерла, » — машинально подумала Белла. Иначе брат ни за что бы не оставил любимую лошадь одну. Переселенка шевельнулась, подчинившись привычному сестринскому инстинкту, протянула к нему руки, стремясь утешить, поддержать… Но Голден-младший поднял светло-карие глаза, теплые отблески которых будто бы угасли, и, не сказав ни слова, натянул на нос шляпу и так же медленно зашагал к дому.       — Майк… — тихо позвала его Белла, но парень, не оглядываясь, пошел по направлению к дому. Под его ногами тихо скрипел снег, и девушке показалось, что она никогда прежде не видела своего брата более печальным и мрачным, чем сегодня.