Цвет воронова крыла

      Чудесное местечко выбрали те, кто первыми ступили на землю, где ныне рассыпались по предгорной равнине кособокие смешные домики. Вверх от Камтауна, словно тонкие паутинки, тянулись вверх косые звериные тропки и человеческие дорожки. Они струились вверх, огибая крупные валуны и редкий колючий кустарник, а потом пропадали где-то в хвойных негустых лесах. И сухой ветер, прилетавший из-за холмов, путался в пушистых лапах деревьев и стихал на вершинах гор, пока здесь, в Камтауне, бушевали только те вихри, что прилетали с океана.       После вчерашней утомительной ярмарки тишина крошечного городка казалась благодатью. Веселая и полная отчего-то радостного предвкушения, Белла поднялась на носочки и вытянулась вверх, сладко зажмурившись. Пальцы ее почти коснулись деревянного потолка.       В дверь вбежал Майк, растрепанный, раскрасневшийся и почему-то злой. Еще не до конца отошедшая ото сна и завтрака сестра беззаботно улыбнулась ему.       — И что это у тебя стряслось? — спросила она.       Майк всплеснул руками.       — Конь! — воскликнул он.       — Конь, — полувопросительно повторила Белла.       Он отвратительно себя ведет! — задохнулся Голден-младший. — Не дает ни вычесать себя, ни потрепать по холке, ни сдвинуть с места, чтобы убрать за ним, ни-че-го! То и дело пытается лягнуть меня!       В его тепло-карих глазах плясали искры гнева.       — Он же вчера был как шелковый… — разочарованно прибавил Майк и внезапно сник, закрыв лицо руками. — Это какой-то ужас… Может, хозяин подсыпал ему снотворного вчера, чтобы он не брыкался? Что с ним сталось? Я не могу понять… Я дал ему воды, дал сена, стойло перед его приходом вычистил. Что ему нужно-то?       Белла лишь вздохнула. Ответа не нашлось.       Вчера, когда они возвращались в Камтаун со своей покупкой — она на Марби, брат же — на новом скакуне, — конь изредка недовольно фыркал и норовил увести в сторону. Особого значения этому не придал ни один из всадников, разве что Майк пару раз пожаловался ей, что серому, видимо, не по нраву их новый город. Белла только хмыкнула в ответ на подобное олицетворение. Да, в глазах у коня ясно проблескивал недюжинный ум, но все-таки он не шел ни в какое сравнение с вороным, который по-прежнему томился в проходе двухместной конюшни. Рокки, казалось, вправду мог бы сравнивать города и оценивать их по своим лошадиным критериям, но новый житель их конюшни вряд ли был так же разумен, как мустанг Ворона. Белла до сих пор не могла отделаться от мысли, что конь этот появился на свет каким-то сверхъестественным путем.       — Что стряслось? Есть тысяча разных причин, — раздалось с другого конца коридора. Майк заволновался, выпрямился — говорить с Вороном о лошадях все побаивался, благоговел перед ним, словно первоклассник перед школьным учителем.       Белла приветственно подняла ладонь вверх, окинула взглядом сероглазого гостя. Его походке вернулась твердость, улыбке — живость, с лица пропала давняя печаль. Он шел на поправку, и это не могло не радовать. Единственное, чего опасалась переселенка сейчас, было будущее. Ее, его, их общее или раздельное, неважно. Оно тонуло в неясной пелене, и с ходом времени все чаще ей казалось, что реальность похожа на затянутый хороший сон. Что-то было не так, что-то должно было произойти, переломить эту семейную идиллию… Нет, встряхнулась Белла, нет, все это было ее выдумкой, и думать об этом не стоило. Решать проблемы нужно было по мере их поступления. В конце концов, в чем секрет простого детского счастья, если не в наслаждении настоящим моментом?       Коул склонил голову набок, сложил руки на груди, приподнял брови.       — Ну, так что с твоим конем, Голден-младший? — спросил он.       Майк неловко кашлянул.       — Ну, он… его мне рекомендовали как очень спокойного и умного, — в конце концов, выдавил он, — а сегодня он не дает ни вычистить себя, ни сдвинуть с места, к еде не притрагивается…       — Ах, так проблема проста, — усмехнулся Баккет, — врет все твой торговец.       — Я это уже понял, — вздохнул Майкл. — Но ведь нужно что-то делать.       — Как «что делать»? Конечно, продать кому-то еще за полсотни, сказав, что конь — золото, — блеснул глазами Ворон. Потом, заметив обескураженный взгляд Голдена-младшего, засмеялся: — Шучу, снова шучу, прости, скоро отучусь. Ты не против, я взгляну на вашего новенького?       — Да, пойдем! — наконец, расцвел Майк. — Думаю, без твоего совета мне с ним не сладить, — и, развернувшись, подошел к двери. Распахнул ее, замер в ожидании, и пока Коул неторопливо, осторожно прошагал следом, коридор наполнился свежим морозным воздухом.       Вдвоем они вышли на крыльцо. Голден-младший вновь отбежал на пару шагов вперед, остановился. Ворон не смотрел на него — увлеченный пейзажем, он засмотрелся вдаль, где по скалистым горам взбирался вверх, к льдисто-звонкому небосклону, лысый подлесок и затихший под тяжелым снежным пледом густой лес. Белла выскочила следом, сжимая в руках отцовскую куртку (в том, что Брайан простил бы ей этот жест, не было никаких сомнений).       — Ну и куда же вы в одной рубашке? — с веселой укоризной воскликнула она. Коул стряхнул с себя оцепенение и, улыбнувшись, накинул протянутую ему куртку на плечи. В новом облике он выглядел забавно — совсем не так солидно, как отец. Куртка была широка ему в плечах, но все-таки нельзя было не согласиться, что ярко-бурая выделанная кожа была ему удивительно к лицу.       — Чудное место — Камтаун, — произнес он задумчиво. — Так здесь тихо…       — Оседайте, — откликнулся стоящий у входа в конюшню Майк. Белла метнула на Баккета косой взгляд, но тот, вопреки ожиданиям, искренне и весело засмеялся и захрустел сапогами по снегу, пробираясь к воротам.       В чисто выметенных уголках конюшни таился полумрак, пропахший прелой соломой. Стоящий в проходе, все напоминающий застенчивого вежливого гостя, Рокки приветственно фыркнул, когда Майк вошел внутрь. Когда же следом за ним в конюшенку вместе с дочерью Голденов пробрался Коул, темные глаза мустанга вспыхнули радостью, и он затоптался на месте, гулко цокая копытами и пыхая теплым воздухом так, что летающие в косых лучах света пылинки закружились, словно крошечное торнадо.       — Здравствуй, дружок, здравствуй, — Ворон проковылял меж стоящих у входа ведер и тазов, раскинул руки, обнял за морду своего скакуна. Закрыв глаза и поглаживая Рокки по крутому лбу, он с улыбкой спросил на полном серьезе: — Как ты здесь поживаешь?       Вороной шаркнул копытом об пол, дохнул за воротник хозяину. Белла тихо засмеялась — он никогда не изменял своим забавным привычкам. Баккет втянул голову в шею, оттолкнул голову Рокки ладонью, но сделал это без раздражения, ласково.       — Думаю, он не особо жалуется, — робко произнес Майк. — Я его выгуливал, но только по ночам. Днем, боюсь, кто-то может его признать.       — Верно… — задумчиво согласился Коул и наконец-таки отстранил ото лба своего коня ладонь. — Его узнать несложно, он у меня один такой, верно?       Рокки согласно фыркнул.       — Конечно, верно, — отозвалась вместо него Белла. — Уж мы на ярмарке всякого товара насмотрелись, и не было ни одного даже близко похожего на него.       — Я бы на ярмарку под дулом пистолета не пошел. Рокки — золото, и я даже за сотню его кому-либо не отдам, — Ворон все не оборачивался; вместо этого с гордостью осматривал силуэт своего мустанга — очерченную белым золотом зимнего солнца темноту серебристого отлива. Конь повел головой из стороны в сторону, темная грива качнулась, блеснула в теплой полоске света.       Забытый всеми Майк ненавязчиво кашлянул в кулак.       — Так… — начал он.       — Да, да, — запустив пятерню в волосы, встрепенулся наконец Ворон, одарил Майка виновато-смешливой улыбкой и обернулся к стойлу, откуда за ним пристально наблюдали два недоверчивых темных глаза. Встретившись взглядом с новеньким, он словно бы назидательно приподнял брови: — Каков красавец. Что тебе о нем продавец рассказал?       — Что он самый послушный из Кентуккских верховых, — уныло откликнулся Майк. — Только сдается мне, что это не так.       Ворон дернул уголком рта, словно бы самому себе говоря насмешливое «ну-ну», и потянул в сторону задвижку на стойле. Дверь распахнулась, серый отшатнулся назад, неприветливо дохнул на Баккета холодным воздухом. Тот, кажется, воспринял это как что-то забавное, как жеребячью гордость — лишь хмыкнул и провел рукой по темной гриве. Конь оскорбленно стукнул копытом по земляному полу и отошел еще на полшага к дальней стенке.       — Хорош лжец, — произнес Коул по-прежнему легко и беззлобно.       Майк лишь вздохнул и разочарованно повел плечом.       — Хорош… — повторил Ворон, как-то странно глядя на коня, и прибавил, оборачиваясь: — Выдать мустанга за Кентуккского верхового — уж очень здорово постараться надо.       Белла медленно повернулась к брату — с его лица за мгновение сбежала вся краска.       — Мустанга? — дрогнувшим голосом повторил Майк. Ворон лишь кивнул пару раз, и побледневшего Голдена-младшего хватило только на короткое: — О Господи…       — Такие дела, друг мой, — без тени волнения подтвердил вестник смерти и, видя, что переселенец окончательно стушевался, ободрительно подмигнул ему: — Ладно тебе, думаешь, я с их породой не знаком? Через месяц ты его сам шелковым сделаешь, торговец только зубами скрипеть будет, что так дешево отдал.       Майк горестно вздохнул.       — Уж надеюсь, — безрадостно согласился он.       Ворон осторожно, не тревожа заживающей раны, выбрался из стойла. Несмотря на медленное выздоровление и вряд ли хорошее самочувствие, он прямо-таки светился восторгом. Конечно, подумала Белла, ему предстояло сложное дело, в успехе которого он не сомневался; более того, он ждал всех сумасшедших трудностей — взбрыкиваний, холодного ветра, бессильной злобы, падений в снег, колючих глаз дикого коня и потом, в самом конце, собственного триумфа. Ждал больше, чем чего-либо еще на свете. Это было его жизнью всегда, и, как бы он ни мечтал о покое, он не мог бы найти его в четырех стенах. Хотя бы изредка он должен был вырваться прочь, чтобы снова вернуться — вымотанным, обессиленным, но безнадежно счастливым.       Только вот Майку, этому безобидному домашнему существу, предстоящее дело не внушало таких радостей. С ноткой непонимания глядя на Коула, он механическим нервным движением тер между пальцами соломинку и не двигался с места.       — Ну, начнем? — вестник смерти оперся на деревянную калитку, закрывающую стойло. — Ты хоть что-то знаешь о приручении мустангов? Я почти готов поручиться, что мои инструкции тебе даже не понадобятся.       — Насколько я знаю, есть два метода, доминирование и взаимное уважение, — полувопросительно сказал Майк. Дождавшись кивка, он чуть более воодушевленно продолжил: — Доминирование основано на запугивании особо строптивой лошади и доказательства своего превосходства, а второй способ предполагает очень долгое приручение, то есть, нужно прикармливать лошадь с рук, давать ей привыкнуть к себе и пытаться понять, что она чувствует…       — Да ты профи, — присвистнул Ворон.       Майк покачал головой.       — Теоретик, — виновато откликнулся он.       — Наполовину, значит, профи, — поправился Коул. Майк явно не до конца понимал его веселый настрой, потому как все еще неловко стоял на одном месте, не решаясь даже подойти ближе. Наблюдавшая за ними двоими (и практически не знающая ничего о мустангах) Белла отстраненно наблюдала за тем, как он мусолит несчастную соломинку в руках. М-да, в плане общения с кем-то «выше», как он говорил о людях-профессионалах, Голден-младший был скорее похож на бестолковый пень, чем на человека.       Ворон, кажется, заметил это уже давно — метнул на Беллу понимающий веселый взгляд, затем доброжелательно посмотрел на Майка.       — Ну, и что ты предпочитаешь?       — Второй, конечно! — почти оскорбился Майк. — Я вообще не терплю издевательств над животными. То есть… конечно, надо иногда приструнить, но не более того. Если много времени понадобится, то я готов!       Глаза Баккета заискрились азартом.       — Я-то подавно, — откликнулся он.       — А как же ваша рана? — напомнила Белла.       — Больше раз упаду с коня — быстрее заживет, — беспечно отмахнулся Ворон. Судя по голосу, он сейчас практически не шутил, а был уверен в этом всерьез.       — А отец вам голову оторвет, если узнает, — ласково сообщила переселенка.       — А вы ему ни-че-го не ска-же-те, — совсем по-мальчишески пропел Ворон, схватил Майка за руку и воззрился на него с нарастающим нетерпением: — Ну что, выведем красавца на волю?       — Что, вот так сразу? — опешил Майк.       Впрочем, вряд ли здравый смысл или сомнения могли взять верх над боевым настроем Коула. Белла лишь понадеялась, что у Майка хватит ума сдержать его от излишне резких движений. Сама же она догадывалась, что давно пришло время помогать маме с обедом, и что оставлять ее наедине со всей домашней работой совсем уж бессовестно. Но там был обед — несложная похлебка или каша, или что-то еще в этом роде, привычное и рутинное, а здесь были Ворон и Майк, кони и степь, и это увлекало куда больше, чем женская рутина. Ей не суждено было стать великой наездницей, путешественницей, воительницей — да и не хотелось, в общем-то, — но все-таки ее всегда увлекали нехитрые современные развлечения — прогулки под звонким холодным небом, вечера у костров, песни, танцы и конные пробежки. Спокойные ли, в безудержном ли темпе, неважно. Это было приятно. Это дарило надежду на то, что жизнь будет полна ярких моментов даже в степной серой Америке, вдалеке от сходящей с ума яркой Европы и царских палат, и на то, что все однажды будет хорошо. Будет всюду — и здесь, в спрятанных за горами степях Дикого Запада.       На размышления о великом много времени ей не дали — стоило выйти из конюшни, как на пороге появилась мама. У нее, видимо, был настроен слух на шаги собственной дочери, как у сыча — на шорох мышей и ночных маленьких птиц.       — Белла, — позвала она, — ты не занята?       Дочь уныло вздохнула, метнула взгляд туда, где Майк с Коулом топтались вокруг оскорбленно дергающего головой серого жеребца.       — Конечно, нет, мам, — пресно откликнулась она. — Иду.       И, взбежав на крылечко дома и обернувшись, напоследок воскликнула:       — Только, Майк, умоляю тебя, обойдитесь без глупостей, хорошо?       — А какие глупости могут быть? — откликнулся вместо него Ворон, барахтаясь в стременах. Майк опасливо потянул коня под уздцы, но серому это явно пришлось не по душе, и он еще беспокойнее затоптался на месте.       — Мне кажется, — сказал Майк, когда сестра скрылась за тяжелой дверью домика, — она именно об этом и говорила.       — Брось, все отлично, — Ворон уселся в седле, чуть поерзал, похлопал недовольного мустанга по холке. — Умничка какой, даже не скинул пока.       — Если он тебя скинет, отец скинет меня, — Голден-младший отпустил стремена, прошелся вокруг сверлящего его взглядом коня и задумчиво потер указательным пальцем подбородок, — куда-нибудь в пропасть. Тут как раз есть одна неподалеку.       — Какие же вы пессимисты, Господи, — вздохнул Коул. Впрочем, без капли грусти, сегодня его настроение было явно на высоте. — Ну, что, братец, прокатимся?       Мустанг недовольно всхрапнул, и Майку вдруг подумалось, что, будь он человеком, обязательно нахмурил бы сердитые темные брови — пятнышки на сером лбе.       — Не знаю, — растерянно произнес он вслух, — я бы на твоем месте поостерегся пока.       — Я не коню, а тебе говорю, — улыбнулся ему со спины коня Ворон. — Знаешь что? Возьми-ка Рокки, выведи на белый свет. Пройдемся лесом и горами, может, и не заметит никто.       Ошеломленный Майк торопливо кивнул, не поняв еще, о чем именно ему пытался сказать вестник смерти, а секунду спустя бросился в конюшню, не в силах поверить своему счастью. Рокки, этот шикарный лоснящийся исполин, только спокойно моргнул и склонил голову, когда светловолосый паренек подобрался поближе к нему. Неожиданно послушный человеческим рукам, он осторожно шагнул вперед, когда Голден-младший поманил его за собой и несильно натянул поводья, и стоял не шевелясь, пока Майк возился с седлом и сбруей. Чуткий, грациозно-величественный, кроткий — как, черт возьми, Ворону удалось превратить его в преданного друга из своенравного дикаря?       Захваченный восторгом, молодой конюх выбрался во двор, где Баккет задумчиво теребил уздечку серого. Рокки осторожно проследовал за ним.       — Залезай — и вперед, — фраза оправляющегося гостя донеслась до Майка будто бы через слой белого тяжелого снега. Затаив дыхание от счастья, он неуклюже (от волнения) взобрался в седло, цокнул сапогами о натертые собственноручно стремена, выпрямился — спина коня была непривычно широкой после тощих хребтов пегих голденовских кобылок.       Серый мустанг заметно оживился; пусть он по-прежнему недоверчиво водил ушами и косился то на Рокки, то на двух всадников, он явно ощущал предстоящую прогулку и боролся с радостным волнением. Точь-в-точь человек, подумал Майк, которому гордость мешает быть счастливым здесь и сейчас. Как интересно наблюдать за разными лошадьми исподтишка и подмечать их мелкие особенности — десятки характеров, судеб, привычек, привязанностей. А все-таки есть в них что-то лучшее, чем в людях. То, ради чего младший из Голденовского рода отрекся бы навсегда от всех профессий и посвятил бы всю свою жизнь этим удивительным существам.       — Вперед, — точно зачарованный, повторил он, и Рокки двинулся прочь со двора ровно в тот момент, когда его хозяин направился к калитке на чужом скакуне.       Первые минут двадцать прогулки Майк посвятил нехитрому занятию: пытался отвлечься от трепетной любви к черному мустангу и обратить внимание на то, как прямой, точно струнка, Ворон управляется с новым конем. И даже сквозь поток мыслей ему удавалось подмечать, как нервно и недовольно трусит вперед серый, как пристально смотрит на него Коул, крепко держась пальцами за уздечку. Заглядевшись на его руки и невольно повторяя их движение, Майк не сразу даже заметил обращенный на него испытующий взор.       — Что? — смутился он, встретившись с серыми глазами.       Ворон чуть склонил голову вбок.       — Как тебе? — с затаенной гордостью спросил он.       — Рокки? — осторожно уточнил Майк. — Ох, он просто… просто изумительный. Тем более что он мустанг, а ведет себя лучше наших домашних… Как тебе это удается?       — Сразу к сложным вопросам? — весело парировал Баккет. — Что ж, ты терпишь долгие истории или я всем уже надоел?       — Терплю, — выпалил Голден-младший. Коул засмеялся — видимо, вопрос не стоило воспринимать всерьез.       — Что ж, — сказал он, — это довольно долгий и сложный процесс. Мой отец зачастую доминировал над лошадьми. Не жестко, без излишеств, но все-таки. А я к ним слишком привязан, чтобы быть суровым. Поэтому я выбрал более сложный, требующий терпения путь. Впрочем, я знаю, тебе он тоже придется по душе. Пойми этого коня, Майк: он был абсолютно свободен, он был в диком табуне, у него было небо, степи, реки, ветер в гриве. А теперь у него нет ничего из этого. Более того, он думает, что в этом виноват ты.       И, ослепленный своими потерями, он не знает, что обрел спокойствие, надежность, корм, ласку, заботу. Он видит перед собой тюрьму и тюремщика. Тебе стоит лишь доказать ему, что это не так.       Рокки был хорошим по характеру всегда, но ненавидел меня так же, как ненавидел и моего отца, и всех, кто заглядывал к нам в конюшню. И, знаешь, отец никогда и не удостоился его любви. Но я пообещал сам себе, что из кожи вон лезть буду, но завоюю его доверие, и выпросил себе право полностью посвящать свое время именно этому мустангу. Конечно, обязанности мои удвоились, но это пустяки по сравнению с тем, чего я добивался. Я постепенно, крошечными шажками старался сблизиться с Рокки: давал ему время привыкнуть к себе, баловал яблоками и морковью, выводил на улицу. И это действительно сработало. Просто нужно не быть мерзавцем и терпеливо относиться к нему, вот и все.       Под копытами двух коней стелилась тонкая дорожка, уводящая всадников вдаль меж двух холмов. Скрипел снег, темнели ямы и валуны, стремились к низкому небу хрупкие веточки кустарника. Беспокойный восторг постепенно отступал. Приходило умиротворенное наслаждение.       Майк все-таки чертовски любил конные прогулки.       — Думаешь, коню станет лучше, если дать ему поразмяться? — спросил он негромко.       — Разумеется, — откликнулся Ворон. — Конечно, вряд ли он рад тому, что я взгромоздился ему на спину, но водить его пешком я пока не собираюсь. Извини, приятель, — он дружески похлопал серого по холке, чем вызвал недовольное фырканье в ответ, — я пока слишком медленный для тебя.       Когда нагой лесок на холмах стал чуть гуще, преступник осторожно потянулся в седле, с облегчением вдохнул морозный воздух.       — Хорошо здесь, — задумчиво произнес он. — Знаешь, стоило бы нам почаще так выбираться. Глянь на серого, он явно рад.       Вряд ли мустанг был «явно рад», но, вот всяком случае, настроение его явно сменилось с того момента, когда он стоял в конюшне, угрюмый и озлобленный. Казалось, он почти забыл о том, что несет незнакомого всадника по неизвестной местности — он мерно трусил вперед, уже не озираясь и не дергаясь в сторону.       А еще Ворон сказал «нам», и, наверное, он хотел бы тоже прокатиться так еще через пару дней, и, может, даже позволил бы Майку снова проехаться на Рокки… Черт возьми, разве можно вообще представить себе большую радость, чем эта — безрадостный серый день в притихшем городке, оставленный за плечами, и вьющаяся темная грива, развевающаяся на ветру, и самый опасный преступник дикого запада, улыбчиво-задумчивый, рассказывающий о нехитрых тайнах коневодства, и все-все-все? Пожалуй, Голдену-младшему давно бы пора остепениться и напустить на себя гордо-загадочный вид, присущий всем дикозападным мужчинам, будь то даже пьяницы из кабаков, но… разве можно, когда жизнь настолько прекрасна и подкидывает одно радостное событие за другим? Нет, теперь Майка ничуть не огорчала покупка серого в яблоках, выданного за Кентуккского верхового — это было лучшим решением за его жизнь.       — Кстати, — сказал Ворон, которого сегодня явно тянуло на разговоры, — это людная тропка или нет?       — Не особо, — очнулся от сладких грез о своем коневодском будущем кареглазый всадник. — Здесь редко кто-то бывает. Но мы можем повстречать кого-то в базарные дни, эта дорога ведет к другим городам.       — Не к Виндспоту, как я понимаю?       — Нет, к более мелким, — ответил Майк. — По-моему, к Офшуту или к каким-то вроде него.       — Офшут? — усмехнулся Коул. — Забавное имечко для города. Почему же его так окрестили?       — Он лежит к востоку от караванного пути, к нему ведет неширокая дорожка. Получается в своем роде веточка большого дерева. А может, есть у него какая-то история, но мне уж не знать.       — Скорее всего, так оно и есть, — качнул головой Баккет. — У местных редко хватает мозгов на что-то более сложное. А что за города лежат дальше?       Майкл примолк. На самом деле, он интересовался географией, по крайней мере той местности, в которой оказался вместе со своей семьей. Но пока что он знал разве что пару городов к северу и несколько из тех, мимо которых проследовал их караван осенью. С камтаунцами он общался мало — пока работал дома и пару раз помогал тем, кого знал, с лошадьми. Возможно, Голден-старший знал о городках, что простирались на северо-запад, но сын никогда не спрашивал его об этом.       — Честно говоря, я почти ничего не знаю, — наконец, отозвался он. –Давай поднимемся, я тебе кое-что покажу.       Рокки безропотно свернул с дороги, увязая в сугробах, пошел наискось к вершине холма. Серый чуть отстал, но взобрался следом и побрел по протоптанной черным мустангом дорожке вверх, пока переселенец не остановился на краю холма. Под копытами вороного обрывалась невысокая ступенька. Сзади, за частоколом колючих деревьев, темнел на снежном полотне пустошей Камтаун.       Ворон тихо присвистнул.       — Вот там, — Майк протянул руку вперед, — Офшут. Виндспот сзади, чуть южнее и восточней, прямо на караванном пути. А там, — он устремил ладонь куда-то туда, где темные тучи ложились на горизонт, — океан.       — Неужто? — приподнял брови вестник смерти. — И далеко?       — Далеко, — признался Голден-младший. — Дня три езды, не меньше. Но я бы хотел на него взглянуть. Ты видел когда-нибудь океан?       — Куда мне… — Коул разочарованно махнул рукой. — Не до этого было.       — Ну, — стушевался Майк, — может, бывал, когда странствовал.       — Не довелось пока, — вздохнул Баккет. — И жаль. Я бы тоже не прочь взглянуть на большую воду. Говорят, завораживает.       — Ага… — отрешенно согласился всадник серого.       Они помолчали несколько минут, глядя куда-то вдаль. Майк позволил сознанию полностью расслабиться на некоторое время, мысли — поблуждать некоторое время без цели. Спокойно-сонное настроение постепенно овладевало им, только где-то в глубине души трепетал огонек ликования, все никак не соглашающийся затухнуть.       «Лучший день за всю зиму, — подумал Майк, провожая взглядом двинувшиеся с места тучи, — определенно, самый лучший».

***

      Гомон, топот, радостная суета за стенами не могла остаться незамеченной: Белла тотчас догадалась, что парни вернулись. Заинтересованная, она спешно впрыгнула в ботинки, накинула куртку, выскочила во двор. За воротцами конюшни мелькнул хвост серого, но уже спустя миг оттуда показались Коул и Майк — оба чуть растрепанные, веселые, о чем-то увлеченно болтающие.       — Смотрю, у вас оживленный денек, — раздался из-за хлипкого заборчика голос прежде, чем Белла успела поприветствовать их двоих. Отец приоткрыл калитку, вошел во дворик, поправил на плече сумку. — Как жизнь, молодежь?       — Превосходно, — быстро обернулся Майк. Он был необычайно хорош сегодня, решила сестра: разметанные золотые волосы, свежее после морозца лицо, сияющие глаза.       — Рад за вас, — улыбнулся Брайан. — Коул, как ты себя чувствуешь?       — С каждым днем все лучше, мистер Голден, — отозвался Ворон. Он, как и Майкл, светился радостью, но при обращении к золотоискателю в его голосе явно скользнула неуверенность.       — И уже в седло, — полувопросительно прибавил глава семейства.       Баккет отвел взгляд, неловко усмехнулся.       — Понемножечку.       — Главное, чтобы и вправду понемножечку, — посерьезнел Брайан. — Не переусердствуй, дружок. Как ваш Кентуккский, не упрямится?       — Совершенно нет, — торопливо ответил Майк. Белла и Ворон одновременно воззрились на него с немым вопросом, но Голден-младший даже не взглянул на них. Переселенка пожала плечами и отвела взгляд — что ж, видимо, брат не хотел признаваться в своем промахе так скоро. Его нельзя было за это винить. В конце концов, Коул обещал, что все будет хорошо, и, вероятно, это и вправду было так.       Отец поднялся на крыльцо, взялся за ручку двери. Спросил, обернувшись:       — Как назвал коня?       — Вельд, — неожиданно для самого себя выпалил Майк, и Белла засмеялась про себя, поняв, что брат выдумал эту кличку только что. Впрочем, серому мустангу она явно шла. И, судя по теплому огоньку в глазах Ворона, подобное имя пришлось ему по душе.       Когда Голден-старший, кивнув им троим, скрылся в домике, Майк взволнованно защелкал пальцами, дохнул белым паром. Видя, что он по-прежнему впадает в тревогу рядом с вестником смерти, вызывающем у него неизменное благоговение, Белла невзначай произнесла:       — Как прогулка?       — Ох, и правда замечательно! — встрепенулся будущий конюх. — Мы были меж холмов, потом поднялись на северный, и потом еще объехали вокруг… знаешь, конь и вправду стал послушнее, он почти не противился, когда мы возвращались в конюшню! Мне кажется, у нас есть все шансы на завоевание его доверия, тем более что…       — Разумеется, они есть, — негромко прервал его Ворон, встретившись взглядом с Беллой и озорно подмигнув ей. Потом вытянул вперед руку, и Майк уставился на нее так, словно видел подобный жест впервые. — И мы обязательно справимся со всем, верно?       — Да, — неопределенно согласился Голден-младший. И, наконец-таки догадавшись, чего от него добивается Коул, протянул руку в ответ и сжал его ладонь холодными пальцами.       И тихо охнул, когда Ворон с лукавой улыбкой резко потянул его на себя и обнял - тепло, совсем по-братски. Замерший от изумления и переставший дышать Майк несколько секунд простоял и приоткрытым ртом, кажется, желая что-то сказать, и только потом неуверенно положил ладонь на спину своего нового учителя.       — Изумительный денек, Голден-младший, — тихо хмыкнул Баккет. — Спасибо.       — Я… — робко отозвался Майк. — То есть, это не мне спасибо, а тебе, без тебя я бы…       Его неловкую речь прервал смех — заливистый, триумфальный, практически злодейский. Прикрыв рот рукой, но не в силах скрыть распирающего ее торжества, Белла резко прислонилась спиной к стене дома и захохотала уже не сдерживаясь. Майк обмер, медленно отстранился от удивленного Ворона.       — Знала, знала, говорила же, — задыхаясь, восклицала она, — говорила тебе мама, не бросайся словами! Я знала, что в один прекрасный день закончатся мои мучения, но чтобы так скоро!..       — Белла, нет, — прошептал Майк. И через миг, ринувшись к ней, завопил с бессильной яростью: — Белла, нет! Я в шутку сказал, не всерьез! Я не согласен! Я не буду мыть за тебя посуду, даже не мечтай, Белла! Стой, черт возьми, это незаконно!..       Поздно — смеющаяся сестра грациозно скакнула на крылечко, скользнула в двери, крикнув напоследок «сегодня вечером!», и скрылась из глаз. Молодой переселенец замер на полпути к дому, тяжело дыша и сжав кулаки.       — Зараза, — вздохнул он.       И, обернувшись к ошеломленному Баккету, который стоял позади, с горькой, полной безнадежности улыбкой прибавил:       — Ты ни в чем не виноват, приятель.