Белла искренне считала, что тащить преступников в людные места — затея глупая. Даже практически неузнаваемых без повязки, как Ворон. Впрочем, ее сомнения рассеялись, стоило ей войти внутрь — Нетте и в голову не взбрело приглашать их куда-либо, где толпилась публика. В доме из темного дерева было тепло и уютно, но совершенно пусто. Скинув грязные сапоги и встав изящными босыми ножками, перетянутыми только грубыми мужскими портянками (как только ей в голову пришло носить такое с ее-то платьем?), подружка шерифа поманила их куда-то вдаль по коридору.
Итак, они оказались в местном подобии крошечного трактира, — небольшой комнатке с массивными, добротно вытесанными стульями и высокими столами, — впятером. Заверив их, что никого из приехавших с ней в ближайший час ожидать не стоит, Нетта убежала куда-то на пару минут. На стул около того, на который она бросила куртку, хотел было опуститься Ворон, который опять улетел мыслями куда-то в холодные степи, но шериф рухнул на это место первый и одарил своего приятеля таким взглядом, что Баккет поспешно ретировался в другой конец длинного стола и уселся между Голденами-младшими.
— Ты смотри, какой он сегодня сердитый, — проворчал он себе под нос. — Чем я его так донял, а? Тем, что подышал одним воздухом с ним?
— Конечно, — улыбнулась Белла. Коул скосил на нее лукавый взгляд и заулыбался тоже.
— А что? Вы-то на меня не сердитесь, верно? — произнес он и мечтательно прибавил: — Не се́рдитесь… а вы и не серди́тесь, хорошо? У вас все равно глаза теплей, чем у нее.
— Правда? — засмеялась она.
— Ну, — хмыкнул Ворон, — правда ведь. У нее глаза — как лед в океане, а у вас… как дом.
Переселенка удивленно приподняла брови, все не убирая веселую улыбку с лица. Сравнение казалось ей странным — когда-то, просмотрев в зеркало битый час, она так и не определилась с тем, на что похожи ее глаза. Обычные карие радужки, теплые такие, не слишком темные, не слишком светлые. Отчего — дом? Цветом на дерево, из которых здесь строили все дома, они не особо походили. Разве что на ствол августовского орегонского дуба…
— Да, — задумчиво прибавил Ворон, — как дом… ноябрьский. Знаете, когда после серого дня налетает буря, и ее шум стихает за стенами уютного домика, стоит вам войти внутрь? Когда вы постепенно отогреваетесь…
— И при чем же здесь глаза? — удивилась Белла.
— Да гляньте же, — с терпеливой ласковостью отозвался он, наклоняясь поближе и внимательно рассматривая ее глаза, — они у вас карие, точно полумрак в деревянном доме. А от центра расходятся лучики — как от свечки. По краешкам они собираются в волночки, точно циферблат часов. Часы тикают, буря бушует, а вам за деревянными стенами ничего не страшно. Вы сидите у свечки — и вам хорошо…
До сих пор сидевший смирно и выстукивавший костяшками пальцев мелодию шериф повернулся к ним и недовольно сообщил:
— Вы неужели снова целуетесь? И опять при мне? Неужели места другого найти нельзя?
— Фу, Уолкер, — разочарованно отозвался Коул, отвлекаясь от созерцания глаз Беллы разворачиваясь к столу лицом, — как ты омерзительно приземленно мыслишь.
Майк фыркнул, откидываясь на стул.
— А у тебя глаза как лужа, — сказал он.
— А?
— Как ноябрьская лужа, — подтвердил Голден-младший, опуская веки. На его лице было написано странное довольство всем происходящим — и колкими шутками шерифа, и абстрактными разговорами о домах и циферблатах. — Холодная, мокрая, с отражениями низких туч в застывшей глади.
— Ты это сейчас выдумал или это правда? — лениво поинтересовался шериф. Он улегся головой на свой локоть и с некоторой дружеской благосклонностью теперь смотрел на Майка. — Я даже не вижу отсюда, какие у него глаза. Кроме того, что они и правда унылые, как лужа.
— К черту пошел, — ласково отозвался Ворон.
— А я и не смотрел, — спокойно произнес Майк. — Я помню, как они выглядят. Хэй, мы с тобой от заката до рассвета возимся на заднем дворе, я вполне мог бы уже привыкнуть к твоему взгляду.
— Не помню, чтобы ты на меня смотрел, — хмыкнул Баккет.
— Конечно, не помнишь, — откликнулся юный конюх, — ты ведь все время смотришь в степи, а я в эти моменты смотрю на тебя, пытаясь понять, что ты находишь в этом унылом пейзаже.
— А, — повторил Коул, чуть расслабляясь (хотя Белле показалось, что по его лицу промелькнула тень беспокойства), — тебе разве не нравятся степи? Я, видимо, к ним настолько привык, что отчасти даже скучаю, хотя мне страшно представить, что будет, если я вдруг вернусь к прежней жизни в разгар зимы.
— Не стоит думать о том, чего не будет, — взволнованно прервала его Белла. Странная тревожность в ее голосе, казалось, была успешно скрыта от остальных, но она была почти уверена, что нащупала какой-то подводный камень в его обычной беззаботности. — Я уверена, при тихой жизни все будет в порядке. Разве вас не прельщает жизнь в теплой комнате?
Ворон молчал. Некоторое время выражение его лица было крайне странным, точно он боролся с собственным желанием закусить нижнюю губу и отвернуться. Рука его, сжатая в кулак, дрогнула и расслабилась.
— Да, — внезапно веселым и легким тоном произнес он. — Разумеется, прельщает. А все-таки приключение было веселым, согласитесь?
— Особенно мучения несчастного твоего коня, — заметил лежащий на столе щекой шериф. — Бедняга, как он вообще остался жив, таская нас троих?
— Просто кто-то ничего не ел четыре года подряд и немножко поубавил в весе? — неловко отшутился Коул. Ненадолго в комнатке повисла тишина, и через секунду прервалась быстрым стуком босых ног Аннетты по дощатому полу. Мгновение спустя она сама появилась в комнатке, по-прежнему излучая радость и беззаботность. В руках ее покачивался поднос с кувшином и кружками.
— А вот и ваш заказ, — возвестила она. — Первоклассный сидр из городка Блоу, сделанный лично белыми ручками дочери оружейника Смита. Отравы не положила ни в один из стаканов. Можете чокнуться со мной, чтоб проверить!
— Кхм, — замялся шериф, выпрямляясь и принимая типичное выражение лица для человека, который давно свыкся с выходками своего знакомого, но в присутствии остальных испытывает явную неловкость из-за его поведения, что, впрочем, ничуть не умаляет нежнейших чувств к этому самому знакомому, — мы тебе верим.
— Ладно-ладно, — легко согласилась Нетта, пасуя кружки вдаль по столу одну за другим. — Я надеюсь, ты, паренек-Голден, не священник и не брезгуешь брать детское спиртное вроде сидра в рот?
— Нет, — смутился Майк, — я конюхом стать собираюсь…
— Славно, — улыбнулась она.
Казалось, будто ее появление понемногу сняло возникшее в их четверке напряжение. Чуть сомневаясь, шериф оглянулся на своих друзей и с облегчением сделал первый глоток, заметив, что Майк пригубил сидра раньше всех. Белла с некоторым недоверием покосилась на кружку, но, заметив, что Аннетта смотрит на нее, взяла напиток в руки и попробовала. И при всей ее нелюбви к спиртному нельзя было не признать, что на вкус этот слабый, вправду «детский» сидр был отменен. Тягучая золотая сладость сочеталась в нем с оттенками горечи и кислинки, колючие пузырьки озорно щекотали небо, оставаясь во рту приятным теплом. Пожалуй, переселенке еще никогда не доводилось пробовать сидра приятнее, чем этот. И все-таки — неужто спутница шерифа занималась изготовлением подобных напитков сама, не чураясь даже этой относительно мужской работы?..
Увлеченные своими мыслями, четверо приятелей не заметили, как легко и беззвучно она, ступая босыми ступнями по полу, обошла их всех сзади. И даже если Голдены и Джей со временем повернули головы в ее сторону, то Ворон, задумчиво прислонивший кружку к губам, но, похоже, так ничего и не пивший, смотрел в пустоту перед собой вплоть до момента, когда она, подойдя сзади, бесцеремонно запустила руки в его отросшие волосы и по-хозяйски сообщила:
— Ну, тут работы будет немало… Сильно ты зарос, приятель. Тебе как угодно — просто коротко или почти под ноль, чтобы удобнее?
— Что? — в ужасе переспросил Баккет, вжимая голову в плечи и дрожащей рукой опуская кружку на стол. — Какой… ноль?
— Значит, просто коротко, — с улыбкой констатировала Нетта.
***
Домой возвращались еще более пестро, чем шли туда. Белле казалось, что еще никогда в жизни она не видела существа более хмурого и оскорбленного, чем Ворон — и более веселого, чем гарцующий вокруг него шериф.
— Да будет тебе, ты здорово выглядишь! — радостно восклицал он. — Тебе очень идет. Ты даже не будешь пугать несчастных девушек в переулках, как раньше. Ну, чего ты насупился, а? Ты в зеркало себя видел до и после? Да ты стал писаным красавцем.
— В целом это не так уж и плохо, — неловко вставлял Майк время от времени. — Так тебя будет сложнее узнать, верно?
— Или ты, как Самсон, утратил всю силу бессмертия с потерей волос? — Уолкер, смеясь, остановился у самого Голденовского забора и в последний раз с триумфальной улыбкой окинул похожего на грозовую тучу Баккета взглядом. — Не бойся, я прикрою твою спину. В ближайшую неделю ты останешься жив.
— Лучше бы я умер, — обессиленно сообщил Коул, облокачиваясь на забор. — Или убил тебя хотя бы, раз уж ты какого-то черта оставил меня жить и мучиться в твоей компании.
— Да ла-а-адно, — возмутился Джей. — Соблазнил всю округу, да еще и изображает страдания. Хочешь, отсыплю тебе пару веснушек, а? Или волосы тебе мелким бесом завью, как у меня? Как тебе понравится?
— Перестань надо мной издеваться, — страдальчески выдавил Ворон. — И вообще, катись отсюда к чертям собачьим, шериф. Я больше с тобой никуда не пойду.
— А я тебя больше никуда и не позову, — легко парировал Уолкер. Прибавил, замявшись: — Ну, по крайней мере, завтра. Погода дрянь. Говорят, ветер придет с запада, принесет снег.
Внизу, под подошвой их сапог, травинки и грязь слиплись в обледенелые гладкие сосульки и торчали теперь вверх, точно сказочные городки. Если наступить, они издавали приятный, веселый хруст, и Белла задумчиво раздавила носком сапога несколько таких ледяных травинок. Погода и вправду была дрянь, но даже в придорожном насте и наледи были свои прелести. А посидеть дома у камина — с новыми ли книжками, которые Майк все обещал ей отдать, или с какими-то рассказами Ворона (которого тоже давно пора было хоть на день отобрать у брата), — разве это не самое настоящее уютное зимнее счастье, о котором она так давно мечтала?
— Снег? — встрепенулся Ворон.
— Не страшно, — беззаботно улыбнулся Майк, — посидим пару дней дома, только разве что конюшню утеплим. Хочешь, я тебе дам почитать чего-нибудь?
— Сначала мне, — очнулась Белла.
Баккет рассмеялся, пожал плечами, точно бы говоря «ну, дамы вперед, что я могу сделать?». Голден-младший, насупившись, отвернулся, и сестра готова была поклясться, что слова, которые он неслышно проворчал себе под нос, означали «лучше бы ты в это время мыла посуду».
— Снег, да, — повторил шериф, не вдаваясь в подробности их распрей, — говорят, бурь не будет, даже чуть подморозит. Только завтра погода побесится, а потом немного успокоится, и начнется наконец нормальная зима.
— Эх, — во взмахе Майковой руки выразилась странная безнадежность, — да разве ж нам знать… были бы у нас здесь какие-то ученые, а то — бабки да какие-то полусумасшедшие предсказатели…
Шериф усмехнулся, произнес короткое «ну, посмотрим», и, бросив на стриженого Ворона последний довольный взгляд, зашагал прочь по дороге. Под его сапогами со звенящими пряжками смачно хрустела подмерзшая дорога, которая кругом, кругом, огибая Камтаун, и где-то там, в трех улицах от них, выходила к стоящему особнячком шерифскому деревянному домику.
— Пойдемте и мы, что ли, — прервал молчание Коул. — А то вправду, похоже, снежная буря скоро придет.
***
Перед самым отходом ко сну в голове Беллы вспыхнула вдруг, как маленький маячок, идея. Нужно было обязательно заглянуть к Коулу в комнату — сказать ему, чтобы не ходил в конюшню завтра, а остался в доме и хоть немного времени провел в тепле. Разумеется, дышать свежим воздухом было полезно для всех, но все-таки проводить на улице дни напролет, едва успев отойти от раны… нет, пусть останется! Почитает, быть может, книги (а вдруг он тоже был этим издавна увлечен или, например, заразился от Майка?), поможет маме с ужином, или, наконец, поболтает с ней… Разве не ради этого он остановился в уютном Голденовском домике?
Она быстро зашагала по коридору и вдруг остановилась, чувствуя, как продавливает босыми ногами холодные половицы. Куда она собралась? Она ведь давно уже переоделась в ночную рубашку — длинную, ниже колен, но все-таки ночную рубашку! Что скажет мама, увидев ее?
Белла замялась, нервно потеребила мягкий рукав, а потом, покраснев, торопливо зашагала дальше. Главное — миновать родительские комнаты беззвучно, чтобы ни один из Голденов-старших не заметил ее. А Ворон — ну, что тут такого? Рубашка плотная и длинная, скромная, простенькая, даже получше некоторых ее летних платьиц. Да и вообще, что можно рассмотреть в темноте? И порог его комнаты она не переступит. Просто с порожка попросит шепотом, и все…
У дверцы в конце коридора она замедлилась, осторожно нащупывая носком ноги свой путь, чтобы не споткнуться о кривые половицы, потом — остановилась, постучала. Ворон ей не ответил, но ей показалось, что за дверцей раздался какой-то тихий шелест — видимо, он уже лег в кровать, раз свет не сочился тонкими полосами сквозь щели, — и она, помедлив в смущении, открыла.
В лицо ей ударил холодный сквозняк, окно, распахнутое настежь, резко стукнуло. Отшатнувшись от холодной пустой комнаты, она едва сдержала тонкий вскрик, закрыла руками лицо и тут же поспешно убрала ладони прочь. Коула здесь не было, только бесновался зимний ветер, вестник скорой вьюги, которую им так прочил шериф, и гонял по полу какой-то клочок бумажки.
Белла подошла к окну, торопливо закрыла его и наклонилась, поднимая обрывок с пола. На нем было что-то торопливо написано, и притом, похоже, даже не карандашом, а угольком, потому что надпись оказалась шероховатой и испачкала ей пальцы. На тумбочке около кровати она нащупала спичечный коробок и огарок свечи, в котором, кажется, еще остался какой-то кусочек фитилька. Повозившись с коробком, она кое-как чиркнула спичкой и, поджегши свечку, вдруг заметила, какой странный хлам сгрудился на тумбочке возле нее: недавно купленная рубашка Майка, которую они на время отдали Ворону, незнакомый мешочек, истрепанный до ужаса (она была абсолютно уверена, что никогда раньше не видела его), а на нем — прижатая камешком потертая купюра, несколько монет и золотой самородок, крошечный, как блестящая капелька. И еще чуть поодаль валялись истертые горелые спички.
Еще не понимая, что это за странная композиция из хлама и мелких денег, она прищурилась и поднесла к трепещущему огоньку свечи найденную ей бумажку. Там оказалось всего несколько предложений, выведенных, судя по всему, этими же сожженными спичечными кончиками:
«Это вам. Простите, у меня нет ничего больше, чтобы вас отблагодарить.
Я вас никогда не забуду.
Спасибо».
