Идеальный кадр

      Как ни странно, но Джон выбрался в люди. А точнее на вечеринку, которые перестал любить как познакомился с Беллами. Но сегодня он здесь. Люди веселятся, пьют под громкую музыку, знакомятся — в общем, создают имитацию жизни. То, что ему и нужно. Финна надолго не хватило: он уцепился за какой-то миловидной девчонкой, которая для него слишком хороша. Но их двоих давно уже не было в поле зрения Мёрфи. Может быть, Финн всё-таки кому-то кажется обаяшкой. Он умеет трепаться. Уломать кого-то на постель для него наверняка несложно. Но оправдаются ли ожидания девушки в самом процессе — это уже вопрос.       На самом деле, алкоголь не очень заходил. Джон пытается выпить один коктейль уже около получаса. Вокруг было много неприятных людей. От этого места начало тошнить так, что хотелось взорвать его. И как только Джон решился покинуть его, к бару подошёл Он, и он был так близко. Беллами сделал заказ бармену, скорее всего, делая вид, что не замечает Джона. — Привет, — выдавил из себя ошеломлённый Джон.       Ещё неделю назад он видел его в Старбакс, но вторая неожиданная встреча была не менее волнительной и вышибающей за грани реальности. Джон знал, что их город небольшой, тем более его центр, но чтобы настолько. — Привет. Как дела? — спокойно и слегка пренебрежительно ответил Блейк.       И на этот раз ни как незнакомцу, а как тому, кто его кинул. Видно, что он старается говорить ровно, словно ничего не испытывает, но, если знать Беллами, разница заметна: с незнакомцами он общается теплее, чем с Джоном сейчас.       Парень не мог найти слов. Он долго мялся и просто пялился, а после всё-таки нашёл что-то неподходящее, но нейтральное: — Бывало и лучше. — Бывало. Только кто в этом виноват? — Я понимаю почему ты злишься. Но всё что я могу тебе сказать — прости меня. — И что произойдёт от моего прощения? Я облегчу твои душевные страдания? Потешу твоё эго, которое ты так лелеешь? Я не хочу этого делать. Ты сам должен отвечать за свои действия перед самим же собой. Творишь херню — будь добр, за неё пострадать как следует. Я тебя не прощаю! И даже не надейся, что когда-нибудь прощу.       Джон не мог узнать Беллами. Перед ним стоял другой человек: не тот, кто всегда обворожительно улыбается и превращает любую проблему в пустяк. Он был злым. Настолько сильно, что становилось страшно рядом с ним. Джон не мог понять, как это может быть один и тот же человек. Беллами может так красиво любить, но и так же сильно может возненавидеть, и его эмоции чувствуются кожей — пробивают любую броню, заседают поглубже и отдают болезненную пульсирующую волну по телу, одну за другой. — Я прошу прощения не для своего эго, а для тебя. Я хочу, чтобы ты знал, что я сделал это ради тебя. — Кинул меня ради меня? Это, конечно же, верх благородства! — Звучит это вслух не так, как есть на самом деле, — говорил Джон, жутко волнуясь, слегка дрожащим голосом. — Я не прошёл проверку на прочность, как чёртова полка. Я не могу быть с тобой, потому что слишком слаб и труслив для тебя. Я не оправдал ожидания ни твои, ни свои — не хочу, чтобы это повторялось снова и снова каждый раз, как жизнь насрёт мне на голову. Не хочу, чтобы тебя это касалось и мешало тебе жить. — Как хорошо, что ты всё решил, да? — с иронией и осуждением воскликнул Беллами. — Знаешь, что? Большей херни в моей жизни, чем ты, ещё не случалось. Ты решил отказаться от меня и избавиться как от ненужной надоевшей вещи, и прикрываешься тем, что боишься испортить мне жизнь. Так ты уже испортил её, хуже уже быть не может! Спасибо тебе огромное за заботу, Джон! Но с какого хрена, ты РЕШИЛ испортить наши отношения? Ты спрашивал у меня, хочу ли я этого? Если ты не умеешь строить здоровые отношения, нужно было оставаться друзьями, и не клясться на чёртовом мосту в верности и доверии. Но по твоей-же инициативе, всё сложилось иначе: ТЫ построил это, и ТЫ же разрушил! Только я никогда не хотел участвовать в подобном. Мне нужен был ты, мне неважно было в качестве кого: друга или парня — ты привязал меня к себе и влюбил, а потом растоптал! Хотя ещё заранее я предупредил тебя о том, что не готов тебя терять, и что уверен ли ты, что у тебя получиться мне верить и быть со мной. Ты сказал «да»! Неоднократно это сказал. И ты просто пиздабол!       Внутри разрывалось всё на мельчайшие кусочки. И возразить было нечем. Всё так, как говорит Беллами. И от этого страшно. Страшно от осознания, страшно от его слов и ледяного взгляда. Джон мог только вспоминать о том, как Блейк смотрел на него любящим взглядом, от которого Джон моментально таял, забывал про свои острые шутки, за которыми прятался, а улыбался, был таким открытым и уязвимым. С Беллами он всегда был мягче и чувственнее, чем есть на самом деле — и он этого боялся в начале. А теперь этого так не хватало, без этого было так холодно и даже страшно. — Ты помнишь наше с тобой «Венчание»? — уже более спокойно продолжил Беллами, обуздав свою злость, и сказал это даже с некой печальной теплотой от воспоминаний. — Мне казалось, тогда мы всё решили, и ты всё понял. Но оказалось, что ты всегда лгал мне, и что на самом деле я совсем не знаю тебя.       Джону уже казалось, что он задыхается. В действительности дышать он мог, но было ощущение, будто кислород перекрыл ком в горле. Он в ответ не мог произнести и слова. — Но теперь-то эта история закончилась, и нам с этим концом нужно смириться. А у тебя новая жертва нарисовалась. Может, хоть Финну повезёт больше, чем мне. Не уничтожай всех на своём пути. Ему и без тебя несладко пришлось. — Откуда ты знаешь про Финна? — сверх тупо было это спрашивать сейчас, но Джон случайно от удивления произнёс, возникший в голове, вопрос. — Тебя удивляет, что я всё ещё интересуюсь твоей жизнью? К сожалению, я не могу как ты, так легко выбрасывать людей как мусор.       Джон понял, что неуместно сейчас возражать и доказывать, что всё не так. Зачем? Чтобы сильней расковырять его раны? Изменить-то — уже точно ничего не изменишь.       Беллами уже собрался уходить, и Джон лишь сказал напоследок: — Надеюсь, что меня ты теперь ненавидишь больше, чем себя.       Может эта фраза и звучит пафосно, но не сейчас, не в этой ситуации и не так, как сказал её Джон. Он добавил в неё как можно больше любви, тепла, сожаления и заботы — и это слышалось, и чувствовалось. Даже у Беллами в глазах исчезла злость, и он посмотрел на Джона, хоть совсем ненадолго, как прежде, как до всего этого дерьма между ними, только без прежнего счастья в глазах.       Беллами задержал на нём взгляд на несколько секунд и, оставив без ответа, ушёл. И в этот миг — всё оборвалось.       Боль застряла в горле и в висках. Боль, от которой не хотелось кричать, бежать вслед и крушить всё вокруг, ненавидя себя и мир. Боль без гнева и ярости, боль без сожаления, тоски и отчаянного крика в груди. А такая тихая и спокойная, от которой можешь застыть в одном положении и просто чувствовать, пустив одинокую слезу по ровному лицу без тени эмоций.       Не хотелось отпускать взглядом его из виду. Пусть он зол, пусть смотрит так холодно и говорит колкие вещи, раня и разрушая остатки тёплых воспоминаний, превращая их в ничто. Пусть так, лишь бы видеть его лицо перед собой — видеть живым: не усыпающим кадром памяти, не снимком на бумаге в гостиной, не призраком былого счастья в остатках тёплых воспоминаний, хранимых глубоко в сердце и оберегаемых под толстым слоем бесчувствия. Беллами — такая приятная боль, которую хочется сейчас чувствовать, ощущать только её и больше ничего в этом мире. И на фоне бесчувственной и безвкусной жизни эта боль как необходимость.       Он — сплошной идеальный кадр. До сих пор. Даже когда Джон не является фотографом. Беллами безупречен, и каждая деталь, связанная с ним, в памяти Джона идеальна. Но Беллами не его творение. Он жил до него и будет жить после. И он не убил своего творца — Джон не создавал его, он сам по себе идеален. Совсем наоборот. Беллами сотворил его. Сотворил из него того, кем он сейчас является. Он создал любовь, которой казалось не бывает в мире. Любовь, ради которой можно убить и умереть, ради которой стоит жить и даже страдать. Любовь, о которой невозможно жалеть, даже сейчас, стоя с пробитой насквозь грудью, с потерянным интересом к жизни, со связывающей колкой нитью по рукам и ногам безнадёжностью.       И если бы после всего того, что пережито, у Джона кто-нибудь спросил: что для него любовь — страдания или награда? Он бы не задумываясь сказал, что это лучшее, что произошло в его жизни, и что он абсолютно ни о чём не жалеет. Что ночная бессонница и, врезающееся рыданиями в горло, одиночество не делают его мучеником. Это лишь побочный эффект безграничной любви, ради которой он отдал всё живое в себе, забив на эгоистичные собственнические потребности.       Для того, чтобы любить необязательно владеть. Любви не нужны рамки «моё и больше ничьё». Любовь в чистом виде испытываешь тогда, когда осознаешь то, что не больно без Него, что без Него можно жить, пусть не совсем так как хочется, но можно, и всё так же оставаться человеком, который любит — всецело и без остатка. И можно всю жизнь Ему посвятить, отдавая всего себя и не получая ничего взамен, и не чувствовать себя пустым и растраченным. Это выше человеческих потребностей. Необязательно быть нужным и взаимно любимым, получать столько же тепла, сколько отдаёшь. Любви, которую испытываешь, достаточно.       Для Джона когда-то было жизненно необходимо быть рядом с Беллами, стать для него «своим», сделать его «своим». Но сейчас он вынужден опустить эти границы и понять, что из-за того, что Беллами не принадлежит ему, он не стал его меньше любить, а значит это ненужные границы. У него отняли то, что он так боялся потерять, и всё ради того, чтобы он это осознал. Осознал, что страдания исходят лишь от эгоизма, а любовь выше всех страданий.       Джон пришёл к тому, к чему стремился всю свою жизнь. К тому, к чему люди идут годами, и так никогда и не приходят, упуская жизнь в пустоту, так и не узнав, что такое настоящая искренность. Джон достиг самого ценного — осознания того, что он обрёл чистую любовь, а не потерял её. Эти чувства переполняют с головы до ног, переполняют до краёв, и боль отступает. Остаётся только миг, между тем как Беллами был здесь и смотрел Джону в глаза, и тем, как исчез с его поля зрения, не оставив видимого намёка своего недавнего присутствия, только величайшее чувство благодарности за то, что был здесь и был вообще в жизни Джона.

***

      Домой он пришёл не слишком поздно — в полдвенадцатого ночи. В последнее время для него это было не поздно. Он даже застал неспящих Джаспера и Монти перед телевизором в тёмной комнате, которую освещал лишь свет экрана. — Ты уже дома? Ничего себе, — прокомментировал Джаспер. — Сегодня прогулка не задалась, — ответил Джон ровным голосом и сел на диван рядом с друзьями. По телевизору шёл какой-то детективный сериал, в который друзья с интересом направили всё внимание. — А тогда, когда ты пришёл с хромой ногой и с разбитой щекой, прогулка прошла как надо? — спросил Монти. — Да! Говорил же, я просто прокатился на скейте. — После чего уже неделю хромаешь, как калека. — Да похрену! Ноги у меня две, а жизнь одна. И ты слишком беспокойная мамка, Монти.       Джаспер поддержал его, рассмеявшись в голос, даже хрюкнув от смеха. Монти с осуждением пихнул друга. Парень замолчал и состряпал «серьёзное» лицо. — Тогда страшно подумать, почему сегодня прогулка не удалась. Может головой ударился и мозги на место встали? — Я встретил Беллами. — И что? — воскликнул, внезапно оживившийся, Джаспер, как только услышал имя Беллами. — Что случилось? Вы поговорили? И что он сказал? — Последнее, что он сказал, что я пиздабол. — А больше ничего более информативного не было? Конкретнее можно? — продолжал участвовать в диалоге Монти. — Он не сказал ничего нового. Всё это я и так знаю. И вы знаете. Теперь знает и он, и это вроде бы ужасно: я так боялся когда-то, что он узнает настоящего меня. Но это случилось, и мир не рухнул. Он сможет с этим жить, и, наверное, я смогу. Единственное, о чём я могу жалеть, что я потерял такого человека, как Беллами. Не нужно было лезть в его отношения с Эхо изначально, нужно было просто оставаться ему другом, и любить, не натягивая одеяло на себя. — Но ты же просто любил его и хотел быть с ним. Это обычное дело. Люди так и живут. — Бывают чувства, выше собственных «хочу». Нужно в начале удостовериться, сможешь ли осчастливить человека, прежде чем делать его своим. — А вот так люди не живут. Никто не может знать наверняка. Всё познаётся методом проб и ошибок. — Я больше не хочу просыпаться по утрам, — откровенно сказал Джон. — Разве обычная ошибка может быть настолько губительна? Только не надо теперь проверять моё дыхание, пока я сплю. Если я захочу убить себя, то сделаю это гораздо интереснее. Вы даже не поймёте, что это было самоубийство. — Я тебе сейчас по лбу настучу! — возмутился Джаспер. — Прекрати так говорить, или я прихлопну тебя раньше.       Джон залился смехом, вроде бы не фальшивым, но и не таким искренним, как раньше: — Да задолбали вы меня просто. Вот когда это Мёрфи пропадал?! Такое со мной может и впервые, но борьба с собой — это моё вечное состояние. Я к этому привык, и как-нибудь справлюсь. — А мы не хотим, чтобы ты с этим как-нибудь справлялся. Мы твои друзья, а не куски мебели, — возразил Монти. — Я и не считаю вас неважными. Вы сейчас — единственные самые близкие люди в моей жизни. Но своей чрезмерной опекой делаете только хуже. Сейчас никто не может помочь мне. Несмотря на то, что я не один — со своими потерями мне нужно мириться в одиночку. — И что мы, по-твоему, должны делать? — Ничего. Общайтесь со мной так же, как и всегда. И это будет лучшей поддержкой. Вы оба — единственные, кто всегда со мной, несмотря ни на что. Каким бы мудлом я не был — вы всегда рядом. И именно это мне от вас и нужно. Ведь больше никто так не сможет. Никому я так сильно больше не нужен. И я даже поражаюсь этому: за какие заслуги у меня есть такие классные друзья как вы? Так что, мне просто нужно, чтобы вы были и всё. И терпели меня дальше, пока есть силы. — Ну всё, заткнись уже. Я сейчас расплачусь, — грустно сказал Джаспер.       Джон вытянул искреннюю улыбку и обнял друга за плечо. Монти, кажется, тоже слегка печально улыбнулся, и видно было, что он тронут, хоть и не показывает эмоций как Джаспер. И в эту минуту Джон наконец почувствовал тёплое ощущение дома. Эти двое парней — его дом. И всегда были.

***

      «Я больше не хочу просыпаться по утрам. Не хочу существовать изо дня в день, создавая видимость, что живу. И не хочу засыпать ночью, зная, что завтра будет новый день и ничего не изменится.»       Это была ежедневная мысль Джона спустя неделю, спустя месяц и два. Уже прошло два с половиной месяца, как Беллами больше нет в его жизни. И что изменилось за это время? Похер не настал. Времени прошло слишком мало, но хоть немного бы отпустили эти оковы бесчувственности и опустошения. С каждым днём, было только тяжелее носить это в себе.       Мартовский вечер ещё ничем не напоминал весну. Джон накинул на себя своё чёрное длинное пальто, которое было игриво расстёгнуто на все пуговицы и развевалось при движении. Холода он не чувствовал — был достаточно пьян для этого. — Не понимаю, как ты живёшь, не кончая по несколько месяцев? — говорил рядом идущий Финн с сигаретой в зубах. — Ты ведь даже не дрочишь, верно? — У меня все чувства и эмоции притуплены. И поверь сексуальное возбуждение меня сейчас волнует меньше всего. — Взял бы что ли его фотку и подрочил наконец. Так сказать, продрочился. Вот увидишь — станет легче. Или ты, будучи фотографом, не додумался сделать с ним интимные фото? — Не было необходимости. Я видел всё это воочию. — Ну так думать надо на будущее! — отчитывающе возмутился Финн. — Или ты думал, что отношения — это раз и навсегда? Не в фильме живём. — Ты, значит, дрочишь на голые фотки Кларк? — А почему нет? Она моя бывшая — ей бы было не жалко. — Ты у неё этот вопрос уточни. Так, на всякий случай. — Вот реально тебе говорю. Тебе всё ещё хреново потому, что у тебя застой спермы в организме. Если выпускать её наружу — мир сразу становится милее: ты смотришь на него другими глазами, жить становится легче. — Мне кажется, что от твоих советов у меня скорее рак мозга образуется. — Ну ты что, кокнулся совсем? Вот как полезная информация пересекается с раковыми клетками? Я знаю о чём говорю. Вот посмотри на меня: никакого застоя — и я радуюсь жизни. — Да тебе похрен куда выпускать свою сперму наружу, а точнее в кого. Так себе пример для подражания. — Хватит негативить! Ты же фотограф, так что можно фотик в ход пустить? — Уже нет. Я выкинул его. — Ты сделал что? — удивился Финн. — Ты не мог мне подарить его, раз не нужен? Если в следующий раз надумаешь выкидывать что-то дорогостоящее — выкинь ко мне в квартиру, пожалуйста. — А зачем он тебе сейчас? — Он нужен тебе. Ну раз его нет, можно действовать по классике. Тогда можно сделать фейковую страничку с какой-нибудь расфуфыренной чикулей и флиртовать с Беллами, потом интим фотки запросить.       Джон от стыда закрыл лицо рукой, а после глянул на Финна и неодобрительно сказал: — Ты, когда пьян, столько херни несёшь. С чего ты взял, что он пришлёт фейку свои фото? — Ну в ответочку. Мы нашлём фото красивой груди какой-нибудь барышни, и будем игривы в сообщениях настолько, что не удержаться. Ты то знаешь, на что он клюёт. — В душе не ебу. Я его не ловил, он сам поймался. — Ну значит, нужно быть холодной неприступной королевой. — Что? Я неприступная королева? — возмутился Мёрфи. — Ну есть такое. Осталось ещё девушку, внешне похожую на тебя, найти.       Джон отобрал сигарету из рук Финна, и сделал глубокую затяжку:  — Я этим заниматься не буду. — Ну, а я попробую. Будешь мне потом благодарен. — Сам только не вздрочни, как получишь фото, — иронично отозвался Джон. — Нет. У меня к нему чувство зависти перебьёт желание. — Чувство зависти? — Ну он тебя трахнул, а я нет. Обидно. — Ясно. А твою голову нормальные идеи посещают? Ты вот развлекаешься — а мне нужно что-то чувствовать. — Ну можем магазин Эрика грабануть, — непринуждённо выдвинул идею Финн. — Кто такой Эрик? — Да никто его не знает, а все грабят. У него в Бомжтауне стоит маленький магазин. Так вот охранная система там никакая — обворовать сможет и ребёнок, если сделает всё по-тихому. Бабак там особо не будет, но мы же за адреналином туда пойдём. — Вот редко, но метко приходят в твою голову светлые мысли! — радостно заявил Джон, светясь безумной идеей. — Я думал, что ты откажешься, скажешь, что я дебил и идеи у меня дебильные. Я сам не грабил никогда, может это всё байки. — Ты что трусишь? — Нет. Я пытаюсь рассуждать трезво. Это может быть реально рискованно. — Да ладно тебе. Раз предложил — уже не отвертишься. Может, в образе грабителя ты меня так возбудишь, что я прямо там тебе и отдамся, — соблазняюще произнёс Джон. — Ах ты ж, сученыш, — вытянул Финн так, будто бы его кто-то больно стукнул по ноге, и он пытается сдержаться, чтобы не заматериться. — Умеешь ты уломать и даже толкнуть на самоуничтожение. Но если нас посадят, то в тюрьме я не буду ждать пока у тебя член встанет. — Звучит очень угрожающе. Но надо ещё заслужить, чтобы тебя посадили, и ты смог всю злость за это сорвать на мне, — игриво произнёс Джон, сладостно смакуя каждое слово, от чего Финн чуть ли не кончил.       Воодушевить Финна на безумства было проще простого. Джон, конечно, знал, что парни руководствуются членом, а не мозгом. Но думал, что до такого их могут довести только обольстительные девушки. А у Джона получилось не хуже, чем у любой красотки со стажем в кручении мужиками.       Хлипкая дверь, которую, казалось, можно было без проблем просто снять с петель, легко открылась с помощью пару махинаций с проволокой в замочной скважине. Парился над этим конечно же Финн, Джон пользовался своей властью. Как и предполагалось, сигнализация не сработала — её здесь попросту нет. Они вошли в тёмное небольшое помещение. И это было слишком просто для взлома в центре города, пусть и в неблагополучном его районе. Но сердце билось с удвоенной силой, разгоняя адреналин по венам. Может случиться, что угодно. Если ограбления здесь — явление не редкое, то хозяин магазина может быть к ним готов. — Здесь же камер нет? — Да ладно?! Очнулся? — съязвил Финн. — Какая разница, если мы уже здесь? — Мы в общем-то ещё ничего не взяли, да и камеру можно найти и расхерачить. — Ограбление века, ебать тебя раком! — Нет. Только в тюрьме. А мы туда ещё не попали. — Что? А ты сказал, что может и здесь. — А ещё я сказал, если ты будешь сексуальным в образе грабителя, а ты как всегда, фуфло! — Ладно. Буду грабить сексуальнее, — сказал Финн и ловко перепрыгнул через прилавок.       Джон осмотрелся вокруг себя. Глаза привыкли к темноте, плюс свет уличных фонарей проникал в окна и позволял хоть что-то разглядеть. Товаров было немного и выглядели они не слишком завлекающе, хоть и ценник их был порядком выше чем в цивильных супермаркетах. — Думаешь, деньги оставляют в кассе, если сюда проникнуть, как два пальца об асфальт? — Не то, что в тебя, — с недовольством прокомментировал Финн и продолжил париться с «древним» кассовым аппаратом.       Джон достал пиво из холодильника, и махнул бутылкой парню. — Вот что здесь пиздить нужно. — Сексуальные грабители пиздят деньги, а не продукты. — Ну если какой-нибудь банк ограбить — это да. А не ларёк без сигналки. — Я ещё не настолько потерял от тебя голову, чтобы банки грабить. — Так это может только пока, — игриво произнёс Джон и отпил с бутылки несколько глотков пива. — Ну и дерьмище, если честно! И знаешь, как-то не вставила меня эта затея. Страшно было только вначале, а теперь я как будто тырю еду с холодильника родителей.       Ответа не последовало. Чтобы Финн и промолчал — да такого ещё ни разу не было. Джон подождал ещё с минуту и позвал парня: — Финн?       Но Финна словно здесь и нет. Появилось странное ощущение будто бы Джон обдолбался наркотой и пришёл сюда один, а Финн — это галлюцинация. Если это так, то почему не Беллами? Дело бы до ограбления не дошло.        Стояла гробовая тишина: ни единого шороха, ни звуков с улицы. По коже Джона пробежала нервозная дрожь. Ситуация напоминала сцену из фильмов ужасов, и интерес к ограблению вновь вернулся. Может быть Финн хочет подшутить над ним и специально молчит?       Мёрфи медленным тихим шагом подошёл к прилавку, чтобы убедиться, что он не бредит, и узнать, чего такого Финн в рот набрал, что был не в состоянии ответить. Не успев найти парня, он почувствовал, как сильная рука схватила его за голову сзади и ударила лбом о прилавок. Джон сразу же потерял ориентир, и едва остался в сознании. После чего последовал удар с ноги в поясницу, после которого Джон упал на запыленный пол. Удары наносились слишком быстро, для чтобы что-то осознать, прийти в себя и дать отпор. Неизвестный схватил Джона за волосы и поднял на ноги, сразу же обхватив его шею обеими руками и сдавливая её так, что казалось, что она вот-вот сломается. Джон задыхался, пытался дёргаться и хоть что-нибудь сделать, но попросту не мог. Сильное тело плотно прижимало его к себе сзади и душило, явно с серьёзными намерениями убийства, а не просто чтобы напугать.       Сердцебиение отбивало громкий ритм в висках, а тело закипало изнутри. Силы сопротивляться стали с заметной скоростью иссякать, вместе с подступающей темнотой в глазах. Ещё сколько-то долгих секунд он не мог двигаться, а мозг уже осознал свою скорейшую гибель. Но внезапно его отпустили, и он упал на пол с громким стуком.       Вернуть прежнее дыхание и осознание реальности удалось не сразу. Рядом был какой-то кипишь: громкий шум, стуки, крики. Но разобрать, что происходит не получалось. Джон с трудом заставил себя вернуться в происходящее. И когда наконец он начал что-то понимать, перед ним предстала драка Финна с неизвестным мужчиной вдвое больше и шире его. И хоть Финн ловко уворачивался от агрессивно нападающего на него мужчины, который, промазывая, попадал кулаками в стены, он не мог нанести существенного урона. Вся энергия уходила на то, чтобы увернуться. Да и он попросту за ним не успевал. Мужчина явно был в дикой ярости, и в темноте походил на оборотня, застрявшего в середине своего перевоплощения. Вроде облик человеческий, но дрался он и рычал как бешенное животное.       Джон, взяв бутылку недопитого говнопива, и с силой врезал ею по голове здоровяка, которая тут же разлетелась на осколки. Это ненадолго остановило его, и Финн сразу же, пользуясь случаем, врезал ему по челюсти снизу, а после с ноги в живот. Мужчина отлетел на пол и больше не поднялся. Это было странно, ребята ждали, что он тут же полетит на них. Джон с осторожностью приблизился к нему, чтобы понять в чём дело. — Ты свихнулся? Отойди от него! — крикнул Финн. — Он в отключке. Головой влетел в косяк. А что если мы убили его? — Проверять не стану. Просто съёбываем отсюда! — выругался парень, схватив Джона за руку, и потянул за собой на улицу.       Дрожь в руках было невозможно унять. Джон зарывал их в карманах пыльного пальто и с силой сжимал, но это не давало результата. Самое странное, что он не знал точно какие чувства испытывает: его переполняли эмоции — и это были эмоции кайфа. Да, так не должно быть у здорового человека после того, как его пытались убить и после возможного убийства на его руках, но кто сказал, что Джон здоровый человек? Так долго находится без каких-либо эмоций — и здесь такой сладостный адреналин, который он никогда не испытывал. Словно его оживили разрядом тока на реанимационной койке.       Финн же был на реальном нервяке, быстро удаляясь от места преступления. Суровый взгляд парня был направлен только вперёд и никуда больше. Джон решил разрядить обстановку: — А вот это было сексуально.       Финн направил на него взгляд с примесью непонимания и удивления. — Тебя всё произошедшее забавляет? — Если мы в магазине не оставили труп — то, в принципе, да. И если мы не оставили там следы, что вряд ли. — Тебя чуть не убили, ты забыл? — Но теперь я чувствую, что жив. И это пиздец как круто! Смотри, — Джон поднял перед Финном дрожащие руки, и заговорил как безумец. — Меня переполняют эмоции. И всё это благодаря тебе. — Ты совсем свихнулся. Тебе нужен Беллами — без него ты дуреешь, — с глубокой печалью в голосе сказал Финн. Но безумная улыбка не исчезла с лица Джона, и чересчур живая искра блеснула в его глазах. — Прямо сейчас мне нужен ты, — ответил Джон и притянул парня к себе для страстного поцелуя.       Он властно целовал его, как что-то принадлежащие ему, засовывая язык в рот, и чувствуя столько всего — восполнение не прочувствованных эмоций за все эти дни. Финн ласково и одновременно крепко прижал Джона к себе поплотнее, совсем не стремаясь того, что тот выглядел так, словно затеял драку с бомжами за бутылку пива и потерпел поражение. Это грязнейшее пальто, потрёпанный волосы, разбитое лицо с размазанными потёками крови, но глаза, дышащие жизнью и заразительны ею. Он зарылся рукой в волосы Джона, и целовал его как кого-то родного, с нескрываемой теплотой — совсем не так как в прошлый раз на Рождество. И Джон сейчас впервые за долгое время почувствовал потребность в чьей-нибудь ласке. Пусть и закрывая глаза, он видит перед собой Беллами и ужасно хочет, чтобы это он сейчас так целовал его. Но он не пытается обмануть себя, прекрасно понимая, что это Финн, и его не хочется оттолкнуть.       Забавно сейчас вспоминать его первую встречу с Финном — то, как Джон целовал его, думая, что это Беллами. Сейчас происходит та же замена, только на этот раз осознанная. Но на самом деле, Финн не может его заменить, и никто не может. Джону просто необходимо заполнить пустоту, и Финн для этого подходит. Почему-то этот парень тащится от Мёрфи и любит быть рядом, ставя в приоритет встречу с ним, чем с кем-нибудь из своих друзей. Хоть Беллами и просил не разбивать его сердце, Джон не собирается больше думать о чьих-то сердцах, жизнях и чувствах. С него хватит. Это уже и так принесло ему много дерьма.       Никто в целом мире не мог представить, как ему нужен был Беллами. И Финн прав, что Джон от его отсутствия уже свихнулся. Так, что ни смерть его не пугает, ни тюрьма, и даже собственное саморазрушение. Так, что ему было плевать, что будет дальше с его жизнью. Сейчас он возбуждён до предела и оторваться не может от губ Финна, как когда-то от Блейка. И чувство такое паршивое: он вроде и ненавидит сейчас Финна, за то, что он не Беллами, и хочет его — хочет забыться и раствориться в нём. Всё-таки, в магазине он действительно выглядел сексуально. Так что Джон благополучно забыл о возможном трупе на их с Финном руках. Может быть завтра, они с ним будут сбегать от полиции и проведут остаток жизни, вместе скрываясь где-нибудь на отшибе мира. И жизнь наполнится драйвом от постоянного страха быть пойманным — и Джон будет всегда что-то чувствовать. Сейчас он думает о том, что это очень даже неплохой вариант развития дальнейших событий в его безрадостной серой жизни.