***
Кто бы объяснил, зачем Джон припёрся с Финном в свою квартиру в полвторого ночи. Но он сейчас делал много необъяснимых вещей. Ребята, естественно, уже спали — они привыкли засыпать, не зная где их друга черти носят, и что он творит со своей «жизнью» на этот раз. У них-то жизнь продолжается в прежнем русле: утром лекции, вечером прогулки со своими девушками. И всё у них так складно в отношениях, как у нормальных людей. Джон уже и забыл, что и у него так когда-то было с Эмори. Не было серьёзных ссор, расставаний, нескончаемого потока переживаний, страха и даже боли, но и такой безудержной страсти, и зависимой любви тоже не было. — Чёрт, как я хочу есть! — полушёпотом воскликнул Джон и с очень живым взглядом понёсся на кухню. Джаспер бы сейчас был в шоке и в восторге. Он никогда не мог уговорить Джона поесть с ним ночью: видите ли ночью он не есть, и с утра тоже — а когда только ест? Финн был гораздо спокойнее. Он тихо зашёл за парнем на кухню и с улыбкой наблюдал за чересчур живым Джоном — он его таким ещё не видел. К счастью, холодильник был набит едой. Видимо на днях у них гостили девочки, а Джон об этом даже не знал. Парень набрал в охапку всё, что только смог поместить в руки. — Ты же будешь что-нибудь из этого? — спросил Джон, выбираясь из холодильника. И стоило ему крутануться, как прозвучал резкий стук разбитого стекла. — Чёрт! Он реально невидимый, — возмутился Джон, увидев осколки относительно нового чайника Монти. Он вывалил еду на стол, и стал собирать осколки в руки. Воспоминания той ночи пронеслись в голове сами собой. Когда пьяный Беллами на его кухне разбил чайник, а Джон собирал за ним осколки, и даже порезал ладонь, но совсем не злился на парня — он был так рад, что тот рядом. От воспоминаний даже затряслись руки, и нужно было отвлечь себя, чтобы ностальгия не поедала его так жёстко. Граница между восприятием вымысла и реальностью стёрлась. Джон слишком реалистично ощущал, что поднимет сейчас свой взгляд и увидит перед собой Блейка, который только что разбил чайник, и смотрит на него так невинно, оправдываясь словами: «Я правда его не видел!». Джон бы сказал сейчас: «Чёрт с этим чайником», и поцеловал любимые губы со всей нежностью, что скопилась за это время при одной только мысли о нём. — Не руками, Джон, — остановил его Финн. — Дай веник и совок. — Я сейчас по башке вам дам! — послышался голос Монти за спиной парней. — Что здесь происходит? Джон, ты время видел? — Зачем мне время? Временное пространство заключает нас в рамки, и лишает свободы воли и выбора. Почему я должен спать, если хочу прогуляться, например? — Сколько ты выпил? — с недовольным возмущением отчитал его друг. — А с кем он там пришёл? — прибежал Джаспер с любопытным выражением лица. — Приветики, — поздоровался с парнями Финн. — А это ещё кто? Тот самый Финн? — А ты значит рассказываешь обо мне? Очень интересно, — с довольной прельщённой улыбкой спросил патлатый у Джона. — Что именно? — Не переживай, ничего хорошего, — ответил Мёрфи в своей привычной безразличной манере. — Ты себя в зеркало видел? Что вообще произошло? — не унимался с расспросами Монти. И это понятно: внешний вид Джона не мог не взволновать сейчас неравнодушного к нему человека. Возможно, даже Беллами сейчас забеспокоился, если бы увидел его таким, забыв хоть на мгновение о своей злости. — Мы с Финном затеяли игру, но совсем немножко всё вышло из-под контроля. — Совсем немножко? Ты весь в крови и грязи! У тебя лоб разбит! Был бы мозг — было б сотрясение! — Да нормально ведь всё. Никто не пострадал. Ну, может, кроме Эрика, — сказал Джон, посмотрев на Финна, и снова рассмеялся. Почему-то сейчас это было смешно — хотя понятно почему. Финн в ответ подавил смешок. — Что ты принимал? — продолжал донимать Монти. То, что Джон сейчас находится под кайфом мог понять и дурак, а Монти совсем им не является. — Только любовь близко к сердцу. Честное слово! — Твою мать! — выругался парень и обратился к Финну, видя, что в нём адекватности чуточку больше. — Что он принимал? — Марихуану. В не опасной дозе, — успокоил его Финн. — И что, чёрт возьми, произошло? Он натворил что-то серьёзное? — Финн! — предупреждающе рявкнул Джон. — Нет. Просто подрались с типом. Ничего серьёзного, — со своей фирменной, ничего не выражающей улыбочкой сказал парень. Пришлось соврать, как почувствовал недобрый взгляд Мёрфи в свою сторону. — А вы с ним что, спите? — спросил Джаспер. — Типа заменитель Беллами? Как искусственный диетический подсластитель в чай. Не люблю такие, но Майя говорит для фигуры полезно. Джон тут же подорвался с места, забив на осколки, и, облокотившись о плечо Финна, с очарованно-марихуанным блеском в глазах и с чрезмерно-восхищающимся наслаждением представил парня друзьям: — Это просто классный парень, который помогает мне остепенится в новом мире, является генератором идей для моих дурацких воплощений, всячески поддерживает, помогая не скатится в глубинное самобичевание, и не позволяя, элементарно, сдохнуть от скуки. — Да это прямо любовь, — прокомментировал Финн, удивившись своей рекламе. — Ебуську завали, — заткнул парня Джон. — Джон, прекрати вести такой образ жизни! — с внезапной нападающей злостью начал Монти. — Мы всё ждём, когда тебе станет лучше, когда ты начнёшь радоваться жизни, хоть понемногу. Но становится только хуже с каждым днём. Ты либо погружён в себя и молчишь сутками, либо напиваешься и встреваешь во что-то. А теперь дело дошло до травы! Что дальше, Джон? Героин? Тюрьма или могила, в итоге? Мы понимаем, что Беллами для тебя стал серьёзной потерей, но ты сказал, что справишься, что за тобой не нужно следить и контролировать тебя. А я не могу просто сидеть, сложа руки, и смотреть на то, как ты гробишь себя. Имей уважение к тем, кто у тебя ещё остался, а не страдай по тому, кого уже нет в твоей жизни. — Ты не понимаешь, — спокойно ответил Джон, а его марихуанная улыбка исчезла с лица. — Дело не в Беллами. Я как раз-таки пытаюсь жить, чувствовать жизнь, а выходит пока только так. С болью можно смириться, а с пустотой нет. Она разъедает меня изнутри, и я не могу это остановить. — Ты сможешь. Может на это уйдёт больше времени, но сможешь. Останови уже это саморазрушение, и увидишь, что спустя какое-то время тебе будет легче. А если не остановишь, то мне придётся принимать какие-то меры. — Какие, можно поинтересоваться? — Да хоть позвоню твоему отцу и скажу, что ты теперь наркоман и алкоголик. — И гей. Скажи ему, что я ещё гей, — продолжал насмехаться Джон. — Не доводи до греха, Мёрфи! — Да им плевать, Монти! Моим родителям глубоко насрать на меня, ты ещё не понял? Они и до этого всего были во мне разочарованы, когда я был нормальным человеком, а теперь… хочешь разбить им сердце окончательно? Валяй! — Нет. Я попрошу твоего отца упечь тебя в дурку, где тебе самое место. — Вот как, по-твоему, поступают настоящие друзья?! — взбесился Джон. — Тебе уж точно не знать, как поступают НАСТОЯЩИЕ, сука, друзья! — Может мне тогда просто свалить от вас? Решайте сами, чем платить за квартиру! — Да мне плевать на квартплату, ты не понимаешь этого своей тугодумной башкой? — Понимаю. Но если тебе так нужно с кем-то нянчиться — заведи уже с Харпер детишек, и отъебись от МЕНЯ! Джон ушёл на балкон, чтобы привести нервы в порядок. Даже под действием марихуаны, он сейчас не мог получить того же расслабления, что было до разговора с другом. Ему хотелось орать на весь мир, но крик застревал в горле, и скрёб его. В скорости, к нему присоединился Финн и, ничего не сказав, протянул сигарету. — Обычные? — Ага. — Дай траву. — Тебе хватит уже. — Если и ты будешь указывать мне что делать, то полетишь вниз головой с этого балкона, понял? Финн не стал дальше сопротивляться. Джон получил желаемое, сделал глубокую затяжку и выдохнул едкий дым в воздух. А воздух был невероятно свежим. Джон чувствовал столько новых запахов, которых раньше не замечал. Он тысячу раз курил на этом балконе, или просто стоял, наблюдая за городом — и воздух был всегда здесь чистым из-за лесов и гор вокруг города, но сейчас он был нереальным. Мёрфи бы не поверил, если бы кто рассказал, что обычный воздух может иметь столько запахов. — Ты только смотри, на этом остановись. Другие наркотики тебе не нужны, — подал голос Финн. — Что я сказал по поводу того, чтобы указывать мне? — Я, конечно, не могу тебе насильно ничего запретить, и не стану даже пытаться. Это твой выбор. Но поверь, от них легче не становится — это лишь краткосрочная иллюзия лёгкости, и не более. — Мне не 10 лет, Финн. Не надо мне ничего объяснять. — Ты просто очень подвержен зависимости. Поэтому Монти и беспокоиться. — С чего вдруг я подвержен зависимости? — Например, фотографирование было страстью всей твоей жизни. Потом Беллами. Ты легко на что-то подсаживаешься, становишься одержимым чем-то или кем-то. Это даже неплохо, но одержимость должна быть правильной. А сейчас ты лишился обоих своих страстей, и вероятность того, что ты заменишь их чем-то губительным, типа наркоты, высока. — Ты считаешь одержимость Беллами не губительной? Ты серьёзно? Не знаю, что может быть губительней. — Героин, ЛСД, Морфин и куча ещё вариантов. В их диалог бесцеремонно влез Джаспер. Он зашёл на балкон с наполненным ребячеством взглядом и спросил у парней: — У вас на меня найдётся? — Нахрена тебе? У тебя же всё отлично. Ты не одинок. У тебя есть Майя. — А у вас трава только для неудачников? — Ну, — сказал Джон. — За хороший подъёб, можем и поделиться разок. Финн протянул сигарету Джасперу, и усмехнулся: — Тебе дома, смотрю, скучно быть не может. У вас место есть? Я бы к вам переехал. Зажил бы как в сериале. — Да, — согласился Джаспер. — Монти любит всё драматизировать. Хотя, в основном, он оказывается прав. — Такие люди как Монти созданы для того, чтобы вправлять мозги таким людям как мы, — ответил Финн. — Жаль, что в соотношении их меньше, и поэтому их хватает не на всех распиздяев. — Нам хватило, а толку? — произнёс Джон, делая очередную затяжку и наблюдая за ночными улицами. — Мы всё равно на балконе стоим и курим, а жизнь постепенно катится вниз по наклонной. — Не-не, я на следующей остановке схожу, — сказал Джаспер. — Я так, с вами чуть-чуть прокатиться. Ночь разливалась по венам чередой разносторонних настроений: от печали до расслабленного наслаждения. Но в итоге парни почувствовали только лёгкость, и она околдовывала и пьянила. Ребята провели на балконе очень долго, пока Монти не пришёл к ним, и не начал отчитывать Джаспера: — И ты туда же? — Я? Не! Это обычные сигареты, и я головой нормально, правда. — Что? Ты вообще себя слышишь? Я вижу по тебе, что ты курил — не надейся солгать мне. — Да, ладно тебе, Монти. Один раз, как говорится, не пидорас. На, курни со мной, — Джаспер протянул сигарету к губам Монти. — И не подумаю! Нам завтра на учёбу. И это этим двум придуркам терять нечего, а у нас с тобой, Джаспер, всё в порядке и без травы. — Не так уж и нормально. Ты устаешь от учёбы. Ты же всегда зубришь, зубришь, зубришь. То уни-ве-ер, то до-о-опы. Тебе надо развеяться… — А ты тогда от чего устал? — А я люблю составлять компанию, — Джордан вытянул глупую расслабленную улыбку. — А ты любишь составлять компанию своим друзьям? Или ты нудно пойдёшь спать, пока нам тут весело? Друзей нельзя оставлять ни в горе, ни в радости. Монти едва заметно улыбнулся, и сделал затяжку с сигареты Джаспера из его рук. — Е-е-е, я знал, что в глубине твоей нудной душеньки живёт бунтарь, — довольно протянул Джаспер. — Добро пожаловать в клуб распиздяев! — радостно объявил Джон. — Нет у нас больше ангела-хранителя, — прокомментировал Финн. — Мы его совратили.***
Через два дня Джон стал чувствовать себя, как и прежде, как будто ничего не изменилось. Остались только последние сообщения в телефоне, которые он перечитывал по десять раз на день. Хоть и в этих сообщениях мало чего было приятного, но Джон не мог оторваться от их строк. Это был последний контакт с Беллами. Последнее, что осталось от него. Вроде бы это было его очередной ошибкой, но на душе стало немного легче. Просто от того, что он знал о нём хоть что-то: что с ним происходит, как он себя чувствует и то, что он отвыкает от Джона. Пусть знает он очень мало, но этого достаточно, чтобы почувствовать какую-то связь с ним, и то что Беллами всё ещё есть в его жизни, пусть и очень косвенно. Джон только заметил, что ошибки — всегда были двигателем его жизни. Именно, когда он делал что-то неправильное, когда ошибался, после этого происходили перемены в лучшую или худшую сторону, но жизнь не стояла на месте. Когда он сжёг школу — он обрёл себя; когда потерял Эмори — он обрёл свободу выбора; когда признался Беллами — он обрёл любовь; когда расстался с Беллами — он потерял всё; когда написал Беллами сообщение позапрошлой ночью — обрёл немного успокоения. Только вот с внутренней пустотой всё ещё нужно было что-то делать. Все два дня Джон проходил с ней по квартире, цепляя головой фотографии в гостиной. Все фотографии, которые развесил Джон после расставания, всё ещё висят в комнате нетронутыми. Никто из друзей не осмелился даже перевесить их, несмотря на то что они мешали при входе в комнату — приходилось опускать голову или цеплять их. Да и сам Джон относился к ним, как обычному элементу декора, но не срывал их даже случайно, когда приходил пьяным домой, а аккуратно проходил мимо. Он вроде бы и не помнил о том, что они здесь висят, но глубоко в подсознании знал об этом. И всё-таки, его друзья — удивительные люди. Столько терпеть от него, и продолжать жить с ним. И дело здесь, реально не в оплате аренды, как сказал Монти. Жаль, что Джон не может ответить той же искренностью всем небезразличным к нему: ни Монти с Джаспером, ни Эмори, ни Джексону, ни даже Финну, если тот всё-таки реально небезразличен к нему. Хотя, казалось бы, зачем Финну тогда тусить с ним? Вроде бы и дураку понятно, что секса от Мёрфи хрен дождёшься. Если ради общения, то также можно было понять, что оно того не стоит: не стоит, чтобы ради этого «общения» рисковать своей свободой или жизнью. Есть только одна, вполне объяснимая для Джона, причина: Финн псих. Такой же, как и сам Мёрфи. И два психа нашли друг друга. Вечером Джон завалился к своему второму психу домой. Он уже бывал у него несколько раз дома. Как он туда попадал, он не помнил, но он возвращался с бодуна от него домой под утро. У Финна была одна кровать, и Джон не хотел думать о том, что всю ночь к нему прижимался этот патлатый. Спасало то, что он всё равно не помнил об этом. Финн открыл ему дверь и пригласил внутрь. Он даже не особо удивился неожиданному визиту, и вообще выглядел слишком спокойным и не готовым к приключениям. Он пригласил Джона на диван, а сам забрался на него с ногами. — Чувствуй себя как дома. Если хочешь поесть, то в холодильнике повесилась мышь. Но мы можем заказать пиццу или китайскую еду. — И что дальше ты предлагаешь делать? — Сядь со мной. Посмотрим фильм. — Я думал мы пойдём за «жизнью», а после пить или курить марихуану. Ну или неважно в какой последовательности. — Я понимаю, что у тебя шило в заднице. Но я не в настроении сегодня. Я хочу спокойно провести с тобой вечер — сделать что-то непривычное для нас обоих, например, просто посмотреть фильм. Джон послушно сел рядом с ним на диван. Финн, немного удивившись, посмотрел на него. Он не ожидал такого быстрого согласия от парня. Тот ведь любит, когда играют по его правилам. Все, кроме Беллами — с ним было наоборот. Странно, что Мёрфи только ему позволял вести, и отдавал ему лидерство в их отношениях без боя. Финн включал на ноутбуке фильм, и тем временем говорил Джону: — Я ходил к Эрику вчера. Проходил рядом. Магазин закрыт на ключ. Ни полиции, никакого признака убийства. Я украдкой заглянул в окна, там тоже тишь да гладь — пусто. — Значит, мы с тобой лишь мелкие хулиганы, а не убийцы. Это радует, — равнодушно отозвался Джон. — Что за фильм? — Убей своих любимых. — С Гарри Поттером? — поинтересовался Джон, увидев обложку фильма на сайте. — Если быть точнее, с Дэниелом Рэдклиффом. — А с этим блондинчиком они ебутся? — До этого дело не дошло. — Ну и зачем тогда смотреть? Финн, отмолчавшись, включил фильм и устроился поудобнее на диване. Он выглядел уставшим. Хотя его можно понять. Прежний бы Джон тоже приуныл от произошедших событий, а новый Джон жаждет подобного в своей жизни ещё и ещё. Он и сам не знает к чему это в итоге его приведёт. Фильм Мёрфи понравился. Он был так увлечён сюжетом, актёрской игрой и полностью проникся атмосферой. Как же этот фильм напоминал ему себя. И он даже не мог определить точно, кто из персонажей варится в той же каше, что и он. Возможно, все одновременно — он принимал в этой жизни сразу несколько ролей. Но он прочувствовал любовь, которая есть у него, и осознал мораль, которую сложно было усвоить в голове. "Будь осторожен. Ты не в Стране чудес. Никто тебя за руку не возьмет, им не за что тебя любить. Но ты счастливец. В своем неведении и пустоте найди, где прячется любовь. Возьми ее. И поделись. И потеряй. Умей сходиться. Чтобы не умирать, не зная цвета." При этой фразе в фильме, Джон на мгновение даже ощутил шевеление чувств. Он на мгновение ожил, так же как бы ожил, если встретил Блейка. Но это только фраза из фильма. Каждое слово которой вгрызалось в голову. И голова уже взрывалась от мыслей, от осознаний и от вечного анализирования. А ещё Джон жутко устал от пустого существования, которое он безуспешно пытается наполнить ненастоящими эмоциями, ради того, чтобы создать иллюзию того, что он жив и что он хочет жить. Он пытается обмануть себя. Или пытается это пережить. Но от всё-таки устал от этих попыток. Устал существовать без Беллами. Но он всё также чётко понимает, что лучше потерять любовь, чем никогда её не обрести. Джон на этот раз спокойно засыпал на одной с Финном кровати. Это было даже неплохо. Он уже давно не засыпал рядом с кем-то, и даже от этого отвык. Смотря на спокойного Джона, Финн даже позволил себе вольности и обнял его со спины, забираясь рукой под майку и гладя его по животу. Джон этому не противился, но не отказал себе в удовольствии испортить ему момент: — Ты же понимаешь, что я тебя просто использую? Потому, что мне сейчас плохо, а с тобой об этом немного забывается. — Да используй на здоровье. Мне не жалко, — ответил Финн. — Ты же не собираешься влюбиться в меня? — Ну в планах точно нет такого пункта. Но не переживай, даже если влюблюсь, то тебе это не доставит никакого дискомфорта. Я всегда, если понадобится, приду к тебе, когда тебе будет плохо, и толкну с крутого склона на скейте, чтобы ты расшиб себе нос и понял, что до этого момента всё было не так уж и плохо. — С чего вдруг такая преданность? У тебя всё так плохо в жизни, и тебе больше не на кого запасть? — Может и так. Но почему не на тебя? — Есть варианты и получше, стопудово. — Как ты можешь совмещать такую самокритичность с безумной самовлюблённостью? — Я, по-твоему, самовлюблённый? — с недовольством возразил Джон и развернулся на спину. — Ещё как. Твоё «Я» для тебя важнее всего. Твоё слово должно быть последним. Либо по-твоему, либо никак — ты всё спалишь к чертям. — Откуда тебе знать кто я? — с раздражением отозвался парень. — Многолетний опыт общения с разными людьми научит видеть каждого насквозь. И с тобой мы достаточно тесно общаемся на протяжении трёх месяцев. Тебе кажется, что ты делаешь ради кого-то, но на самом деле ради себя. Ты считаешь, что должен кому-то, потому что сам себе этого не простишь. — А как по-другому? Научи! Люди все эгоисты, я не могу быть сверхчеловеком. — Ты отдал Беллами не ради Эмори. Ты боялся. Ты стал слишком его бояться, загнал себя в угол и не смог с этим справиться. И так удачно совпал случай, можно было не нести ответственности за то, что ты потерял. — Заткнись! Ты ни хрена не знаешь! Он был моей жизнью. — А теперь? Его нет — а ты жив. — Ты называешь это жизнью?! То, что со мной происходит — это хуже, чем сдохнуть. — Ты обрекаешь себя на страдания потому, что считаешь, что ты их заслужил, и это тоже эгоизм. Ты решил — ты сделал. Только ты и твоё последнее слово. Джон был взбешён, и ему было горько. Тоже самое ему говорил Беллами. На душе стало так тяжко, что и слово было произнести сложно. Мёрфи осознаёт, что всё это со стороны именно так и выглядит, а может быть, так и есть на самом деле. Может быть Джон оправдывает себя? Но так сложно признать это. — Что с тобой сегодня не так? — с горечью в голосе спросил Джон. — Ты хоронишь себя заживо. Я, как твой друг, не могу тебе этого позволить. — Ты мне не друг, — хладнокровно произнёс Джон, даже с некоторой ядовитостью мести. — Мне всё равно кто я тебе, ты для меня друг, — игнорируя негативную реакцию Джона, с прежним спокойствием произнёс Финн. — Ты психопат. Поэтому от тебя Кларк и ушла. — Нет. Она ушла, потому что девушки приятнее мужиков, и в этом я с ней согласен. — Может она ей просто душу не ковыряла. — Пойми уже, что люди не пытаются тебе воткнуть нож в спину — ты ведь сзади так привлекателен. Люди уходят от тебя только потому, что ты отталкиваешь их. Стоит тебе перестать зацикливаться на себе: своих страхах, желаниях и чувствах — всё станет проще. Тебе не нужно этого всего — ты и так притягиваешь к себе, и крепко держишь, так, что тебя не хочется отпускать. — Ты дурак, если думаешь так. У тебя что, есть запасная жизнь? Зачем её растрачивать на меня? Нам нужно перестать общаться. — Не беспокойся за меня. Тебе лучше о себе беспокоиться. — А это не есть эгоизм? — Эгоизм в умеренных дозах даже полезен. — И как понять где его применять, умник? — Научись доверять людям. Не ты один способен любить — позволь кому-то любить тебя в ответ. Джон не выспался. Оказалось, что трезвым на кровати Финна с её хозяином не очень хорошо спится. Он всю ночь думал о разговоре с Финном; о том, что говорил ему Беллами в баре; о чём говорил Монти и даже Эмори. И он никого не слушал, потому что ему было больно. Поэтому же поводу от отвергал попытки друзей помочь, отверг попытки сблизиться Финна, Эмори и даже Беллами. Ведь Блейк хотел быть рядом с Джоном, а он выбрал помощь своей бывшей девушке. Отверг этим Беллами и причинил ему боль. Когда должен был помочь ему справиться с глубоко засевшими пятнами прошлого, и стать его будущим без боли и горестей. А в итоге, сам стал его горестью. Джон думал, что привык уже портить жизнь людям, вернее смиряться со своим разрушительным «я» и справляться с внутренним конфликтом по этому поводу. Но Беллами он себе простить не может. Его жизнь разрушать было нельзя — она неприкасаема. Чувство вины стало непреодолимым, как никогда прежде. Всё, что произошло в его жизни — он допустил сам. И некого больше винить, кроме как себя самого. Ведь так проще, обвинить в своих бедах кого угодно. Потому что вдвойне больнее осознавать, что ты сам рушишь свою жизнь, цепляя вместе с тем жизни других. В голове от этого царили хаос и разруха. Всё, что осталось, так это мешающее спать чувство беспричинной тревоги, которое невозможно было подавить разумными доводами. Даже если Джон до этого не верил в предчувствия, то теперь верит. Чувство странного волнения и ожидание чего-то дурного не унималось около часа. Благо Финн спал сном младенца, и не слышал, как Джон вставал по ночам и бродил по квартире, заглядывая в окна на ночные пустые улицы. После он ложился обратно в кровать в надежде уснуть, и когда надежды не оправдывались, продолжал своё путешествие по квартире снова. Он уже хотел уйти домой, игнорируя 3:50 на часах, но не нашёл ключ от квартиры, а будить парня не стал — некрасиво. Впервые за три месяца Джон думает о приличиях. Видимо, не так уж ему и на всех плевать, как он себе это рисует.***
Домой он вернулся в 12 часов дня. Ребята были дома, Джон и забыл о том, что сегодня выходной. Пока он снимал пальто в пороге, Монти подошёл к нему с немного растерянным видом, что ему несвойственно, и тихо предупредил друга: — К тебе пришли. — Я не жду гостей, — сухо отозвался Джон, так как состояние было и без того удручённым из-за мучительной ночи. — Думаю, этого гостя ты бы хотел увидеть, — загадочно произнёс Монти всё-так же полушёпотом. Скрывать что-то — это тоже не про Монти. Но друг выглядел не просто растерянным, а даже очень встревоженным. Джон слегка опешил, видя его таким. Кто должен был прийти, чтобы так его напугать? Беллами вряд ли решит навестить его — он же начал «неплохую» жизнь без Джона, и точно не жаждет вернуть общение с ним. Последнее сообщение тому доказательство. Но, в то же время, мало ли что может взбрести в эту непредсказуемую голову. И если это Беллами пришёл поговорить, то Джон готов будет выпрыгнуть с окна от напряжения и волнения. — Ждёт на кухне, — продолжил Монти и ушёл к себе в комнату. Джон взял себя в руки, насколько это возможно, и, вытащив из себя всю стальную выдержку, направился на кухню. Гость заставил его замереть на месте от удивления. Из головы вылетели все мысли, остался лишь один вопрос: «С хрена ли такой визит?». Она сидела в том же белом пальто, снятым из рукавов и накинутом на плечи, и с чашкой чая в руках — гостеприимность Монти. А волосы так же были раскинуты по плечам. Всё, что изменилось с их последней встречи, так это исчезла наглость с её лица, и сменилось тихой печалью. Джон не мог сказать и слова. Он стоял в ступоре, пытаясь понять хоть что-то, проанализировать. Зачем она здесь? Что ей ещё может быть нужно? — Привет, Джон, — Эхо первой прервала гнетущее молчание. — Ты что-то ещё забыла у меня отнять? Поспешу тебя огорчить, у меня больше ничего не осталось. — Я пришла сказать, что… — девушка сделала паузу, а в глазах её промелькнула боль. Ей было сложно говорить, и она прикладывала усилия, чтобы голос не дрожал, но Джон был не слепой. Волна ночного волнения снова его захлестнула. Он не понимал откуда, но он точно знал, что «что-то дурное», ожидание которого испортило ему весь сон, происходит сейчас. И этот взрыв может разделить его жизнь на до и после, разрушить хрупкие остатки стен, на которых держится хоть какое-то самообладание, вернее то, что от него осталось. — Прости меня, Мёрфи, — выдавила из себя девушка. — Я ошиблась. То, что ты говорил, оказалось истиной, а я верила в свою, и не слушала тебя. Я самонадеянно решила, что у вас с ним всё не так уж и серьёзно, что поболит и пройдёт, а я буду рядом с ним. Но я оказалась дурой, и всё. Проявила сволочность и осталась ни с чем. — Что с Беллами? Он в порядке? — спросил Джон, настороженный её словами. Эхо лишь отрицательно покачала головой, неся во взгляде столько тоски, боли и страха. Джону становилось всё тяжелее концентрироваться на реальности и не свалиться с головой в глубины своего отчаяния. Он чувствовал невозможную тяжесть, словно его забетонировали и заставили нести на себе сей груз: тяжёлым было его тело, его разум и сознание, его внутреннее эмоциональное состояние. Даже свободно вздохнуть и набрать в лёгкие как можно больше воздуха казалось нереальным — просто невозможно пробиться хоть за миллиметр своей бетонной оболочки. От этой тяжести было сложно стоять на ногах, и Джон облокотился спиной о кухонную тумбу, ухватившись за неё рукой. — Беллами, он… — вновь заговорила девушка, с трудом заставляя себя это делать. Она сделала паузу, заставляя себя собраться с мыслями, и эта пауза Джону казалось невозможно долгой и мучительной. В голове острой иглой бился страх за Беллами. Хоть Джон всё время и думает о том, что хуже уже быть не может, но может. Если с Беллами что-то случится, что-то такое, о чём Джон боится даже подумать — вот тогда начнётся самый глубинный ад, его конечная остановка. — Что? Что он? — не выдержав, спросил Джон ослабевшим тихим голосом. — Он стал совсем другим. Я больше не узнаю в нём того самого Беллами, которого всегда знала. Он стал жёстче, иногда он даже кажется жестоким: он просто творит, что вздумает, и ему плевать на чувства других людей, кто рядом с ним. Я надеялась, что это пройдёт со временем. Но он относится ко мне слишком потребительски холодно, как никогда раньше. И мне он таким не нужен. — Не нужен таким, — повторил Джон. Его разрывала такая дикая ярость, что, если бы у него в руках был сейчас пистолет, он бы, не раздумывая, пустил пулю в лоб Эхо. Но к сожалению, приходилось смотреть в её живое лицо. — С какого хрена ты решила, что можешь играть людьми как своими игрушками? Отбирать у кого-то, потом выбрасывать за ненадобностью. Он тебе таким не нужен?! Он нужен мне, твою мать, любым! Но ты оказалась такой тварью. Я надеялся, что ты сделаешь его счастливым, а ты только испортила его. Ты уничтожила две жизни, чтобы потешить собственное эго? Скажи мне, ты довольна тем, чего добилась? Ты собой довольна? — Нет. Поэтому я здесь. Я не могу больше так, правда! — дрожащим голосом произнесла девушка, а её глаза наполнились влагой. — Сделай с этим что-нибудь. Я не стану больше никогда препятствовать. Я исчезну из вашей жизни. Что угодно! Всё, что захочешь. Только сделай что-нибудь. — И что ты хочешь? Чтобы после всего, что случилось, я пришёл к нему, сказал «прости, я был сволочью, которая бросила тебя, а теперь сожалеет», и всё будет хорошо, как и прежде? Ты уже всё уничтожила, и это заново не построить. — Прости меня, Джон. Я знаю, что тебе от этого не легче, но я не могу справиться с тем, что у меня происходит внутри. — Сколько людей пострадало из-за твоего эгоизма, Эхо? — Джон повторил фразу, которую когда-то девушка говорила ему, с такой же холодностью и надменностью, какой произносила она. Эхо не нашла слов. И невооружённым глазом видно, что она по-настоящему разбита, что она действительно измучила себя раскаянием и чувством вины. Джон не чувствовал злорадства, но ясно понимал, что она этого заслужила. Ей должно быть больно сейчас, она должна истязать себя за всё, что сотворила. Но Мёрфи от этого не становилось легче. Его трясло от злости. Он ненавидел её настолько, насколько, как он думал, невозможно ненавидеть. За то, что она всё уничтожила, и не осчастливила Блейка, как обещала. Она уничтожила жизнь Джона, и зазря. И всё потому, что она решила, что Беллами с ней будет лучше, а Джон и подавно лишний в его жизни. Но она ничего не знала об их взаимоотношениях, о том, какими они были тесными, и что при их разрыве, жизнь обоих пойдёт под откос.***
Осеннее солнце лупило как сумасшедшее по всем поверхностям земли, до которых способно дотянуться. День был невозможно чудесным по всем параметрам, и не только погоды. Конечно же, в этот день ребята не остались сидеть дома — Беллами и в дождь готов выдвинуться куда-угодно, но этим он только нравился Джону. Он тоже был готов бесконечно скитаться на улице, только по другой причине — фотография. Но в этот раз Беллами с силой отобрал фотоаппарат с рук Джона. — Эй! Отдай камеру! Сколько раз тебе говорить, не лапай хоть что-нибудь в моей жизни! — недовольно возмущался Джон и пытался выхватить камеру из рук Беллами, но тот не давал ему такой возможности. — Ты, бывает, тоже кое-что лапаешь без моего разрешения, и мне значит можно. — Да задолбал ты об этом припоминать! — Мы сегодня пойдём без неё. Она тебе не понадобится. — Ты варвар! Посмотри, как сегодня на улице красиво. Ты лишаешь меня таких кадров! — Вот! Я сегодня хочу прогуляться только с тобой, и не видеть, как ты в объектив пялишься без конца. У нас сегодня будет особенный день, когда мы реально останемся наедине. — Ты ведёшь себя как Эмори, только с ней я мог справиться. Вот нахрена я парня себе завёл?! Беллами рассмеялся и ответил: — Вот и хорошо, что ты согласен. Камера была оставлена дома, а вот Беллами прихватил с собой скейт. — Не-а, так нечестно, — возразил Джон. — Только вдвоём. — Я хочу сегодня повалять тебя на асфальте. — Я не хочу. Нет, Беллами, я не хочу учиться! Вот нахрена мне это? Никуда я с тобой не пойду, в таком случае. Научись сначала слушать меня и слышать! Джон падал со скейта ни раз. Иногда Беллами успевал подхватить его, а иногда он вслух матерился и прожигал Беллами недовольным взглядом, на что парень мило улыбался в ответ. Эта улыбка действовала магнетическим образом, заставляла растопить сердце Джона и оборвать мнимые колючки. Мёрфи даже бесился на себя из-за того, что превращается в такого добрячка рядом с ним. Но на самом деле, он был счастлив. Безмерно. — Зачем мы пришли учиться кататься на скейте возле красотки Сиваш Рок? — Ну смотри как здесь красиво. — Я вижу. И поэтому ты оставил меня без камеры? — Она тебя отвлекает от меня. — Самовлюблённый эгоист. И она меня не отвлекает. Ничто меня от тебя не отвлекает. А вот кататься здесь новичку — это просто сверх садизма надо мной. — Джон, ты смелый? — вдруг спросил Беллами, с загоревшимся взглядом. — Нет, — безэмоционально оборвал его Мёрфи. — Ну Джо-он. — Смотря для чего? — Для меня. Мне ты веришь? Только если честно. Не скрывайся от меня. Как мы на днях выяснили в Клуэйне, что у тебя есть проблемы с доверием. И вот теперь я хочу для себя всё окончательно прояснить. — Я очень хочу верить. — Ты отвечаешь не на тот вопрос. — Со мной такое происходит впервые — эти чувства. Я несусь за ними неизвестно куда. И я не могу убрать свою осторожность. Я привык контролировать свою жизнь, а мои чувства к тебе не подвластны контролю. Но я продолжаю за тобой слепо идти — это ли не вера? — Знаешь, в тот день на мосту я тоже боялся, — признался Беллами. — Ты? Никогда не поверю. Ты был так спокоен. — Да. Но внутри я был очень взволнован. Я совершал серьёзный шаг. Я понимал, что в эту самую минуту я возьму ответственность за тебя, твою жизнь и твои чувства. И я должен быть уверен, что точно не оплошаю и никогда не подведу тебя. Так же меня терзали сомнения: сможешь ли ты, захочешь ли идти за мной, верить мне, согласишься ли на моё предложение. Так что это нормально — осторожничать и сомневаться. Люди боятся любить потому, что это кардинально меняет их уже устоявшийся внутренний порядок. А тут приходят какие-то чувства и всё переворачивают вверх дном. Приходится столько всего чувствовать — несколько чувств сразу, и очень много незнакомых ещё чувств. Люди, любя, открывают себя новыми и остерегаются того, что ещё может таиться за следующей дверью. — Это ты так мыслишь? Тебе поэмы нужно писать. — Я слишком неусидчив для этого. И полёт мыслей настолько быстрый, что я не буду успевать их записывать. Поэтому говорю тебе, чтобы ты запомнил и помнил всегда. Джон, ты достаточно смелый, чтобы любить, и верить мне, чтобы не случилось? — почти что торжественно произнёс Беллами, и Джон не мог этому не усмехнуться. — Звучит как торжественная клятва перед брачным алтарём. — Считай, что сегодняшний день — это наше своеобразное венчание. — Мой ответ остаётся неизменным. Я готов вечно любить, чтобы не случилось и готов доверить тебе всё, что есть в моей жизни. И хватит вводить меня в такое положение! — Ты так мило стесняешься. — Такого не бывает. Я не стесняюсь. — А что это по-твоему? Ты волнуешься, я же вижу, — с улыбкой возразил Беллами. — Я действительно так много чувствую с тобой, и столько всего нового. Ты видишь меня насквозь и должно быть знаешь, что я боюсь открыть не ту дверь. Я доверяю тебе, Беллами. Сложнее всего мне доверять самому себе. — Тогда сегодня мы станем одним целым, и тебе не придётся делить «нас» на тебя и меня, — Беллами посмотрел так, как смотрит обычно, когда он что-либо задумал. Джон всегда сторожился такого взгляда, но в то же время ему было интересно, что у того на уме. — Что ты задумал? — Завершить «Венчание». Беллами встал одной ногой на скейт и протянул руку Джону, приглашая его к себе. Джон не стал задавать вопросов — это просто бессмысленно: с Беллами надо просто идти за ним и делать то, что он просит без лишних слов. Мёрфи встал к нему на скейт. Беллами крепко прижал парня к себе сзади, и они тронулись с места. Дорога была под плавным склоном вниз, и мчались они достаточно быстро. Совсем рядом, на расстоянии меньше метра, дорогу омывает Тихий океан. Перегородки, отгораживающей дорогу от океана, практически не было. И это приносило свою нотку драйва. Движением полностью управлял Беллами. Всё, что мог делать Джон, так это наслаждаться скоростью; тем, что он отдал управление дорогой и его жизнью Блейку; солнечными лучами, гуляющими по водной глади; приятным морским ветром в лицо; чувством адреналина от того, что ситуацию контролировать он не может; и очень близким присутствием Беллами. Джон держался за руку парня, которой тот обнимал его, и чувствовал себя как никогда легко. Был лёгкий страх, но он был приятен. Не такой страх, от которого хочется спрятаться и убежать. А тот, который хочется провести себе по венам, чтобы жить, чтобы чувствовать себя живым. Джону не хотелось думать о каких-то тревогах, сомнениях, о своей чёртовой осторожности — пусть всё это идёт к черту. Он хотел чувствовать такое объединение с Беллами всегда, как с самым родным человеком на планете. Это чувство возросло в нём до предела, и почти что в буквальном смысле грело его изнутри, заполоняя всю внутреннюю оболочку его тела. Хотелось кричать от радости как в детстве. Джон не знал, зачем он себя сдерживает от этого крика. Но он улыбался во все 32. Красивые нескончаемые пейзажи проносились мимо с немалой скоростью, но их вполне можно было рассмотреть. Впереди дорога, а вокруг только водная гладь и виднеющейся на горизонте город. Когда они приближались к резкому повороту, скейт нёсся с удвоенной силой по наклонной, а Беллами плавно приблизился к краю дороги. И вот на самом повороте, они проезжают настолько близко с морским обрывом, что казалось, что они почти что парят над водой. Джон ждал, что они сейчас сваляться с дороги в обрыв, что другого исхода нельзя ожидать, но они лишь проехали по самому краю и зарядились столькими эмоциями, что грудную клетку от них разрывало на части. В эту самую минуту сердце будто бы остановилось, а после забилось в страхе и в восхищении. Эти чувства были настолько восхитительны, что на глазах наворачивались слёзы. И кто бы мог подумать, что Джон умеет столько чувствовать, если даже сам Джон об этом не знал. Когда готов расплакаться от счастья — это самое восхитительное чувство, лучше любых чувств на планете. И его Мёрфи испытывал впервые. Сегодня он открыл правильную дверь в себе. Хотелось бы на ней и остановится. Потому, что в этот момент он так счастлив, его переполняет любовь, и чувствуется, как крепчает его связь с Блейком, которую теперь не разорвать ничем.