***
В окна проникали лучи совсем уже уверенного весеннего солнца. Они освещали всю комнату вместе с ещё пустыми чемоданами, которые Джон достал, но никак не мог начать собирать в них свои вещи. Он с тяжестью смотрел на них, придумывал себе какое-то другое занятие, обещая вернуться к ним позже, но потом возвращался к началу круга и снова смотрел на эти чемоданы, ничего не предпринимая. Для него это было чем-то невозможным — собрать все вещи и уехать из Ванкувера. Это был тот сложный случай, когда уехать не можешь, но и остаться тоже. В Монреале он не появлялся четыре года, с тех пор как поругался с отцом. После этого случая они и не общались толком, только созванивались по скайпу на Рождество или на чей-нибудь день рождения. Но и этого общения Джон не особо жаждал. Отвечал на звонки из уважения, а не потому, что хотел поговорить с ними. Он очень отдалился от них, после того как последнюю его попытку начать с ними нормальные семейные отношения жестоко оборвали. А они это, наверное, делали только потому, что так принято, когда родители общаются со своими детьми, и чтобы когда их друзья спросят: «Как дела у Джона?», они смогли ответить. Смотря на эти чемоданы, Джон вспоминал как смотрел на них в Монреале, когда собирался переехать от родителей в Ванкувер. Он на них даже не смотрел, он со счастливым блеском в глазах собирал их. Он и подумать тогда не мог о том, что захочет когда-нибудь вернуться назад. Ведь уехать из этого города была его мечта номер один. А когда он приехал в Ванкувер, то понял, что это именно то идеальное место, от которого не хочется сбежать, и что он по-настоящему влюбился в этот город. Звук открывающейся двери раздался громче, чем обычно — так казалось Джону. Ведь что-то разорвало гробовую тишину этой квартиры. В дом зашли шумные ребята, и он сразу же услышал родные голоса. — А ты говорил ему нужно найти какое-нибудь новое хобби. А он вот уже нашёл — чемоданы гипнотизирует, — послышался голос Джаспера. — Стоп, погоди! — в недоумении воскликнул Монти. — Зачем тебе чемоданы собирать? — Я ведь еду в Монреаль, — ответил Джон. — Ну на несколько дней же. Зачем для этого столько вещей? — Я пока не знаю насколько. — Ты уезжаешь? — с горечью произнёс Джаспер. — Насовсем уезжаешь от нас? — Точно не знаю. Я соберу все вещи, на случай если смогу остаться там. — Но зачем? Ты что совсем свихнулся что ли? — Джаспера переполняло возмущение. — Что там делать тебе? Там же нет нас! Монти, скажи ему! Если это из-за Беллами — я подкараулю его и… — И-и? — попросил продолжить заинтересовавшийся Монти. Джон даже улыбнулся на это. — И выскажу ему какой он мудак! — Ты это уже делал, — напомнил Джон. — Но на этот раз я ему ещё и врежу. Вот так вот. Понятно?! — Это очень мило, правда, Джаспер, — мягко ответил Мёрфи. — Но это не изменит моего решения. Да и Беллами здесь не при чём. Если кому и надо врезать, так это мне. — Я тебя бить не буду, и не проси. — А что, если просто перестать всё усложнять? — сказал Монти. — Поговорить с ним, в конце концов, и стать снова тем самым счастливым Джоном, которого мы лицезрели, пока вы с Беллами были вместе. С тобой-то всё понятно, но Беллами — мудрый человек. До него доходит больше, чем до тебя. И если вы поговорите, он тебя вразумит. — Больше нет, — с глубокой горечью ответил Джон. — Он больше не тот, кем был. Ты видел Эхо? Она пришла ко мне после него, и она сказала, что больше не может быть с ним. Сложно жить с пониманием, что в этом всём виноват я. Поэтому я хочу уехать в Монреаль. Я надеюсь, что там смогу хоть немного восстановить своё внутреннее состояние, прийти хоть к какой-то гармонии, и вот тогда решать, что мне делать со своей жизнью дальше. А пока я не в силах что-либо менять. К сожалению, мы все — люди, и даже я. И у всех нас бывают такие моменты, когда мы чувствуем себя бессильными. И этот момент нужно просто пережить. По крайней мере, теперь я верю, что это возможно. Его прервал звонок в дверь. — Ты кого-то ждёшь? — с удивлением спросил Джаспер у Джона. Тот в ответ покачал головой: — Я точно нет. — Я открою, — ответил Монти и удалился к двери. Джаспер в этот момент бросился на друга и крепко обнял его: — Ты это, передумай там в своей голове, взвесь всё и возвращайся лучше сюда. Мы же здесь, всегда здесь. И мы всегда у тебя будем. Ты знай, что мы тебя типа любим, несмотря на то какой ты засранец. — Да ладно тебе, Джаспер. Ты же будешь тут с Майей на моей кровати куролесить. — А! Ну ты тогда не спеши, — ответил Джаспер, и Джон вслух рассмеялся. — Не спеши, но всё равно возвращайся. Монти вернулся со словами: — Снова к тебе нежданные гости, Джон. Джаспер тут же отлип от друга. А Джон уже и не знал кого опять к нему занесло. Кто вообще мог прийти без предупреждения? В комнату вошла Эмори, и тогда друзья ушли в свою комнату. — Про твоего отца правда? — с порога спросила она. — Слухи быстро расходятся. Девушка посмотрела на него в тоскливом замешательстве и сразу же обняла Джона. От неё веяло духами, которые он когда-то ей подарил. Он купил их в Сиднее, ещё тогда, когда проводил каникулы с Беллами. В последнее время, все воспоминания Джона так или иначе сводились к Блейку — как будто знает он его всю жизнь. А может это от того, что у Джона было ощущение будто бы до него он и не жил. Этот приятный свежий аромат от её волос возвращал его на берег пляжа, где Беллами сёрфил, а Джон не мог на него наглядеться. Тогда плод был ещё запретным для него, и этим до безумия сладок. Беллами в Сиднее почти всегда ходил раздетым, максимум вещей было для него — это шорты. Только вечером он мог накинуть на себя свободную майку-разлетайку, которая не скрывала плеч парня, а иногда и накаченной груди. В Сиднее Блейка часто можно было увидеть с мокрыми от моря волосами, лучезарно улыбающегося и со счастливым блеском в глазах. Этим он заставлял Джона желать вернуться в холодный утренний лес и прижимать его горячее тело ледяными руками. Но всё, что можно было делать — это смотреть, притворяясь другом. Но лучше бы так всё всегда и оставалось, чем то, что происходит между ними сейчас. Лучше уж пусть Джон мучился от невозможности к нему прикоснуться, чем не видеть его вовсе, и стать тем, из-за кого улыбка с лица Беллами исчезла, а счастливый блеск в глазах потух. «Если ты не умеешь строить здоровые отношения, нужно было оставаться друзьями и не клясться на чёртовом мосту в верности и доверии. Мне нужен был ты, мне не важно было в качестве кого: друга или парня, » — пронеслись в голове слова Беллами. И Джон полностью с ним согласен. Если бы он только мог вернуться в прошлое, и действовать как изначально планировал, а не потакать своим чувствам. Он собирался быть ему другом, чтобы не случилось — но всё пошло не по плану. Если бы он просто ушёл тогда, когда Беллами целовался с Эхо в баре, то возможно всё бы было гораздо лучше. Глупо сожалеть о прошлом, ведь его не изменить, но невозможно избавиться от мыслей о своих косяках. «И знаешь, это совсем не круто, всем нравится. Это мешает мне быть кем-то ещё, кроме объекта чьих-то желаний. Но так, в общем-то, почти всю мою жизнь, пока не появился ты. Хорошо, что я тогда проиграл спор и встретил тебя. Мне правда очень повезло.» Наивный Беллами. Видимо, ему просто не суждено найти себе такого человека, о котором он мечтает. Может быть таких просто не бывает? Может он хочет чего-то нереального? Ведь искренность сейчас — наиредчайшая редкость. «Только это не везение, а проклятье. Ты не везунчик. Потому, что я разрушаю людей и их жизни. Всё что я умею — это фотографировать! А отношение с людьми — это не моё,» — вот та истина, которой пришлось причинить боль при расставании. При чём эту истину Джон в тот момент впервые открыл и для себя самого. Тяжело быть разрушителем. Странно, что жизнь свела Беллами, который создаёт, с Мёрфи, который разрушает. Их отношения были чем-то вроде схватки добра и зла. Типа, кто победит: создатель или разрушитель. Сказки из детства лгут о том, что добро всегда побеждает. Ведь разрушать легче, чем создавать. То, что строиться годами, можно разрушить за считанные секунды. И как при таких неравных силах добро может быть сильнее? Джон никогда ещё не сравнивал себя со сказочным злодеем, но в данной ситуации он чувствовал себя именно так. Девушка отлипла от него и сразу же заявила: — Я еду с тобой. — Зачем? — Что значит зачем? Поддержать тебя в трудную минуту. Мы не чужие люди-то. — Я хочу уехать туда, не беря с собой ничего из прошлого. Я хочу обособиться от всего, что у меня сейчас есть, и стать на некоторое время никем. Не спрашивай ничего. Просто чувствую, что мне это сейчас нужно. — Ты хочешь уехать навсегда? — Да. Надеюсь, что смогу там остаться. Вещи собираю как раз на этот случай. — Ты говорил, что тебе здесь нравится. — И я не обманывал. Девушка только сейчас осмотрелась вокруг себя, и заметив развешанные по комнате фотографии, начала рассматривать их одну за другой. После она проницательно посмотрела на Джона. — Ты влюблён в него? — До тебя долго доходит, — лишь с намёком усмешки ответил Джон. Эмори замерла на несколько секунд в изумлении, после снова посмотрела на снимки и, собравшись с мыслями, продолжила: — А я всё думала, почему я вдруг стала тебе не нужна. Джон промычал и отрицательно покивал головой: — Знаешь, моя жизнь кардинально поменялась, после того как я уснул пьяным на твоих коленях, а, проснувшись, увидел твоё лицо. Потом, узнав твой характер, я понял, что мне жутко повезло не получить от тебя по лицу за это. — На меня впервые легло такое смазливое пьяное лицо, — вспомнила Эмори. — Я сначала хотела врезать, но лицо было слишком смазливое, и я решила быть добренькой. — И когда ты это сделала, то, наверное, и не думала, что свяжешь свою дальнейшую жизнь с этим смазливым пьяным лицом, которое нагло бухнулось на твои колени, — продолжил Джон. — Да и я по началу, как дебил последний, всё, что хотел от тебя, так это уложить в кровать. — А я прям вот сразу захотела дожить до старости и помереть в один день! — саркастично высказалась девушка. — Увидев тебя впервые, я подумала: «Что это? Неужели это мне?» Джон широко и искренне улыбнулся. — Вот за это я тебя и полюбил. Ты такая же, как я. Ты словно продолжение меня. Поэтому мы с тобой практически сразу воссоединились и стали одним целым. Не один человек так хорошо не знает меня, как ты. И я сразу же понял, что ты то, что мне не хватало всю мою жизнь. Я это понял ещё тогда, когда мы танцевали на террасе, воткнув по наушнику с моего плеера. Всё, что у меня нашлось из «типа медляка», так это AnnenMayKantereit — Barfuß Am Klavier. Ты сказала, что никогда не танцевала медляк под немцев, а я сказал, что просто никогда не танцевал, и что боюсь наступить тебе на ногу. Ты рассмеялась и сказала, что я веселю тебя. А я подумал: «Е-е-е, теперь она точно моя девочка». Я тогда не прогадал. Ты стала мне нужна с тех самых пор и по сей день. И чтобы не случилось, ты всегда будешь нужна. Ты — семья. Ты первая, кто подарила мне ощущение семьи, которого мне так всегда не хватало. Я и сейчас ради тебя буквально готов на всё. И я не считаю, что мы расстались с тобой. Это просто невозможно, это как выбросить часть себя. Глаза девушки наполнились влагой. Не часто можно увидеть её расчувствованной. — Не плачь. Мне становится ужасно грустно от твоих слёз. И не забывай, что у нас ещё есть соседи снизу — ты их затопишь. Девушка пустила короткий громкий смешок сквозь слёзы и, подойдя к Джону, положила голову ему на плечо. — Каким же ты придурком бываешь. И за что я только тебя люблю? — За смазливое лицо? — Наверное. Вы с Беллами расстались из-за меня? — Из-за меня, — ответил Джон, и внутри всё заныло. Ведь в голове отчётливо пронеслось воспоминание, когда Беллами спрашивал тоже самое про их отношения с Эмори, и Джон отвечал точно так же — слово в слово. — Не кори себя за это, — сказала девушка. — Мы все неидеальны, и совершаем ошибки. Ты сам говорил, что нет ничего совершенного, есть только иллюзия совершенства, а нам она не нужна. Будь неидеален и будь этим счастлив.***
С горем пополам вещи были собраны. Джон потратил на это почти весь день, но он это сделал. После Джон подошёл к своему «мемориалу», который занял пол гостиной, чтобы снять фотографии — ведь он уезжает, а это снимки будут мешать ребятам. Но взглянув на них, он снова застыл. Смотреть на них было теперь больно. На снимках изображён родной Беллами — совсем не тот обозлившийся парень в баре; не тот, кто писал последние сообщения. А тот Беллами, который излучает свет жизни и вдохновение, который знает как заставить улыбнуться Джона, который называл его семьёй и что так будет всегда, несмотря ни на что. Жаль, что навсегда — это так мало. Джон всё же не стал трогать фотографии — побоялся, что не сможет удержаться не взять их с собой, а этого категорически нельзя было делать. Он оставил это дело друзьям, и решил уйти из дома, пока ещё есть время до вылета. А времени было ещё много. в Аэропорту нужно быть в час ночи, а сейчас только шесть вечера. Хотелось просто прогуляться по улицам, вдохнуть воздух именно с них, предаться воспоминаниям и просто насладиться этим городом — неизвестно сколько времени Джон его ещё не увидит. Чувства у парня были неоднозначные: вроде бы тяжко на душе, но в тоже время приятные воспоминания согревали его. Потому что вот он парк, где он часто собирался со своими друзьями; вот те улицы, по которым они с Эмори шли к нему домой, в кафе, театр или ещё куда; вот Старбакс, где он часто зависал со своей бывшей девушкой; а вот и тот парк, где Джон встретил Беллами, катающегося на скейте. И это была решающая встреча — потому что Джон согласился с ним выпить в баре, и тогда понеслось. С этими улицами связано столько воспоминаний, которые не отлипают от него, когда он просто идёт по ним, и с этим очень трудно. Поэтому и хочется уехать отсюда, хотя бы на время. Восстановиться невозможно, когда раны беспрестанно кровоточат. И если ничего не предпринимать, то дальше смертельный исход. Не нужно учиться на медицинском, чтобы это понимать. Джексон! Со всеми событиями Джон совсем забыл предупредить его, что улетает. Но делать это сейчас наверняка поздно — время вылета не за горами. Да и не хотелось сейчас терпеть очередную поддержку — он от них устал. Всё, что сейчас нужно, это покой: просто идти по улицам вперёд, не задумываясь куда и зачем. Но в голову влетела идея, и от неё невозможно было отделаться. Джон бездумно следовал за этой идеей. И поэтому, он уже стоял перед домом Беллами. На улице только начинало темнеть, закат уже подходил к своему концу, но всё было отчётливо видно. Джон и не ждал, что встретит здесь Блейка. В такое время его уже точно нет дома, его вообще встретить дома большая удача. Джон просто гулял по городу, чтобы побывать напоследок в памятных местах — хотя бы близлежащих. Дом Беллами был одним из самых памятных. Сколько приятных воспоминаний с ним связано. Когда Джон выходил отсюда с кучей пропущенных сообщений от Эмори, звонил ей и получал много недовольств, но и тогда на душе Джона было тепло после общения с ещё малознакомым парнем. Как часто он опаздывал на учёбу после ночёвки у Беллами, всё потому что Блейк не отпускал его из своих объятий утром — он любил, когда Джон пытался строить из себя строгого, но в итоге сдавался. Джон подошёл к тому самому дереву, о которое он когда-то бился головой в злости, и не мог его не коснуться сейчас. Именно на этом месте состоялся самый тяжёлый разговор для Джона. Он тогда так боялся потерять Блейка по своей глупости — что в итоге всё равно случилось, пусть и чуть позже, но ещё более болезненно. Но тогда на этом месте Блейк позвал Джона за собой, и они уехали на мост, где отношения переродились из дружеских в более близкие. Казалось, что у этого места есть особенная энергетика. Джон будто бы снова ощутил те чувства, которые испытывал в тот день: страх, волнение, непонимание, полную растерянность, дикое нежелание терять Беллами, желание наконец понять его, обрести уверенность в себе и в их взаимоотношениях. Теперь же этого всего нет. Ничего нет. Нет Беллами — нет и всепоглощающих чувств. От того так болезненно пусто внутри. Стоило только вылезти из внутреннего состояния и осмотреться по сторонам, как Джон наткнулся на до боли знакомый облик. Он снова объявляется, когда нужен. Словно чувствует, что Джон возле его дома, и выходит именно в этот момент. Мёрфи не может смириться с тем, что это совпадение. Спустя столько времени он снова его видит. Пусть и издалека. Но это всё равно слишком близко для него. То, когда Беллами находится в поле его зрения — уже стало близко. Блейк расслабленно шёл и смотрел на какую-то вещь в своих руках — что это, разобрать издалека было невозможно: похоже на чёрную небольшую коробку. Его волосы по-прежнему торчали во все стороны, и он всё также легко одет, несмотря на то, что апрель только начался, а всё его внимание притягивала эта странная вещица в руках. Нервы Джона натянулись как струны, и он, казалось, не мог двинуться с места. Невозможно было оторвать от него взгляда: хотелось впитать, как губка, каждое движение, каждую черту лица, которую можно разглядеть, и оставить всё это глубоко внутри, чтобы хоть что-то согревало, когда одиноко. Внутреннее состояние, несмотря на болезненное напряжение, было относительно спокойным, пока… Беллами не поднял взгляд и не направил его прямо на Джона. В этот момент что-то вспыхнуло внутри, как спичка, и начался внутренний пожар. Даже в прямом смысле стало жарко. Джон также стоял на месте, как прибитый, и смотрел в глаза Блейку, и тот отвечал тем же. Расстояние было между ними приличное, но рассмотреть лицо и хоть какие-то эмоции было возможно, хоть и смутно. В общем-то из-за этой смутности было не просто понять, как смотрит на него Беллами. Его взгляд не выражал ярких эмоций: ни удивления, ни злости - ничего. Этот взгляд был, может быть, уставшим, и лишь слегка заинтересованным. Но Беллами не отрывал от него взгляда, и этого уже достаточно. Джон не знает сколько времени они простояли, смотря друг другу в глаза, но казалось, что очень долго. Каждая секунда растянулась до невозможного. Спокойствие Мёрфи держалось на волоске. Казалось, что он вот-вот сорвётся на слёзы, и не сможет держать себя на ногах. Но он ещё как-то держится. Из-за всех сил пытается не сорваться, пока Беллами на него смотрит — смотрит уже с минуты две, и Джону не хочется, чтобы эти минуты заканчивались. Будто бы, когда Блейк уведёт от него взгляд, то словно бросит его и исчезнет навсегда. Пока Беллами остаётся без движения и смотрит на Джона, он также будет стоять, потому что не сможет оторваться от него первым. Между ними был лишь зрительный контакт: ни единого жеста друг другу, ни смысловых намёков глазами, а только взаимное впитывание друг друга взглядом — но это было так близко и так откровенно, как никогда не было ни при одном разговоре и объятии. Беллами смотрел так проникновенно, будто также как и Джон, собирает каждую деталь его облика, и будто бы проникает глубоко под кожу своим взглядом. Беллами первым сделал хоть какое-то движение. Он поднял вещицу в руках и прислонил к лицу. Вот тогда Джон смог рассмотреть, что это был фотоаппарат. Фотоаппарат в Его руках! И Беллами в этот момент, работая с масштабом, направляет камеру на него и делает снимок. У Джона перекрыло дыхание. Он словно набрал в лёгкие тяжёлый колючий воздух, и тот болезненно сковал всю грудную клетку. Он при всём желании не смог бы скрыть всё своё бессилие и разбитость в глазах, даже зная, что Беллами его сейчас отчётливо видит через объектив своей фотокамеры. То, что Беллами снимает его — выбивало из колеи. Сложно было разобрать что к чему, и что это значит. Беллами, сделав фото, посмотрел на парня вне объектива, и смотрел он на него как когда-то Джон на свои кадры: с оценивающим сосредоточенным видом, и даже с нотой восторга. На Джона накатила очередная волна тоски и разрушила последние остатки самообладания. Смотреть на Беллами стало невыносимо больно и тяжко. Он захлёбывался в эмоциях — и всего лишь из-за невинного жеста Беллами. От одного снимка спокойствие Джона пошло под откос в неизвестном направлении. То, что он испытывал сейчас не поддавалось описанию. Он подобное чувство испытывал впервые, несмотря на то, что уже многое пережил. Но Беллами, который так просто сфотографировал его, после всего что между ними случилось — это то, чего Джон никак не мог ожидать, и никак не мог объяснить себе. От этого его внутренности словно сковало колючей проволокой, а внутреннее кровоизлияние медленно и мучительно убивало его. Джон, собрав последние силы, разрывает точку соприкосновения их взглядов и уходит. Это было также тяжело как в день их расставания, когда Джон с невероятным усилием заставил себя оторваться от него и уйти — сейчас точно так же, ни чуть не легче. Он всё ещё не знает, как ему с этим справляться, как ему научить себя смиряться с болью и уметь собой управлять в такие моменты. Джон отдаляется от Беллами, оставляя его за спиной, теперь уже на сто процентов осознавая, что оставляет эту очаровательную часть своей жизни в прошлом. В голове крутиться лишь одно слово «прости», относящееся к Беллами. И всё, что осталось пожелать любимому человеку, так это то, чтобы его кто-нибудь обязательно полюбил так, как он этого заслуживает и никогда не оставил, как это сделал Джон. Чтобы он когда-нибудь обязательно встретил в своей жизни того человека, о котором мечтает, а Джон останется для него лишь редким, не причиняющим больше боли, воспоминанием. В этот момент Джон должен был сделать со своим сердцем тоже самое, что и когда-то с камерой — уничтожить и выбросить. Но пока, оно только уничтожено. Парень проходил по улицам, ничего не видя перед собой, задевая плечом прохожих. Его душили слёзы. В нём билось желание спрятаться, исчезнуть, испариться, или наконец разбиться о скалы. Боль пронизывала всё тело словно острой иглой, и Джон быстро шёл вперёд, как будто бы от этого можно куда-то убежать. Он жалел, что вылет в Монреаль ещё нужно ждать, что нельзя прямо сейчас сесть на этот чёртов самолёт и улететь. Как будто бы побег спасёт его от цунами, происходящего внутри него. Скорее всего, Финн был прав — побег от себя невозможен. Но казалось, что Джону ничего больше не остаётся, как бежать туда, где его чувственность заканчивается, чтобы вновь обрасти бронёй пофигизма. Детство в Монреале однажды уже вырастило из него жёсткого, хотя бы снаружи, человека, который не отдаётся с головой чувствам, которому важнее собственная независимость, чем тепло человеческих чувств. Сейчас уже сложно поверить, что Джон может вновь таким быть.***
Он долго плутал по улицам, пока в итоге хоть немного не пришёл в себя. Теперь он мог понимать куда идёт, видеть перед собой, и ясно думать. Джон не понимал, облегчение это или опустошение — когда буря эмоций утихала. Но это всегда было долгожданным чувством. Потому что способность ясно думать ему точно нужна в жизни. Проходя уже по пустым улицам, он понял что зашёл вглубь с центральной улицы в многоквартирные дома — там, где более тихо. Темнота уже опустилась на город, и от неё было как-то спокойнее. Парень дошёл до последнего места, которое собирался посетить. Фонарь. Их было много вокруг, и все одинаковые, на первый взгляд. И только для Джона этот фонарь обозначал нечто большее и особенное. Возле этого фонаря год назад он в первый раз встретил незнакомца, который в последствии изменил его жизнь до неузнаваемости: тот, кто сделал его самым счастливым; показал, что такое настоящая семья; подарил величайшее чувство любви и тепла; который смог вытащить чувственного Джона из скорлупы внешней чёрствости. Мёрфи не был на этом месте ни разу с тех самых пор, а сейчас он чувствует столько волнения от воспоминаний. Всё выглядит в точности как тогда. В голове проносятся кадры памяти того вечера — каждый кадр, один за другим. Только нет дождя, который обрамляет световой шар, и нет камеры у Джона в руках. Но складывалось ощущение, будто бы он вернулся в прошлое на год назад. Будто, вот он, вышел просто прогуляться, и сейчас достанет свой фотоаппарат и будет делать кадры, смотря в небо. Будто бы, как только он опустит свою камеру, он увидит приближение загадочного силуэта, а после незнакомец с магнетическим взглядом подарит ему поцелуй и исчезнет. А Джон будет в замешательстве и поисках объяснения произошедшему. Будет сидеть на кухне с друзьями и своей девушкой, и мечтать увидеть этого парня снова. Будет истязать себя догадками, а через пару месяцев их случайно познакомит Линкольн. И Джон будет злиться, разочаруется, но не надолго. Беллами снова очарует его, и очень быстро. Джон почти что верил в то, что так сейчас и будет, что незнакомец вот-вот появиться. И парню представиться шанс всё исправить, поступить по-другому. От этого ощущения прошлась лёгкая дрожь по телу, а на сердце стало легче. Надежда и наивная вера в чудо спасает людей, помогая справиться с любой тяжестью и болью. Парень залип на этом моменте, не замечая сколько времени уже стоит на одном месте и наслаждается приятным чувством дежавю. И стоило ему только посмотреть в ту самую сторону, с которой он ждёт Его, загадочный силуэт, будто бы явившись из мечтаний Джона, слишком реалистично приближается к нему. Мёрфи даже не удивился тому, что сошёл с ума — это рано или поздно должно было случиться с его-то пулей в башке. Но вдруг он чувствует реальное тепло от прикосновения чужих губ на своих, и слишком тёплые руки на своей шее, слишком родной вкус на губах — эти ощущения не могут быть галлюцинацией. Он перестаёт дышать от напряжённости момента, и от страха спугнуть эту недоиллюзию-недореальность. Неужели он видит реального Беллами перед собой? Или он всё-таки спятил? Но этот поцелуй, словно разряд тока по нервам, импульс за импульсом, проходится по всему телу, и оживляет, заставляет поверить, что перед ним Он. Его губы целуют так же, как в первый раз: так же уверенно, так же раскованно, так же вовлекая в свою игру. Беллами отрывается от губ Джона, смотрит на сбитого столку парня, у которого трясутся руки от неожиданности и переполненности чувствами, чей взгляд наполнен непониманием, и с той непосредственной улыбкой, как год назад, произносит: — Привет, парень. Извини, что так вторгаюсь в твоё личное пространство. Меня зовут Беллами Блейк. Надеюсь, ты не против познакомиться со мной?