Разные жизни

      Из толщи мимолетных мыслей Джинёна вырывает гудок тук-тука. Пак машинально делает шаг назад, уступая дорогу, и растерянно оглядывается по сторонам. Он совершенно не помнит, как оказался в центре Патхумвана перед дверьми бетонной громады в 309 метров. Видимо удрученное собственной никчемностью сознание решило вычеркнуть из памяти последние несколько бесплодных часов скитаний по оживленному городу. Жаль только причину этих мытарств оно не выкинуло, и Джинён, опомнившись, нажатием кнопки оживляет родную потрепанную зеркалку. Зря. Ни одного мало-мальски достойного кадра. Руки опускаются. Пак жмурится, до боли закусывая губу, и запрокидывает голову. Хочется увидеть небо, но взгляд натыкается на бездушный армированный козырек Baiyoke Sky. Очень символично. Гробовая крышка в 85 этажей, что может быть роскошней. И Джинёну правда бы сейчас умереть, но на самом верху этого склепа ждет Бэм, который его из-под земли достанет, без проблем прорыв столько же этажей вниз, если приспичит.       В индивидуальном зеркальном лифте, предназначенном явно исключительно для самолюбования его владельца, страдания Джинёна множатся, как собственные отражения до бесконечности. К обозначенному 83 этажу саморазрушение достигает своего апогея, так что Пак готов покончить с этой безрадостной жизнью сразу за дверьми лифта. Но видимо он умер еще в кошмарной «кабинке самобичевания», потому что за распахнувшимися дверьми его встречает другой мир — новое измерение, сотканное из ослепительных лучей кровавого закатного солнца, в нагромождении раскаленных облаков за стеклом и сонного марева вокруг, которое, кажется, можно потрогать пальцами в мягкой тишине головокружительной высоты. И в центре этого он, прячущий длинные ноги под пестрым невесомым одеялом витража журнального столика, пока изящное тело покоится в плену белого в зыбких карминных разводах кресла, с края которого беспечно свешивается лилейная рука. Он обращен к светилу, но не смотрит на него, лениво пряча глаза в тени аристократичной ладони поверх едва подрагивающих век. У Джинёна перехватывает дух, и он спешит запечатлеть прекрасный мираж единственно известным ему способом.       Затвор щелкает неожиданно громко, заставляя вздрогнуть. Кажется будто сам воздух идет рябью. Картинка искажается натянутым звонкой струной телом. Пушистые ресницы гневной тенью взмывают по нежным щекам, а темные зрачки разом гасят само солнце. Взгляд режет обозримое пространство быстрыми росчерками, но стоящий позади Джинён, замерший в немом ожидании уродливых трещин в картине дивного мира, остается ему недоступен. Волшебная реальность опасно дрожит, но через мгновение острый взор легко тает в шоколаде радужки. Пергаментные веки смыкаются, и напряжение уходит из тела, чтоб обдать Джинёна огромной волной истомной неги от распахнувшихся рук-крыльев в золотисто-розовой белизне слишком длинных рукавов, и сильной, но хрупкой спины от мраморной кожи шеи до стройной талии. Восхищение опасно затмевает сознание, и Пак снова допускает ошибку, пытаясь запечатлеть неуловимое мгновение. Новый щелчок холодного объектива как выстрел, от которого сказочная иллюзия осыпается острыми осколками, оставляя после себя лишь неподдельный ужас во взгляде и испуганный голос прекрасного парня, сорвавшегося прочь к мнимой прочности фасадного стекла.       — Что? Ч-Что вы делаете? Как в-вы сюда..?       У Джинёна все сжимается внутри, как у маленького мальчишки, что влез своим любопытным носом в сложный механизм дорогой красивой шкатулки и грубо поломал уникальный подарок.       — Югём? Югём, успокойся, — голос вошедшего Бэма будто выталкивает Пака в реальность. Он, пошатнувшись, оборачивается к другу, но напарывается на осуждающий взгляд. — Джинён, уйди. Потом поговорим, — таец медленно движется к загнанному в угол парню. — Югём, это не то, что ты подумал. Этот парень…       — Бэм, я, — Джинён хочет что-то возразить, оправдаться хоть и искренне не понимает за что, но его грубо обрывают.       — Оставь нас, — гневный взор друга страшен, но ничто по сравнению с дикой болью, непониманием и страхом в шоколадных, мечущихся в панике глазах волшебного парня, они ранят куда сильнее, и Пак вынужден отступить.       Все тот же зеркальный лифт спускает его в адово пекло вечернего Бангкока, что пестрой толпой и ярким неоном вывесок гнетет, заставляя виновато опустить плечи. Оглушенный обезумевшим распутством сумеречного города Пак не сразу вспоминает про сделанные фотографии, а когда загорается экран верной камеры, снова будто выпадает из реальности, завороженный неземным образом прелестного юноши, парящего в сонме миллиарда световых песчинок, блекнущих на его фоне, но все же благоговейно окутывающих прозрачным солнечным покрывалом, оберегая его покой.       — Хен?! — Из-под колес пресловутого тук-тука и вороха собственных мыслей Канпимук вырывает старшего одним резким движением, недоверчиво оглядывает и укоризненно качает головой, замечая в руках фотоаппарат. — Даже думать не хочу сколько ты тут простоял со своей игрушкой. Идем, я зверски хочу есть, так что не уснуть, а эта рафинированная ресторанная еда уже поперек горла стоит. Шевелись же. Я тебе место с таким пад-таем покажу, от одного запаха язык проглотишь, — таец тянет за руку Пака, недоумевающего над тем, как он пропустил момент, когда на город опустилась глубокая ночь покрывалом черного неба в обрамлении искусственных звезд-фонарей.       — Я так понимаю, вдохновение, за которым ты сюда из Кореи сбежал, вернулось? — Уже за дешевым пластиковым столиком под временным навесом у передвижного фургончика Бэм тычет палочками в сторону выключенного гаджета.       — Нет, — Джинён вяло ковыряется в просто груде рисовой лапши вперемешку с креветками и чувствует опустошенность, даже еще большую чем до встречи с чудесным парнем. — Боюсь, эти фото лучшее, что я когда-либо снимал и, видимо, последнее.       — Вот как. Жаль. Значит я зря потратил уйму времени, чтобы уговорить мелкого позволить завтра тебе его фотографировать, — Бэм потянулся к стаканчику с тростниковым соком и чуть не уронил его, когда в руку ему вцепился Пак.       — Ты серьезно? Не шути так со мной. Парень ведь из окна чуть не сиганул, когда увидел меня, — Джинён не верил собственному другу. С бессовестного тайца станется жестоко разыграть старшего.       — Ну у Югёма, конечно, тараканы размером с динозавров, и близко он тебя к себе скорее всего не подпустит, специально позировать тоже не будет, но… Да отпусти ты уже. Я пить хочу, — Бэм выдернул все же начинающую синеть в мертвой хватке руку, чуть расплескав желтую жижу, и сделал пару крупных глотков. — В общем я выклянчил тебе целый день рядом с ним. Югём просто ни слова не знает на тайском и в английском ноль. По городу тоже вообще не ориентируется. Ты будешь для него бесплатной нянькой с зеркалкой на перевес.       — Югём, это Пак Джинён — мой давний друг и известный фотограф, половину обложек ваших журналов он снимал. Джинён, это Ким Югём — мой не такой давний, но отличный друг, хозяин «маленького, но очень гордого» архитектурного бюро, — Канпимук познакомил парней в холе Baiyoke Sky и, широко улыбнувшись, подтолкнул к выходу. — А теперь летите, голуби. И чтоб без происшествий, не доставляйте мне проблем. Быть принцем в этой стране и так слишком обременительно.       Югём как-то болезненно поморщился на слова друга и молча направился к ожидавшему такси. Пак поспешил за ним.       В неловком молчании в машине Ким всю дорогу смотрел в окно, откинувшись на сиденье, пока Джинён судорожно сжимал кулаки, чтоб удержать себя от прикосновений к великолепному телу. Длинные стройные ноги сейчас не были спрятаны в черноту джинсов и откровенно манили своей белизной в полумраке автомобиля. Острое колено было совсем рядом, почти касалось ноги самого Пака, но было совершенно недоступно, как и выразительная ладонь с длинными пальцами, покоящаяся на нежном бедре с едва проглядывающим через тонкую кожу рисунком голубых вен, убегающим под кромку светлых чуть задравшихся классических шорт. Под мелкими складками белого поло угадывался совершенно плоский живот, и безусловно привлекали внимание подчеркнутые широкие плечи и грудь, а беззаботно расстегнутые пара пуговиц и без того оттянутого солнечными очками воротника приковывали жаркий взгляд к выглядывающим ярко очерченным ключицам, от которых по плавному изгибу сильной шеи и высоким скулам рассыпались темные точки маленьких родинок, красивейшая из которых забралась под самый уголок пленительных глаз. Это был все тот же обманчиво расслабленный беспечный Югём, но в этот раз его окружало вязкое темное желание, в котором Пак топился, как муха в расплавленном сахаре, с каждым новым противоречивым взглядом и движением теряя шансы на спасение.       — Ты идешь? — Джинён отшатывается на сиденье от неожиданно перехваченного взгляда Кима, что уже открыл дверь и спустил ноги на землю.       — Да, прости, — Пак быстро выходит из авто и, чуть щурясь от яркого солнца, оглядывается по сторонам, удивленно узнавая центральную улицу Банг-Саен. Он упустил почти полтора часа дороги, теряясь в собственных ощущениях.       — Бэм наверняка тебя предупредил, что я ни разу не модель, — Югём, надев зеркальные вайфаеры, сладко потянулся, разминая затекшие мышцы и оглянулся через плечо. — Так что, честно говоря, плохо себе представляю чем могу тебе помочь, но постараюсь хотя бы не мешать.       — Просто будь собой, мне большего не нужно, — Джинён поспешил достать фотоаппарат, сделав пару пробных снимков.       Югём тихо усмехнулся, опустив голову, и Пак успел выхватить выступивший позвонок с почти незаметным солнечным зайчиком от серебристых нитей фирменной этикетки рубашки. У Джинёна вообще Югём получается вот так, частями: просвечивающимися пальцами по краю замысловатой ракушки; неверной тенью листвы на острых лопатках; случайно пойманным кусочком татуировки из-под задравшегося края легкой ткани; точно выверенным моментом покоя пушистых ресниц за неприступностью ярких линз; мягкой полуулыбкой рядом с мокрым собачьим носом; сильными ногами, легко взбирающимися по крутой лестнице, и веером растрепанных порывом игривого ветра волос. Пак будто боится запечатлеть его всего, словно камера может не выдержать подобного великолепия. А еще Джинёну действительно духу не хватает подойти ближе. Он все еще боится спугнуть, заставить вновь испытать ту необъяснимую боль, что вчера затопила взор парня.       От воспоминаний неприятно свербит внутри, и Пак снова перелистывает сделанные снимки, пока ждет Югёма из маленького магазинчика в паре метров от широкого парапета небольшого холма, у склона которого тянется вереница пляжных ресторанчиков и кафе.       — Держи, — щеки касается приятно прохладное стекло бутылки с водой, а рядом на ограждение ловко мостится Югём.       — Спасибо, — хрипит Пак, и сам не понимает то ли от сильной жажды, о которой задумался только сейчас, то ли от того, что это их первый диалог от самого начала пути.       Ким поджимает губы, пряча улыбку, и непринужденно болтает ногами, пока Джинён делает жадные глотки.       — Можно? — Югём указывает подбородком на камеру и задирает очки, смешно забирая челку, когда Пак протягивает зеркалку.       У Джинёна душа медленно летит в ад, пока парень вдумчиво листает фото без тени эмоций на лице, и от этого его внезапный заливистый смех заставляет тревожно бьющееся сердце вовсе пропустит удар.       — А целиком я совсем несостоятелен? — Югём впервые так близко, касается локтем плеча старшего, и в шоколадных глазах отражается полуденное солнце, что кажется смеется вместе с Кимом над растерявшимся фотографом.       — Что? Нет, я... — Пак замолкает на полуслове не в силах объяснить и передать все свои страхи и желания, о которых парню и знать, пожалуй, не стоит.       — Хах! Да не важно. Тебе в любом случае виднее. Я только одного не пойму, вот это что? — Югём быстро жмет на кнопки и протягивает старшему камеру с нужным кадром.       — Сгиб локтя, — не задумываясь выдает Джинён, кажется, изучивший тело парня до последней клеточки.       — Э? — Югём вытягивает руки, выворачивая запястья, и забавно приглядывается к указанным местам. — Ух ты, я уже и забыл про этот шрам. Как ты его заметил-то, ближе чем на пару метров и не подходил ведь.       — Расскажешь? — Джинён вешает камеру обратно на шею и внутренне замирает от ожидания.       — Да глупая история, — отмахивается Ким, спрыгивая с перил, и, развернувшись, упирается в них руками, всего лишь разглядывая горизонт, но Пак чувствует как падает вместе с ним в почти стертые воспоминания. — Мне тогда лет пять было. На детскую площадку забежала соседская собака, я в песочнице сидел и совсем не понимаю, чем помешал ей, но она меня укусила. Крови море было, а мамин крик как сейчас в ушах встал… Хмм, а ведь правда думал, что забыл его. — Югём опустил взгляд на почти сошедший шрам в форме кривобокой звездочки. — Она тогда впервые сознание потеряла, и в больницу меня отвез отец. Он всю дорогу повторял, что шрамы украшают мужчину, и я со слезами умолял доктора зашить рану в форме звезды. Мама, когда увидела, неделю с нами не разговаривала.       — А почему именно звезда? — Джинён улыбнулся вслед за промелькнувшей улыбкой на губах парня и чуть отклонился назад, разглядывая и запоминая самые мелкие черточки незамысловатого рисунка.       — Это звезда Табби, кривая как я ее тогда называл, а вообще просто мерцающая. Я слышал по телевизору про нее. С каждым годом она теряла свою яркость, грозя совсем исчезнуть, и я решил так спасти память о ней.       — Красиво, — детская ли история, а может сама близость к Югёму совсем сбили Джинёна с толку, очаровав своей непосредственностью и светлой легкой грустью воспоминаний, которые будто снова приоткрыли дверь в тот небывалый мир загадочного парня, прикосновение к которому кажется невозможным, но пальцы слишком реально ощущают тепло чужой кожи и неровность давних рубцов.       — Думаешь? — Джинёну в таком простом вопросе слышится какая-то болезненная искренность. Неужели его ответ сейчас так важен? Внезапно становится страшно. Страшно ошибиться, и Пак хочет удостовериться в чем-то, в чем сам не знает, поднимая глаза к чужому лицу, но слишком поздно. Все, что он успевает поймать, лишь тень чужого мира, что неуловимо скрывается за пушистыми ресницами отведенных глаз, что не стерпели медлительной неуверенности в ответ. — Впрочем, неважно. Идем. Я есть хочу. — Югём отступает, снова прячась за отражением очков, а Пак готов сожрать ремень от камеры из-за собственной нерасторопности.       На крытой пальмовыми листьями веранде семейного кафе Югём почти не притрагивается к заказу. Не снимая очки, он молча убегает взглядом куда-то за горизонт, пока Джинёну остается лишь наблюдать его точеный профиль, слишком четко слыша ровное дыхание в гуле ресторанного зала, забитого посетителями. Заговорить Пак так и не решается, пока Ким сам не откидывается в плетеном кресле, тихо чертыхаясь. Он закрывает глаза ладонью, сдвигая очки на лоб, и снова молчит, запрокинув голову. У Джинёна сердце щемит от ощутимого эха подавленного стона и неимоверной усталости и опустошенности.       — Давай уйдем, — Югём опускает голову и смотрит, кажется, прямо в душу воспаленным взглядом затравленного зверя всего пару секунд, пока на нос не падают вайфаеры. — Давай возьмем десерт с собой. Я хочу к морю.       — Хорошо. Подожди минутку, — Джинён на ватных ногах идет к бару, все еще парализованный тем болезненным взором, и грызет себя за полную бесполезность и невозможность помочь изможденному парню, потому что даже не знает причины его истощения. Все, что он может сейчас, это беспрекословно потакать его прихотям. Пак расплачивается по счету, получая коробку с десертом, возвращается к столику.       — Идем?       — Да, сейчас только расплачусь, — Ким поднимается и хочет вынуть бумажник.       — Не нужно. Я уже все сделал, — Джинён не знает откуда в нем берется эта нечаянная смелость, но он перехватывает тонкую руку и скользнув по ней до ладони, сжимает длинные пальчики.       — Но это же дорого, — Югём растерян, но руку не отнимает, и Пак улыбается, мягко уводя его за собой.       — Тогда с тебя еще несколько фото на фоне заката, — ладонь в руке вздрагивает мимолетно, и Джинён спешит оправдаться. — Если ты не против.       — Не против, — Югём улыбается довольно, и смущенно опускает голову, а у Пака внутри разливается солнечный свет, будоража сонных бабочек в животе.       Пара часов на пляже, где Югём вдруг превращается в маленького ребенка, перепачканного шоколадом и играющего с набегающими волнами, становятся для Пака настоящим подарком. Ким громко смеется, дурачится перед камерой и утаскивает Джинёна прямо в джинсах и обуви по колено в прохладную воду.       На обратном пути в машине Югём, умаявшийся за день, быстро засыпает, но в этот раз Джинён не смеет его будить, неловко замирая, когда плеча касается чужая голова, и Пака обволакивает робкая ласковость скрытного и одновременно до щемящей нежности доверчивого парня. Он несмело гладит мягкие пушистые волосы и искренне жалеет о скором окончании этого невероятного дня и скорее всего конца их знакомства.       За пару минут до остановки Ким просыпается, сонно хлопает длинными ресницами и внимательно смотрит на Джинёна: сначала удивленно, будто не верит, что сумел рядом с ним настолько расслабиться, а потом с грустной полуулыбкой, как на маленького ребенка, над которым готовы сжалиться и разрешить погладить соседскую большую добрую лохматую собаку еще раз, подарив короткие минуты настоящего счастья и незамутненного восторга. Он легко выбирается из машины так и не сказав ни слова, но перед дверьми небоскреба, прежде чем раствориться в недрах отеля в 52 этажа, ловит старшего за руку.       — Мы сегодня так и не искупались, но я знаю на этаже у Бэма есть бассейн. Ты придешь?       Пак не знает, чем заслужил такой подарок, и все что может, в волнении лишь кивнуть головой в ответ, но Югём уже далеко и не смотрит на него, будто точно знает, что Джинён не откажет, не сможет отказать.       От лифтового холла Джинён движется наугад в свете огней ночного города далеко внизу вслед за легким сквозняком на открытую площадку, где в квадрате лазурной воды, обрывающейся безоблачной чернотой неба, Югём плавными сильными движениями разрывает прозрачную толщу, оставляя за собой легкое волнение на поверхности. Пак готов признать парня амфибией, когда тот наконец выныривает у бортика у ног Джинёна. Он убирает мокрые волосы назад, смотрит на старшего в рубашке и шортах с камерой наперевес удивленно и дышит глубоко, облизывая губы и сдувая капли с кончика носа.       — Только не говори, что и сейчас работать собрался.       — А ты против? — У Пака совсем не получается скрыть разочарование в голосе, и Югём усмехается, отталкиваясь от края.       — Будто если я скажу «да», ты отложишь эту адскую технику, — Ким медленно подплывает к мелкому краю бассейна и встает из воды у поручней небольших ступеней. Но Джинён молчит, забыв не то что фотографировать, дышать, безмолвно и заворожено наблюдая, как по совершенному телу сбегают прозрачные капли, отражая неверный свет скрытых в воде ламп. Пак ловит себя на мысли, что безумно хочет проследить трассирующий след каждой капли собственными руками, ощущая как вздымается грудь от тяжелого дыхания, как гулко стучит сердце под ладонями, и напрягаются мышцы пресса, а матовая кожа на мгновение покрывается приятными мурашками, чтоб потом подарить сладкую слабость и истому. С каждым шагом неотвратимо приближающегося Югёма Пак теряет связь с реальностью и власть над собственной фантазией.       — Ты сохранил все фото? — Ким слишком близко, смотрит чуть сверху, обдавая свежестью, и влажными пальцами подцепляет ремень фотоаппарата.       — А? Да, — у Джинёна, кажется, язык присох к нёбу, и стоит огромного труда не наброситься на роскошного парня.       — Отлично, — лукаво ухмыляется Югём и, резко сдернув камеру с чужой шеи, успевает аккуратно подбросить ее до ближайшего шезлонга, а замешкавшегося владельца с разбега утащить с собой в воду, вздымая тучу брызг.       Джинён выныривает из воды с громким вздохом и встревожено оглядывается по сторонам в поисках Югёма, но совершенно теряется в бликах идущей рябью воды и собственных упавших на глаза мокрых волосах, отчего вынырнувший совсем рядом мгновениями позже Ким чуть не получает локтем в нос от мечущегося старшего.       — Эй, эй, Ихтиандр, тише, — парень смеется, уворачиваясь от брызг слишком резвого Пака, что наконец убирает волосы с лица.       — Ты с ума сошел? Может я плавать не умею, потому и не лез в воду.       — Не бойся, я бы все равно не дал тебе утонуть, даже если бы очень захотел, — Югём высоко выныривает из воды, и раскинув руки, запрокидывая голову, откидывается на спину, снова погружаясь в воду. Джинёну вспоминаются киты. Югём и правда чем-то похож на них: большой, добрый и с такими же грустными глазами, когда задумывается о чем-то своем, парень-мечта. А еще Пак уверен, что Ким просто искусно маскируется, потому что в душе он обыкновенный шаловливый щенок, который сейчас обдает старшего роем брызг, мотая головой с мокрой шевелюрой.       — Ха. Нашелся мне кмс по плаванию, — Джинён отплывает ближе к бортику, мокрая одежда тяжелая и мешает нормально двигаться.       — Откуда ты знаешь? — Напряжение в вопросе нагоняет Пака ледяным цунами.       — Что? — Старший оборачивается в искреннем недоумении, натыкаясь на пронизывающий взгляд Кима.       — Про разряд.       — Какой? О чем ты? Я не понимаю, — Джинён чувствует, что должен сейчас же разъяснить ситуацию, но не может вникнуть в суть невидимой проблемы. Он лишь инстинктивно движется к Югёму, протягивая раскрытую ладонь, как дикому зверю, пытаясь вернуть доверие, но Ким уже не слушает, остекленевшими глаза мечась по чужому лицу, и в мгновение шарахается прочь, быстро выбираясь из воды и уходя, даже не взяв полотенце и одежду, оставляя лишь дорожку мокрых босоногих следов, игнорируя окрики неловко выбирающегося Пака.       День для едва задремавшего только под утро из-за сбежавшего Югема Пака начинается с дикого грохота где-то в соседних номерах. Он долгие десять минут старается игнорировать вакханалию за стенами, но раздражение все же заставляет открыть дверь в коридор, заметив буквально пробегающего мимо Бэма с метрдотелем и парой охранников из личной свиты. Джинён встревожено следует за ними и нагоняет в тот момент, когда дверь люкса в конце коридора открыта.       — Джексон, прекрати! — Бэм в проходе номера хватает за руки невысокого, но крепко сложенного парня, сметающего очередную вазу, а следом за ней и тумбу, на которой она стояла. Дебошир оборачивается на тайца всего лишь на секунду, но Паку с фотографической памятью этого достаточно, чтобы вспомнить рекламный ролик в кафе, после которого взгляд Югёма стал мученическим. Мысль о том, что этот разъяренный мужчина мог сделать с Кимом заставляет мгновенно сорваться в поисках парня.       Югём находится в спальне на полу у изножья раскуроченной кровати. Он сидит в ворохе перьев, наполовину сползших с матраса простыней, мокрых от воды из еще одной расколотой вазы с веером рассыпавшихся рядом с парнем ярких подсолнухов. Ким сжавшись в комок прячет лицо в ладонях, безмолвно вздрагивая от чужих громких окриков.       — Как ты не понимаешь... Он… Он же… Ты же знаешь какой он. Они все вьются вокруг него как мухи. Я боялся! Я просто боялся, что кто-то из них…       — Тише, Джексон, — голос Бэма заставил замершего от развернувшейся картины Пака наконец бросится к парню, отметая осколки и пух, укрывая сорванным с кресла нагретым солнцем пледом.       Югём вскидывается резко от прикосновений и с ужасом отшатывается от фотографа, но Джинён держит крепко, упрямо прижимая к груди.       — Югём-и.       — Я никогда не хотел его напугать. Хоть ты-то должен знать, что у меня рука никогда не поднимется его обидеть. Я следил за ним лишь для защиты!       Ким вздрагивает на последнем окрике и с удвоенной силой бьется в объятиях. Джинёну самому страшно от услышанного, от того, что пришлось пережить парню, но все, что он может тихо оправдываться.       — Я не знаю этого человека. Я никогда не работал на него. Я просто ляпнул наугад про плавание. Поверь мне, прошу. Прости меня, я даже представить не мог, что для тебя значили те мои фото исподтишка.       — Знаю, Джексон. И ты знаешь. Знаешь, что зашел слишком далеко, — Канпимук, на секунду заглянувший в спальню, коротко кивнул обернувшемуся Паку.       — Далеко? Далеко?! Он сказал что я задушил его своей опекой. Но как его не опекать, как я могу его оставить? — Брюнет, сопротивлявшийся двоим охранникам наконец сдался, оседая в захвате.       — Он не ребенок, Ван. И ты давно уже понял это. Прекрати его изводить и сам живи нормальной жизнью, найди себе кого-нибудь и оставь Югёма в покое. Ты же только мучаешь вас обоих. Посмотри, что ты натворил. Он из родной страны сбежал, людей сторонится, а от простого фотоаппарата чуть не в истерику впадает.       — Но я же…       — Хватит. Я все знаю, но ты должен уйти. Сейчас.       Остаток разговора и даже хлопок двери за всей кучей народа Джинён не слышит, оглушенный молчаливыми слезами беспомощно цепляющегося за него Югёма. Они прожигали тонкую ткань рубашки, оставляя горячие следы на коже. Пак не знал, что сказать, да и нужно ли было, но осторожно сцеловывая горячие капли с алеющих щек и блестящих ресниц, он молился об одном, чтоб ему хватило сил сохранить рассудок, теряясь в неизвестной вселенной по имени Ким Югём.       Джинён, поприветствовав всех важных гостей и закончив с унылым, но обязательным интервью, наконец добирается до Бэма, приросшего за последние десять минут к главной фотографии всей выставки.       — Ну как тебе?       Канпимук оборачивается на друга, а после оглядывается по сторонам только сейчас оценивая.       — Красиво, хоть я в этом и не знаток, — он отпивает из бокала с шампанским и снова возвращается к огромному черно-белому фото перед собой.       — Ну если это искренне нравится такому профану в искусстве фотографии как ты, то работы действительно получились с душой, — улыбается Пак и перехватывает официанта, забирая полный фужер.       — Буду считать, что это был комплимент, хотя тебе стоит быть аккуратнее. Я все же владелец этой галереи.       — Вообще-то это действительно был комплимент, но слишком долго объяснять, — усмехнулся Джинён.       — Да не суть. Лучше объясни, что это? — Бэм тычет в снимок за стеклом.       — Мерцающая звезда, — выдает автор, отвлекаясь на вибрацию телефона.       — О Боги, — Бэм закатывает глаза и думает, что второго ему уже не спасти, судя по количеству окружающих его фотографий Югёма.       — Простите, господа журналисты и уважаемые гости, я хочу попросить вас всех выключить свои фотоаппараты, чтобы я смог вам представить неповторимого героя этих фото и мою совершенную музу, что появится тут через пару минут.       Канпимук уже ускользнувший за двери поправлял съехавшую бабочку на вороте Кима.       — Ты на свадьбу свою тоже опоздаешь?       — Какую свадьбу, не смешно. Я, между прочим, ездил на стройку твоего нового небоскреба, так что не бурчи на меня. Что там вообще? Он же меня так и не пустил туда ни разу пока готовился.       — Мерцающая звезда, — заглянувший в зал в ожидании сигнала Бэм вернулся и еще раз оценил идеальный вид друга.       — Чего? — Не понял волнующийся Югём.       — Публичный каминг-аут и предложение руки и сердца в напечатанном формате. И не смей ему отказывать, голубь, у меня и без вас проблем полно, — задорно улыбнулся тайский принц и втолкнул растерянного друга через распахнувшиеся двери в объятья обретшего вдохновение влюбленного фотографа.