Разные жизни

      «Сотне респондентов были предложены два фото с бескрайней водной гладью: на первом над водой был виден акулий плавник, на втором его уже не было. Восемьдесят семь процентов признали второе изображение более пугающим…»       Джинён часто вспоминает эту статью, глядя на Югёма. Югём та самая водная гладь — океан, только не тихий и величественный, а жутко мутный и непостоянный, бросающийся из крайности в крайность от страстных танцев к несуразному ребячеству. И Джинён сам себя все чаще понять не может, сменяя снисходительность во взгляде неподдельным интересом. Вот только Киму некогда оценивать все эти взгляды. Он плещется шумно о берега собственных островов - проблем грязным мусором мелких, совершенно детских обид вперемешку с пестрыми фантиками безумных фантазий и невыполнимых идей, делает из них гигантские архипелаги, которые его потом и душат, загоняя в угол уродливыми плотинами ответственности и разочарования. И выглядит он в такие моменты как-то уж совсем жалко.       Но чистой воды в этом бездонном мусоросборнике, слава богам, больше. Она бьет ключами ярких улыбок, теплых объятий и тихого проказливого шепота, но ее не ценят.       Бэм легкой водомеркой шарится по цветной сорной пленке за яркими бликами — жалкими осколками тех самых улыбок, цепляется за переливающийся хлам их совместных с Югёмом шалостей и, в принципе, кажется довольным.       Джексону свежая вода и вовсе не нужна, когда адреналин зашкаливает, позволяя балансировать на гребне мусорного цунами, что сам и создает - молча уезжая, не отвечая на звонки и сообщения, и возвращаясь, чтоб задушить нерастраченными вниманием и заботой, смывая все беспочвенно построенные преграды. Все кроме одного кораллового рифа, что выстроил для себя Марк с чистейшим источником лазурной воды их дружбы и яркими рыбками клоунами их личных шуточек, словечек, взглядов и прикосновений в самом сердце атолла, врастая корнями в жизнь Югёма, в его семью, комнату, объятья, мысли.       Джинёну наверное даже немного завидно. Все они когда-то разбивались об эти несокрушимые скалы. Все, кроме Джебома да Ендже у него на коротком поводке. Им не лезет в эту жижу, и непонятно брезгует или все-таки боится. Он вообще очень осторожен, ведь независимо от наполнения океан остается океаном, а тонуть в планы рассудительного лидера явно не входит.       А вот у Пака азарт растет с каждым днем. Он отчего-то уверен, что вокруг неприступного кораллового кольца под пополняемой мусорной коркой водится все самое интересное — все потаенные желания и мысли Югёма. И Джинён ждет. Ждет когда же выглянет плавник той самой пресловутой акулы. Он, на первый взгляд совершенно непринужденный, восседает на самой высокой, тщательно им же выстроенной плотине проблем Кима, равнодушно швыряя камни в радужную рябь вокруг: тычки острыми пальцами под худые ребра, фразочки колкие до слез на пушистых ресницах обиженных глаз и смех громкий в до хруста сведенные лопатки неестественно прямой спины — все до единого мелкого камушка призваны привлечь внимание несравнимо большее, чем к остальным.       И Пак вздохнуть боится, когда угадывает едва ощутимое колебание чувств под цветной толщей, когда еще не видит, но слышит первый всплеск той самой акулы. Вот тогда и начинается настоящая охота: мелкие придирки Джинён сменяет откровенными издевательствами, не смешными розыгрышами и каким-то неприятием Югёма априори, но ровно до первой вспышки, красного огонька записи. В прицеле объективов Югёму не скрыться от внезапно любвеобильного хёна, что аж ударить хочется, но Ким терпит. Акула лишь рассекает плавником грязные волны, даже не думая высовываться, а после и вовсе снова уходит из вида. Югём слишком занят на «Hit The Stage». Джинён досаду спускает на мемберов, превращаясь в фурию — добыча была так близко.       Подготовка к камбеку возвращает все на круги своя, но терпения у Пака уже нет, и он идет на риск — ловлю на живца, привязывая леску с крючком к собственной ноге. Перед Югёмом предстает настоящий Джинён: с грустным глубинным взглядом, что прячется перед всеми остальными; с тихим голосом и рукой, все чаще поднимающейся к лицу, чтоб скрыть даже легкий шелест губ от посторонних, ведь все сокровенные слова только для Югёма, даже вечером наедине в полутемной комнате Пака по пути из ванной, вот только ладонь не у джинёновых губ, а на щеке Югёма — гладит ласково, едва цепляя сережку. Джинён совсем близко, но молчит почему-то и долго смотрит в глаза, будто ждет чего-то, и не дождавшись целует — сам, и Ким понимает, что Пак только что сам к другому концу лески привязал огромный камень и бросил его с замахом в самую гущу, добровольно идя на дно. Вся толща глухо колышется, пока Югём безвольно трепыхается в руках старшего, отбрасывая ненужный теперь бутафорский защитно грозный плавник, оказываясь даже не пираньей, чего уж говорить об акуле, а солнечным вуалехвостом с рассыпавшейся челкой и пунцовеющими щечками, робко поджимающим чуть влажные губы после своего первого поцелуя. Джинён слышит как бьется загнанное сердечко и улыбается, мягко обнимая свою истинную награду.       За дверью в комнату влетает БэмБэм, и Югём в руках, вздрогнув, бьется будто у него и правда жабры и через мгновение он умрет. Джинён милосердно отпускает, разжимая объятья, смотрит в след ускользающей тени роскошного хвоста и точно знает, что сделает все, чтоб эта золотая рыбка осталась в его аквариуме и, не зная горя, исполняла только его желания.